Текст книги "Физрук: назад в СССР"

– Как вы себя чувствуете, Симочка? – спросил я, усаживаясь на стул таким образом, чтобы ей затруднительно было удрать.

– Спасибо, Александр Сергеевич, но право не стоило вмешиваться.

– Во-первых, зовите меня Сашей. А во-вторых, во что мне не стоило вмешиваться?..

– А вы, разве, не знаете?

– Если вы о том, что я случайно услышал из-за двери, то – нет, не знаю…

– Не стоит, Саша…

– Нет, стоит!.. Я пошел на конфликт с коллегой, с которым, хочешь, не хочешь, мне придется работать как минимум три года! Если бы я ему начистил рыло в подворотне, вне рабочего времени – это одно, а вот – в рабочее время в Пионерской – совсем другое.

– Если вы думаете, что я стану восхищаться вашим рыцарским, в кавычках, поступком, – повысила голос старшая пионервожатая, – то вы глубоко заблуждаетесь!.. Мы отучаем ребят драться, а какой пример подаете вы?

– Давайте оставим педагогику в стороне, Серафима Терентьевна… Если я и впрямь помешал вам с Григорием Емельянычем, то немедленно отправлюсь перед ним извиняться!

Она потупилась.

– Нет, вы не помешали, Саша… Понимаете, он…

Глава 11

– Нет, пока не понимаю… – нахмурился я, уставившись на Симу.

– Он… хочет, чтобы я… Ну понимаете…

– Чтобы вы стали его женой? – выпалил я, а у самого в груди ёкнуло что-то.

– Нет… Вернее, чтобы стала женой, но… Как это сказать? Без заключения брака…

– Значит, я ему правильно врезал… И еще врежу, чтобы не лез…

– Спасибо вам Саша!..

– Не за что, Симочка, и чтобы больше никаких слез!

– Я… постараюсь…

– Так-то лучше… И вообще, научитесь отбиваться от назойливых ухажеров, – принялся разглагольствовать я. – Спокойно, весело… Не стесняйтесь и пощечину залепить… И вообще, знаете что?.. Вы как к спорту относитесь?

– Положительно! – Она заметно приободрилась. – Физкультура и спорт – это важнейший инструмент воспитания молодежи.

– Да что же вы все лозунгами разговариваете?

– Ну, я же комсорг… – немного смутилась девушка. – И пионервожатая по совместительству. Нас так учили.

– Ясно. А вы сами-то спортом занимаетесь?

– Конечно!.. Летом – бег и плавание. Зимою – коньки и лыжи. Еще мы с подругой в походы ходим.

– Превосходно!.. Стало быть, базовая подготовка у вас имеется. Тогда я вас научу обороняться.

– Драться, что ли?.. – аккуратные бровки Симы встали домиком.

– Не драться, – я назидательно поднял указательный палец в потолок, – обороняться от каждого, кто начнет приставать. Слезы – плохая защита от разных мерзавцев. Надо научиться делать им больно… Лучше физически… А еще лучше – ногами. Иногда это необходимо, уж поверьте.

– Ну, не знаю… Вам, конечно, виднее…

– Да, мне виднее… Так, что после уроков жду вас в спортзале. Покажу вам некоторые приемы самообороны.

– Если мы снова окажемся в спортзале наедине, вдруг опять ворвется завуч!

– Вы правы… Я как-то не подумал об этом… Знаете, что?.. Приводите еще кого-нибудь… Ну, есть же у вас подруги?..

– Я позову Тоню!

– Отлично! Зовите.

– Она учитель математики… Вы ее видели на линейке… Он еще ходит в такой тяжелой кожаной куртке и платочке.

– Как же! Помню… Такая куртка на молодежном языке называется косухой, а платок – банданой!

– Надо же, – удивилась она. – Не знала…

Так мы и щебетали до звонка на первую перемену. Услышав его, моя милая собеседница спохватилась, что не закончила составление какого-то плана на первое полугоде, а мне надо было идти готовиться к первому на сегодня занятию, которое как раз придется проводить с «экспериментальным» восьмым «Г». Общий план в голове у меня уже сложился. Ошибок первого блина комом я повторять не собирался. Извлек, так сказать, урок из урока.

Поэтому, с огромным сожалением расставшись со старшей пионервожатый, она же – комсорг школы номер 22, я поперся в тренерскую переодеваться. Когда я вышел из нее в раздевалку, та была битком набита моими оболтусами. Увидев меня, они стихли. Я отыскал взглядом рыжего, тот ответил мне угрюмым взглядом исподлобья дикого волчонка. Надо будет как-то наладить с ним отношения, а то еще ножичком пырнет в подворотне. Я с такими сталкивался во времена своего советского детства. Они туго соображают и потому сплошь и рядом поступают во вред себе.

Объективности ради следует признать, что и у меня рыльце в пушку перед рыжим. Считай – дважды опустил его при свидетелях, а ведь до моего появления он был в классе в авторитете. Гладить по головке я его не собирался, но вот повысить самооценку парню все-таки надо. Хочешь, не хочешь, а чтобы держать класс в повиновении, придется опираться на четверку вожаков, которых я вычислил еще при первом знакомстве с классом. Прозвенел звонок. Я похлопал в ладоши и скомандовал:

– Так, архаровцы, все в зал и построиться, кроме… Сидорова!

Ватага загалдела и вынеслась в спортзал. Рыжий, съежившись в углу, ждал выволочки.

– Свисток принес? – спросил я.

– Принес… – буркнул он, и протянул мне черный пластиковый свисток на черном же шнурке.

– Ого! – оценил я. – Милицейский?.. У отца спер?

– Нет… – без всякой охоты ответил он. – Попросил…

– Ну так передай ему мою благодарность… А сейчас пойдем!

И мы вместе вышли в спортзал. Причем – Сидоров старался держаться от меня подальше. Оно и понятно! Рыжий боялся, что его заподозрят в стукачестве. Я велел ему встать в строй. В руках у меня был классный журнал. Пришла пора опробовать подарок старшины Сидорова. Пригубил свисток. Дунул. И тот заверещал так, что я едва не оглох, а кривой, переминающийся с ноги на ногу строй второгодников застыл, как на фотографии. Видать, эти оглоеды хорошо знали, что такое милицейский свисток. Похоже, его звук был у них в крови. Так-то лучше будет…

Проведя перекличку – на этот раз отсутствовали только трое – я приступил к педагогической импровизации. Хотя я только и делал, что импровизировал. Пока что получалось, а потом все-таки надо будет проштудировать учебники. Мне их, кстати, обещала принести биологичка, но с ней я толком не виделся с самого первого сентября. В учительской только переглянулись, а подойти к ней я не успел. Да она может уже и забыла о своем обещании. Начало учебного года, то, сё… Надо будет ей напомнить.

– Вот что, орёлики, – обратился я к классу. – Судя по журналу, успехи у вас не ахти… Однако учить вас Родину любить я не буду… По этой части пусть песочат другие… А вот научить постоять за себя – постараюсь.

Мой популистский ход сработал. По всему строю прокатился гул одобрения. Внятно высказался только «Чапаев». Видимо, самый недалекий даже в этом «экспериментальном» классе.

– А я и так, кому хошь, по сопатке накидаю, – сообщил он. – Че там такого? Р-раз! И Квас!

Он демонстративно махнул кулаками.

– Уверен? – спросил я. – Думаешь так все просто? А ну, орёлики, тащите сюда мат.

Пацанов десять сорвались с места, стянули на пол тяжело ухнувший мат и подтащили его ко мне.

– Доронин, подойди ко мне…

Ухмыляясь, тот прошлепал кедами сорок пятого размера разделяющее нас расстояние, остановился в двух шагов. Всем своим видом «Чапаев» как бы говорил: «Ха! Ну и чё ты мне сделаешь?!»

– Ударь меня!

Мгновение он постоял, почесал репу, а потом лениво замахнулся.

– По-настоящему, – потребовал я. – Как в драке!

Его кулак метнулся к моему лицу, но рефлексы Сашка Данилова сработали безупречно.

Уход в сторону, подсечка и в следующий миг Доронин уже валялся на мате, растерянно хлопая ресницами.

– Что с тобой, малыш? – участливо осведомился я. – Поскользнулся?

Класс охотно заржал.

– Поднимайся и возвращайся в строй.

Посрамленный «Чапаев» встал и поплелся обратно. А я продолжил завоевывать дешевый авторитет.

– Видели, как легко можно обезвредить даже самого сильного из вас?

– Справился с маленьким, да! – плаксиво выкрикнул чернявый Веретенников.

– Еще бы! – хмыкнул Зимин – один из четырех вожаков класса. – Такой шкаф!

– Может, ты попробуешь? – спросил я.

– А что! Я не из ссыкливых…

– Ну так подойди.

Зимин хмыкнул и вразвалочку направился ко мне. Я сразу понял, что в отличие от Доронина, уверенность этого парня держится не на глупом расчете на свои габариты. Похоже, что Зимин кое-что умеет. Ну что ж, это даже хорошо.

– Итак, – начал я, – Веретенников и Зимин думают, что все дело в моем росте и физической силе. Сейчас Зимин продемонстрирует на собственном примере, что это не так…

Я подозвал его поближе и спросил:

– Тебе как зовут?

– Ну Колян…

– Вот что, Николай, сделаем так…

И ему объяснил, что следует сделать. Он хмыкнул. Мое предложение ему понравилось. Мы немного порепетировали, а потом я скомандовал:

– Делай!

Захват и бросок на мне он провел почти как надо, я только чуть-чуть ему подыграл. И когда вся шобла второгодников и хулиганов взвыла от восторга, я – валяясь на мате, где очутился благодаря приему, который сам же и показал ученику – почувствовал, что симпатии класса на моей стороне. Когда вопли поутихли, я перешел к главной части своей педагогической поэмы. Теперь меня слушали, как комментатора Озерова во время матча сборной СССР со сборной Канады.

– Всему этому и многому другому я готов учить вас при одном условии – если вы перестанете дурака валять на уроках. А также – страдать фигней после них.

Эти слова мои подопечные встретили гробовым молчанием. Я их понимал. Они уже размечтались, что я научу их драться, как в кино «Пираты ХХ века», и они станут королями своих подворотен.

– Ну что приуныли, орёлики?! – спросил я. – Хотите быть крутыми, с прежней жизнью придется расстаться!.. А для начала… Направо! Вокруг зала шагом… Арш!

Натыкаясь друг на друга и матерясь, вяло тронулись в путь – ни дать ни взять – зэки на прогулке. Так они у меня и ходили, покуда не научились держать дистанцию. Потом я скомандовал: «Бегом!» Побежали. Потом приседали и наклонялись. Дальше – гусиный шаг, куда ж без него. Наконец, я счел, что с них достаточно. Хорошо размялись. И тогда велел разложить на полу маты и начал показывать им простенькие захваты и броски. Дело пошло веселее. Причем – настолько, что когда прозвенел звонок на перемену, пацаны не рванули в раздевалку, как обычно, а столпились вокруг меня, засыпая вопросами.

Спрашивали они разную ерунду. В основном – про карате. И я понял, что от судьбы не уйдешь. Придется где-то достать литературку. Еще лучше – сэнсэя, но где его возьмешь? Насколько я помнил, в восьмидесятых настоящие тренеры по этой японской приблуде были дефицитом почище красной икры. В основном в этом бизнесе подвизались всякие шаромыжники, вроде меня, смешивая самбо с боксом и гопаком. А вот насчет литературки стоит подумать. Кажется это называется самиздатом. Надо Кешу на этот счет потрясти.

На следующем уроке у меня были пятиклассники. Ну эти прыгали в охотку. Я лишь следил, чтобы они не безобразничали. Во время большой перемены я впервые заглянул в школьную столовую. И зря сделал. Нахлынули воспоминания о ледяном пресном омлете и безвкусном пюре с рыбными котлетами, в которых костей больше, чем в пескаре. Нет, уж лучше до пельменной сбегать. Не сбегал. Только вышел за ворота, как сзади нарисовался военрук. Видимо, решил сделать свой обещанный выстрел за пределами этой сеялки разумного, доброго, вечного. С усталым выражением лица я обернулся я к нему.

– Ну?

Тот уставился в замусоренный палой листвой асфальт, ковырнул его мыском лакированного штиблета. Я настолько удивился, что едва не пропустил плюху. Уклонился и сделал ему небольшую доводку. Гриня был парнем крепким, но решетка школьного забора – еще крепче. И он приложился об нее башкой так, что впору было испугаться за его педагогические знания, если они у него когда-нибудь были. Пока он тряс головой, пытаясь сообразить, отчего произошла его встреча с забором, я ему популярно изложил:

– Григорий Емельянович, давайте объяснимся без мордобоя. У вас он как-то не слишком получается… Будете себя вести прилично, особенно – с товарищем Егоровой, Серафимой Терентьевной, я научу вас драться, как полагается, чтобы следы оставались на противнике… А что касается Людмилы Прокофьевны, то здесь я предлагаю честное соперничество. Пусть решает дама.

– Ладно, Сашок… – хрипло выдохнул он, сплевывая кровавый сгусток. – Земля круглая, на краях встретимся.

Я пожал плечами…

– Ну как хотите…

Взглянув на часы, я понял, что до пельменной дойти успею и назад тоже, а вот пошамать – уже нет. Придется из-за этого поганца остаток рабочего дня на голодный желудок провести. И как только доверяют подрастающее поколение таким дремучим придуркам? Небось военком бывший. Настоящей службы и не нюхал. Таких надо в горячие точки отправлять на перевоспитание. Тем более, что сейчас как раз Афган начался, если я ничего не путаю. Да точно! В тысяча девятьсот семьдесят девятом и завертелось, но об этом ни в одной советской газете не прочтешь. Только в Перестройку тему разрешат.

После звонка я опять был в спортзале. Теперь мне достался десятый класс. Здоровенные лоси и лосихи. Акселераты. Я их зарядил в баскетбол играть. Сидел на скамеечке, и смотрел, как носится этот табун, и думал о том, что у меня на данный момент имеется и что я хочу от этой жизни получить. Имеется работа, примерно сто восемь тугриков в месяц. Может чуть больше, если коэффициент еще какой-нибудь районный предусмотрен, плюс, вроде за классное руководство кто-то мне говорил, что двадцать пять целковых добавят. Учителя при СССР не бедствовали, но и не жировали. Имеется какое-никакое жилье. Комната в общаге. Имеется друг в райкоме комсомола, который умудрился одним махом познакомить меня с «лучшими людьми города».

С первых же шагов новой молодой жизни я начал обрастать врагами и женщинами. И неизвестно – что хуже. Биологичка, химичка, тетя Груня в общаге, дочь начальника УКГБ и, наконец, Сима. Самое интересное – ни с одной еще не переспал… Нет, сейчас надо думать не об этом… И даже – не о врагах. Враги как на подбор… Выбросить в унитаз, дернуть за веревочку и забыть. Думать мне теперь следует о перспективах. Если Кеша поможет со спартакиадой, глядишь и впрямь удастся пролезть в комсомольские вожаки. И тогда – прощай школа!

Только что-то муторно мне от этой комсомольско-партийной перспективы. Не знаю, может Шурику Данилову вся эта бодяга и по кайфу была, а мне?.. Я привык жить на широкую ногу, да и не в этом дело… А в том, что после службы в рядах вооруженных сил я все решал сам. Были деньги – швырял их направо и налево, не было – не горевал, работал над тем, чтобы они опять были… Прокололся всего пару раз, когда женился и когда дал себя голой шлюхе укокошить… А ведь здесь и сейчас мне придется годами на цырлах перед всякой шелупонью номенклатурной бегать, прежде, чем я чего-то добьюсь. Вот в чем беда! А тут я… физрук, мать его. Должность невеликая, но прогибаться не надо. Даже Шапокляк из активного противостояния перешла в режим тихой «холодной войны».

Звонок на перемену оставил в спортзале меня одного. Думал я думал и ничего не придумал. Мелькнула идея за границу свалить. Правда, в эти годы пускали либо всяких там диссидентов, либо – евреев. В паспорте у меня написано «русский», мутить против советской власти – слуга покорный. Уж лучше на цырлах побегать. В общем, на том мои размышления и кончились. И уроки, кстати, тоже. Я уже поднялся, чтобы в тренерскую пойти переодеться, как открылась дверь и в спортзале появились две особы женского пола. Обе были в узких тренировочных штанах и белых футболках. Я их и не сразу узнал. Одну никогда не видел без пионерского галстука, а вторую – без косухи и банданы.

– Вот мы и пришли! – смущенно, алея щечками, сообщила Серафима. – Саша, познакомьтесь, это Тоня!

– Антонина Павловна, – поправила подругу математичка.

– Ну что ж, Антонина Павловна, – вздохнул я, – Сима вам обрисовала суть моего предложения?

– Да, она сказала, что вы сможете научить нас обороняться от слишком назойливых ухажеров.

– Верно!.. В таком случае, давайте оставим имена-отчества для учительской, для классов. Могут возникнуть моменты, когда мне будет не до деликатных оборотов…

– В таком случае зовите меня Тигра.

– Тоня! – воскликнула Симочка. – Ну здесь же не эта ваша… Компашка, здесь школа…

– Будем считать, что это мой спортивный псевдоним! – заявила Тоня.

– Вот и познакомились, – прервал я их спор. – Давайте – к делу.

И мы начали. Девчонки оказались толковыми. Правда – визгу много. Я уже начал опасаться, что если сейчас опять заглянет Шапокляк и увидит, что я валяю по матам уже двоих дам, ее удар хватит. А повалять пришлось. На следующее занятие я велел им принести зонтики и какие-нибудь палки, для отработки навыков использования подручных средств самообороны. Потом девчонки убежали переодеваться. Я – тоже. Жрать хотелось неимоверно. И не консервы «Завтрак туриста» с черствой горбушкой, а что-нибудь посущественнее. Когда я вышел на крыльцо школы, дошел до угла и вдруг наткнулся на Тигру, пардон – Антонину Павловну. Она стояла и дымила, как паровоз. Судя по запаху – дым был совсем не отечественного производства.

– А вот курить тому, кто занимается самообороной – не только вредно, но и опасно! – назидательно произнес я, хотя какое мне было до нее дело?

– Это еще почему?

– В решающий момент дыхалки может не хватить.

– Если вы такой заботливый, то проводите меня.

– А где Сима?

– Сима уже ускакала… – пробормотала Тигра, умело гася сигарету о каблук и выбрасывая ее в урну. – А вы что, глаз на нее положили?

– А вы всегда такая прямолинейная? – прищурился я.

– Стараюсь… Ну так что, проводите меня?

– А вы далеко живете?.. А то я со вчерашнего не ел.

– Не очень, – откликнулась она. – Кстати, могу вас и накормить. Домашним.

– За что такая щедрость с вашей стороны? – добавил я в голос иронии.

– Ну, как хотите…

– Ладно… – отмахнулся я. – С удовольствием приму приглашение. Пойдемте поскорее.

Мне уже настолько хотелось чего-нибудь съесть, что я готов был отнести эту Тигру на руках до самого ее дома.

– Вы только ничего себе не воображайте, – на ходу сообщила она. – Дома будут мама с папой.

Хм… Вот так сразу? Знакомство с родителями?..

Глава 12

Тигра не соврала. Идти и впрямь оказалось недалеко. Если не считать, что сначала пришлось ехать. Мы были возле остановки, когда к ней подкатил трамвай. Математичка вдруг как сиганет на подножку, а я, машинально, за ней. Через пять – всего-то! – остановок мы сошли и я увидел тот самый комиссионный, где вчера купил «Десну». Я ведь совсем забыл, что с Рудиком на после работы договорился! Извинился перед математичкой, попросил ее подождать, заскочил в магазин.

Торгаш уже весь был на нервах. Еще бы – до закрытия оставалось минуты три. Он выложил передо мною четыре кассеты, а я – бабки. Он пересчитал их и вопросительно на меня уставился.

– Что? – спрашиваю. – Мало?.. Как договорились – по пятере. Я тебе два червонца отслюнил.

– Вы обещали мне вернуть ту кассету, с группой «АББА», которую я вам вчера дал.

– А ну извини, друг, забыл!.. Вот, держи еще пятеру, и в расчете!

– Какую еще пятеру?! – забубнил он. – Вы обещали вернуть…

Я аккуратно взял его за воротник халата и легонько встряхнул, так что у Рудика зубы лязгнули.

– Не будь крохобором, спекулянт! – сказал я. – По тебе ОБЭП давно плачет…

– Кто-кто?.. – переспросил он.

И я понял, что не то сказал. Какой, на хрен, отдел по борьбе с экономическими преступлениями! 1980 на дворе! Поставил память на перемотку. Так-с… Милиция сейчас относится к горисполкому, не самостоятельный орган, а подразделение, которое занимается преступлениями посягающими на социалистическую собственность называется…

– Я хотел сказать – ОБэХаэСэС!

По глазам было видно, что Рудик струхнул.

– Да я, что?.. – шумно сглотнув, заюлил он. – Я – ничего… Я себе еще перепишу… Благо двухкассетник имеется. Заходите к нам почаще…

На том мы и распрощались. Увидев аудиокассеты в моих руках, Тигра спросила, вдруг перейдя на «ты»:

– Музычкой увлекаешься?

– Есть немного, – ответил я. – А ты – нет?

– Ну почему… Чайковский, Рахманинов, Шуберт…

– Это – в косухе-то и бандане?

– А ты откуда такие слова знаешь?

И в самом деле – откуда? Не, ну я-то понятно – откуда, а вот – Санек? Пришлось импровизировать, выуживая из памяти те крохи, которые в ней застряли касательно советских неформалов.

– Ну как же… – принялся перечислять я все, что приходило в голову: – «Дети Солнца», ксива, вписка, хайратник, Керуак, Сэлинджер, Барроуз…

– Ты читал Барроуза и Керуака? – быстро спросила она.

– Слыхал, – не стал врать я.

– Если ты провокатор, то хреновый, – вынесла она вердикт.

– Чей провокатор?

– Сам знаешь – чей… – хмыкнула она и добавила: – Впрочем, ужина этот факт не отменяет.

– С твоим внешним видом и провокатора не нужно, – пробурчал я. – Как тебя вообще в школу в косухе пускают?

– Ладно-ладно-ладно! – рассмеялась она. – Я пошутила!.. Знаю я провокаторов… Они косят под хиппи, лезут на вписки и вообще – всячески корчат из себя своих в доску… А ты – обычный серый комсомолец из стройотряда…

– По-моему ты перебарщиваешь со своей прямолинейностью… – сказал я, а про себя подумал, что «серый» – самое-то сейчас для меня, подходящий имидж, который так трудно удерживать прожженному делюге.

– Привыкай! – улыбнулась математичка.

Я пожал плечами – дескать, зачем мне привыкать? Мы как раз вошли в обыкновенный подъезд обычной пятиэтажки. Вот к чему я точно начал привыкать, так это к отсутствию домофонов… Да и сами двери зачастую не закрываются. Но на лестничной клетке ни тухлятиной, ни прочей мочой не пахло. На окнах цветочки. Стены не изрисованы, если не считать одной «невинной» надписи мелом, выведенной детсковато-округлым почерком: «Вожатая дура!».

– Вот мы и пришли! – сказала училка, нажимая на вросшую в слои краски кнопку звонка на втором этаже.

Я невольно приосанился и одернул куртку, словно пришел знакомиться с родителями невесты. Щелкнул открываемый замок. Обитая черным кожзамом дверь распахнулась. Появилась полная женщина в цветастом халате и платке, надетом поверх бигудей.

– Добрый вечер! – поздоровался я, покуда она меня с интересом разглядывала. – Александр Сергеевич.

– Добрый! – отозвалась она. – Глафира Семеновна.

– Мама, покормишь нас с коллегой? – спросила Тигра, когда мадам посторонилась, пропуская нас.

– Да. Разумеется, – сказала та. – Дождемся только отца. Вечно он на работе торчит.

– Пойдем пока ко мне, – распорядилась математичка.

Скинув башмаки, я повесил куртку на крючок вешалки и прошел в комнату неформалки Тигры. Я думал тут будут все стены обклеены постерами с Элвисом Пресли и Джимом Моррисоном. Громадный бобинник с катушками, диаметром с мою голову. Винил – с забугорными шлягерами. Иконы на стенах, вперемешку с репродукциями картин Рене Магрита и Сальвадора Дали. Ящики стола, набитые самиздатом с «Архипелагом ГУЛАГом» Солженицына и «Чайкой по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха.

Насчет ящиков ничему не могу сказать, вот все остальное – ровно наоборот. Никаких Пресли, Моррисонов и Дали. Календарь с олимпийской символикой, какие-то пейзажики в рамочках. Вместо бобинника – проигрыватель, на прозрачной прямоугольной крышке которого лежали пластинки. Судя по скромному оформлению того, что лежало сверху – действительно с классикой. Еще имел место – книжный шкаф. Строгие позолоченные корешки с надписями не только на русском языке. А те, что на русском – Толстой, Чехов, Достоевский.

Тигра сняла косуху и бандану и осталась в джинсах и футболке с изображением, копирующим «Мону Лизу». Знаком велела мне сесть на диван, а сама сняла стопку конвертов, открыла проигрыватель, включила его, бережно вытряхнула из упаковки пластинку, удерживая ее ладонями за края, положила на опорный диск, запустила. Микролифт плавно опустил головку со звукоснимающей иглой и зазвучала музыка. М-да, это был явно не «Пинк Флойд», а что-то занудно-классическое.

Несколько минут мы молча слушали эту тягомотину. Причем – по выражению лица Антонины Павловны – она с наслаждением. А я ничего не мог понять. Почему на людях эта неформалка бросает вызов обществу и не боится, что ее заберут менты или, на худой конец, осудят на комсомольском собрании, а в своей собственной комнате ведет себя, как образцовая пай-девочка? Может это она мне пыль в глаза пускает, но ведь не могла же она знать заранее, что я буду у нее ужинать? Или – могла? Ну это уже полная чушь!.. Мне надоело высококультурное молчание.

– Что-то твой папа задерживается, – пробурчал я.

Математичка посмотрела на позолоченные часики на руке.

– Нет. Не задерживается… Он всегда точно приходит к ужину… Еще пять минут.

От нечего делать я поднялся и подошел к книжному шкафу.

– И ты все это читала? – спросил я, постукивая пальцам по стеклу дверцы.

– Эти книги?.. Конечно. Лучше них ничего еще не написано…

– А как же – Барроуз, Керуак?..

– Так они тоже здесь стоят, только – на английском… Официальных переводов на русский пока нет… Да и любую литературу лучше читать на языке автора…

– И много языков ты знаешь? – усмехнулся я.

Сарказм мой пропал втуне.

– Английский, французский, немецкий, чуть хуже – испанский и итальянский, – без всякой рисовки ответила моя собеседница. – Учу – польский и суахили…

– Ну ты даешь! – вырвалось у меня.

– Хобби у меня такое…

– Родители тобой, наверное, довольны…

– Нет.

– Почему?

– Мама – недовольна тем, что я до сих пор не замужем, а с папой… у нас идейные разногласия, да и вкусы – тоже.

– Ага… – кивнул я. – Он, небось, любит песни советских композиторов, труды классиков марксизма-ленинизма… Товарища Сталина…

Тигра усмехнулась.

– Увидишь, если он, конечно, допустит тебя до своей истинной сущности…

– Звучит зловеще… Он что, у тебя, граф Дракула?

– Кто-кто?! – фыркнула она.

– Ну этот… Влад Цепеш Задунайский…

– Неужели – ты Брэма Стокера читал?

– Кино смотрел… – ляпнул я.

– Правда?! – удивилась она. – С Бела Лугаши в главной роли?

– Наверное…

– И где такие кинопоказы устраивают?

– Ну эта… – начал я импровизировать. – Я когда в педе учился, сокурсник, у меня был африканский принц Бхава, видак привез, вот он и крутил нам фильмы с этим, с Лугаши…

– А видак – это что?

– Видеомагнитофон.

– Слыхала… – вздохнула Тигра, – но видеть не приходилось… Я, знаешь, люблю классическое кино… Особенно – немое и черно-белое…

М-да, похоже наши с ней вкусы тоже не совпадают. Из прихожей донесся сдержанный топот.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала математичка. – Я же говорила. Папа точен, как часы!.. Еще немного и нас позовут к столу.

Я был всецело – за! Даже сквозь плотно прикрытую дверь просачивались запахи, от которых я истекал слюной. И в самом деле, вскоре в дверь постучали и голос Глафиры Семеновны позвал: «Молодежь, мыть руки и к столу!». Хозяйка комнаты поднялась. Я – тоже. Мы прошли в ванную, вымыли руки и направились в гостиную, где был накрыт стол. Уж не знаю – в мою ли честь, или в этой семейке так заведено? Впрочем, этот вопрос вылетел у меня из головы, едва я миновал дверной проем. Еще бы. Ведь в большой, ярко освещенной комнате у стола сидел… Павел Павлович Разуваев!

– Проходите, Александр Сергеевич! – радушно воскликнул он. – Садитесь!

– Добрый вечер, Пал Палыч! – пробормотал я, все еще не придя в себя от изумления.

Вот так сюрприз! Тигра-то, оказывается, директорская дочка! Вот почему она позволяет себе приходить в школу в… гм… не в каноническом облике советской учительницы. Другую бы Шапокляк с потрохами сожрала. Странно только, что неформалка Разуваева дружит с безупречно правильной старшей пионерской вожатой Егоровой. Впрочем, откуда мне знать? Может Симочка только в школе вся такая плакатная, а потом переодевается и на тусовку с местными хиппарями и панками, курит «Мальборо» и гоняет на мотоцикле «Ява». Тогда все сходится. Представил Симу в таком образе, и сердце чаще забилось. Интересные у меня фантазии.

Впрочем, когда хозяйка дома открыла крышку фарфоровой супницы и я вдохнул пар, над ней поднявшийся, то всякие посторонние мысли вылетели у меня из головы. Это была солянка. Великолепно сваренная, с кусочками разного мяса и разрезанными пополам оливками. Я выхлебал тарелку и не отказался от добавки. За солянкой последовало жаркое в горшочках – со свининой и картошкой. И, о чудо, приготовленное именно так, как я люблю! Именно – я, а не Александр Сергеевич Данилов.

На третье оказался чай с тортом. Тоже – домашним. Я был уже набит под завязку, но отказаться от кусочка торта не посмел. После чая я совсем осоловел. С полчаса, вместе со всем семейством Разуваевых, добросовестно смотрел телевизор. Показывали программу «Время». Мне и в самом деле было интересно слушать зарубежные и советские новости. А вот на лицах хозяев читалась вежливая скука. А Пал Палыч так и вовсе морщился. Особенно, когда сообщали о встрече товарища Брежнева с очередным иностранным правителем, с которым он не преминул поцеловаться практически взасос.

Когда «Время» закончилось, Глафира Семеновна объявила:

– Мужчины сделают доброе дело, если не будут женщинам мешать убирать со стола и мыть посуду.

Я заметил, что отец и дочь быстро переглянулись и Антонина Павловна сказала:

– Папа, Александр Сергеевич любит музыку… Прямо – как ты!

– Ну что ж, – пробормотал Пал Палыч, нехотя поднимаясь из кресла, в котором он так уютно устроился. – Пойдемте в мой кабинет, Александр Сергеевич…

Когда он пропустил меня в святая святых каждого делового человека, я обомлел. Все, что я ожидал увидеть в комнате Тигры, оказалось здесь. И постеры на стенах и бобинный магнитофон и репродукции. Только что икон не было. Вместо них, висели фотографии, изображающие каких-то военных. Мне, как бывшему офицеру, без труда удалось опознать форму образца сороковых годов ХХ века. На одних фото военные были без погон, зато – с кубарями и ромбами в петлицах, на других – уже с погонами, полевыми и парадными.

– Узнаете? – спросил хозяин, показывая на снимок молодого сержанта – или, как тогда говорили, отделённого командира с двумя треугольниками в петлицах и в буденовке.

– Неужто это вы?

– Да, – кивнул он не без гордости. – В сороковом году, во время Финской компании… А это – сорок первый, под Смоленском…

В сорок первом, Разуваев уже щеголял кубарями младшего лейтенанта, а в сорок пятом – тремя золотыми звездочками и одним просветом старшего. Не слишком завидная карьера, особенно если учесть, как быстро во время войны росли в чинах. Впрочем, мало ли что бывало!

– Та-ак, вы же хотели послушать музыку! – спохватился Пал Палыч, и нажал на клавишу воспроизведения.

Громовая волна тяжелого рока качнула стены. Я оглох, а хозяин опустился в кресло, закрыл глаза и принялся отбивать такт ладонью по кожаному подлокотнику и постукивать ногой в мягком тапочке. Когда композиция отзвучала, Разуваев отключил магнитофон – за что я ему был весьма благодарен – достал из шкафчика бутылку и два стакана. Я почти не удивился, когда увидел на этикетке три цифры семь. Пал Палыч разлили портвейн по стаканам и мы выпили. Кажется, я уже начал понимать, в чем дело?