Текст книги "Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918"

В четыре часа с митрополитом Платоном пешком отправились в Епархиальный дом на собрание Собора*, которое и происходило с пяти до девяти под моим председательством. Предметом обсуждения был доклад Отдела об имущественном положении духовенства – о разделе братских доходов, – вопрос, что называется, злободневный и служивший предметом рассмотрения на всех епархиальных съездах. Как и всякий «шкурный» вопрос, он и здесь возбудил [два слова нрзб.] прений. Противники возражали вообще против такого экспроприаторского способа улучшения материального положения псаломщиков через отнятие известной части от священников, положение которых тоже нищенское; и что вопрос этот нужно оставить до определения вообще отношения государства к Церкви. После долгих прений большинством все-таки решено согласиться с Отделом об изменении существующих норм раздела братских доходов по закону 1873 года, в силу которого псаломщики получали одну четвертую часть, и теперь определены нормы для трехчленного причта такие: 3, 4, 6. Общее положение таким образом принято, и для следующего заседания остаются еще статьи.

14-е – 16-е ноября. Вторник – четверг. Не могу быть ежедневно аккуратным и откликаться на те или иные события, быстротекущие, как в калейдоскопе, потому что буквально целый день занят заседаниями, то пленарными, то частными. А теперь я еще председательствую, и меня, что называется, «шарпают» на все стороны. В эти дни идет обсуждение доклада «моего» Отдела о правовом положении Церкви в государстве. Опять много говорят, хотя я всячески ввожу ораторов в русло, что иным, конечно, не нравится. Но всем не угодишь. Как посмотришь, мало подготовленных людей к серьезной Соборной работе. Поговорить вообще, – еще туда-сюда, особенно на так называемые злобы дня.

Во вторник митрополит Платон докладывал Собору* о выполнении им поручения Священного Собора о большевистских похоронах у Кремлевской стены. «Когда я, – говорил Митрополит, – сказал коменданту*, что было бы желательно, если бы со стороны новой власти последовала просьба к Собору о совершении церковного отпевания над могилами, комендант, – надо заметить, очень хороший человек, – заявил, что он с готовностию исполнит все в этом направлении и немедленно отправится к командующему войсками (солдату Муралову)* для переговоров». Затем Митрополит сообщил о посещении им патриаршей ризницы с комендантом и архиепископом Михаилом. «При входе в ризницу вместо охраняющего солдата был воткнут в кольцо двери один штык. Я вынул штык и вошел беспрепятственно в первую дверь ризницы. Внутренняя дверь ризницы была заперта. Осмотр ризницы показал, что здесь произошло не несчастье, а полная катастрофа. Требуются большие средства и много времени, чтобы привести ризницу в надлежащий вид. По моей просьбе командир распорядился, чтобы к ризнице приставлен был гвардеец. Гвардеец был направлен, но стоял только день, а на следующий день 13-го ноября ризница была уже без караула. 13-го ноября я получил от коменданта письмо с извинением, что до сих пор он еще не получил ответа от командующего войсками.

Член Собора П. И. Астров довел до сведения Собора о тех ложных речах, которые пошли в народе по поводу похорон юнкеров и студентов* 13-го ноября. Народ говорит с укором в сторону духовенства: «К богатым пошли, а на наши похороны не пришли». Духовенство не пошло на похороны 10-го ноября, – говорил Астров, – не потому, что оно не хотело, а потому, что никто из организаторов похорон не просил духовенство о совершении молитвы. Простые же гробы и простые покрывала похорон студентов и юнкеров показывают, что хоронили не богатых, а бедных.

В письменном заявлении Собору Астров просит выяснить для всеобщего сведения это недоумение и удостоверяет, что «представители Церкви не были извещены о месте и времени похорон», что святыни Кремля, собора Казанской Богоматери, храма св. Василия Блаженного, часовни Иверской Богоматери составляют святыни Русской Церкви, и поэтому погребение православных христиан при этих святынях требовало предварительного разрешения Церкви, но такое разрешение не испрашивалось, почему Церковь и не давала своего благословения на погребение своих чад под сенью этих святынь. Что касается заупокойного богослужения, и т. д.[178]178
  Копия обращения в Соборный Совет см.: Приложение 1. Док. 10. Наст. изд. С. 218–219.


[Закрыть], Собор пока не вынес никакого решения, ожидая дальнейших переговоров митрополита Платона с большевиками относительно состоявшихся похорон.

16-го ноября получен от Военно-революционного комитета след[ующий] ответ: Постановление Собора следующее[179]179
  Постановление Собора и ответ Военно-революционного комитета см.: Приложение 1. Док. 11, 12. Наст. изд. С. 219–221.


[Закрыть].

В политике и в общественной жизни – беспросветная тьма и бездонная пропасть, в которую стремглав летит моя родина, именуемая Россиею. Она стоит перед угрозой не то раздела, не то новой войны на Востоке, при полном позоре со стороны Европы. Более трех лет войны, взявшей миллионы человеческих жертв и миллиарды денег, долгие лишения всего народа, напряжение всей страны, и в результате мировой позор, полное разорение и клеймо предателей, которое не смоют века истории… Большевистский главнокомандующий поручик Крыленко вступил в сепаратные мирные переговоры с немцами*, и 19-го числа начнутся эти переговоры…

Всего можно было ожидать, но только не предательства со стороны России. Напротив, за всю свою историю Россия скорее страдала от излишней доверчивости и чрезмерного благородства: она часто вступалась за чужие интересы, она ввязывалась в войны, которые не обещали ей никаких выгод, кроме славы, но она никому не изменяла, и ее народу никто не смел бросить упрека в политической нечестности. И вдруг Россия, выброшенная за борт, лишенная права на международное общение, сжимается в своих пределах к Волге, отрезанная от морей, – Россия, которая не посмеет подать голос даже в ту минуту, когда ее начнут делить на части, как когда-то делили обессиленную внутренними раздорами Польшу. Неужели мы, и вообще – славянская раса – только полоз для германцев?.. Мы обесславлены, обессилены, втоптаны в грязь, унижены и не можем открыто смотреть в глаза нашим союзникам. Нас продали и предали…

Пятница. 17-е ноября. Утром и вечером пленарное заседание Собора под моим председательством. Окончен обсуждением доклад моего Отдела о правовом положении Церкви в государстве*. Хотя и спорили три заседания, но он принят в редакции Отдела. Собор благодарил меня и докладчиков – П. И. Астрова, профессоров Мищенко и С. Н. Булгакова. Конечно, на наш доклад нужно смотреть только как на desiderata[180]180
  пожелание (лат.).


[Закрыть]. Государство установит свои отношения к Церкви, и по-видимому, на иных основах, чем мы проектируем, т. е. не на союзе, а на полном отделении Церкви от государства.

На вечернем заседании прошла резолюция Собора политического характера – о мирных переговорах большевистского правительства с Германией 19-го ноября*[181]181
  К дневнику приложена вырезка из газеты. См.: Приложение 1. Док. 13. Наст. изд. С. 221–222.


[Закрыть]. Я очень боялся, что на эту злободневную тему пойдут прения политического характера, так нежелательные на Церковном

Соборе. Возбудила этот вопрос группа членов Собора во главе с князем Е. Н. Трубецким и С. Н. Булгаковым. Я пригласил их в Соборный совет, и мы стали обсуждать о допустимости возбуждения такого вопроса в Соборе, а затем – о возможных жалобах по отношению к Собору со стороны большевиков. По первому вопросу большинство высказалось, что Собор должен это сделать, так как тут не партийный вопрос, тут не политика, а спасение родины. Умолчание Собора – преступно. Что касается результатов выступления Собора по отношению к нему, то, конечно, большевики могут его разогнать. Но что делать? Пред этим останавливаться не нужно, даже если бы и пришлось претерпеть. Я, как председатель, смотрел на дело с тактической стороны, т. е. чтобы не допустить прений, которые разольются до бесконечности и, кроме потери времени, могут повредить Собору, лишить его характера церковности. Поэтому выработан был план проведения этого вопроса без прений. Прежде всего заслушаны были две редакции наших резолюций – С. Н. Булгакова и Π. П. Кудрявцева. Одобрена была – Кудрявцева. Затем принято было, чтобы вступительную речь сказал князь Трубецкой, который должен вкратце обрисовать тяжелое положение нашей страны, отягчаемое грядущим позором заключения большевиками сепаратного мира; что Собор должен высказаться против этого, и притом для вящего впечатления единогласно и немедленно, так как завтра должно быть напечатано в газетах. А затем предложит свою формулу Кудрявцев. А затем я тоже скажу несколько слов пред голосованием. И действительно наши предположения вполне оправдались. Князь сказал экспрессивную речь. Кудрявцев – тоже, и резолюция его, – чувствовалось, – нашла отклик. Пред голосованием я предложил помолиться, и мы величественно пропели «Под Твою милость». Молитва умягчила сердца всех. И на предложенный мною вопрос: признает ли Собор нужным высказать свой взгляд на предстоящие мирные переговоры и принимает ли он резолюцию Кудрявцева, последовало единогласное согласие. Постановлено – сейчас же послать в редакции газет. Вот оно[182]182
  В архивной версии дневника данный документ не обнаружен.


[Закрыть].

Теперь нужно ожидать, быть может, разгона Собора большевиками, которые действуют террористически. А то – убоятся.

На утреннем заседании прочитан был архиепископом Кишиневским Анастасием чин интронизации Патриарха* и одобрен Собором. «Настолование» назначено на 21-е ноября в Успенском соборе. Теперь идут переговоры с большевиками о свободном проходе в Кремль и в Успенский собор по крайней мере членов Собора. Сегодня же отправилась депутация от Собора в Троицкую Лавру для приглашения Патриарха на настолование*. Список составлен Соборным Советом и одобрен Собором: по три от епископов, клира и мирян. От преосвященных – митрополит Вениамин, архиепископ Анастасий и епископ Митрофан Астраханский, председатель Отдела о высшем церковном управлении. Патриарх приедет в воскресенье вечером. Близится великий исторический момент в жизни Церкви. Какие знаменательные события мы переживаем! Наши потомки только оценят значение этого и других моментов, переживаемых нами.

Суббота. 18-е ноября. Пленарное заседание Собора* под председательством архиепископа Антония. Обсуждался доклад Отдела о высшем церковном управлении, об органах высшего церковного управления Православной Российской Церкви. Целью заседания до двух часов было занятие обсуждением 1-го п[ункта], который гласит: «Управление церковными делами принадлежит Всероссийскому Патриарху совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом». Прежде всего были возражения против «двухпалатной» системы управления, а затем – против конструкции изложения этой статьи. По мнению оппозиции, нужно Патриарха поставить на последнее место, т. е. «…принадлежит Священному Синоду и Высшему Церковному Совету совместно с Патриархом». В конце концов принята редакция Отдела.

Что касается председательства преосвященного Антония, то я должен сказать: я плохо веду заседание, но он – куда хуже. При нем очень большой беспорядок, шум, гам, а он не обращает никакого внимания. Вышел даже маленький скандал. Архимандрит Иларион, возражая оппозиции, между прочим, прошелся по адресу г[оспод] Покровского и Кузнецова, которые якобы во всем видят контрреволюцию, т. е. являются слишком подозрительными. Поднялся шум, протесты. Обиженные протестовали, что Председатель не остановил оратора, и Покровский подбежал к архиепископу Антонию и нервно обратился к нему с вопросом: «Что? Есть у нас Председатель или такового нет?». В своей речи по личному вопросу он тоже прошелся по адресу архимандрита Илариона и архиепископа Антония, которых он [сожалеет]. В сущности, это новое оскорбление. Но преосвященный Антоний весь этот инцидент обратил в шутку, сказав, что он первый раз председательствует, а потому и допустил оплошность, а затем г. Покровский уже отомстил ему, когда обратился с недоуменным вопросом о председателе. Причем этот инцидент архиепископ Антоний так персонифицировал, что вызвал хохот у членов Собора. Словом, – состоялся водевиль*. Навряд ли такой водевиль уместен на Соборе. Некоторые предполагают, что преосвященный Антоний нарочито так поступает с целью дискредитировать Собор.

Воскресенье. 19-е ноября. Служили в храме Спасителя с преосвященными Самарским Михаилом и Иоасафом Дмитровским. Пред Литургиею был совершен молебен по поводу начинающихся сегодня выборов в Учредительное собрание, а после литургии – панихида по митрополиту Филарету* по случаю 50-летия со дня кончины его. Пред молебном читано было соборное послание* ключарем А. Хотовицким, который затем прибавил от себя несколько чувствительных слов. А вместо причастна речь говорил протоиерей Марков*, настоятель собора, о митрополите Филарете, при котором он учился в Академии. Нечего и говорить, как мне всегда отрадно служить в соборе, где я был хиротонисан во епископа.

С трех до шести вечера в митрополичьем помещении было епископское совещание. Одним из предметов обсуждения был вопрос о ритуально-богослужебном и, так сказать, о бытовом отношении к Патриарху. Например – о порядке поминовения Патриарха*, о совместном служении епископов с ним, о жезлах и митрах при богослужении, об обычном приветствовании его, с целованием ли руки, с падением ли ниц и т. д. Выяснилось, что практика и на Востоке теперь, и у нас – прежде была различная, а в иное время и в иных местах была унизительная для епископского сана. Этим мы не должны руководиться, а тем принципиальным положением, что Патриарх – первый между равными. Несколько не соглашался с этим архиепископ Сергий и преосвященный Прокопий Елисаветградский. Они стояли на идейном значении Патриарха. И потому на оказании ему известного рода и высших преимуществ, выражающихся, например, в целовании руки, так как, например, целование руки старшему брату ничего не заключает в себе зазорного. Тут кстати был поднят вопрос о форме взаимных приветствий между архиереями. Теперь приветствуются обычно целованием в уста. Правда, это – древний обычай. Но не менее древний и тоже имеющий значение и для иереев, которые теперь по-мирски здороваются, равно как и для мирян. Высказано было желание возобновить этот хороший обычай. Я сказал, что, принимая во внимание прекрасное значение обоих обычаев, я буду впредь их и употреблять, и советую другим то же делать.

Другим предметом обсуждения был вопрос об объявившей себя федеративною республикою Украине в связи с вопросом об автокефалии ее*. Об этом делал доклад викарий Киевский митрополит[183]183
  Описка, надо: епископ.


[Закрыть] Никодим, сегодня утром прибывший из Киева для доклада по поводу этих событий к Митрополиту. Двигателями автокефального вопроса является, по словам преосвященного Никодима, кучка священников киевских во главе с архиепископом Алексием (Дородницыным), пребывающим на покое в Лавре. Некоторые (например, епископ Макарий (Гневушев), бывший Орловский) епископы предлагали самые решительные меры, чтобы пресечь зло в корне, т. е. запретить в священнослужении Архиепископа и священников-бунтарей. Другие же, в том числе я, митрополит Платон, архиепископ Сергий, не соглашались с таким радикализмом, который может повести к серьезным, неправильным последствиям. Я указывал, что здесь вопрос национальный, с которым нужно быть очень осторожными, в противном случае мы в религиозном отношении оттолкнем малороссов в унию, а митрополит Шептицкий* примет их в свои объятия. Нужно лучше прежде всего вызвать сюда архиепископа Алексия и дать ему какой-нибудь северный монастырь. Для более подробного обсуждения этого вопроса постановлено собраться теперь особенно соборянам-епископам, клирикам и мирянам и в самое ближайшее время. О преосвященном Алексии все епископы высказывались с определенностию, не очень лестною с нравственной стороны. Человеку предоставлен покой в Лавре, а он агитирует против местной церковной власти. Вот он, где сказался Распутинец…

В половине девятого вечера прибыл из Лавры нареченный и избранный Патриарх. Мы, живущие у него архиереи – митрополит Владимир, архиепископ Агафангел, я, архиепископ Анастасий и епископ Никодим Чигиринский, викарий Киевский, встретили его в первом зале, приветствовали целованием в уста и рука в руку. Трапезовали вместе. Патриарх очень доволен пребыванием в Лавре, отдохнул, в добром настроении. Рассказывал, как какие-то «товарищи» в солдатской форме, представившие удостоверение от революционного комитета, производили обыск в его помещении* и называли его «товарищ». Они все домогаются посещения ризницы, чтобы осмотреть и описать ее, в целях возможной будущей реквизиции некоторых драгоценных вещей для государственных надобностей. Им даны описи для ознакомления; но они не доверяют ей[184]184
  Так в оригинале.


[Закрыть] и желают лично ознакомиться. Патриарх подозревает, что это экспроприаторы, самозванцы; дано знать в Военно-революционный комитет, который не давал никому таких полномочий. Эти самозванцы куда-то скрылись. Удивительно, с каким спокойствием и даже юмором повествовал Патриарх о приключившемся и вообще о новых своих «товарищах».

Понедельник. 20-е ноября. Пленарное заседание Собора*. Продолжение обсуждения того же доклада, и, конечно, его еще далеко не кончили. В этом же заседании протопресвитер Н. А. Любимов сделал сообщение о беседе, которую имели, в качестве представителей Собора, он и архиепископ Анастасий с командирами большевиков по поводу предполагавшегося 21-го ноября крестного хода в Кремле по случаю торжества возведения на престол избранного Патриарха. Комендант Москвы, приняв их очень любезно, решительно объявил, что он не может дать своего согласия на устройство крестного хода по городу и на торжественный выход церковной процессии из Кремля на Лобное место для совершения молебствия ввиду невозможности поручиться за порядок в городе, который может быть нарушен злонамеренными элементами. В настоящее время он не располагает достаточной воинской силой для охраны порядка и для предупреждения весьма возможных, по его мнению, провокационных выступлений как на Красной площади, так во время следования процессии по городу. Большая часть солдат московского гарнизона находится в отпуску, поэтому получить достаточно сильные воинские наряды он не надеется. Однако на устройство крестного хода внутри Кремля, куда народ будет допускаться только по специальным пропускам, комендант дал разрешение.

По обыкновению трапезовали мы с Патриархом. После обеда присланы были из Патриаршей ризницы приспособленные в женском монастыре патриаршие облачения, и мы примерно облекали Патриарха. Какая красота, стильность, прочность, драгоценности! Сколько вкуса и понимания! Настоящие облачения ни в какое сравнение не могут идти с старинными. Саккосы, омофоры, палицы, поручи, подризники – патриархов Филарета*, Ионы*, Никона*, Адриана* и т. д. Одно великолепие – и по красоте и по прочности материи. Они и теперь совершенно свежи. Вот она, самобытность русская! Обрядили Патриарха для завтрашнего настолования.

Всенощную Патриарх служил в Крестовой и выходил на литию и величание.

Вторник. 21-е ноября. Исторический день в Русской Церкви: в Кремле, в большом Успенском соборе состоялось возведение Патриарха Тихона на Патриарший престол*. Но нерадостно совершилось это великое торжество в истории Русской Церкви. Израненный Кремль встретил своего Патриарха не в красоте и велелепии, а в истерзанном и омраченном виде. Это торжество скорее было похоже на великий печальный обряд, нежели на радостное венчание отца великой церкви.

Новая революционная власть сделала все от нее зависящее, чтобы испортить этот великий праздник. Ограничив свободу доступа в Кремль, эта власть не захотела, из боязни народного гнева, предоставить и тем, кто получил право входа в Кремль, возможность помолиться и принять участие в этом великом событии. По уговору, состоявшемуся вчера, совместно с Патриархом и нами, здесь обитающими архиереями, отъезд наш в Кремль должен был состояться в таком порядке: свита выезжает в половине восьмого, часть из архиереев в восемь, часть – в четверть девятого, а Патриарх без четверти девять. Около восьми часов я и выехал [в] четырехместной карете, в которой заняли еще места – архиепископ Анастасий, главный «церемониймейстер», епископ Никодим и Наместник Киевской Лавры архимандрит Амвросий. Еще густы утренние сумерки, так как восемь часов в сущности семь, – по экономическим якобы соображениям*. Осколок луны сиял на небе, борясь с тающими в морозном воздухе утренними сумерками. Тишина, безветрие, безлюдье. Жизнь города еще не проснулась. Едем, каждый свою думу думает в сознании величия совершающегося ныне события, иногда только высказывая вслух обрывки своих мыслей. Чем ближе к Кремлю, тем становится все люднее. Допуск в Кремль был разрешен по билетам через Троицкие ворота. К ним-то мы и приехали, и нас в экипаже впустили на мостки, а затем дальше не пускали. Тут еще было несколько экипажей. Четверть часа ожидали мы пропуска в экипаж, для чего с целью мирных переговоров с баскаками и отправился преосвященный Анастасий; но мы его так и не дождались, а время шло, приближался срок прибытия нового Патриарха. Поэтому и мы вылезли из кареты и направились к воротам. Ужасная бестолочь, крики, вопли, взаимные переругивания богомольцев с преторианцами[185]185
  Преторианцы (перен.) – войска, служащие опорой насильнической, основанной на одной грубой силе, власти.


[Закрыть], из которых иные пьяны. Толпа жмется и шарахается около копыт лошадей. Конная стража становится в ряд, загораживая дорогу. Иные издали гарцуют взад и вперед по узкому проходу. А толпа напирает, струится по бокам мимо хвостов лошадиных. Слышится выстрел невдалеке, решено, что это – провокаторский выстрел. В такой обстановке пришлось мне, да и другим преосвященным, а равно и многим соборянам, подвигаться к воротам. Но чем дальше, тем все теснее и теснее. Иные из нас изрыгали хулы на «господ» положения. Со мною подвигались среди ужасной тесноты и многие преосвященные, а вдали двигался белый клобук митрополита Владимира, который тоже пешком сюда направлялся. С большим трудом удалось нам добраться до ворот, у которых были приотворены полозья. Сюда-το мы и вошли в Кремль, где народу было мало, так как не впускали. Нечего и говорить, как больно было смотреть на эти следы вандализма… Прошли мы в храм Двенадцати апостолов, а затем в мироваренную палату, где должна была состояться встреча Патриарха. Облачились мы в мантии в ожидании Патриарха, который и прибыл в начале десятого. После обычной краткой литии мы все с Патриархом во главе и отправились крестным ходом в Успенский собор, при пении нами Задостойника* и других священных церковных песнопений. Патриарх был пропущен через Спасские ворота. По прибытии в храм служащие отправились в алтарь для облачения, а неслужащие иерархи стали в мантиях на средине – по обеим сторонам от облачального места. Сослужили Патриарху иерархи, так или иначе прикосновенные к нему или к этому событию: митрополит Киевский Владимир, как старейший иерарх, митрополит Вениамин, как архипастырь стольного града, митрополит Тифлисский Платон, как член Синода и преемник по Америке, Агафангел. архиепископ Ярославский, как преемник по кафедре и член Синода, Сергий Владимирский, как член Синода, архиепископ Харьковский Антоний и я, как кандидаты в патриархи, Анастасий, архиепископ Кишиневский, как председатель Комиссии «богомольной», и, в частности, организатор Патриаршего чина богослужебного, архиепископ Евдоким, как преемник по Америке, Евсевий Псковский, как архипастырь родной епархии, и Елевферий Ковенский, как бывший викарий Виленский. Итого с Патриархом двенадцать. До трисвятого все шло в обычном порядке. Патриарха облачили в обычные архиерейские одежды, но надели на него патриаршеские параман, поручи и палицу. Собор был переполнен молящимися. При пении последнего трисвятого патриарх направился на Горнее место, и мы – за ним, стоя по бокам по старшинству. По возглашении митрополитом Кавказским Платоном «Вонмем» Киевский митрополит Владимир прочитал: «Божественная благодать, немощная врачующи, оскудевающая восполняющи и промышление всегда творящи о святых своих Православных Церквах, посаждает на престол святых первосвятителей Российских Петра*, Алексия*, Ионы, Филиппа* и Ермогена отца нашего Тихона Святейшего Патриарха великаго града Москвы и всея России, во имя Отца. Аминь». В это время два указанных митрополита посадили Патриарха на Горнее седалище, а затем подняли его. «И Сына. Аминь». Тоже посадили и воздвигли. «И Святаго Духа. Аминь». То же самое. Затем трижды по три – клир, хор и богомольцы – возглашали аксиос. Особенно трогательно и величественно было, когда вся Церковь возглашала аксиос. После этого я, стоя у престола, в царских дверях, произнес велегласно мирную ектению, в которой, между прочим, молились «о спасении и заступлении Святейшего отца нашего Тихона, ныне посаждаемого Патриарха». В это время сакелларии с диаконами принесли на блюде сак[186]186
  Так в оригинале, имеется в виду саккос.


[Закрыть] и омофор патриарший, две панагии и патриаршую шапку, и митрополиты при помощи диаконов облачали его. Сак – патриарха Питирима*, омофор патриарха Адриана, панагии патриархов Иова* и Ермогена и шапка патриарха Никона. Так совершилось великое событие в Русской Церкви! И мы были свидетелями и участниками его. Лик нового патриарха в оригинальном для нас непривычном головном уборе сразу принял иконографический тип. Чудную картину представлял Патриарх, в своем патриаршем облачении, восседающий в углублении Горнего места во время чтения Апостола, а затем стоявший во время чтения Евангелия, с председящими и предстоящими преосвященными и сослужащими. По окончании литургии Патриарх пред престолом разоблачился. Сакелларии на блюдах принесли мантию патриарха Иова, клобук и вервицу*. На Патриарха возложили мантию и клобук, а затем мы – сослужащие – прошли на солею а за нами – Патриарх. Здесь митрополит Киевский вручил Патриарху Тихону жезл святителя Петра и приветствовал его речью*, которую, правда, мало кто слыхал, при слабости голоса оратора. Но жалеть особенно не нужно, так как она не имела надлежащей и соответствующей историческому моменту силы. Затем произнес первую патриаршую речь и новый Патриарх*. Он начал с того, что день возведения его на патриаршество совпадает с праздником Введения во храм Пресвятой Богородицы, и подобно Первосвященнику, смутившемуся вхождением Святой Девы во храм, и он с великим смущением принял на себя это служение по избранию Собора и указанию Божию. Странным и дивным представляется, приблизительно говорил он, мое нынешнее вступление на патриаршее место, которое свыше двухсот лет было пустым. Многие мужи мечтали о патриаршестве. Но не было достойных людей. Вот если бы был жив теперь митрополит Филарет*, то он бы был действительно достойным Патриархом. Но я, полный немощи, дерзаю вступить на патриарший престол только по вере Божией. Дарование мне патриаршества есть особое явление милости Божией. Когда я помышляю, что от меня требуется, душа моя наполняется трепетом. Но Господь удостоил меня своим избранием, вызвал меня на высокое служение и излил на меня свою милость, и я буду уповать на милость Божию в этом служении. Я знаю, насколько это служение тяжелое, особенно теперь, среди бурь и кровопролитной брани – внешней и междоусобной… Господи, сыны оставили завет Твой, осквернили святыню, не пощадили даже священного Кремля, убивают священников Твоих. Но среди стомилионного народа найдется еще, верно 7000 не преклонивших колен пред Ваалом»*. Речь его, как всегда простая, без всяких претензий на ораторские приемы. Но все-таки она произвела известное впечатление, принимая во внимание историчность момента и нервный подъем богомольцев. После этого Патриарх, в сопровождении двух митрополитов, проследовал на Патриаршее место, находящееся по правую сторону у колонны, при пении Синодальным хором «На гору Сион взыде благовествуяй»*[187]187
  К дневнику приложена вырезка из газеты. См.: Приложение 1. Док. 14. Наст. изд. С. 222–224.


[Закрыть]. По облачении Патриарха в малое облачение его повели на средину собора для совершения молебствия пред началом крестного хода, в котором принимали участие многие преосвященные. Крестный ход был вокруг Кремля – через западные врата Собора, затем – между Соборами – Благовещенским и Архангельским к Чудову; здесь было прочитано Евангелие, и после обратно – в Собор. Народу было далеко не столько, сколько могло бы и должно было бы быть. «Товарищи» не пустили. И это в России, на Святой Руси! Боже мой, Боже мой! Какой позор! По окончании богослужения, в два часа, Патриарх совершил объезд Кремля в открытом ландо к западным вратам Собора. Впереди ехал в экипаже диакон с предносным крестом. Затем Патриарх, с противосидящим сакелларием Пшеничниковым* с сосудом, наполненным святой водой, которой Патриарх и окроплял стены. А за Патриархом в экипаже ехали – архиепископ Анастасий и епископ Черниговский Пахомий, как «церемониймейстеры». Шествие направлялось через Троицкие ворота, по Неглинной улице, по Кремлевской набережной, мимо храма Василия Блаженного и приблизилось к Спасским воротам, где Патриарх совершил краткое молебствие. Все время народ сопровождал его. В это время воинская часть Московского гарнизона с красным знаменем явилась на Красную площадь к могилам погребенных здесь жертв гражданской войны и выстроилась между Спасскими и Никольскими воротами. К могилам собралась толпа солдат и рабочих. Оркестр заиграл марш «Вы жертвою пали». Толпа обнажила головы. Когда стихли звуки оркестра, выступивший митинговый оратор выкрикнул на всю площадь несколько фраз в память павшим в борьбе за свободу, мир и братство всех народов. Как раз в этот момент со стороны Спасских ворот показалась коляска Патриарха с бегущим за нею народом. Коляска приблизилась к толпе, окружавшей могилы павших большевиков, и Патриарх кропил в сторону толпы святою водою. Военный оркестр грянул марсельезу*. Нарочно ли это было сделано – как озорство, или демонстрация, – или выполнялась программа, намеченная раньше, – неизвестно. Но часть толпы и солдат направилась к Патриарху и приняла от него кропление водою. Молва окрестила эту встречу, как встречу двух миров: далекое историческое прошлое России встретилось у Московского Кремля с ее страшным настоящим и с ее таинственным будущим… Затем Патриарх поехал к Иверской*, где молился пред Царицею Небесною. Отсюда по Неглинному отправился на Троицкое подворье. Здесь уже были все преосвященные, некоторые видимо члены Собора – должностные, чиновники, члены Консистории и других учреждений*. Мы все приветствовали Патриарха дружным «Τον δεσπότην έτη πολλά εις δέσποτα»[188]188
  На многие лета, Владыка (греч.).


[Закрыть]; тут присутствовал Синод и преподнес ему выносной крест*. Приветствовали представители восточных патриархов*. Затем предложена была братская трапеза на 660 человек (по 25 р. на прибор). За трапезою были речи* – преосвященного архиепископа Антония, протоиерея Хотовицкого, от Казанской Академии и др. Трапеза прошла очень задушевно и в радостном настроении духа. Патриарх был очень благодушен. Дай Бог, чтобы это благодушие никогда не покидало его, но сопутствовало бы и надлежащей твердости. Слава и благодарение Богу за все.