Текст книги "Физрук: назад в СССР"

Когда иномарка притормозила возле школы, я попрощался с Митрофанычем. Напоследок тот сунул мне упаковку импортной жвачки, что оказалось весьма кстати, ведь зубы я не чистил уже сутки. Мятый, непричесанный я ввалился в учительскую, вызвав своим несвежим видом волну шуточек со стороны коллег и подозрительный взгляд завучихи. Хорошо, что прозвенел звонок, так что времени у меня осталось только на то, чтобы схватить журнал и рвануть в тренерскую.

На первом уроке сегодня у меня должны быть мои орёлики. Никаких поблажек я им решил больше не давать – заниматься как со всеми. Правда, для этого мне не мешало все-таки заглянуть в методичку. И велев своим второгодникам заняться разминкой, я дунул в библиотеку, в которую вчера так и не попал. В библиотеке было тихо. За длинной стойкой стояла брюнетка лет тридцати пяти и копалась в узком продолговатом ящичке, забитом карточками.

За ее спиной тянулись ряды стеллажей с книгами, а в проемах между окон висели писательские портреты: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Чехов, Горький, Фадеев и… Третьяковский. Это соседство так меня насмешило, что я фыркнул. Библиотекарша подняла голову и строго на меня посмотрела поверх очков.

– Здрасьте! – сказал я, чувствуя себя оболтусом, который заскочил в библиотеку, удирая от приятелей, а не взрослым, что зашел с определенной целью.

– Доброе утро! – откликнулась женщина, которую язык не поворачивался величать «Ирочкой».

– Мне бы что-нибудь по преподаванию физкультуры в школе, – пробормотал я.

– Уже забыли, чему учили в пединституте? – саркастически осведомилась она.

– Да вот хочу освежить в памяти, после стройотрядовского лета.

– Подождите минуточку.

Библиотекарша ушла в глубь фонда и принялась доставать с полок книжки. К стойке она вынесла внушительную стопку. Увидев ее, я ощутил тоску, забытую со времен сдачи последних экзаменов. Неужто все это придется зубрить?!

– Кстати, вы не записаны в школьную библиотеку, – напомнила брюнетка.

– Запишите меня, пожалуйста.

Она кропотливо заполнила карточку. Потом переписала в нее всю стопку, а сверху положила еще и тоненькую брошюру. Я решил полюбопытствовать. Взял ее, прочитал заголовок «МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ ФИЗКУЛЬТУРЫ В СРЕДНЕЙ ШКОЛЕ». Это как раз то, что мне нужно. Вот ее-то я и проштудирую от корки до корки, а остальное – полистаю на досуге. Я уже хотел забрать всю эту груду педагогической премудрости, как вдруг опять наткнулся взглядом на портрет литейского классика.

– Простите, я не знаю вашего имени-отечества?

– Ирина Аркадьевна…

– Скажите, Ирина Аркадьевна, а как вы относитесь к творчеству Третьяковского?

Она еле заметно поморщилась, но все же откликнулась:

– Вам это и в самом деле интересно?

– Да, конечно… Видите ли, я вчера с ним познакомился…

Библиотекарша вздохнула и произнесла:

– О мертвых говорят либо хорошо, либо ничего кроме правды.

Глава 18

Я слегка обалдел от такого приговора. Жестко тут у них! Впрочем, мне-то какое дело. Я сам непонятно как жив. Утащив стопку книг в тренерскую, я вернулся в спортзал. И сразу понял, что дело – швах. Мои второгодники мутузили друг друга. Не все, конечно, а та самая четверка неформальных лидеров.

– Отставить! – гаркнул я с порога и добавил шухеру трелью милицейского свистка.

Они расцепились, повернулись ко мне, словно псы, обнаружившие новую угрозу. Глаза налиты ненавистью. Из носов сочится кровавая юшка.

– Построились!

Класс разобрался по росту. Драчуны нехотя встали в строй. Я прошелся вдоль него, заложив руки за спину.

– Кто зачинщик и по какому поводу драка, я выяснять не стану, – сказал я. – Надо будет, сами между собой разберетесь. Только не в школе. Ясно?

– Да… – послышались голоса. – Ясно…

– А пока драчуны подбирают сопли, я рад сообщить, что на уроках мы будем заниматься в рамках школьной программы. Самбо и карате продолжим изучать после уроков, на занятиях секции, которая скоро будет создана. Хочу довести до вашего сведения, что те, кто не умеет себя вести, заниматься в этой секции не будут… А пока. Налево! Шагом марш!

В общем кое-как я провел первый урок. Испортили мне настроение, паршивцы. Сам не понимаю, чем именно? Уж не думал ли я, что справлюсь с ними за пару занятий? И вообще пора бы посоветоваться по этому вопросу с более опытными товарищами. Да с той же Симочкой, например! Она же сама рвется их перевоспитывать. Вот и нужно объединить усилия учительского актива в моем лицо и представителей комсомольской, а равно как и пионерской организации – в ее.

А еще тут школе, вроде, учком есть. Ученический комитет, то есть. Это был орган общешкольного самоуправления, состоял только из учеников, занимался вопросами успеваемости и школьной дисциплины – и вполне себе официально дрючил двоечников и хулиганов. Мои переростки, так-то уже выросли до комсомольского возраста, восьмой класс все-таки, но по понятным причинам туда не попали. Пока… Но и пионерские галстуки в таком возрасте уже не носили. Но не хотелось мне обращаться в учком, что я сам не справлюсь? А еще больше мне хотелось обратиться за помощью к старшей пионервожатой.

Я даже красочно представил себе, как мы будем объединять воспитательные усилия с ней, и настроение мое резко пошло вверх. Надо будет найти Серафиму Терентьевну на большой перемене, если она, конечно, уже вернулась со своего слета по обмену опытом. Раздался звонок. Я вспомнил, что опять забыл взять классный журнал пятого «Б», у которого начался урок, да и отнести кондуит своего «экспериментального» – тоже. Не успел я додумать эту мысль, как в тренерскую ворвалась Шапокляк.

– Безобразие! – заверещала она. – У меня урок начался, а журнала нет!

Завучиха схватила журнал восьмого «Г», а в физиономию мне полетел другой. Еле успел перехватить. Вдохновленный таким образом на педагогические свершения, я отправился физически воспитывать пятиклашек. А на большой перемене решил заскочить в ленинскую комнату, надеясь на этот раз застать Симу на рабочем месте. Застал – это не то слово. Не успел я открыть дверь, как оттуда выскочил руководитель начальной военной подготовки. Бережно поддерживая правую руку левой, он злобно выкрикнул:

– Дура! Я к тебе со всей душой!.. Я же жениться на тебе хо… – и осекся, заметив меня. – Ничего, есть и другие способы, – добавил он и едва ли не бегом рванул по коридору.

Я заглянул в ленинскую комнату.

– Можно?

– Заходите, Саша!

Серафима Терентьевна стоял возле стола, сложив прелестные ручки на своей небольшой, но уже прекрасно оформленной груди.

– Могу я узнать, что здесь произошло? – спросил я, затворяя за собой дверь.

– Ничего особенного, – откликнулась старшая пионервожатая. – Григорий Емельянович, после того как выздоровеет, не будет больше руки распускать.

– Неужто – сломала! – восхитился я.

– Запястье, – уточнила она. – Вашим приемом. Спасибо вам!

– А он в милицию не заявит?

– Нет, – уверенно сказала Серафима Терентьевна. – Не рискнет.

– Это почему же?

– Потому, что мне нет еще восемнадцати.

У меня челюсть об пол едва не грохнулась. Малолетка! Нет, ну я-то вел себя как джентльмен, но ведь ей на вид девятнадцать, если не все двадцать. Акселерация, мать ее…

– Исполнится только через неделю, – добавила она. – Кстати, приглашаю вас на День Рождения.

– Благодарю! Непременно воспользуюсь…

– А вы что-то хотели узнать, Саша?

– Да… – я попытался собраться с мыслями. – Во-первых, мне нужно стать на комсомольский учет…

– Принесите свой комсомольский билет и я все сделаю… – откликнулась Сима. – А во-вторых?..

– А во-вторых, хотел посоветоваться… – вздохнул я. – Что мне с классом своим делать?

– Садитесь, поговорим.

Она села за свой стол. Спокойная, уверенная в себе. Вот что значит уметь себя защитить! Я присел сбоку.

– Вы правильно сделали, что решили все обсудить, – продолжала старшая пионервожатая. – Учителя и комсомол должны действовать сообща. Составим план работы – вы по своей линии, я по своей и привлечем учком.

– Я хочу секцию по самбо при школе организовать, – сообщил я. – Пацаны все-таки… Им в армию идти…

– Отлично! – одобрила Серафима Терентьевна. – Увяжем это с военно-патриотическим воспитанием… Я давно мечтаю об организации школьного музея… Хотела обсудить это с Григорием Емельяновичем – все-таки военрук, а он понял меня совершенно неправильно и…

– И начал руки распускать…

– Не сразу, – вздохнула она. – Сначала цветы дарил. Я их, как дурочка, в вазочку ставила… – Старшая пионервожатая кивнула в сторону шкафа с вымпелами и дипломами, на котором стояла стеклянная ваза с засохшим веником. – Думала – это он для красоты, чтобы у нас в пионерской комнате веселее было… Потом – в ресторан пригласил. Я отказалась. Никогда не была в таких заведениях, но знаю, там очень много пьют и курят…

– Ну и вход там с 18-и лет вообще-то, – зачем-то вставил я.

– Ну да… А потом он стал всякие слова говорить… О том, что одинок, женщины его не понимают… Я ему говорю: «А вы включайтесь, товарищ Петров, в наш актив. Вы хоть и вышли из комсомольского возраста, но могли бы рассказывать ребятам о военной службе, о том, что необходимо помогать ветеранам и пожилым родственникам наших славных воинов, погибших в боях за Родину. Возглавили бы тимуровское движение в нашей школе…». А он мне поддакивает и говорит, с вами, Сима, хоть на край света… Я, конечно, начала догадываться, что он за мною ухаживает, но я, считай, вчера только школу закончила, а ему уже сорок. Да и рано мне еще замуж! Нужно высшее образование получить. Стать на ноги. Ну он и стал мне намекать, что замуж идти не обязательно, опыт общения с мужчинами и без свидетельства о браке можно получить… Я возмутилась. А он дверь запер и говорит: «Не выпущу вас отсюда, пока не согласитесь сегодня вечером ко мне в гости заглянуть…». Я ему: «Пустите! Я на помощь позову!..» И тут вы ворвались…

– А сегодня что было? – спросил я.

– Сегодня он вошел и уже без разговоров схватил меня и к себе давай тянуть, чтобы поцеловать, – ответила Сима. – Ну я и не знаю, как это у меня получилось… Знаете, я после нашего занятия все тренировала тот захват… На ветках, палках каких-то… И вот когда Григорий Емельяныч грубо схватил меня за руки, я машинально вывернула ему запястье и оно хрустнуло…

– Поздравляю с боевым крещением!

– Что вы! – отмахнулась старшая пионервожатая. – Это же ужасно!

– Ужасно хватать девушек за руки, если они этого не хотят.

– Вы правы, конечно, но…

– В субботу приходите в спортзал после уроков, – предложил я. – Продолжим!

– Если Тоня согласится…

– Ну а почему бы ей не согласиться?..

– Кстати, как она вам?

– Тигра-то?.. – переспросил я. – Хорошая девушка… Много читает, классику любит…

– Она ведь тогда на крыльце осталась вас ждать, я поняла…

– Почему же вы тогда убежали? Обиделись?

– Вовсе – нет… Мне надо было собираться… Утром я должна была поехать в область, на слет…

– А Тигра меня в гости пригласила…

– Ну вот… – насупилась Сима. – Я так и поняла…

– Очень мило провели время, – продолжал я, делая вид, что ничего не замечаю. – Сначала мы слушали то ли Рахманинова, то ли Чайковского… Затем – ужинали, вместе с Пал Палычем и Глафирой Семеновной… Потом слушали хэви-металл…

– Что-что вы слушали?!

– Рок-н-ролл зарубежный…

– А-а, так вы все знаете?..

– Что настоящий роке-н-рольщик в семье Разуваевых папа?.. Конечно!

Старшая пионервожатая совсем поникла, как ракита над рекой.

– Значит, они вам уже до такой степени доверяют…

– Симочка, Симочка, – укоризненно, как старый мудрый дядюшка произнес я. – Тигра девушка симпатичная, но не в моем вкусе…

– Да нет мне никакого дела до вашего вкуса! – снова встопорщилась она.

– Знаете, а ведь они меня в воскресенье снова пригласили, – сказал я.

– И вы пойдете?

– Пойду, но… только вместе с вами… А потом вы мне покажете город. Я ведь приезжий, почти ничего здесь не видел…

– Хорошо!

Опять прозвенел звонок – сигнал, отмеряющий рубежи школьной жизни. Мне пришлось попрощаться со своей юной собеседницей, договорившись увидеться в субботу, которая, к моему глубокому сожалению, тоже была рабочим днем. Сам не знаю почему, но с этой девчушкой мне было чертовски хорошо. Я не собирался к ней приставать, даже будь она совершеннолетней, да и вообще, чувства, которые я питал к Серафиме Терентьевне, подозрительно напоминали отцовские.

Например, я гордился тем, что она сумела поставить на место этого бабника, военрука. Я ему, при случае, и сам рыло начищу, чтобы не совал ручонки куда не следует. А вообще здорово иметь хоть одну близкую душу. В прошлой жизни мне ее порой не хватало, но все было некогда. Крутился-крутился. С женой развелся, детьми не обзавелся. Даже отца почти не видел. Однако там, в начале XXI века, хотя бы были развитые средства связи. Нет-нет, да позвонишь по видеосвязи, а сейчас такая только в фантастике существует.

Последние уроки прошли без происшествий. Я отправился домой, захватив по пути в магазине разную жрачку. В общаге первым делом вымылся до скрипа и устроил небольшие постирушки. А потом нажарил яичницы и умял ее с половиной батона хлеба и банкой рыбных консервов. Перед сном начал изучать брошюру по методике преподавания физкультуры и уснул на первых страницах. Все-таки предыдущую ночь я почти не спал. Утром бодрячком снова направился в школу.

В субботу учебный день был коротким. У меня оказался всего один урок, с утра. Можно было отправиться гулять, но я ведь пообещал Симочке позаниматься с нею и с Тоней, поэтому зашел в школьную столовку, пообедал и остальное время провел в тренерской, изучая литературу по специальности. Девчонки не подвели. После завершающего учебную неделю звонка, появились в спортзале, переодетые и готовые к новым тренировкам. Я начал с того, что проверил, насколько закреплены навыки, полученные на первой тренировке.

У старшей пионервожатой – лучше, у математички – хуже. Сразу видно, что первая повторяла урок, а вторая – отлынивала. Придется поставить на вид. Тем не менее, в зале девчонки работали на совесть. Даже жаль было с ними расставаться. Как – с воспитанницами. По завершению они выслушали от меня небольшую лекцию. В ней я коснулся некоторых аспектов правильного питания, которое способствует наращиванию мышечной массы, а не животов. Судя по вытаращенным глазам, мои речи оказались для девушек откровением.

– Ты не забыл насчет воскресенья? – спросила Тигра, когда я закончил. – Папа будет ждать. Он даже от охоты отказался.

– Не забыл, – откликнулся я. – Мы придем вместе с Симой… Верно, Серафима Терентьевна?

Та отчаянно заалела ушками, но кивнула.

– Конечно! – ответила Антонина Павловна. – Приходите вдвоем, к шестнадцати часам.

На этом наша субботняя тренировка и завершилась. По пути в общагу я ломал голову над тем, что приобрести в подарок к завтрашнему визиту. Тортик? Так Глафира Семеновна, наверняка, такой испечет, что магазинный будет выглядеть смехотворно. И решил купить коньячку для Пал Палыча. Конечно, портвешок «Три Семерки» более аутентичен для образа старого рокера, но пить эту бурду вредно для здоровья. И я решил заглянуть в уже знакомый мне гастроном. Коньяк в нем был. Пять звезд аж четырнадцать рублей бутылка, но для хорошего человека не жалко.

В общежитии меня ждал сюрприз. Возле двери стоял холодильник. Небольшой, марки «Морозко». Сбоку на нем красовался инвентарный номер, намалеванный красной краской. Так что холодильник был все-таки казенный. Тетя Груня держала слово. Я открыл дверь, затащил агрегат в комнату. Потыкался-потыкался и поставил туда, где ближе всего оказалась розетка. Для этого пришлось разобрать вторую, бесполезную койку и вынести ее в коридор. Но потом придумал кое-что. Сетку вернул обратно и приспособил ее над кроватью к стене, накрыл ее пледом и получился общежитский диван. Настоящий…

Без второй койки в комнате стало просторнее, а с холодильником – уютнее. Я включил его и сложил все продукты, которые у меня были. Врубил магнитофон, сунув кассету наугад – это оказалась группа «Воскресенье» – и стало совсем хорошо. Сбегал на кухню, вскипятил чаю и сварил пяток яиц. Через пятнадцать минут снова сидел в своих апартаментах, попивал сладкий чаек, с бутербродами с маслом и вареными яйцами. Насытившись, я почувствовал скуку. Ведь не настолько я меломан, чтобы забивать мозги одной музыкой.

Эх, жаль, надо было хоть из библиотеки писателя книжонку захватить или взять что-нибудь в школьной, кроме методической нудятины. Купленные газеты я уже прочитал. Вроде в общаге красный уголок был, я его видел, когда ходил к комендантше. Может там какое-нибудь чтиво завалялось? Я сунул ноги в кроссовки и как был, в трениках и майке, отправился на поиски духовной пищи. Красный уголок оказался заперт. Потыкавшись, я развернул было оглобли, как вдруг дверь с грозной табличкой «КОМЕНДАНТ» отворилась.

– Саша, зайди на минутку! – позвала меня Аграфена Юльевна.

Не вежливо не поблагодарить ее за холодильник, хотя я полагал, что время позднее и комендантша уже давно дома. Не ночует же она в общаге! Я вошел и ловушка захлопнулась. Ключ с мягким щелчком повернулся в замке. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться – пришло время платить за оказанные благодеяния. Оказалось, что у комендантской есть маленький секрет. При первом своем посещении я не заметил двери, которую заслонял стеллаж с гроссбухами. Дверь вела в закуток, с диваном.

Нельзя недооценивать немолодых женщин, даже если они не в твоем вкусе. Груня оказалась страстной матюркой. И, похоже, очень ценила молодых партнеров. Шансов отвертеться у меня не было с самого начала, как только я переступил порог общежития неделю назад. Подумать только – всего неделю! А ведь за эти семь дней я успел нажить недругов и очень хочется надеяться, что друзей – тоже. Как-то влился в коллектив, стал нужным «лучшим людям» города. Провернул сомнительную с точки зрения нынешнего закона коммерческую сделку.

Что еще? Трижды переспал с разными бабами, причем – не по собственной инициативе. Обзавелся не бог весть каким барахлишком и пока что дутым авторитетом у своих подопечных. А самое главное – как-то сжился со своим новым телом, к которому моя грешная душа приговорена, надо полагать, до конца жизни. У меня опять мелькнула безумная мысль о том, что неплохо было бы поговорить с кем-нибудь о том, что со мною случилось. Не с парторгом, разумеется, но есть же в этом городке церковь?

Пока я об этом размышлял, мне исповедовалась комендантша.

– Думаешь, я по своей воле в этой дыре оказалась?.. – плакалась она мне в жилетку, которой сейчас на мне не было, как и всего остального. – Фигушки!.. Я закончила плехановский в Москве… Могла бы сейчас в Минторге отделом руководить… Надо было только замуж за москвича выскочить… Я девахой была ого-го… Кровь с молоком… Вот через это и погорела… Профессор один, старый пердун, соплей перешибешь, все ко мне клеился, ну я его и бортанула… А он, как оказалось, входил в комиссию по распределению выпускников, ну и припомнил мне свой конфуз… Пусть, говорит, едет Аграфена Юльевна, укреплять кадры нашего славного общепита на периферии… Вот и сослали в этот Литейск… Я поначалу здесь в гору пошла…

Договорить плехановка не успела. В дверь комендантской вдруг загрохотали кулаком. Груня подскочила, как ошпаренная, не зная за что хвататься – за трусы или халат? Так и не решила, высунулась из закутка в «кабинет», гаркнула:

– Какого хрена?!

– Аграфена Юльевна, – послышалось из-за двери. – Беда! Сорокин с третьего этажа навернулся…

Глава 19

Прикрытого простынкой Петюню втащили в кузов «РАФика». Врач вытряхнул из пачки родопину, сунул ее в зубы, похлопал ладонями по карманам в поисках спичек. Чья-то рука сунула ему под нос трепещущий над зажигалкой огонек. Доктор подкурил, кивнул благодарно, засипел цигаркой.

– Ну как он, доктор? – спросил я, кивая в сторону «Скорой».

– Рентген покажет, – пробурчал он, – но по-моему, перелом не слишком сложный… Через месяц снова прыгать будет, ваш альпинист.

Он сделал еще пару затяжек, отшвырнул окурок, забрался на сиденье рядом с водилой, и белый с красными крестами на бортах «РАФик» укатил. Полуодетые обитатели общаги, собравшиеся к месту происшествия, начали расходиться по комнатам. А я посмотрел на все еще открытое окно тридцать восьмой комнаты на третьем этаже.

Картина случившегося мне была ясна. Петюня опять удирал от ревнивого мужа Зойки, но на этот раз окошко моей комнаты открыть было некому. Видимо, он попытался дотянуться ногами до решетки на окне первого этажа и сорвался. Высота падения была невелика, вот и отделался общажный Казанова переломом ноги. Везунчик.

Покуда я размышлял, площадка перед подъездом совсем опустела. Все разошлись. Груня – тоже. Возвращаться к ней я не стал. Поднялся к себе. Надо же хоть раз в неделю выспаться! Ну я и придавил часов на десять. Проснулся от шума. После вселения в общежитие семейных, в нем и в будние-то дни стоял гам, а уж в воскресенье и подавно.

Минут двадцать я валялся на койке, слушая этот гвалт. Потом поднялся и начал зарядку. Эту потребность я позаимствовал у Шурика. Сам-то я зарядку не делал со времен военного училища и никакого сожаления по этому поводу не испытывал, но, что сейчас значат желания пятидесятилетнего мужика, который стал начинкой для здоровенного двадцатидвухлетнего тела?

После зарядки телу захотелось умыться и пожрать. До посещения семейства Разуваевых еще оставалось порядочно времени, чтобы голодать. Я кинулся в сортир и умывальню. А когда вернулся, то обнаружил возле своей двери Аграфену Юльевну с большим подносом в руках, накрытом салфеткою. Поневоле вспомнилась горничная Даша, только та все же посимпатичнее.

– Доброе утро, – пробормотал я с видом обреченного.

– Утро… – фыркнула комендантша. – Белый день уже на дворе! Спишь, как сурок!

Я открыл дверь и она торжественно внесла в мою комнату свою ношу. Поставила на стол. Повернулась ко мне и сказала:

– Ты хороший мальчик, Саша! Спасибо тебе!

Она чмокнула меня в щеку и вышла. Я вздохнул с облегчением. Снял салфетку с подноса и обнаружил на ней два металлических судка, две бутылки пива и большую тарелку с горячими еще пирожками. В судках оказалась гречневая каша и котлеты. Таким образом Груня поблагодарила за вчерашние мои старания. Ну что ж, не зря, значит, старался. Но почему-то почувствовал себя на секунду проституткой…

Да ну на фиг! Мигом выгнал из головы бредовые мысли. Ушлый мозг тут же придумал оправдание моим похождениям – я просто помогаю одиноким женщинам, как истинный комсомолец. Забесплатно, естественно, а то, что они меня благодарят, это их дело, не по рукам же их бить за это… От таких мыслей сразу повеселел, вроде сделка с совестью прошла на «ура».

Позавтракав, я отнес все на кухню и вымыл посуду. До четырех дня оставалась еще пара часов. Надо было прогуляться. Я сунул в свой контрафактный магнитофон кассету с «Пинк Флойдом», прихватил бутылку коньяка и отправился на улицу. Благо погода была хорошей. В воздухе чувствовался запах палой листвы, но солнышко пригревало. На остановке я сел в трамвай, который шел до улицы Дзержинского. Здесь недалеко было и до квартиры Пал Палыча, и до места жительства Витька.

А еще здесь был комиссионный. Заглянуть что-ли? Увы, в комиссионке был выходной. Трудно было привыкнуть к такому графику. В мое время магазины работали всю неделю, часов по десять в день, а то и двадцать четыре на семь. А вот с таким графиком они бы вылетели в трубу. Помыкавшись по улице без дела, я тихонько побрел к дому, где жили Разуваевы и вдруг увидел Симу.

Она шла мне навстречу, в блестящем, канареечного цвета плащике, из-под которого виднелись ладные, обтянутые капроном, коленки. В одной руке Серафима Терентьевна несла букет цветов, а в другой – картонную коробку. Губки ее были подкрашены, а глазки подведены – из-за чего старшая пионервожатая стала выглядеть лет на пять взрослее.

– Добрый день, Саша! – приветствовала она меня.

– Привет! – откликнулся я. – Ты – к Разуваевым?

– Конечно, – ответила она, – но разве мы уже перешли на «ты»?!

– Ну, давай перейдем? – предложил я. – Мы же не в школе…

– Хорошо, – согласилась Симочка, – но на работе будем обращаться друг к другу по-прежнему.

– Ладно! – отмахнулся я. – Только я не понял, почему ты тогда топаешь в другую сторону?

– Да все просто! Вас… Вернее – тебя увидела, вот и пошла навстречу.

– Давай тогда свою ношу!

– Возьми, только осторожно!

– Что там у тебя?

– Торт.

– Ну вот… а я не стал покупать…

– Так это – домашний. Я сама испекла… Все утро провозилась и еще полдня…

– Умница… А цветы – кому?

– Глафире Семеновне, разумеется.

– А, ну да…

Я осторожно взял у старшей пионервожатой коробку. Освободив руку, Серафима Терентьевна тут же просунула мне ее под локоть. Не знаю, кто из нас больше взволновался, я или – Шурик? С ним под ручку ходила, небось, только мама, а со мною… Разные шалавы, да и то, когда от двери ресторана до тачки уже не могли добраться без посторонней помощи. В любом случае ощущение, когда тебя под руку держит столь нежное создание, почти ребенок, ни с чем иным не сравнить. Я и не сравнивал, я – наслаждался.

– Когда войдем, – принялась наставлять меня спутница, – ты вручишь хозяйке цветы, а я – торт.

– А хозяину – бутылку! – бодро добавил я.

– Ох, уж эти мужчины, – вздохнула Симочка. – Неужели, нельзя общаться без выпивки?

– Без выпивки – только на работе.

– Я думала, что спортсмены не пьют.

Однако! С ней не забалуешь. Вот же достанется такая кому-нибудь в жены, пропадет мужик.

– Вообще-то – не пьют… – сказал я. – Особенно – в большом спорте.

– А я слышала, что вы в Олимпиаде участвовали… – снова сбилась на «вы» милая моя собеседница.

– От кого?.. – опешил я.

Неужто Сима с Груней обо мне разговаривала? Разве они знакомы?

– Точно уже и не помню… – пожала плечами старшая пионервожатая. – Все говорят…

Обо мне уже говорят?.. Хотя, чему тут удивляться? Новый человек в городе. Молодой, смазливый. Бабы липнут. К тому же – каратист… Ну по крайней мере – все так думают… Хорошо хоть, что карате, насколько я знаю, в восьмидесятом еще не было под запретом. Фильмы даже снимали – «Пираты ХХ века», «Не бойся, я с тобой». Второй фильмец послабже, конечно. А вот именно первый, помнится, дал невероятный толчок к каратемании в СССР. В драках все начали вдруг махать ногами, нунчаки стали строгать самодельные и носить их с собой под курткой… Но еще никто карате не запретил. Так что пока эта моя слава ничем не плохим грозит…

– Интересно там было? – спросила Серафима Терентьевна.

– Где?

– На Олимпиаде?

Врать не хотелось, но ссылаться на внезапную амнезию – глупо. И я пошел на хитрость.

– Да я почти ничего не видел, – сказал я. – Тренировки, соревнования, снова тренировки.

– А мы у себя в городе устроили олимпийскую эстафету, – с присущим ей энтузиазмом принялась рассказывать Симочка. – Райком комсомола поддержал. Вышли все – школьники, учащиеся техникума, комсомольцы завода… У нас были – бег на короткую и длинную дистанцию, прыжки в длину, плавание… Очень весело получилось…

– Не сомневаюсь.

– Нет, ну мы, конечно, не настоящие спортсмены, но ведь главное – не победа, а участие. Верно?

Я кивнул. Мне захотелось уже, чтобы мы поскорее пришли. К счастью – осталось только двор пересечь и на нужный этаж подняться. У порога старшая пионервожатая отняла у меня коробку с тортом и вручила цветы. Когда я позвонил в дверь, та распахнулась и сердце мое екнуло. Вот уж не ожидал. Она что – и впрямь сестра директорской супруги или они всю учительскую пригласили сегодня?

– О, гости! – не моргнув глазом, воскликнула химичка. – Заходите, коллеги!

Мы переступили порог.

– Здравствуйте, Екатерина Семеновна! – как ученица поздоровалась с нею моя спутница.

– Здравствуйте-здравствуйте… – пробормотала та, повернулась в сторону кухни и крикнула: – Глашенька, гости пришли!

– Развлеки их пока, Катенька! – откликнулась хозяйка.

– Всенепременно! – пообещала химичка, облизывая меня взглядом.

Серафима Терентьевна перехватила этот взгляд и сразу поскучнела. При этом сделала несколько странный, с моей точки зрения, ход. Она поставила на обувную тумбочку коробку, скинула туфельки и плащик, забрала торт и направилась на кухню. Оставив меня наедине со своей потенциальной соперницей.

– Для кого цветы? – томно осведомилась Екатерина Семеновна.

– Для – хозяйки.

– Ну тогда давайте их мне, в вазу поставлю, – сказала она. – У Глаши руки сейчас все-равно заняты. А у меня – свободные…

И в доказательство она схватила меня в районе ширинки. Хорошо так схватила, со знанием дела. Интересно, какой идиот ляпнул, что в СССР секса не было? Выручил меня хозяин. Когда отворилась дверь кабинета, химичка выпустила мое причинное место и отняв букет, удалилась в сторону гостиной.

– Приветствую! – воскликнул Пал Палыч, протягивая мне руку.

– Добрый день!

– Проходите ко мне, Александр Сергеевич, – сказал он. – Пока женщины хлопочут, мужчины могут спокойно пообщаться…

С этим я был совершенно согласен. Я скинул ветровку, разулся и мы прошли в кабинет. Здесь я извлек все, что захватил из дому. Увидев бутылку, Разуваев радостно всплеснул руками. А когда я выложил кассетник, принялся хлопотать, отыскивая провод, чтобы соединить два магнитофона. Я помог ему зарядить кассету и поменять бобину на большом катушечном агрегате вертикальной компоновки. Хотя я понимал, что качество записи будет не высоким, т. к. моя «Десна» это больше диктофон, чем магнитофон. Но Разуваева это не смущало. Никто не обращал сейчас особого внимания на такие мелочи, как шипение пленки. Судя по маркировке, принимающим магнитофоном была «Электроника ТА1-003».

Потом мы начали с ним «писать». И это было для меня, как возвращение в юность. Я ведь еще успел побаловаться этим всеобщим увлечением молодежи второй половины восьмидесятых – переписывать с мага на маг популярные песни и композиции. Причем – «писали» тогда все, без разбора – Высоцкого, Розенбаума, Новикова, Антонова, Малежика, «Машину времени», «Воскресенье», «Модерн Токинг», «Скорпионз», итальянцев и так далее…

Пока «Пинк Флойд» переписывался с кассеты на катушку, мы с Пал Палычем опробовали коньячок. В процессе я больше помалкивал, а хозяин пространно рассуждал о том, что совершенно напрасно наши идеологические органы осуждают увлечение советской молодежи западной рок-музыкой. Отрицая ее эстетическую ценность, они делают все, чтобы молодежь тянулась к ней. И ладно бы – только к музыке! Так ведь – и ко всему уродливому, что эта культура порождает в буржуазных странах.

– Когда я был молод, – пустился в воспоминания Разуваев, – нам твердили, что джаз – музыка толстых… Сегодня ты играешь джаз, а завтра – Родину продашь!.. Какая чепуха! Родину мы любили и проливали за нее кровь на фронте… А потом стали говорить, что джаз – это порождение негритянской культуры, протест против расовой дискриминации… Поль Робсон в СССР приезжал… Казалось бы, пора уже усвоить урок, и коль на смену джазу пришел рок-н-ролл, а ему на смену хард-рок в 60-х, признать его сразу, а не делать из него очередной жупел… Ведь рок тоже вышел из рабочих кварталов…