Текст книги "Физрук: назад в СССР"

– Неужели вы и впрямь увлекаетесь тяжелым роком? – спросил я, дабы получить подтверждение своей идеи.

– Почему только тяжелым? – сказал он. – Я вообще люблю рок-н-ролл в частности и молодежную культуру в целом.

– Как, Пал Палыч, именно – вы?!

– А вы полагаете, что в моем возрасте это уже невозможно?

– Нет, ну не то что бы… Вы ведь директор школы, ветеран Великой Отечественной, коммунист…

– Да вот так получилось… – Он развел руками. – А в общем-то случайно вышло…

– Расскажите, если не секрет, конечно…

Разуваев снова наполнил стаканы дешевым портвейном, который как раз был в ходу у неформальной советской молодежи семидесятых – восьмидесятых. Видимо, Пал Палыч не намерен был нарушать традиции. Я представил его на вписке с хиппующими бездельниками, такого милого, уютного в тапочках и невольно улыбнулся. Не монтировался директор школы с кучкой патлатых пацанов и девчонок в хайратниках, в расклешенных до невозможности брючатах, забивающих косячок и балдеющих под «AC/DC».

– ЧП у нас в школе случилось лет пять назад, ну или чуть больше, – начал свой рассказ Разуваев. – В общем-то по нашим меркам – серьезное… Притащил один десятиклассник в школу кассетный магнитофон, и не просто так, а на школьный вечер, ну и поставил ерунду в общем, «Doors», но Эвелина Ардалионовна услышала и давай копать. Форменный допрос устроила парню. Ему бы отмолчаться, а он возьми да ляпни, что передовая американская музыка превосходит музыку советских композиторов… Что тут началось! Из комсомола этого юного дуралея хотели попереть, еле отстояли… Сейчас он уже институт закончил, талантливый инженер, внедрил там что-то полезное на производстве… Ну и вот зацепила меня эта история, решил я разобраться, чего в этой музыке такого, что молодежь заманивает. Я же педагог с тридцатилетним стажем… Должен ребят понимать… Ну и не заметил, как втянулся. Представляете?

– Почему же тогда, Антонина Павловна, ходит в молодежном прикиде, а слушает Рахманинова?

– Это она придумала… Где-то же надо доставать записи, литературу, не мне же в косухе по городу разгуливать и на сейшены приходить… Вот она и стала моим, так сказать, чрезвычайным и полномочным послом в мире молодежной контркультуры.

– Я почему-то так и подумал, – кивнул я, – хитро, конечно… Но почему она в школу в прикиде ходит?.. Эвелина Ардалионовна наверняка зубы на нее точит…

– Определенный риск, конечно есть, – вздохнул Пал Палыч, – но, кроме внешнего вида, к моей дочери и придраться-то не к чему… Как отец я, конечно, пристрастен, но она общественница, ведет кружок иностранных языков в доме пионеров, ну и педагог неплохой… А вот, чтобы войти в доверие к молодежи иного образа мысли, нужны поступки неординарные… Разумеется, это должно остаться между нами.

– Ну что вы, Пал Палыч, о чем речь!

Мы выцедили еще по стаканчику и послушали еще одну композиции. И меня осенила идея.

– А вы как относитесь к «Пинк Флойду»? – спросил я.

– Положительно, – обрадовался Разуваев. – Прогрессивная группа… Роджер Уотерс, как мне кажется, понимает всю бесчеловечную сущность западного империализма…

– Тогда у меня к вам предложение…

Я не успел объяснить – какое. В кабинет заглянула Тигра.

– Папа, – сказала она, – тебе Эвелина Ардалионовна звонит!

Глава 13

– Легка на помине, – вздохнул Пал Палыч и отправился разговаривать с завучихой.

Его дочь вошла в кабинет, развалилась в отцовском кресле.

– Ну и как тебе мой папа-меломан? – спросила она.

– Я в шоке, – признался я. – Как он умудряется уживаться в одной школе с Шапокляк?

Антонина Павловна фыркнула.

– С кем, с кем?!

– С Эвелиной Ардалионовной… Кстати, ты не знаешь, откуда у нее такое имя?

– Знаю… Оно расшифровывается так Эпоха ВЕЛИкого Народного Авангарда.

– Заковыристо…

– Не то слово… – хохотнула Тигра, – но Шапокляк мне нравится больше. Завуч действительно на нее похожа… Не удивлюсь, если она держит дома крыску Лариску…

– Или носит ее в сумочке!

Мы посмеялись. Вернулся Разуваев. Мрачный.

– Что-нибудь случилось, папа?

– Комиссия гороно, – пробурчал он.

– Когда?

– Завтра…

– Небось, Шапокляк, настучала, – предположил я.

Пал Палыч недоуменно воздел седые брови и дочь ему объяснила. Поклонник тяжелого рока, в должности директора средней советской школы, невесело улыбнулся.

– Чем нам это грозит? – спросила его дочь.

Разуваев-отец пожал плечами.

– Трудно сказать… Начнут проверять, какие у нас успехи за три дня учебного года, а главным образом – какие недостатки… Вы уж, дорогие мои, на своих участках постарайтесь, чтобы комар носа не подточил… И, кстати, Тоня, обзвони других учителей… Как всегда проверят и внешний вид, планы уроков и заполнение журналов.

Директор задумался и продолжил:

– К Александру Сергеевичу вряд ли наведаются, он все-таки молодой специалист, необстрелянный.

– Ну да… – кивнула Тигра. – Не имеют права!

– Эх… – вздохнул фронтовик. – Права в нашем городке у тех, кто там. – Палыч многозначительно ткнул указательным пальцем в потолок. – Бес его знает, как комиссия настроена. И кто ее настроил. Так что будьте готовы ко всему.

– Само собой, папа!

Я проникся общим делом, кулаки сами сжались, поднялся и предложил:

– Я могу к Виктору Сергеевичу заскочить. Он же тут неподалеку живет. А телефона у него, скорее всего, нет.

– А ведь верно, Саша! – обрадовался Пал Палыч. – Спасибо, что вспомнили об этом… Не хочется, чтобы трудовик пришел завтра на работу… как обычно…

– Спасибо за ужин и интересную беседу, – сказал я искренне, все-таки по домашнему меня приняли в первый раз в этом новом времени.

– За ужин Глафиру Семеновну благодарите, – отозвался Разуваев, пожимая мне руку.

Его дочь проводила меня в прихожую, по пути я заглянул на кухню и поблагодарил хозяйку за угощение. Тигра вышла со мною на лестницу, поцеловала меня в щеку шершавыми обветренными губами, и мы расстались. На дворе уже совсем стемнело. Желтыми прямоугольниками светились окна. Под ногами шуршали опавшие листья, пахло осенью и стихами Есенина. В такой вечер, да после сытного ужина, неплохо бы покурить, но подвергать молодой организм Шурика Данилова никотиновому отравлению было бы неосмотрительно, ведь это теперь наш общий организм.

Хорошо, что я запомнил дорогу к дому Витька. Через десять минут уже давил на кнопку возле его двери. Открыла худая, даже какая-то изможденная женщина, в затрапезе. Окинула меня неприязненным взглядом с головы до ног, буркнула:

– Чё надо?

Никакого уважения к советскому учителю. Похоже ее благоверный скомпрометировал почетную профессию.

– Виктора Сергеевича позовите, пожалуйста, – вежливо говорю ей. – Я его коллега, учитель физкультуры Данилов.

Женщина сверлила меня недоверчивым взглядом.

– Тока учти, никуда он с тобой не пойдет… И в дом не пущу…

– Мне на пару слов!

Она повернула голову и крикнула:

– Слышь, алкаш!.. Там к тебе дружок пришел!

– Какой еще дружок?! – послышался голос трудовика и он показался из-за плеча супружницы.

– Тьфу на тебя! – выдохнул Курбатов. – Скажешь тоже – дружок… Это же Александр Сергеевич, наш физрук.

– Мне без разницы, – проворчала та. – В дому не пущу собутыльника…

И она исчезла в глубине квартиры.

– Что случилось? – спросил Витек, оглядываясь.

– Пал Палыч просил предупредить. Завтра комиссия гороно нагрянет… Завучиха, видать, натравила. Так что будь с утра трезв, как стеклышко от «Капитошки»… А вечерком заглядывай ко мне в общагу. Если все тип-топ будет, пивком угощу. «Золотое кольцо» называется, слыхал?

Он помотал взъерошенной шевелюрой.

– Для иностранцев, что на Олимпиаду приезжали, сварили, – уточнил я.

– А-а, ну зайду, конечно… – оживился трудовик.

– И еще, Витек, ты замок врезной достать сможешь?.. Самый простой надо, ну как у нас в учительской. Я заплачу!

– Да не вопрос… Тебе куда?

– В общаге, в двери своей комнаты хочу заменить, чтобы местные не совали нос.

– Ну так завтра и заменим!

Мы обменялись рукопожатиями, и я отправился к себе. Настроение у меня было самое прекрасное. Комиссии районного отдела народного образования я не страшился. Какой спрос с молодого специалиста? А вот семейство Разуваевых мне понравилось. Я понимал, что Глафира Семеновна расстаралась насчет ужина, видимо, надеясь угодить потенциальному зятю. Угодить угодила, а вот насчет зятя – вряд ли. Тигра, конечно, девчонка прикольная, но решительно не в моем вкусе. А директор оказался клевым чуваком, таких я еще не встречал. Ни в той, ни в этой жизни. Не думал, что фронтовики – они такие…

Когда я подошел к общаге, то благодушное настроение мое было смыто волной какой-то непонятной суеты, что царила возле подъезда. Пожар, что-ли? Непохоже. При пожаре вещи обычно выносят, а не заносят. Какие-то люди, с радостным матом и возгласами тащили внутрь узлы, стулья, тумбочки, посуду и прочий скарб.

Я едва протиснулся в дверь, пропуская мимо себя диван-раскладушку. У своего стола стояла хмурая Аграфена Юльевна. Ей явно не нравилось происходящее. Особенно – то, что среди вносящих вещи были и женщины. В основном – молодые и задорные.

– Что происходит, Груня? – не стал я дополнительно ее огорчать, называя «тетей».

Она помахала перед моим носом какой-то бумажкой и вздохнула.

– Горисполком постановил отдать с третьего по пятый этаж под семейное общежитие в связи с нехваткой жилья для трудящихся, состоящих в браке.

– Ну и правильно! – сказал я. – Ты-то чего расстраиваешься?..

– А как за порядком теперь следить?! – взвилась она. – С бабами-то!

– Ну а тебе какое дело?.. Ты не комендант же…

– С сегодняшнего дня – уже да, – Груня приосанилась, подтянув обористую юбку.

– Так тебя можно с повышением поздравить! – подмигнул я.

В ее глазах вспыхнул огонек надежды.

– Поздравь меня, Шура, а!

– Чисто дружески поздравляю… А так… Вообще-то, у меня невеста есть, Груня.

Огонек погас, как на потушенной сигарете. Я соврал, конечно, но это была ложь во спасение.

– Спокойной ночи! – буркнула она.

И я поднялся к себе. Лег спать пораньше, несмотря на гам и топот на лестничной клетке и наверху. Черт их дернул переселяться на ночь глядя. Хотя, конечно, если из бараков каких-нибудь, где для отопления печка, мыться приходится в тазике, а за водой – топать на колонку, то и ночью побежишь заселяться. Понятно, что люди, как ордера получили, сразу кинулись за своими шмотками. И все же я очень надеялся, что ночь пройдет спокойно. Завтра надо быть в форме, дабы Пал Палыча не подвести.

Напрасными оказались мои надежды. Уснуть-то я уснул, но был разбужен каким-то тихим постукиванием по оконному стеклу. Будто раненый дятел по дереву настукивает. Спросонья и сообразить не мог, кто стучит в мое окошко, к тому же – на втором этаже? Тук-тук…

Стук повторился. Мать честная, что за ерунда? Я слез с койки, отдернул штору и увидел… голого мужика, сидящего на корточках на карнизе. Вылитая горгулья, только рожа знакомая. В первое мгновение я даже решил, что все еще сплю и вижу сон, но ведь я не тот, чтобы мне голые мужики снились? Потом понял – для сна слишком явственно ощущается босыми пятками холодные доски пола и твердый край подоконника, в который я уперся ладонями и голым животом.

Да и физия мужика казалась все более знакомой. Курвец тоже разглядел меня и тихо поскребся, словно нашкодивший кот, который просит, чтобы его пустили в дом. Я дотянулся до шпингалета и отворил створку. Мужик немедленно сиганул в комнату. Почище кота.

И я узнал его, хотя, конечно, нагишом прежде не видел. Муха-цокотуха! Это был Петюня – водитель «МАЗа», живущий напротив. Как он без трусов оказался за окном? Спросить я не успел. В дверь грубо замолотили. Бум-бум-бум! Я двинулся было открывать, но Петюня отчаянной жестикуляцией попросил его спрятать куда-нибудь. Мол, спаси, Сашок! Вопрос жизни и смерти!

Отворив дверцу шкафа, я показал ему – ныряй. Что тот и сделал. Я пошел отворять, а то неизвестный мне бы дверь хлипкую вынес. Когда я ее распахнул, в комнату ломанулся здоровенный лоб в телогрейке и кирзовых сапожищах. Раскрасневшаяся морда пылала праведным гневом. Я его тормознул, а он, словно не замечая меня, все рвался и рвался. Пришлось взять его за грудки и вышвырнуть в коридор.

– Где этот?! – заорал он.

– Кто? – искренне недоумевал я.

– Потаскун, который к тебе влез!

– Ты чё, мужик?! – разозлился я по-настоящему. – Ты за кого меня держишь?!

– Да ты тут при чем! – отмахнулся незнакомец, остывая. – Слышь! Петька-шофер мне нужен…

– Я нормальный, я один живу…

– Да не о том я!.. К бабе он моей лез… Я со смены пришел, а он сучонок в окно шасть!.. Кроме твоей комнаты ему негде спрятаться… На первом этаже… решетки на окнах… А у тебя, гляжу, открытое…

– Открытое – потому что душно, – ответил я. – Видать, он по этим решеткам и слез… Извини братан, ничем помочь не могу. Мне на работу с утра…

– Ну я ее сейчас, эту шкуру… – процедил он и загрохотал каблуками к лестничной клетке.

Я запер дверь, открыл шкаф и сказал Петюне:

– Вылезай, Ромео, пронесло!

Он вывалился на пол. И несколько минут так и сидел, голым задом на досках, не в силах перевести дыхание.

– Ох, спасибо тебе, парень! – простонал он. – Думал, он меня грохнет… Это ж, Фиксатый, он срок мотал…

– Чего ж ты к его бабе тогда полез?

– Дык, Зойка его, пока он чалился, всей автобазе давала… А я чё, рыжий?.. Кто ж знал, что он в самый неподходящий момент завалится?

– Ну вот он с тобой и посчитается…

– К утру остынет, – отмахнулся этот герой-любовник, уже осваиваясь, несмотря на свой нагой вид. – Не захочет второй строк мотать… Тока, братишка, можно я тут у тебя до света перекантуюсь?.. Хрен его знает, вдруг он ко мне в комнату начнет ломиться?.. Я в долгу не останусь, ты же меня уже знаешь.

– Без трусов? – уточнил я. – С голой сракой на полу?..

– Ну дай мне что-нибудь срам прикрыть… Я тебе постиранным верну…

Я покопался в шкафу, вытащил запасные треники, кинул ему. Он быстренько их напялил.

– Хочешь, ложись на вторую койку, – сказал я. – Правда, второго матраса нету…

– Да ничего, мы привычные…

Если начинаешь делать добрые дела, остановиться уже не можешь. И я дал ему свое единственное одеяло. Остаток ночи прошел спокойно, если не считать топота наверху и женских воплей. Когда я проснулся, Петюни в комнате уже не было. Выскоблив ложкой банку «Завтрака туриста» и запив пивом, я отправился на работу. В учительской царило мрачное оживление. Все, видимо, были в курсе, что прибудет комиссия, но вслух не говорили об этом. Лишь Шапокляк торжественно улыбалась, словно уже всех в чем-то уличила и разоблачила. Ходила цацой. Не ходила, а плыла даже.

Я изучил расписание. Сегодня у меня было четыре урока – в пятом «А», седьмом «В», десятом «Б» и в «родном» экспериментальном восьмом «Г». В учительской я успел перекинуться парой слов с Людмилой Прокофьевной, биологичка вручила мне стопку обещанных учебников и намекнула, что вечером свободна для педагогических бесед. Я не забыл, что позвал Витька к себе на пиво, но и отказать даме тоже не мог и пригласил ее в кино на последний сеанс. Она, естественно, согласилась. Потом ко мне подошел трудовик, показал новенький замок, завернутый в промасленную бумагу, и мы договорились, что он зайдет ко мне в общагу после своего последнего урока, ибо я заканчивал работу раньше.

Потом прозвенел звонок и начался трудовой день. Первых два урока прошли для меня спокойно, а вот на третий в спортзал ввалилась куча посторонних дядей и тетей. Все-таки местная учительская власть наплевала на общепринятые нормы. Я ж молодой – чего с меня взять?

Но я порадовался, что у меня в этот момент было занятие с десятиклассниками. На большой перемене я успел полистать учебник по преподаванию физкультуры и потому постарался все сделать правильно. Сначала разминка, потом легкоатлетические упражнения. Девочки бегали и прыгали в длину. Ойкали и краснели. Пацаны – старательно отжимались от скамеек и подтягивались на турнике. Большинство, как сосиски, но все же. Под занавес я устроил показательную игру в баскетбол, ибо шестнадцатилетние акселераты почти могли положить мяч в корзину, встав на цыпочки.

Комиссия ни во что не вмешивалась. Сгрудилась у двери, переговаривалась вполголоса, строчила что-то в блокнотах. Я перестал обращать на нее внимание уже на десятой минуте урока. И все же, когда эта толпа чиновников свалила, я вздохнул свободнее. На перемене заскочил даже в столовку. И сделал тут небольшое открытие. Оказалось, что учеников и преподавателей кормят по разному. Хорошая новость…

Мне подали вполне приличную котлету с пюре, в которое добавили кубик масла, и какао с печеньем. Слопав все это, я решил, что нет смысла голодать во время рабочего дня. Не каждый же вечер меня будет ждать роскошный ужин от гостеприимной Глафиры Семеновны!

Последнее на сегодня занятие у меня было с моими оболтусами. Перед тем, как провести перекличку, я изучил оценки, которые они успели нахватать по другим предметам. Зрелище было удручающее, но по поведению двойки стали превращаться в тройки. Выходит, Пал Палыч держит слово! Однако я не стал делать вид, что доволен своими подопечными. Они должны получать хорошие оценки не милостью дирекции, а собственным прилежанием. О чем я им и доложил. Видя, что они заметно приуныли, решил показать им пару стоек и бросков из арсенала каратэ.

Занятия по рукопашному бою в военном училище включали в себя некоторые элементы этой японской борьбы. И показывая их своим второгодникам, я сделал еще одно открытие. Тело Сашка Данилова помнило стойки и поддерживало темп движений. Выходит, он не только самбо занимался?.. Нет, надо срочно доставать пособие. И желательно – видак, с кассетами, на которых записаны фильмы с Чаком Норрисом. Заодно будет хороший стимул оболтусам подтянуть учебу. Появилась четверка в журнале – добро пожаловать на закрытый киносеанс для избранных.

Впрочем, мои броски и прыжки тоже произвели впечатление на «экспериментальный» класс. И я снова прозрачно намекнул, что учить каратэ и самбо буду лишь тех, кто ликвидирует в обозримом будущем колы и двояки в журнале. А потом стал гонять пацанов по обычной школьной программе физической подготовки. И многие – с удовлетворением отметил я – выполняли банальные упражнения в охотку. Из этих может выйти толк. И я сделал себе пометочку. Причем – не только в голове. Ведь учитель физкультуры тоже должен выставлять оценки.

Когда прозвенел звонок, я зашел в учительскую, чтобы сдать классный журнал. Там я застал Антонину Павловну. Подошел к ней и спросил тихонько:

– Ну как комиссия?

– Заседают сейчас у папы, – ответила Тигра. – Надеюсь, они не слишком испортят ему настроение…

– И Шапокляк там же?

– Само собой…

– Ладно, передавай родителям привет, – сказал я. – Кстати, я вчера хотел предложить Пал Палычу переписать альбом «Пинк Флойда»… У вас кассетник есть?

– Нет.

– Ну так я могу зайти со своим, когда можно будет.

– Заходи, конечно, мы будем рады… Ну вот в ближайшее воскресенье, например!

– Отлично!

Прозвенел урок и Тигра ушла на занятия. А я уже мог быть свободен. Надо было заглянуть в магазин, купить какую-нибудь закусь к пиву. Не икру баклажанную же предлагать гостю. В идеале – таранку или еще лучше – воблу. Вот только из того немногого, известного мне о жизни в СССР, следовало, что обыкновенная вяленая плотва была редким дефицитом. Хотя на рынке должно быть все. Но до него я пока не добрался, и цены там подороже будут.

Нет, что ни говори, а без полезных связей здесь и сейчас мне не обойтись. Надо бы встретиться с Кешей и обрисовать ему круг своих потребностей. Пусть подскажет, с кем и по поводу чего наладить контакт?

Не только Шапокляк обладает способностью быть легкой на помине. Едва я вышел за ворота, как возле кромки тротуара притормозила знакомая «копейка». И из нее выскочил Иннокентий Васильевич Стропилин, собственной персоной. Мы поручкались.

– Ты к себе? – спросил он.

– Да, только хотел в магазин заскочить, ко мне коллега должен зайти после работы, на рюмку чая…

– Коллега-то хоть симпатичная?

– Да мужик это, наш трудовик…

– А-а, жаль…

– Что – так?.. – удивился я его огорчению. – Хотел познакомиться?

– Да нет… – замялся тот. – Думал, кое-что предложить…

– Слушай, а ты не знаешь, где можно воблу достать? – решил я воспользоваться оказией. – А то пивко твое… Кстати, спасибо за него… В общем еще несколько банок осталось, а закусить нормально нечем…

– Не проблема! – оживился Кеша. – Сейчас все устроим… Садись!

Я залез в салон его «ВАЗа» и мы принялись петлять по улицам городка так, словно пытались оторваться от «хвоста». Наконец, мой пробивной друг припарковал тачку возле магазина с многообещающим названием «ОКЕАН». Велев подождать, Стропилин вылез из машины и кинулся к магазину. Пропадал он не слишком долго. Вернувшись, сунул мне в руки увесистую коробку, от которой умопомрачительно пахло вяленой рыбы.

– Ого! – восхитился я. – Сколько я тебе должен?

Он отмахнулся.

– Ни сколько… Выручишь меня и мы будем в расчете…

– А что делать-то надо? – насторожился я, чуя подвох…