Текст книги "Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918"

22-е ноября. Среда. Пленарное заседание Собора* – продолжение обсуждения доклада о высших органах церковного управления, под моим председательством. В двенадцать часов прибыл на Собор Патриарх, по моему предложению, когда я сегодня утром заходил к нему. Он торжественно был встречен в вестибюле всем Собором и с пением праздничного тропаря* направился в соборный храм, где отслужена была краткая лития. Я приветствовал его речью от имени Собора*, по его поручению, данному мне, когда я, открыв собрание, объявил о прибытии Патриарха. Речь эта будет напечатана в Церковно-общественном вестнике. Патриарх отвечал на нее*. В своей речи он отметил, что как избранник Собора он и будет действовать в согласии с Собором. Затем он благословлял народ. А мы в это время пели «Достойно» знаменного распева. Вышло все очень умилительно и торжественно.

Убит солдатами в Ставке Верховный главнокомандующий генерал Духонин*, при ужасных обстоятельствах, в присутствии главнокомандующего, назначенного большевистскими комиссарами, поручика Крыленко. Он был выдан на расправу солдатской и матросской толпы и расстрелян. Это – очень яркая страница в истории переживаемых нами дней.

23–24–25-е ноября. Четверг – суббота. Каждый день заседания Собора под моим председательством*. Окончен рассмотрением доклад о Высшем церковном управлении и начат новый доклад о круге дел, подлежащих ведению этих органов. Кроме того, в пятницу – утреннее и вечернее заседания были посвящены почти всецело украинскому вопросу, который угрожает серьезными последствиями для единства Русской Церкви. Речи были очень страстные и направлялись по двум течениям, противоположным. Представители Великороссии, хотя и не все, высказывались очень решительно против попытки малороссов обособиться политически – в смысле федерации, и церковно – в смысле автокефалии. Другие, преимущественно малороссы, стояли за самоопределение политическое и церковное Малороссии, но не в смысле полного отделения, а в союзе с великороссийскою Церковью. Основания для такого некоторого обособления – особенности национальные, бытовые, религиозные, социальные и т. д., – на что до сих пор-де не только не обращалось внимания со стороны великоруссов, но и преследовалось. После долгих споров решено послать делегацию в Клев от Собора, в лице митрополита Платона, священника-хохла Ботвиновского, товарища министра исповеданий Котляревского, князя Г. Н. Трубецкого и крестьянина Касьянова.

В Петрограде ночной бунт солдат и матросов, разгромивших Зимний Дворец и винные подвалы Дворца*, где находилось более миллиона бутылок всякого вина. Отвратительно читать картины этого русского пьянства.

Воскресенье. 26-е ноября. Слушал литургию в Крестовой церкви. Патриарх служил в Казанском соборе*. С трех до половины шестого совещание епископов* под моим председательством в помещении Митрополита-Патриарха. Обсуждался вопрос о перерыве соборной сессии. Большинством постановлено прервать сессию примерно с 15-го декабря по 15-е января. Некоторые высказывались за возобновление сессии в мае, так как епископам нужно побывать в своих епархиях. Но и Патриарх и некоторые преосвященные высказались против такого большого перерыва, так как за это время соборное настроение испарится, а затем: существенные вопросы не разрешены, например, об епархиальном управлении, а главное, что теперь, в годину такой великой смуты, нужно всем быть вместе, изыскивая способы для улучшения разрушенной церковной жизни, тем более что вскоре, 28-го ноября, откроется Учредительное собрание*.

Намечен состав Высшего церковного совета*, как органа церковного управления. Слушалось заявление уволенного на покой митрополита Макария* о предоставлении ему Московской митрополии, как уволенному насильно (?!). Отделом о Высшем церковном управлении дана справка, что решено не открывать митрополии, а архиепископию. До решения этого вопроса постановлено отложить этот вопрос.

Заслушан был доклад судной комиссии об архиепископе Алексии (Дородницыне). Постановлено иметь о нем суждение по явке его из Киева, для чего и послана телеграмма о прибытии его в Москву. При этом некоторые говорили, что преосвященный Алексий не прибудет, так как он чует, что здесь его не похвалят за интриги в Киеве. В шесть часов вечера отправился в Семинарию на лекцию С. Н. Булгакова: «Социализм и христианство». Судя по первой половине лекции, на которой я присутствовал, лекция очень интересная.

В девять вечера мы простились с митрополитом Киевским Владимиром, который уезжает в Киев по связи с украинскими сепаратистскими стремлениями.

По-видимому, он очень удручен. Он если не знает, так чувствует, что вопрос об оставлении им митрополичьей кафедры там уже решен*. Патриарх и мы очень тепло простились с ним и проводили его благословениями.

27-е – 28-е ноября. Понедельник – вторник. Два дня пленарное заседание Собора* под моим председательством. Продолжение обсуждения прежнего доклада. Слишком много говорят, и без толку, несмотря на то, что я останавливаю. Сердятся, но не очень, – чувствуют, что я прав.

В стране идет гражданская война. Все внимание и упование устремлены на Дон, откуда ожидается спасение России*. Против казачества, возглавленного Калединым* и неуловимым Корниловым, бежавшими из Быховской тюрьмы*, направлена большевистская карательная экспедиция, от результата которой и зависят, быть может, и судьбы нашей измученной и опозоренной родины. Достаточно привести сегодняшние телеграфные сведения: «Бой под Белгородом. Поздно ночью в Харькове получены сведения, что под Белгородом завязался бой между местными войсками и ударными (корниловскими) эшелонами. Исход боя пока неизвестен». «Сражение началось рано утром. Большевистские полки, в которые входили прибывшие из Петрограда с броневиком матросы, красногвардейцы и пехотинцы, при поддержке Харьковских войск вступили в бой с эшелонами ударных батальонов. Сражение носило крайне ожесточенный характер. Продолжалось весь день и всю ночь. Число раненых и убитых громадно. Исход боя неизвестен». Не Божие ли это наказание? Не ослепил ли Господь наши очи, вследствие чего мы в темноте идем друг на друга, вместо того чтобы исполнять свой долг в борьбе с врагом. Нет! Мы предпочитаем бежать от него и взаимно убивать друг друга.

Сегодня должно было открыться Учредительное собрание, на которое возлагается столько упований. Большевики стараются сорвать его. По всей вероятности, открытие его будет отложено.

Среда. 29-е ноября. Пленарное заседание Собора* под моим председательством. Первую половину его почтил своим присутствием Святейший Патриарх Тихон. Прибыл он ровно в десять часов, и членов Собора вначале было мало. По этому поводу, ввиду вообще запаздываний соборян, я высказал слово укоризны, которое принято было как должное, что они и выразили одобрением: «правильно».

Настоящий день памятен для меня, так как на сегодняшнем заседании оглашено о возведении меня в сан митрополита, по представлению Собора. Насколько раньше я уже слышал, в виде каких-то неопределенных слухов, что соборяне подали или подают заявление в Собор о возведении меня и архиепископа Антония, как кандидатов на патриарший Престол, в сан митрополита. Оказалось, что это правда. Подано было заявление за подписью около сотни соборян Патриарху Тихону, который решил провести этот вопрос через Синод, как способ пока более удобный и целесообразный.

Вчера было заседание Синода, на котором мы и возведены в сан митрополита. Кроме того, сам Синод избрал еще трех митрополитов: Иакова Казанского, Агафангела Ярославского и Сергия Владимирского. Последние два состоят членами Синода. Таким образом зараз народилось пять белых клобуков. Но мне отрадно, что я получил это звание от Священного Собора, как знак его внимания к моим посильным трудам. Должен сказать, что я действительно всего себя предал Собору и в качестве председательствующего ношу на себе все тяготы. Для личных дел у меня положительно нет времени. Ежедневно по два заседания – с утра до позднего вечера: с десяти до двух и с пяти до девяти, не считая времени на путешествие туда и обратно, что совершаю преимущественно пешком. Я не пропустил ни одного заседания со времени открытия Собора – ни Пленарного, ни отделов, ни Соборного совета. Я ни разу не брал отпуска. Пишу это не для самовосхваления. А во имя правды и на память самому себе.

Когда секретарь в присутствии Патриарха объявил постановление Синода по поводу заявления Собора, то весь Собор троекратно по три воспел: άξιος. После этого Патриарх приветствовал, а я ответил краткою речью*, в которой между прочим высказал, что радует меня не титул, ибо я хорошо знаю слова Григория Богослова, который говорил, что епископам нужно отличаться не титулами, а – добродетелями; что радует меня не перемена цвета головного убора, а радует любовь и внимание соборян, целующих если не дела мои, то намерения; что внимание их есть – честь для меня или, что то же, доброе имя, забота о котором составляет долг всякого человека. В подтверждение этого привел слова Сирина о добром имени, Христа и апостола Павла, который говорил, что лучше смерть, чем кто испразднит его похвалу, и также – «честию друг друга творяще»*. В ответ на это воспели многолетие. Кстати сказать, по поводу моей речи о чести были у меня маленькие пререкания с моим собратом – новым митрополитом Антонием, который говорил, что понятие чести есть языческое понятие, что-де это только в семинарских учебниках честь рассматривается как доброе имя. Но на это я посмотрел только как на одну из частых, к сожалению, аберраций в воззрениях Преосвященного.

Полученный мною Указ Синода гласит следующее: «Св[ятейший] Правит [ельствующий] Синод Российской Православной Церкви слушали: предложенное Святейшим Патриархом Московским и всея России Тихоном заявление членов Священного Собора Православной Российской Церкви о возведении в сан митрополита товарищей председателя Священного Собора – Вашего Преосвященства и Преосвященного Харьковского Антония, бывших в числе кандидатов на Патриарший Престол. Приказали: Выслушав о значении заявления, Св. Синод, во внимание к высокополезному для Православной Церкви святительскому служению Вашего Преосвященства, определяет: возвести Ваше Преосвященство в сан митрополита с предоставлением Вам права ношения белого клобука и митры с крестом, о чем Ваше преосвященство уведомить указом. Ноября 29 дня № 9914».

Слава и благодарение Богу за милости Его к моему недостоинству.

После заседания приветствовали меня соборяне – преосвященные, клирики и миряне.

Четверг – пятница. 30-е ноября – 1-е декабря. В оба дня пленарное заседание Собора*. Наконец окончилось обсуждение доклада о правах Патриарха. В сущности, приняты положения Отдела. А между тем – сколько было речей, большею частью бесплодных. Да! Мы находимся еще в периоде говорения, а не делания. А что делается теперь по всей стране!? Учредительное собрание, на которое возложено столько упований, еще не открыто. А между тем членов его, по преимуществу кадетов, объявленных большевиками в качестве врагов русского народа, арестуют*. На юге идут бои между своими. Повсюду разбои, грабежи, убийства. В эти сумрачные и жестокие дни неотвязчиво пытает нас все одна и та же мысль. Погибла Россия или, быть может, ей еще не заказаны пути к спасению? Что такое мы? Неужели мы только навоз, годный для удобрения? Эта загадка невыносимо мучительна. Вместо трезвого творчества, вместо верных ударов по старому, обветшавшему ярму мы присутствуем при разгуле диких страстей, при не знающем пощады всеобщем погроме. Разиновщина и пугачевщина бледнеет пред событиями 1917 года, охватившими не один угол Империи, а всю Россию. С детства врезавшиеся нам в память главы «Капитанской дочки» теперь неотступно пытают нас своими жуткими образами. Пугачевские казни в Белогорской крепости седьмой главы пушкинской повести стали общерусским «бытовым явлением». Ежедневно читая о расправах над офицерами и генералами, разве не чудится нам исступленный крик жены русского офицера: «Не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!» Боже мой! Что же такое Россия? Где же тот великодержавный народ, который создал свою национальную культуру, внесшую в общечеловеческую сокровищницу творчества свой ценный вклад? Ведь он топчет свои национальные сокровища, мы с ужасом сторонимся его исступленного взора. Неужели этот взрыв диких страстей не схлынет? Неужели он не поймет окружающего его ужаса? Неужели не наступит час отрезвления? Да! Может быть и наступит, но будет уже поздно. Тело единой России будет добито раньше, чем пробьет этот час пробуждения. Победа Германии несет русскому народу великие бедствия… Одна должна быть молитва: “Господи, спаси нас, погибаем!”».

Сегодня, в пятницу, с пяти до восьми вечера происходило соединенное заседание Синода и Соборного совета под моим председательством по вопросу о так называемых в бюджете титулах, по которым происходят ассигнования из государственного казначейства в связи с соборными реформами в деле церковного управления. Таким титулом для духовного ведомства до сих пор был «Святейший Синод», а теперь, по принятой Собором реформе, вместо этого дела – «Священный Синод, Высший Церковный Совет, Патриарх», в новом составе. Не придерется ли, так сказать, Правительство, – хотя его теперь и не существует», – к этому и не лишит ли духовное Ведомство ассигновавшейся до сих пор суммы в тридцать миллионов. Вопрос вращался около правового значения наших реформ. В результате пришли к заключению, что ввиду того, что у нас теперь нет правительства, отложить вопрос о выборе в новый состав Синода и Церковного Совета до будущей сессии, когда так или иначе выяснится наше политическое состояние.

Сегодня я перебрался наверх, в митрополичьи покои, в помещение, занимавшееся до сих пор митрополитом Киевским Владимиром, который недавно отбыл в Киев. До сих пор, с памятного 27-го октября, я жил внизу, в миниатюрной келлии. Теперь предоставлено мне пользоваться всем митрополичьим помещением. Рядом со мною помещение Патриарха. Теперь я часто вижусь с ним в бытовой, домашней обстановке. Удивительно прост, добр, обходителен, благодушен. Но как будто этих качеств для Патриарха, как возглавляющего Русскую Церковь, мало. Нужны бы еще и другие качества… Может быть, они и есть, но пока еще не проявились.

Суббота. 2-е декабря. Пленарное заседание Собора под моим председательством. Начался обсуждением доклад Отдела об Епархиальном управлении. Это – весьма существенный вопрос, и по своей многосложности и разнообразию взглядов будет вызывать горячие прения и обсуждение его долго затянется. До праздников не окончим. Первую половину заседания присутствовал Патриарх. В перерыве были заседания Соборного совета по очень существенному вопросу «о жаловании преподавателям духовно-учебных заведений», так как ассигнований за ноябрь и декабрь нет. Что делать? Преподаватели взывают и вопиют. Предлагали для временного уложения этого кризиса разные меры: депонирование (заложение) капитала Учебного комитета, депонирование епархиальных средств и т. д.

Решено передать этот вопрос в Хозяйственный отдел. Вообще, страшно и подумать, что будет с нашими преподавателями, и вообще с нашими духовными учреждениями, при прекращении воспособлений государственных. Сегодня в газетах сообщено сенсационное следующее известие о побеге Николая IP: «В Смольном (где заседает Правительство комиссаров) получено известие о бегстве Николая из Тобольска. Военно-революционный комитет обратился к Николаевской железной дороге с требованием о немедленном снаряжении шестнадцати вагонов для отправки 500 матросов в Челябинск. Военно-революционный комитет принял все меры к тому, чтобы поезд не задерживался в пути. “Вопрел”[189]189
  Так в тексте. Аббревиатура неизвестна.


[Закрыть] распорядился о немедленном выполнении требований военно-революционного комитета». – Спрашивается: что это?

Не провокация ли? Высказывается опасение, как бы с Царем чего-либо не случилось, если уже не случилось. И это сообщение делается, так сказать, для отвода глаз. Вскоре узнаем…

Воскресенье. 3-е декабря. День провел так. Встал в семь часов. С восьми до половины десятого слушал обедню в Крестовой церкви; в половине одиннадцатого отправился пешком в семинарскую церковь, где служил литургию для соборян, в большинстве своем обитающих в семинарском общежитии, Патриарх, в сослужении четырех преосвященных и многих соборян-иереев. Прибыл во время чтения Апостола, впервые в белом клобуке. Масса молящихся. Вместо причастна говорил поучение преосвященный Тихон Уральский. За молебном св. Николаю я управлял общенародным пением, каковое выходило грандиозным. Меня всегда поражало в Москве отсутствие общего пения. И никто из святителей об этом и не думает. Пишем указы о пользе и значении общенародного пения, а сами не исполняем, – без певчих не можем обойтись. Меня возмутило, что за литургией не пелись общенародно хотя бы такие известные песнопения как Символ веры и Молитва Господня, а пелись хором, и притом не в обычной простой мелодии, а в какой-то пошлой, сентиментальной. Я и высказал это Патриарху и предложил свои услуги поуправлять общим пением во время молебна, – на что Святейший и согласился. И нужно было слышать, с каким подъемом пела и молилась эта многочисленная масса, управляемая мною, в белом клобуке. И сколько благодарностей я за это получил от соборян и от народа.

В час мы, все преосвященные с Патриархом во главе, пили чай в архиерейской столовой, каковою является «учительская» комната. В половине второго мы все отправились в семинарскую столовую, где от Патриарха предложена трапеза для всех соборян и служащих на 400 человек. Трапеза не обильная количеством, так как теперь трудно достать провизию, но очень достаточная и сытная: кулебяка, рассольник или солянка и жаркое. В конце трапезы я от имени соборян в краткой речи выразил благодарность Его Святейшеству за его любовь к соборянам, выразившуюся в общении хлеба и соли. В речи своей я исходил из ныне читаемого Евангелия о званных на вечерю, применивши эту притчу к предложенной Патриархом вечери. А затем я выразил ту мысль, что общение в трапезах – в Слове Божием и в понятиях русского народа является выражением внимания и любви. На такую любовь Патриарха к нам, заметил я, несомненно и мы ответствуем такою же любовию и благодарностию. После этого пропето было многолетие Патриарху, который с своей стороны поблагодарил всех званных на вечерю и извинился за скудость ее по обстоятельствам нашего времени. Трапеза закончилась в двадцать минут третьего. Патриарх отправился в квартиру Ректора, чтобы затем прибыть на назначенное в три часа «открытое учебное собрание» в ознаменование совершившегося пятидесятилетия со дня кончины Московского Митрополита Филарета († 19 ноября 1867 г.), устроенное основанным им Обществом любителей духовного просвещения*. А я отправился с митрополитом Вениамином в его помещение, здесь же в Семинарии. Едва мы успели выпить по стакану чаю, как отправились в три часа в Семинарский зал на Собрание. В четверть четвертого прибыл Его Святейшество. Народу набралось достаточно. И вот началось это ученое собрание, длившееся до семи часов вечера. Предварительно произнес краткую речь Патриарх, посвященную памяти величайшего из своих предшественников. Между прочим, он выразил мысль, уже неоднократно высказывавшуюся им, что как бы нужен был теперь, во дни восстановления Патриаршества, Филарет, который поистине был бы Патриархом. Речь, по обыкновению, была проста и дышала искренностию, и вполне была уместна. Затем следовало исполнение следующей программы: 1) Речь Председателя Общества протоиерея Н. И. Боголюбского*; 2) Краткие сообщения представителей разных Московских учебных и благотворительных учреждений о том, что сделано для них почившим Святителем; 3) Речь профессора Московской духовной академии Μ. М. Тареева «Митрополит Филарет, как богослов»*; 4) Речь доцента той же Академии В. П. Виноградова: «Митрополит Филарет, как проповедник»*. Вот сколько духовной пищи предложено; но она оказалась слишком обильною, и если бы предлагалась по частям, может быть была бы удобоваримою, но в данное время, после длинной службы, после вещественной трапезы, да отчасти и по качеству, она оказалась такою тяжелою, что многие из собравшихся не выдержали и ушли. Ушел и я, в половине седьмого вечера, хотя было несколько и неудобно оставлять одного Патриарха за столом; но, прежде всего, я ушел с его благословения, а затем мне нужно было спешить на более интересное собрание в Соборной палате, на чтение об иконописи В. М. Васнецова*. Я ушел во время доклада последнего оратора – Виноградова. По моему мнению, да и по мнению многих других, подобные длительные собрания являются издевательством над терпением слушателей, особенно тех, которые по обязанности должны [быть] слушателями, отсутствием меры и воспитанности со стороны устроителей и участников. Они не понимают приличия, хотя бы, например, по отношению к Патриарху, который делает им честь своим присутствием, а они злоупотребляют его любезностию, не обращая внимания, что он с раннего утра на ногах. Я сказал Патриарху, что подобных глумлений и мучений ораторов у меня не бывает, так как я каждому оратору назначаю срок, и собрания у меня длятся в общем не более двух часов. Ораторам назначается определенный срок – 30–40 минут; время достаточное, чтобы возбудить интерес к предмету или – надоесть. Сам Председатель сказал еще довольно интересную речь, в течение двадцати пяти минут. Затем пошли «краткие сообщения», на самом деле каждое не менее получаса, и только Ректор Вифанской семинарии* произнес в течение десяти минут. Да притом дикция у большинства плохая, чтение по тетрадке. Ректор Семинарии Московской архимандрит Сергий* произнес неприличную и по тону, и по содержанию речь, с развязанностью фельетониста и пошлого либерала. Восхваляя Филарета, он «не мог не остановиться на некоторых темных чертах личности его, – но, конечно, не с целью запятнания его (?), а во имя исторической правды. Я же лично преклоняюсь пред ним», и в таком роде пошлости. Он обвинил его в сухости, черствости, что он обращал внимание только на внешнюю дисциплину, что он не давал евангелие священникам и народу, а только требник (?!) и прочие безумные глаголы. Его речь произвела такое впечатление, как если бы кого-нибудь пригласили в порядочное общество, и он тут нагадил бы… Профессор Тареев прескучную прочитал лекцию в течение часа. И я не понимаю, как подобные ораторы не видят или не чувствуют, что нет никакой связи между лектором и публикою, что иные зевают, иные посмеиваются, иные выражают негодование на лице и жестами, а иные просто уходят. К сожалению, это – обычная профессорская манера, выработанная отсутствием у большинства профессоров слушателей. Я вышел возмущенный от тона собрания, – да и не я один; и отправился с митрополитом Вениамином, архиепископами Кириллом и Евлогием в Соборную палату, где уже читал соборянам об иконописи гениальный художник В. М. Васнецов. Вот тут-то я отдохнул душею. Проникновенно и любовно излагал он историю иконографии, о цветущем самобытном состоянии ее в XV–XVI вв., о расцвете ее в Новгороде, об упадке с XVII века, о настоящем состоянии и т. д. Все это близко и дорого мне. А главное, любовь его к предмету, его безыскусственное вдохновение передавались всем слушателям, слушавшим его с затаенным дыханием. К сожалению, не мог я просидеть там до конца. Патриарх просил прибыть к восьми часам, где будут «пении дружественные» Преосвященных, званных на малую вечерю. Такими оказались: архиепископ Рязанский Иоанн, бывший Рижский, Константин, архиепископ Могилевский, Нафанаил Архангельский, Евсевий Псковский, Михаил Гродненский и, конечно, свои – я, Агафангел и Анастасий. Трапеза была даже с маленьким утешеньицем, так редким в настоящее время, – рюмочкою мадеры и бокалом шампанского. Патриарх очень внимательный и угостительный хозяин. Простота его в обращении поразительна. Кроме того, у него очень богатая память, не историческая, а скорее я назвал бы ее – бытовая. Он помнит очень многих лиц, преимущественно архиереев с их бытовыми особенностями и чертами характера. Поэтому беседа его очень интересна. В этом отношении он очень напоминает покойного митрополита Флавиана*, который, кстати сказать, очень любил в свое время нынешнего Патриарха, равно как и последний всегда относился и теперь благоговейно хранит его священную память.

Понедельник. 4-е декабря. Пленарное заседание Собора* под моим председательством в присутствии Патриарха. Предмет обсуждения – продолжение доклада о Епархиальном управлении. Продолжительные, еще не оконченные суждения вызвала статья (14-я) об управлении епархиями архиерея «при соборном участии клира и мирян». Тут некоторыми пресвитерами-пресвитерианцами было высказано много лжи против епископского управления, как бюрократического, иногда и деспотического. Иные речи были желчные, злобные, а главное – личного характера. Им возражал с надлежащею обстоятельностию архиепископ Тамбовский Кирилл. Во время речей иногда чувствовалось, как повышается настроение в ту или иную сторону. Приходилось сдерживать увлекающихся ораторов, безразлично – мирских или духовных, даже епископов, которые хотя и говорят хорошие вещи, но иногда не к месту. Конечно, таким объективизмом могут возбуждаться неудовольствия. Но что делать? Я – не манекен. Председатель и поставлен для того, чтобы руководить заседанием. После заседания в помещении Патриарха предложена была пятью новыми митрополитами трапеза для всех преосвященных, пребывающих в Москве. Приглашены кроме того были еще из белого духовенства – четыре члена Синода – протопресвитер Любимов, протоиереи – А. В. Смирнов, А. П. Рождественский и Филоненко, а также – протопресвитер военного духовенства Г. И. Шавельский и протоиерей П. И. Соколов. Всех было семьдесят.

Трапеза прошла очень сердечно. Было несколько речей. Говорил и я. Я развил мысль о силе братской любви и единения епископов, объединенных Патриархом. После трапезы, с четырех до шести было совещание епископов*. В числе главных вопросов были вопросы о тяжком положении Церкви, духовно-учебных заведений, на которые уже в течение двух месяцев не отпускаются казенные кредиты, и преподаватели бунтуют. Обсуждался также вопрос – о выборах в Священный [Синод] и Церковный Совет, ввиду того что Соборным Советом отложены они на время после праздников по «бюджетным соображениям».

Постановлено произвести выборы теперь же, и выбранные вступят в исполнение своих обязанностей, когда будет признано это необходимым, а до того времени должен оставаться прежний Синод. Факультативность выборов признана необходимою ввиду всякого рода катастрофических возможностей в государственной и церковной жизни, невозможности собраться после праздников, чтобы таким образом не оставить Патриарха одного.

Затем с шести до половины восьмого состоялось соединенное заседание Соборного Совета и Синода с некоторыми приглашенными юристами опять по выборному вопросу. Несколько раньше, дня четыре назад, уже было такое соединенное заседание, на котором постановлено отложить выборы. А теперь, ввиду заявления группы соборян о необходимости их, решено было опять собраться и обсудить его. Теперь постановлено было согласиться с постановлением епископского совещания.

С половины восьмого до половины десятого было уже одно заседание Соборного совета. Вот как прошел день! Голова отупелая, во всем чувствуется расслабление и какая-то апатия. Патриарх и говорит: «а “товарищи” требуют восьмичасовой работы. Посмотрели бы они, как это требование исполняется нами».

Разве можно после этого заниматься чем-либо личным «для себя», например, что-нибудь прочитать. Тут даже газеты не можем прочитать. Я еще удивляюсь, как я пишу и эти строки. Правда, это отражается на стилистике и полноте сообщаемого. Но все-таки стараюсь записать хотя что-либо, ибо знаю, что ничего подобного впредь не придется переживать. А память слабеет. Помянуть древняя и поучиться, – несомненно полезно и назидательно…

Как и следовало ожидать, сообщение о бегстве Николая II из Тобольска оказалось ложным. В основе его якобы заключается «шутка». Караул-де, охранявший до сих пор бывшего Царя, был заменен прибывшими из Петрограда матросами, чем караул остался недоволен, видя в сем недоверие со стороны Совета народных комиссаров*. При смене некоторые солдаты в шутку сказали матросам, что охранять все равно некого, так как Николай бежал. Эта шутка быстро распространилась по городу, где ей придали серьезное значение. Переданная по телеграфу в одну из сибирских газет, эта шутка затем дошла до Воронежа, откуда была передана в Петроград.

Так передается в газетах. Но почему такая шутка так распространилась? Думаю, что тут было дело более серьезное, которое стараются обратить в шутку. Могут повториться времена самозванщины и соединенных с нею бедствий и тягостей…

Вторник. 5-е декабря. Пленарное заседание Собора* под моим председательством. Мною поставлен был вопрос о выборах членов Священного Синода и Церковного Совета. Обсуждался он в связи с напечатанными известиями о том, что Советом народных комиссаров готовится декрет об отделении Церкви от государства*. В силу этого декрета не только церковное имущество подлежит конфискации, не только Церковь объявляется частным учреждением, но и содержится прямая угроза личной собственности высших и низших представителей духовенства. Так, митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты и священники должны представить в распоряжение большевистской власти все находящиеся у них золото, серебро и драгоценные украшения из митр, клобуков, посохов, крестов и панагий. Декретом рекомендуется духовенству снять рясы и появляться публично только в штатском платье. Церковные капиталы и причтовые суммы подлежат также экспроприации.

По этому поводу происходил оживленный обмен мнениями, в результате которых решено поручить особо избранной Комиссии составить текст призыва к православному населению о защите попранных прав Церкви. Наличность приведенных выше угроз большевистского правительства вынуждает Церковный Собор немедленно приступить к организации высшей церковной власти, облеченной доверием представительного собрания верующих. Принцип выборности необходим главным образом с тою целью, чтобы придать наибольшую авторитетность высшим органам церковного управления, на которое отныне возлагается важная и ответственная миссия борьбы с новою властью, решительно порывающей с исконными верованиями большинства русского народа. Выборы назначены на 7-е декабря.