Текст книги "Физрук: назад в СССР"

Мои показания наскоро зафиксировали на месте и отпустили. Купить в подарок сережки я не успеваю, мне пора на урок, а магазин, конечно же, закроют на переучет. Есть ли в городке еще один ювелирный? Возможно, но на выяснение этого вопроса у меня тем более нет времени. А во-вторых, слова Кравцова «еще побеспокоим» означают, что по делу я прохожу, в лучшем случае, как свидетель, а в худшем – как возможный подозреваемый в соучастии. Веселенькие дела…

Несмотря на то, что времени у меня было в обрез, я все же заскочил в универмаг и купил большущую куклу. Глупо, конечно, но времени на размышления у меня не было. Сима собирала гостей в шесть часов вечера. Надо будет еще успеть по дороге к ней цветы раздобыть. А завтра мы вообще в поход отправляемся. Так что даже не выпить на Дне Варенья, придется сосать газировку.

В школу я ввалился за минуту до звонка. Спрятал коробку с куклой в тренерской и бегом в учительскую за журналом. Сегодня у меня было три занятия. Я уже наблатыкался в преподавании физкультуры, так что мне никакая комиссия была не страшна. Завершив третий урок, я схватил частника. Надежда купить сережки все еще брезжила в моей душе. Я попросил водилу отвезти меня к ювелирному, но не к тому, что в центре, на что услышал:

– Так он уж год, как на ремонте!

– А где цветы можно раздобыть?

Мужик посмотрел на часы.

– В это время, – сказал он, – только у бабы Милы.

– Можете отвезти меня к ней?

– Запросто!

Загадочная баба Мила жила на отшибе, но частник мне попался лихой и его видавший виды «Москвичонок» бодро игнорировал недостатки дорожного покрытия. В общем, к дому, где живет Серафима Терентьевна Егорова, мы подкатили без пяти шесть. Дверь мне открыла пожилая женщина, улыбнулась и сразу стала похожа на Симочку.

– Проходите-проходите, молодой человек, – проговорила она. – Ждем… Сима! К тебе еще гость!

В прихожую выскочила виновница торжества, причесанная, накрашенная, нарядная – не узнать.

– Поздравляю, с Днем Рождения! – сказал я, вручая цветы и куклу.

– Спасибо! – откликнулась она, взяла у меня подношения и поцеловала в щеку: – Раздевайся, но не разувайся и проходи в столовую, знакомься!

В точности выполнив указания, я снял куртку, тщательно вытер подошвы туфель о коврик, причесался перед зеркалом и прошел в столовую, откуда доносилась музыка и девичий щебет. Посередине большой комнаты стоял стол, накрытый разными домашними яствами, а вокруг него, на стульях, диване и креслах расположился целый цветник. Девчушки были, видимо, ровесники Серафимы Терентьевны или чуть старше. Макияж скрыл истинный возраст.

Я отрекомендовался и выслушал, как зовут подружек Симочки, но, само собой, не запомнил. Хотя некоторые из них были довольно эффектные девушки. Время от времени в комнате появлялись обе хозяйки – пожилая и юная – добавляя на стол пиршественные блюда, который и так уже ломился. Когда снова раздался звонок, виновница торжества попросила меня впустить следующего гостя. Вальяжной походкой я направился в прихожую, повернул колесико замка, распахнул дверь и увидел того, кого уж точно не хотел бы увидеть на Симочкином празднике.

Глава 25

– Я так и думал, что она тебя пригласила, – пробурчал военрук, пересекая порог.

– Я тоже рад вас видеть, коллега, – съязвил я.

М-да, следовало признать, что выглядел Петров, как джентльмен. Модный белый костюм тройка и в цвет ему туфли, в руках букет роз. В прихожую выскочила Симочка и мне пришлось вежливо свалить. Там стало слишком тесно. Вскоре в столовой показалась сама виновница торжества, поставила букет в вазу и скрылась в другой комнате. А через минуту снова появилась, вертя головой и спрашивая у подружек:

– Ну как я вам?

Девчонки заахали, заохали, а военрук, который был тут как тут, надулся, словно индюк. И присмотревшись к Серафиме Терентьевне, я понял, в чем дело – в ее ушках вспыхивали рубинами золотые сережки, точно такие же, какие я сам хотел ей подарить. Это бабник, Григорий Емельянович, обштопал меня, как мальчишку. И теперь его распирало от гордости. Еще бы! Он подарил виновнице торжества украшения, подчеркивая тем, что она стала совершеннолетней, а я – куклу, словно она все еще малая деточка.

И главное – винить некого. Надо было заранее купить подарок, и теперь мы были бы с соперником, как минимум, на равных. Сейчас же – один ноль в его пользу. А завтра нам троим в поход идти. И дураку ясно, что Петров будет лезть из кожи вон, дабы показать девушке, что я лох, а он – Д΄Артаньян. Ладно, посмотрим, кто кого, у кого шпага крепче. Рассеянный взгляд мой скользнул по гитаре, висевшей на стене, между чеканкой, изображающей пастушка со свирелью, и трудно различимым пейзажиком в витиеватой рамке. Жаль, что я не умею бренчать на гитаре… или умею?

Я прислушался к себе и почувствовал, как пальцы привычно согнулись, словно прижимая струны к порожкам, а посмотрев на подушечки – увидел мозоли, которые остаются у тех, кто регулярно музицирует на струнных инструментах. Ого! Очередной сюрприз от Шурика? Надо попробовать… И я, рискуя опозориться, снял гитару со стены. Поставил ногу на краешек стула, чтобы не держать инструмент навесу, тронул струны. И понял – руки и впрямь помнят это занятие. Мой эксперимент с сами собой не остался не замеченным.

– Ой, Саша! – воскликнула виновница торжества. – Вы играете на гитаре?

– Так… – небрежно обронил я. – Балуюсь…

– Сыграйте нам что-нибудь!

Эта просьба поставила меня в тупик. Рефлексы-рефлексами, а вот знаю ли я какую-нибудь песенку? Именно – я, а не Санек. Он-то наверняка знал их целую кучу. А я, как ни напрягал мозг, ничего, кроме «скушаю бутылочку, взгромозжусь на милочку…» в голову не приходило. Как ни странно, на выручку пришел военрук.

– Давайте, я спою, – предложил он. – А Саша мне будет аккомпанировать…

Кобенится я не стал. Не хотелось выглядеть полным неудачником. И я кивнул.

Я покрутил колки и на свое удивление настроил гитару. Интересно, а если мне скрипку в руки дать? Тоже смогу? Ха…

– Вы «Д΄Артаньян и три мушкетера» смотрели? – спросил военрук.

– Смотрел, конечно…

– Ну, значит, помните аккорды…

Я пожал плечами.

– Вроде – помню…

– Ну вот эту… «В кромешном дыму не виден рай, а к пеклу привычно тело…»

Я попытался подобрать мелодию – удивительно, но получилось. И мы на пару с соперником сбацали. Девочки в меру способностей подпевали: «полклопа, полклопа, почему бы не-ет…». Потом – «Констанция, Констанция, Констанция…». Хорошо пошла и песенка «Господь, нам запретил дуэли, но к шпаге чувствую талант…». Справедливости ради, следует признать, что пел военрук хорошо, хотя и подражал голосу Боярского.

Наконец хозяйка дома, мама Симочки, Степанида Лукинична, прервала концерт и велела всем садиться к столу. Не успели мы рассесться, как в дверь опять позвонили. Пришли еще гости. Открыла сама хозяйка. Послышались два голоса – мужской и женский. И оба – знакомые. Виновница торжества выскочила встречать и вскоре появилась с двумя коробками в руках – видимо, это были подарки – а следом за нею вошли Тигра и… Покровский.

Сержант был в цивильном костюме, а Тигра – в синем с красными цветочками ситцевом платье, с рюшечками по рукавам и подолу. Мужчины обменялись рукопожатиями, девушки – перецеловались. С появлением Антонины Павловны и Феди меня как-то поотпустило. Даже аккомпанируя военруку, я чувствовал напряжение. Этот человек меня раздражал. Я понимал – он не простил мне мордобоя, который прошел для меня безнаказанно, но в открытую драку лезть больше не решался. Значит, нам придется столкнуться с ним по-другому.

Понятно, что я его не боялся, какую бы подлянку он ни замыслил, меня другое напрягало. Симочка, к которой военрук приставал, вела себя так, словно он был самым желанным гостем. И ведь, наверняка, сама его пригласила. Сама… Это чтобы меня подстегнуть, или военрук пробил брешь в ее обороне?

Этот хлыщ в белой тройке чувствовал себя здесь королем. Так что спасибо Тигре и сержанту. Если бы они не пришли, я бы не выдержал и опять начистил бы Петрову самодовольное рыло. Не в квартире, разумеется, а пригласив на улицу. Впрочем – еще не вечер.

Когда все расселись, военрук тут же вылез со своим тостом. Он поздравил «нашу дорогую Серафиму Терентьевну» с совершеннолетием и пожелал, чтобы ее взрослый жизненный путь был усыпан розами, но без шипов… Или что-то такое же пошлое. Девчонку бурно поддержали, и лишь Антонина Павловна поморщилась, а Федя усмехнулся. Выходит, не одному мне не нравился этот манерный хлыщ, Григорий Емельянович. И если я все-таки захочу рассказать ему, что я о нем думаю, сержант не станет вмешиваться. Он же не на службе.

Впрочем, кулинарное искусство обеих хозяек отвлекало от воинственных намерений. Ничего особенного, но оливье, селедка под шубой, салат мимоза, пироги с капустой и мясом, шницель, домашний студень, жареная рыба под маринадом – все это было приготовлено безупречно. Пили легкое вино и это понятно, большая часть гостей принадлежала к женскому полу, к тому же троим участникам пирушки завтра предстояло вести ораву школьников в неведомую даль. Для меня – неведомую.

Ликвидировав большую часть яств и опорожнив пару бутылок, вся компания принялась танцевать. Трое кавалеров были нарасхват. И военрук вел себя вполне порядочно. В смысле – не лапал Симочку в медляке, за остальными я не следил – и вечер обещал закончиться без скандала. Однако Петрову не хватило ума удержаться от хамства. Видать, даже относительно небольшая доза спиртного срывает ему башку. Он вдруг начал разглагольствовать на тему, что тот, кто не служил в армии, не может считаться мужиком. И метил явно в меня.

Ну да, у Шурика не было опыта настоящей службы – военная кафедра и сборы – не в счет, но я-то мог бы порассказать этому отставному военкому, который пороху и не нюхал, что такое не только служба, но и война. Увидев, что я начинаю закипать, сержант положил мне руку на плечо и слегка сжал. Я прочитал этот сигнал так – только не здесь, не порть Симочке праздник. На выручку пришла Тигра. Она поставила пластинку на проигрывателе и объявила белый танец. О том, что это хороший ход я догадался не сразу, но, несмотря на то, что девушек было раза в три больше, чем мужиков, Григорий Емельянович остался без приглашения.

Добила его сама виновница торжества.

– Не знаю, что там насчет армии, – сказала она, когда музыка смолкла, – но вот Саша, когда к нам пристали хулиганы на улице, задал им перцу… Верно, Федя?

– Могу подтвердить, – сказал Покровский. – Я как раз был в патруле в тот вечер, и мы задержали трех нарушителей общественного порядка, которых предварительно обезвредил учитель физкультуры Данилов. Также могу к прочему добавить, что органам известен еще один мужественный поступок, совершенный Александром Даниловичем, но в интересах следствия я не могу раскрывать подробности.

Все женское сообщество, включая Степаниду Лукиничну, уставилось на меня, как на героя. Тугие щеки молодого красавца Шурика, против воли немолодого подселенца Вована, окрасились багрянцем, как месяц в старинном романсе. И чтобы скрыть свое смущение, я сменил пластинку, в прямом смысле этого слова. Поставил что-то плясовое и пригласил на танец Симочкину маму. Так что торжественность момента была непоправимо нарушена и дальше вечер покатился без сучка без задоринки.

Мой недруг, во всяком случае, больше не возникал. Потом мы пошли провожать девчонок, всей компанией. Правда, военрук откололся, сославшись на то, что ему нужно готовиться к завтрашнему походу. Тем лучше. Мы проводили всех подружек виновницы торжества по очереди, а потом сержант вызвался проводить Антонину Павловну, а я – Серафиму Терентьевну. Впервые за этот вечер мы остались с ней наедине. Симочка была немного пьяна и это ее очень красило.

Во всяком случае, она не пыталась сейчас быть старшей пионервожатой, а что-то напевала и подпрыгивала, словно пятиклассница. А потом, видимо, устав, повисла у меня на руке. Некоторое время мы шли молча, и вдруг она спросила:

– А о каком-таком мужественном поступке намекал Федя?

– Это государственная тайна.

– Нет, ну я же серьезно! – надула она губки.

– Сержант ведь сказал: никаких подробностей, в интересах следствия.

– Фи… любите вы мужчины тень на плетень наводить…

– Ничего! – отмахнулся я. – Скоро все разъяснится. Напишут в газетах, напечатают портрет под заголовком «Так должен поступать каждый»…

Мы дошли до подъезда. Симочка поднялась на цыпочки и поцеловала меня. В губы. На этот раз я ее не мог так просто отпустить, поэтому поцелуй продлился несколько дольше, чем это допускают чисто дружеские отношения.

Я возвращался в общагу в отличном настроении. Конечно, день начался с приключения и меня, наверняка, вскоре вызовут в органы на допрос, но совесть моя была чиста. В конце концов, я ведь и впрямь задержал этого бандюгана, следовательно – герой.

Утром встал пораньше, собрал вещички. Рюкзак я еще накануне взял у Петюни. Решил захватить и кассетник, со всей небогатой коллекцией записей. Пал Палыч был настолько любезен, что отпустил всю команду пораньше, отменив последний урок. Помимо моих охламонов, в поход собрались еще десять девчонок из параллельного класса. Увидев их, в курточках, вязанных шапочках и с рюкзаками, пацаны одобрительно загудели. Военрук обвел их хмурым взглядом, и они сразу замолчали. Видимо, боялись. Я решил взять это на заметку.

Построив свой отряд, мы повели его к остановке. Вскоре, подошел автобус. К счастью – полупустой, иначе вся орава бы не поместилась. Куда мы, собственно, направляемся, я не знал, но оказалось, что автобус идет за город. С его последней остановки и начинается пешая часть маршрута. Об этом сообщила мне старшая пионервожатая. Вид у нее был немного рассеянный. Похоже, вчера она немного хватила лишку. Да еще и в автобусе укачало. Правда, гитару захватить не забыла. Видимо, ее впечатлили наши с Петровым вокальные упражнения.

Вытряхнув наш отряд на остановке, автобус налегке повернул к городу. Григорий Емельянович, одетый и экипированный, как настоящий турист – по меркам восьмидесятых, предложил разбить всю команду на три части и чтобы каждый из взрослых присматривал за своей группой. Это было разумно. Серафиме Терентьевне достались, разумеется, девчонки. А мы с военруком поделили восьмой «Г» пополам. Построив ребят, мы повели их сначала вдоль основной дороги, а потом свернули на проселочную.

Справа и слева потянулись поля, в основном уже перепаханные, но кое-где еще ощетинившиеся желтой стерней. Вдалеке тарахтел трактор. В небе тянулись косяки птиц, улетающих на юг. Симочка, которой, видимо, полегчало, затянула пионерскую песню. Девчонки ее подхватили, а пацаны сначала отмалчивались, а потом и их проняло. «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры – дети рабочих, близится эра светлых годов, клич пионера: всегда будь готов…»

Меня проняло – тоже. Симочкина гитара висела у меня на шее, и я начал подыгрывать малолетним певцам. За что был награжден благодарной улыбкой владелицы инструмента и кривой ухмылкой соперника. Когда кончилась одна песня, затянули другую: «Вместе весело шагать по просторам…». Так мы и шли – от песни к песне. Было и впрямь весело шагать, совсем как в детстве – с безоблачной верой в том, что впереди тебя ждет только самое лучшее.

Когда я сам был пионером, то не думал об этом, но сейчас начинал понимать, почему школяры так любят походы. В сущности, детская жизнь – это сплошная муштра. Сначала тебя строят в школе, потом – дома. Едешь летом в пионерлагерь, там тоже воспитывают. Единственная отдушина – улица, но у нее свои законы. На улице нельзя быть слабым, а если кишка тонка – примыкаешь к банде, таких же, как ты. Однако далеко не все хотят быть в банде, некоторым просто по складу характера не нравится, когда ими помыкает такой же шкет, только чуть постарше, сильнее и бессовестнее. В банде такие индивиды быть не хотят, а вот в команде – не против.

Да только где такую команду возьмешь? Пионерский отряд в школе – формальность, говорильня, мало отличающаяся от той, которой их пичкают на уроках и собраниях. На занятиях в кружках по интересам или в спортсекции – даже если и есть объединяющее начало, то оно подчинено конкретной цели и требует от тебя определенных навыков и стараний. А в походе – ты, во-первых, часть команды, а во-вторых, даже с учетом сопровождающих взрослых, все же куда более свободен, чем в школе, лагере и в уличной банде, а в-третьих, это все же приключение.

Это во мне уже бродили мысли, вызванные штудированием учебников. Я даже начал находить увлекательной эту науку, которая балансировала между дрессировкой и воспитанием. С одной стороны, учителя обязаны научить своих подопечных чему-то конкретному – математике, физике, истории, биологии, химии, развить трудовые навыки или мышцы, а с другой – воспитать человека – честного, трудолюбивого, любознательного. Ничего себе задачка, да? Никогда об этом раньше не задумывался…

А если человек этот от природы туп, ленив, и лжив? Как ты его превратишь в идеал человека и гражданина? И потом, в чем это идеал состоит? Ну, допустим – в спорте это просто, там есть четкие критерии – прыгнул выше или дальше, прибежал первым, забил гол или шайбу – и молодец. Да и в других дисциплинах – тоже. Стал хорошим специалистом – твоему педагогу честь и почет. А вот как оценить человеческие качества? Не ворует, не обманывает, не отлынивает от работы, помогает другим, жене не изменяет, но как понять, что это результат деятельности педагога, а не врожденные качества или самостоятельно выработанные принципы самого индивида?

Впрочем, это все праздные мысли. Тем более, что дорога вывела наш отряд на берег реки. На противоположном, низком стояла деревня. Серые крыши, скворечники, проволочные сетки антенн. Нас заметили местные ребятишки, побежали параллельным курсом, размахивая руками и что-то крича, но их голоса заглушил гудок буксира, волокущего против течения громадную баржу с гравием. Мы продолжили движение вдоль берега, обходя растущие вдоль берега кусты и деревья, следуя прихотливым изгибам рельефа.

Следует отдать должное Григорию Емельяновичу. Он знал куда идти. Через несколько часов пешего хода мы пришли в удивительно красивое место. Правый высокий берег, по которому мы шагали, здесь понижался настолько, что можно было легко спуститься к реке, чтобы набрать воды. Собственно сам берег был словно разорван, но постепенно края разрыва оплыли и сгладились, образуя уютную лощину, окруженную деревьями. Здесь было где поставить палатки и разжечь костер.

Ребятня с восторгом встретила слова нашего проводника о том, что мы останавливаемся на ночевку. Тем более, что до темноты было еще несколько часов, а это означало, что можно успеть облазить окрестности. Наиболее ретивые уже намылились было разбежаться по кустам, но грозный окрик военрука пригвоздил их к месту. Я тоже опомнился и, построив своих оболтусов, сказал, что без разрешения старших, из лагеря ни ногой. Второгодники, сообразившие, что и здесь им не светит долгожданная свобода, приуныли. А Доронин, не отличающийся большим умом, громогласно заявил:

– Что я, дурак, спать в этом гадюшнике?..

И в этом момент раздался истошный женский визг.

Конец Тома 1. Читайте продолжение!