Текст книги "Физрук: назад в СССР"

Глава 14

– Ну, как? поможешь? – Кеша смотрел на меня просящим глазами.

– Конечно! – говорю. – О чем речь!

– Тогда поехали к тебе.

И мы приехали к общаге. На вахте сидел незнакомый старичок. Понятно, теперь Аграфене Юльевне по статусу не положено пропуска спрашивать. Новый вахтер попытался что-то вякнуть насчет пропусков, но Кеша помахал перед ним удостоверением, где на красной обложке золотом горело «Удостоверение» и старичок увял. Видимо, решил, что мы из органов. А совать в нос внутрь корочек он не удосужился. Да и не по статусу было ему. В эти времена корочки значили многое. Их не принято было раскрывать. Если и представлялись служители государевы, то по-простому: «Милиция». А если говорили, гражданин, пройдемте с нами, то, стало быть, КГБ попросило.

Вахтер принялся бормотать что-то насчет жильцов тридцать восьмой комнаты, которые ночью безобразничали, но мы его уже не слушали.

Если в первые дни моего пребывания в общежитии были относительно спокойно, то теперь с тихой жизнью можно было распрощаться. День, ночь, первая, вторая смена – не важно. После вселения семейных жильцов – с третьего по пятый этаж стоял неумолчный гул. Детские вопли, женская болтовня, мужская ругань, шум льющейся из кранов воды, шипение убегающего на плиту молока, скрежет передвигаемой мебели, стук молотков, звон бьющейся посуды. Кроме звуков – добавились и самые разнообразные «ароматы» – от пригоревшей картошки до детской неожиданности.

– Как только ты здесь живешь? – пробурчал Стропилин, морщась и зажимая нос.

– Да вот так… – вздохнул я. – Выбирать-то не приходится…

– Ладно, потерпи… Проработаем и этот вопрос. Надо только, чтобы ты проявил себя…

Когда мы вошли в мою комнату, Кеша оглядел ее убогую обстановку и решительно произнес:

– А вот этого мы так не оставим!.. Что это за условия для молодого специалиста?!

– Комендантша обещала казенный холодильник поставить, – пробормотал я. – Кассетник вот в комиссионке приобрел…

– Поговорю с Тарасычем, – отмахнулся он. – Он что-нибудь придумает…

– А кто это, Тарасыч?

– О, это весьма большой человек, Панас Тарасович Беспалько! Он заведует складом конфискованного имущества.

– Ну… поговори…

– Обязательно! Если пока нет возможности обеспечить тебя нормальным жильем, то хоть не будешь спать на железной койке, а продукты хранить в авоське за окном.

– Ты меня хотел о чем-то попросить? – напомнил я.

– Да, есть одно дело… – поскучнел Кеша. – Вляпался я в одну историю, по глупости и доброте душевной…

И он рассказал следующую историю. Оказалось, что дружок мой подвизался на общественных началах снабжать сотрудников райкома ВЛКСМ дефицитными товарами. Первый секретарь и прочая комсомольская верхушка отоваривались в спецраспределителях по номенклатурным спискам, а вот комсомольские вожаки рангом пониже, а также прочие работники могли приобрести вышеуказанные товары через таких, как Кеша, доброхотов-общественников. В идеале. На практике львиная доля дефицита распределялась среди «нужных людей».

Получив партию товара на складе районного потребительского союза, Иннокентий Стропилин должен был его распределить, но не бесплатно, разумеется. Он расписывался за определенную сумму, а потом сдавал выручку. Эта была отличная лазейка для спекуляции, но Кеша божился, что ни-ни, продавал, дескать, лишь по номиналу. Да и «нужные люди», хоть и не могли пожаловаться на безденежье, все же переплачивать не любили. Как бы там ни было, товар разлетался быстро. Завотделом по работе с низовыми комсомольскими и пионерскими организациями регулярно сдавал выручку в кассу райпо.

До сих пор система сбоя не давала. Если товар не удавалось распространить быстро, Кеша вносил собственные средства. Ведь в крайнем случае, дефицит и в самом деле можно было толкнуть тем, кому он по документам предназначался, но на днях Стропилин допустил прокол. Как раз перед пьянкой в элитном кабаке, он получил на складе партию женских импортных колготок. Капроновых или нейлоновых, я так и не понял. То есть – коробка с ними уже лежала у него в багажнике, когда он увидел на скамейке, читающего газету друга детства.

И во время отмечалова нового назначения Нинель Яблочкиной, Кеша решил воспользоваться оказией и толкнуть часть колготок среди гостей. Все складывалось более чем удачно. Часть товара тут же взяла «хозяюшка» Лизонька, часть ее официантки и повара. На этом бы Иннокентию Васильевичу и остановиться, но он решил развить успех – все же, что бы он там ни говорил, а коммерческая жилка у него присутствовала – и начал толкать колготки присутствующим в кабаке дамам «высшего света».

– И черт меня дернул продать партию Маринке… Ну с которой ты лобызался… Дочери начальника районного управления КГБ! – печально повесив буйну голову, повествовал Кеша. – А сегодня утром она мне позвонила и говорит, надо встретиться… Договорились пересечься в кафе «Мороженое» на Магистральной. Вот там она меня и огорошила… Говорит, спьяну оставила упаковки с колготками на диване в гостиной, а папаша увидел… А он у нее мужик серьезный, настоящий коммунист… Пристал, говорит Маринка, как банный лист к заднице: откуда это барахло да еще в таком количестве?.. Неужели моя дочь спекулянтка?! А я ей и толкнул-то всего штук тридцать… Маринка, по ее словам, пыталась объяснить, что какая там спекуляция, ей этих колготок самой едва на месяц хватит, но папаша уперся… А он еще в сороковых под началом товарища Абакумова служил, так что допросы вести умел…

– Короче, – перебил его я, – Маринка раскололась!

– Ну да… – совсем приуныл мой приятель. – У Кеши, говорит, взяла…

– А папаша что?

– Говорит, ладно, нашей службы это не касается, а вот Истомину позвоню…

– А Истомин это кто?

– Полковник, начальник отдела по борьбе с расхитителями социалистической собственности, друг генерала Михайлова, Маринкиного отца… Они вместе служили когда-то.

– Та-ак, и что ты предпринял?

– Деньги в кассу райпо внес…

– Отлично! Выходит, колготки эти теперь твои?

– Формально – да.

– И чего ты боишься?

– Что я их сам теперь носить буду? – удивился Стропилин. – Жены у меня нет… Я их даже своей Маше не могу подарить…

– Значит – надо толкнуть.

– А вдруг нагрянут с обыском?.. Найдут – заведут дело о спекуляции…

– Понятно… А от меня ты чего хочешь?

– Спрячь у себя покуда, ладно?.. – попросил он. – Ты у нас человек новый. Если начнут трясти моих знакомых, о тебе вспомнят в последнюю очередь… Я бы выкинул, но жалко же…

Честно говоря, мне не очень хотелось, чтобы обо мне вспоминал ОБХСС, но и отказать Кеше я тоже не мог.

– Сколько их у тебя осталось? – спросил я.

– Пар сто…

– И сколько ты за них заплатил?

– По номиналу. Пять рублей за пару… А, что?

– Неси сюда.

Кеша пулей вылетел из комнаты. А я остался размышлять. С точки зрения моего времени, проблема не стоит выеденного яйца. Чувак заплатил, следовательно мог с этими колготками делать все, что ему вздумается, но сейчас действовали иные правила игры. Никому не хотелось угодить за решетку за спекуляцию товарами повышенного спроса. Так что держать коробку с дефицитом у себя тоже не разумно. Выходит, придется толкнуть. Да хотя бы через ту же Груню! Думаю, уж она-то сумеет пристроить дефицит через свою клиентуру. И – не по номиналу.

Вернулся Стропилин, поставил на стол коробку. Я велел ему пересчитать товар, а сам запер дверь на ключ и задернул шторы.

– Сто пять пар, – сообщил он.

– Значит, ты хотел бы и от товара избавиться и вернуть свои законные пятьсот двадцать пять рублей…

– Разумеется, но…

– Твоих райкомовских будут спрашивать, покупали они у тебя колготки или нет?

– Будут, наверное, если дело заведут, – снова приуныл Иннокентий Васильевич. – Я мог бы уговорить их расписаться в ведомости, но некоторые могут упереться…

– Сколько вообще человек в райкоме обычно покупает твой товар?

– Человек двадцать…

– Возьми двадцать пар и продай ниже номинала, только пусть распишутся в получении, а нужную сумму и количество проставь сам.

– А что делать с остальными парами?

– Ты же все равно хотел их у меня оставить, ну вот я и решу…

– Уф, спасибо тебе, Саша… Не знаю, чтобы я без тебя делал…

– На то и нужны друзья…

– Верно, – кивнул Кеша. – Хотя, признаться, я думал, что ты мне откажешь…

– Это еще почему?

– Ну-у… в школе ты был такой… правильный… Прозрачный, как стеклышко…

– Жизнь научила…

– Понимаю… Меня вот – тоже… Трудно начинать с нуля… Литейск, хоть и не БАМ, но приезжему здесь тоже несладко… Работы много, а условий никаких… Впрочем, что я тебе рассказываю, сам знаешь. Так что лучше нам держаться друг друга.

– Само собой!

Он отсчитал двадцать пар колготок и исчез, а я отправился искать комендантшу. Аграфену Юльевну я нашел на третьем этаже. Она учиняла разнос обитателям тридцать восьмой комнаты за ночной шум. Вернее – обитательнице. Я мельком заметил хмурую женщину, лет тридцати пяти, с фингалом под глазом. Захлопнув дверь, тетя Груня повернулась ко мне и суровое выражение ее полного лица сменилось почти нежностью.

– Есть дело, Груня, – сказал я.

– Слушаю тебя.

– Ты не могла бы заглянуть ко мне на минуту?

Глаза ее просияли, но она тут же потупила взор.

– Ну если только на минуту…

Я догадывался на что она надеялась, но сразу разочаровывать не стал. Мы спустились на второй этаж и увидели мужичка, топчущегося возле моей двери. Я-то его сразу узнал, а вот глаза комендантши заметно потускнели. В них снова мелькнула некоторая надежда, когда я попросил своего гостя немного подождать снаружи. В комнате, я показал Аграфене Юльевне груду упаковок с колготками, что лежали у меня на кровати. Груня мигом смекнула, какая удача плывет ей в руки. Тоска одинокой женской души сменилась в ее взгляде пламенем алчности.

– Почем продаешь? – тут же осведомилась она.

– По червонцу.

– Сколько их здесь?

– Восемьдесят пять пар.

– Дорого по десятке-то…

– Так половину мне придется отдать поставщику.

– Даю восемьсот, но зато деньги – сразу.

– Согласен!

– Тогда бери всю партию и тащи за мной.

Я переложил колготки в коробку, взял ее и вышел вместе с комендантшей в коридор, сказал трудовику:

– Заходи, Витек, я скоро!

– Я пока замком займусь… – откликнулся он.

– Давай!

– Замок меняешь? – спросила Груня, когда мы спустились в ее кабинет.

– Да, приходится, – ответил я. – Мало ли кто в моей комнате раньше жил… Может ключи себе оставил.

– По правилам один ключ должен оставаться на вахте.

– Думаю, мы решим этот вопрос.

Я поставил коробку с колготками на комендантский стол, а Груня отсчитала мне восемь сторублевок. Из них, я мог с чистой совестью половину оставить себе. Ведь связи связями, а шмотьем обзавестись не мешает. Осень я может еще как-то перепрыгаю в своем кожзаме, а наступит зима – околею. Обувка нужна. В кроссах да кедах тоже не разгуляешься, как только погода ухудшится. Да и белье, носки, головные уборы. А еще мне нужен холодильник – свой, а не казенный, диван, телевизор. В общем – на жалование, даже с доплатами всего не укупишь.

– Слышь, Шурик, – вернула меня к действительности Аграфена Юльевна. – Если еще товар будет, обращайся.

– Обязательно, – буркнул я и поспешил к Витьку.

Тот уже и замок успел сменить. Когда я вошел в комнату, он вручил мне связку ключей.

– Спасибо, друг! – обрадовался я. – Сколько я тебе должен?

Он отмахнулся.

– Брось! Свои люди, сочтемся.

– Тогда – по пивку?

– От этого не откажусь… У меня уже и так слюнки текут от запаха воблы.

– Давай-ка мы ее заголим, профурсетку…

Вобла оказалась отменная, а не кожа да кости, как это бывает. Мясо легко отделялось от костей, а в каждой второй рыбешке обнаружилась даже икра. Жаль только пиво было теплым, но ничего – приобрету холодильник и больше такого безобразия у себя дома не допущу. Да и беседа у нас, с коллегой, вышла задушевная. Он меня просветил насчет нашего школьного коллектива. Пересказал все сплетни. Например – о том, что завучиха тайком сохнет по директору. Ему хоть и за шестьдесят, а мужик он крепкий. Охотник и страстный рыболов.

Подтвердил Витек и то, что военрук редкостный бабник. Ни одну юбку, младше сорока, в педколлективе не пропускает. И до сих пор у него соперников не было. И мужиков-то в школе раз, два и обчелся. Кроме директора и военрука – он, трудовик, историк Трошин, Петр Николаевич, да преподаватель немецкого языка Карл Фридрихович Рунге. Толстяк Трошин убежденный холостяк, баб боится, как огня, Рунге верен своей Гретхен, а он, Виктор Сергеевич, и со своей-то намучился, где ему на других косяки кидать.

Вот и получается, что до появления в школе номер двадцать два молодого препода по физре, Гришаня мог пастись в учительской, как козел в огороде. Раз уж сущность моего соперника обозначилась, я решил узнать о нем как можно больше и навел Витька на разговор именно о преподавателе начальной военной подготовки. Мой собутыльник подтвердил, что Григорий Емельянович Петров пришел в школу из военкомата. Был трижды женат. Со всеми тремя женами развелся со скандалом.

– Ты понимаешь, Санек, – пустился в рассуждения Курбатов, – у него к бабам подход есть…

– Видал я его подходы, – буркнул я.

– Не, не скажи… Он баб понимает… Этим их и берет… Сразу просекает, какая готова из трусов выпрыгнуть, а какая кобениться будет… Вот он к ним разные методы и применяет… Ты с ним поосторожнее будь, Санек, он на разные подлянки горазд…

– Ладно! Учту…

Я посмотрел на часы. Половина десятого. Пора собираться. Мы же с биологичкой договорились в кино пойти на последний сеанс. Благо кинотеатр «Аврора», где мы решили встретиться за пять минут до начала фильма, находится всего в двух кварталах от общаги. Я выпроводил гостя, отдав ему половину оставшейся воблы, и принялся собираться. Умылся, побрился – хорошо, что у Шурика еще не щетина, а пушок растет на щеках и подбородке – вычистил зубы. Надел свежую рубашку и без пятнадцати минут выскочил на улицу. Я все же чуть-чуть опоздал, но увидев меня, Люся обрадовалась.

Мы ворвались в фойе кинотеатра. Я сунулся к окошечку кассы и тут случился облом. Билеты все были проданы, а фильм в 22.00 шел только один, мелодрама «Москва слезам не верит». Мне было все равно, но Людмила Прокофьевна смотрела на меня умоляющими глазами, так ей хотелось посмотреть эту незамысловатую историю про девушек-лимитчиц, которые приехали покорять столицу и преуспели в этом, каждая по своему. И я решительно постучал в деревянную фанерку, отгораживающую кассиршу от назойливых покупателей билетов.

– Чего хулиганишь? – пробурчала старушка, с седым «кукишем» на макушке и крохотных очочках на носу. – Я милицию позову.

– Один вопрос, уважаемая!

– Ну?..

– У вас внуки есть?

– Есть… А какое…

– В школу ходят?

– Старший – да…

– В двадцать вторую?

– Верно… – и всполошилась. – А что случилось?

– Ничего, – поспешил я ее успокоить. – Кроме того, что два учителя вашего внука маются в фойе, а до начала сеанса остается три минуты!

И я сунул ей пятеру.

– Ну разве что с брони горкома взять, – пробормотала кассирша.

Она выдала мне два сереньких листочка, по двадцать копеек за штуку, и попыталась всучить сдачу, но я сказал ей, что это внукам на конфеты, и мы с Люсей кинулись к дверям зрительного зала. Билетерша надорвала билеты и проводила нас в горкомовскую ложу. На экране уже что-то мелькало, но это был еще не сам фильм. Показывали сатирический журнал «Фитиль», в рамках дозволенного цензурой бичующий отдельно взятые недостатки в целом идеальной советской действительности.

Мне было интересно и местами даже смешно. А потом зазвучали первые аккорды песни «Александра, Александра…» и меня вдруг проняло. Я вспомнил, что смотрел этот фильм с мамой, когда она поехала со мною в отпуск, на Юг. Не на тот Юг, где мы с родителями жили, с его сухими долинами и лысыми мертвыми горами, а тот, где плещет морской прибой, на улицах растут пальмы, а не чинары. Если мне не изменяет память, поездка эта еще только состоится в августе 1981 года…

Что из этого следует, я додумать не успел. Потому что рука спутницы вдруг скользнула по моему колену, поднимаясь все выше и выше.

Глава 15

Не по-джентльменски рассказывать, что было дальше. Скажу только, что не ожидал такой прыти от провинциальной советской учительницы образца одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. В общагу я вернулся далеко за полночь, но не успел лечь спать, как в дверь постучали. Я хотел было популярно объяснить стучавшему, что я думаю насчет поздних визитов, но это оказался Петюня. Увидев меня, он расцвел как майская роза и в качестве пропуска предъявил бутыль, наполненную мутноватой жидкостью.

Бухать у меня не было никакого желания, и я бы выставил шоферюгу не дрогнувшей рукой, но увидев фингал у него под глазом, захотел узнать, каким образом сосед его приобрел. Петюня проскользнул в комнату, водрузил на стол неведомое пойло, вынул из кармана два плавленных сырка. В качестве закуси я мог предложить только воблу, но поздний гость обрадовался ей не меньше трудовика. Видать для простых советских мужиков это был деликатес почище устриц.

Сосед выдернул самодельную пробку, из туго свернутого обрывка газеты, и наполнил содержимым бутылки два стакана. По комнате распространился такой сивушный дух, что у меня даже слезы выступили на глазах.

– Ну, вздрогнули! – провозгласил Петюня и одним махом опрокинул стакан над жадно разверстым ртом.

Целый стакан самогона для меня сейчас был лишним и я отпил лишь четверть. Из вежливости. И спешно отломил полсырка, едва не сожрав его вместе с фольгой.

– Что так? – спросил собутыльник, кивая на мой, оставшийся почти полным стакан.

– На работу мне завтра…

– Ну так и мне на работу! – хмыкнул он.

– Так я в школе работаю…

– А я – за баранкой!

– Ты лучше скажи мне, откуда у тебя такой фонарь?..

– А-а, – отмахнулся Петюня. – Фиксатый приложил…

– Тогда по какому поводу банкет?

– Ну дык… Так-то он мне по харе смазал и все, а так, по горячке, мог и башку проломить… Чуешь разницу?!

– Чую, но пить сегодня больше не буду.

– А чё тогда сырок жрешь?! Закусь только переводишь зазря…

– Так я тебя и не звал…

– Ладно, хрен с тобой, не хочешь, не пей…

И он без стеснения махнул и из моего стакана.

– Так ты вчера из тридцать восьмой через мое окно спасался? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– А ты почем знаешь?

– Груня сегодня жиличку отчитывала за шум, так у нее, у жилички, точно такой же бланш был под глазом…

– Да ты прям, как эти, Знатоки… – восхитился шофер. – Ну да, она это… Зойка… Правда, ничего шалава?..

– Да я не разглядел…

– А хошь познакомлю?.. Ты ей «Гусиных лапок» полкило, а она тебе… что захочешь! Безотказная, как автомат Калашникова!

– Нет уж, спасибо… Сам с Фиксатым своим разбирайся…

– А хошь с другой бабой познакомлю?.. – продолжал уже изрядно окосевший Петюня. – Не чета Зойке… Артистка из драмтеатра… Ей, правда, под сорок, но она такие кренделя выделывает…

– Да брось! – усмехнулся я. – Ты еще скажи, что Пугачеву имел…

– Чего не было, того не было, – развел сосед руками – в одной полный стакан, в другой – ободранная вобла… – Ну ладно, брешу… Не артистка она, бухгалтерша наша на автобазе… Замужем за нашим старшим механиком, не хухры-мухры…

– Замужняя, и с вами, шоферами, кренделя выделывает?

– А что?.. – удивился сосед. – Нормальная баба… Семья это ик… чейка общества, а когда промеж ног чешется…

– Да я как-нибудь сам обойдусь… – прервал я его откровения.

– Ну как хошь…

В одиночку шоферюга накидался быстро. Еле его выставил. На часах уже было далеко за полночь, а вставать мне – в полвосьмого.

Пора была заняться подготовкой к завтрашним урокам. Сел за стол, на котором уже лежала стопка журналов «Физическая культура в школе», собранная мной в ходе проверки шкафов с литературой из учительской, пролистав последние, 12-е номера за 1978–79 гг. по указателю опубликованных статей, отобрал нужные журналы с Планами уроков для 5,6 класса; игры в ручной мяч (8 класс), годовое планирование с 4 по 8 класс. С удивлением узнал, что для юношей 9–10 классов существовала программа «борьба классическая», для девушек – «гимнастика». Вот ведь как была, аж гордость взяла за эпоху.

В журнале за 1978 г. говорилось, что эти программа должны быть упрощены, облегчены для подростков, т. к. материально-техническая и профессиональная база оказались не на высоте. Наконец, обогатившись педагогическими знаниями и решив, что надо найти помощницу по перенесению планов в конспектно-тетрадный вариант, который можно было бы предъявить любому проверяющему, я пошел спать.

Хорошо, что Саньку бессонница пока не грозит. Да и вообще – организм у него крепкий, но если я буду каждый день бухать, то надолго этого богатыря не хватит. Утром я проснулся не слишком бодрым, пришлось приводить себя в чувство контрастным душем, хотя вода текла из лейки еле теплая, но и на том спасибо. В учительской я появился как огурчик.

Первым делом я отыскал взглядом биологичку, но та сделала вид, что меня не замечает. Ну и ладно. Я ведь хоть телом юнец, но в душе-то – старый бабник, который давно уже перестал переживать из-за того, что женщина тебя игнорит, после того, как была нежна. Да и потом, что Людмила Прокофьевна должна мне на шею кидаться в присутствии коллектива, а особенно – военрука, который и так зырит на нас аки лютый зверь. Вот будет смешно, если ему так и не обломится!

Когда прозвенел звонок, все похватали классные журналы и исчезли. Я тоже отправился на свое рабочее место. Первый урок сегодня я должен был провести с семиклассниками. Тут выяснился еще один мой педагогический прокол. Я не учел, что в хорошую погоду занятия можно и даже нужно проводить на свежем воздухе. Хорошо что семиклашки меня вразумили. Они взяли с собой тренировочные костюмы как раз для урока на школьном стадионе. Я их похвалил за сообразительность. И взял себе на заметку.

Воспользовавшись полученными ночью знаниями, я сначала провел с учениками физическую разминку минут на пять, использовав упражнения из журнала. Затем, зарядил пацанов гонять в футбол, а девчонок отправил сначала на 30-и метровку, а потом заниматься прыжками в длину с разбега.

Забавно, но я все чаще ловил себя на том, что уже не отбываю повинность, как в первые два-три дня, а отношусь к своим учительским обязанностям вполне серьезно. Более того – у меня появился даже некий азарт. Мне было интересно, сколько пацаны забьют друг дружке голов и как далеко сиганут в прыжковую яму девчонки. С важным видом ходил я с рулеткой, замеряя расстояние от линии отталкивания, до точки приземления.

Даже гвалт, что царил на стадионе, меня бодрил. А когда издалека послышался звонок, то я даже удивился тому, как быстро прошел урок. Следующие семьдесят пять минут, включая большую перемену (в эти времена она длилась аж целых пол часа), у меня было «окно» и я решил взять тачку и сгонять в центр. Попросил водилу довезти меня до магазина, где продается одежда с обувью и прочие необходимые в быту вещи, и он высадил меня у большого трехэтажного здания с вывеской «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ УНИВЕРМАГ».

Деньги жгли карман. И первым делом я заглянул в обувной отдел. Побродил среди лотков, разглядывая довольно унылые на мой вкус образцы отечественной обувной промышленности и хотел было покинуть отдел, как вдруг меня окликнули:

– Саша!

Оглянувшись, я увидел жизнерадостно улыбающегося толстяка, чья лысина сверкала в под лампами дневного света, который выскочил из подсобки, как чертик из табакерки. Кто это такой, я понятия не имел? Неужели еще один друг детства Шурика Данилова? Староват. Толстяку лет сорок-сорок пять.

– Не узнаешь? – догадался он. – Нас познакомил Кеша Стропилин, у Лизоньки.

– Ах да… – я сделал вид, что начинаю припоминать. – Э-э…

– Перфильев, Сева! – напомнил он. – Заведующий обувным отделом ЦУМа… – Он тоненько хихикнул. – Нашего, разумеется, Литейского…

– Я понял…

– Что-нибудь хотел приобрести?

– Да… – обвел я руками лотки с лакированными штиблетами и ботинками «прощай молодость», – но…

– Что же ты… – покачал лысиной, отшвыривая световые зайчики, Сева. – Надо было сразу ко мне. Хорошо я выглянул… Девочки! – обратился он к продавщицам, которые и так не сводили с меня глаз. – Это мой хороший друг, Саша! Прошу любить и жаловать!

Судя по взглядам, которыми меня облизывали «девочки», они были не прочь и любить и жаловать «хорошего друга» своего начальника.

– Так, здесь ты ничего подходящего не найдешь, – снова обратился толстячок ко мне. – Пошли ко мне в кабинет!

Похлопывая потной ладошкой по моей спине, он подтолкнул меня к подсобке, где у него оказался свой закуток, вмещающий кроме стола и двух стульев, несгораемый шкаф и много, много обувных коробок, нагроможденных до потолка. Судя по наклеенным с боку ярлыкам – обувка в них была сплошь импортная. Хозяин «кабинета усадил меня на стул, плюхнулся напротив, вынул из стола бутылку пятизвездочного коньяка и две рюмки. Наполнил одну, занес горлышко над второй, но я накрыл посудину ладонью.

– Не могу, я на работе.

– А-а, – понимающе кивнул Сева. – Тренируешь будущих звезд большого советского спорта!

– Именно так, – подтвердил я. – В школе.

Он хохотнул.

– Ага-ага… Так что ты хотел приобрести?

– Кроссовки, зимние ботинки, ну и на выход что-нибудь…

– Не вопрос! – откликнулся заведующий обувного отдела. – «Адидас», «Саламандер» устроят? ФРГ.

– Вполне…

Сева вскочил нагнулся над столом, разглядывая мои ноги.

– Та-ак, – пробормотал он. – Размер сорок четвертый с хвостиком… Верно?

Я пожал плечами, ибо и в самом деле не знал, какой у Шурика размер обуви. Перфильеву мой ответ и не был нужен. Он принялся выдергивать из своих стопок коробки и бесцеремонно швырять их на стол. Потом начал раскрывать их передо мною, словно буржуй футляры брильянтовых колье перед светской красавицей. Забугорная обувка сияла не хуже брильянтов. Фасоны, конечно, с точки зрения Владимира Юрьевича, были старомодными, но по тутошним временам – самое оно. Завотделом протянул мне обувной рожок и я принялся примерять.

Через десять минут, я покинул обувной отдел с пакетом, в который были уложены три коробки. За импортные кроссы, мокасины и демисезонные ботинки от «Саламандер» я отвалил всего полторы сотни. До начала моего второго на сегодня урока оставалось восемь минут. Пришлось снова ловить такси. Благо городок маленький и здешний таксопарк не слишком-то загружен. Я влетел в тренерскую за минуту до звонка. А когда вышел в спортзал, то к своему глубокому удовлетворению обнаружил оболтусов, выстроенных в идеальном порядке.

– Здорово, орёлики! – гаркнул я.

– Здрав-ствуй-те! – довольно дружно откликнулся восьмой «Г».

Гордости моей не было предела. За каких-то три дня я превратил это разболтанное стадо в образцово-показательную команду, но не успело эхо пацаньих голосов отзвучать под высоким потолком спортзала, как я услышал позади себя мерный цокот, перебиваемый тяжелым буханьем. Огляделся. На меня надвигалась старуха Шапокляк в сопровождении… старшины Сидорова! Он-то здесь зачем? Я никого из родителей не вызывал. Завучиха поравнялась со мною, не удостоив меня взглядом.

– Дорогие ребята! – елейным голоском начала Эвелина Ардалионовна. – Сегодня у нас замечательный гость… Мужественный человек, сотрудник правоохранительных органов, старшина милиции Кирилл Арсентьевич Сидоров!

И она зааплодировала словно в школу не мент приперся, а приехал народный артист. Класс поддержал ее вяло – все-таки большинство моих оболтусов не ладило с милицией – и я ему был за это благодарен. Я уже понял, что выстроились мои орёлики вовсе не потому, что взялись за ум. Просто когда я вышел из раздевалки, Шапокляк и старшина уже стояли у главного входа в спортзал, а я их не заметил. Кончив аплодировать, завучиха соизволила снизойти до классного руководителя в моем лице.

– Александр Сергеевич, – обратилась она ко мне. – Познакомьтесь со старшиной… Все-таки он отец одного из ваших учеников…

– Да мы в общем знакомы, – улыбнулся мне старшина, откозыряв и протянув руку для пожатия.

Ладонь у него оказалась твердая и шершавая, как деревянная, не ошкуренная доска.

– Ну вот и замечательно, – проквакала Эвелина Ардалионовна. – Оставляю вас с классом.

И отстучала каблуками к выходу. Когда за нею закрылась дверь, милиционер поежился.

– Я ведь тоже у нее учился, – доверительно сообщил он мне. – Веришь? До сих пор в кошмарах снится…

– Верю…

– Вижу, Сенька передал мой свисток… Как он, работает?

– Свисток-то? – переспросил я и у меня отлегло от сердца. – Да, отлично! Спасибо!

Старшина Сидоров оказался нормальным мужиком.

– Вы продолжайте урок, – неожиданно перешел он на «вы», – а я в сторонке посижу…

Он отошел к стене и уселся на скамейку. От его ментовского взгляда у меня чесалась спина, но делать было нечего. Я скомандовал начать разминку. Завороженные присутствием милицейского чина, мои второгодники принялись старательно приседать, наклоняться, бегать на месте. Убедившись, что никто не отлынивает, я подошел к Сидорову-старшему и уселся рядом. Несколько минут мы молчали, наблюдая за разминкой «восьмого «Г». Я все гадал, зачем папаша рыжего приперся в школу? Может сынуля нажаловался? Я даже поискал взглядом его пацана и увидел, что тот не выглядит торжествующим.

– А вы, товарищ старшина, какими судьбами к нам? – решил я спросить напрямую.

– Да вот Сенька мой рассказал… – начал он и замялся. – Короче, он говорит, что вы им показываете какие-то приемы…

– Показываю, – признался я. – Я кандидат в мастера спорта по самбо… Могу показать документы.

– Да нет, – отмахнулся он. – Я же здесь не по службе… Мне просто интересно…

– Увлекаетесь самбо?..

– Да, я инструктор по рукопашному бою в нашем отделении… Правда, на общественных началах… Вот и хотелось бы обменяться опытом.

– А, это пожалуйста!

Я поднялся, дунул в свисток.

– Становись!

Пацаны мои засуетились, разбираясь по росту. Наконец, замерли.

– Товарищ старшина хочет поприсутствовать на нашем занятии, – объявил я, задавливая в себе желание пародировать голос Шапокляк. – Давайте ему покажем, что мы умеем…

Оболтусы радостно загалдели. До них дошла двусмысленность моего предложения «показать милиционеру». И уже без команды они потащили маты и принялись укладывать их на полу. А уложив, снова построились. Тем временем я прикидывал кого из них вызвать для показательных выступлений, особенно если учесть, что занятий у нас было раз, два и обчелся. Зимина, пожалуй… Доронина, как самого тяжелого… Вертлявого Веретенникова… Ну и рыжего сыночка старшины… Вызвав их, я велел им разбиться по парам.

Мне и самому было интересно, что они запомнили с предыдущих занятий. Ведь всерьез я их еще не готовил. Ну и разумеется то, что произошло дальше, скорее напоминало клоунаду, нежели настоящее самбо. Напоминая избранной четверке основные стойки и отдавая команды, я краем глаза посматривал на гостя. И читал на его лице скуку. Неужто он думал, что за два занятия я мог бы их научить чему-то путному? Для того, чтобы перейти к броскам по серьезному, эту ораву надо месяца три тренировать – стоять, двигаться и даже дышать. Наконец, я прекратил это представление и дал команду разойтись и оправиться.