Текст книги "Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918"

Вечером с пяти до девяти было заседание моего Правового отдела.

Пятница. 29-е сентября. Был на заседании Отдела о высшем церковном управлении. Мои опасения насчет тактики епископа Митрофана начинают сбываться. Меньшинством внесен протест против предполагаемого обсуждения вопроса о патриаршестве по частям. Оно настаивает, чтобы обсуждение вопроса о высшем церковном управлении шло в обратном порядке и не с патриаршества, переходя к соборности и к Синоду, а обратно, так чтобы патриаршество или другая высшая церковная форма управления базировались на предшествующих ступенях. В обсуждении этого вопроса принимали участие архиепископ Антоний, который, надо отдать справедливость, только запутал вопрос, обострил суждение, и поднялась страшная кутерьма. Председатель запутался, нервничает; противники пользуются этим. Самые ярые приверженцы патриаршества – светские люди – в кулуарах возмущаются Председателем. Оппозиция угрожает, что если вопрос в таком виде перейдет в пленарное заседание, то произойдет «скандал». Тягостное впечатление!

[30-е сентября]. Суббота. Пленарное заседание Собора. Продолжалось и окончилось обсуждение доклада о церковных школах. Приняты следующие постановления. Все церковно-приходские школы и школы грамоты передаются в ведение приходских советов. Епархиальные училищные советы и их отделения должны быть преобразованы на новых началах. Преподавание общеобразовательных предметов в тех школах, которые будут получать пособие от казны, должно стоять на одинаковом уровне с министерскими школами. Поскольку приходские школы будут входить в состав школьной сети, контроль в них должен осуществляться на общих основаниях. Духовенству и мирянам должно быть разъяснено, что Православная Церковь совершенно не может выполнять свою миссию без школы. Если все-таки будет осуществлена передача церковных школ министерству народного просвещения, то Церковь будет вновь строить свои школы. Поэтому существующие ныне здания церковных школ, составляющие собственность приходов, братств, церквей и попечительств, должны быть лишь временно уступлены в пользование министерства, на арендных условиях и на срок не более года.

Затем по заявлению пятидесяти двух членов Собора обсуждался вопрос об участии духовенства в выборах в Учредительное собрание и о роли Собора в предвыборной кампании*. Соборный совет дал заключение по этому вопросу в отрицательном смысле, считая, что в программу Собора не входит занятие политикою. Тем не менее нашлись сторонники активного участия духовенства в избирательной кампании. По мнению А. В. Васильева, члена Собора, население пойдет на выборы с завязанными глазами, и обязанность Собора снять эту повязку с глаз народа. Духовенство должно само голосовать и агитировать за тот список, который будет одобрен Епархиальным советом или епархиальной властью. Профессор Н. Д. Кузнецов высказывается за необходимость соборного представительства в предпарламенте*. Профессор Кудрявцев считает, что нет такой области, в которой Собор не был бы полномочен действовать. В вопросе о выборах Собор должен напомнить православному духовенству о его гражданском долге и объяснить, что достойны быть выбранными в первое Учредительное собрание только люди, для которых религия, Церковь и христианство – великие сокровища. Такого же мнения держался С. Н. Булгаков, который стоит против всякой агитации, а тем более от Собора. Определеннее всех против участия духовенства в политике был Титлинов, так как это – путь опасный. 102-я статья закона о выборах в Учредительное собрание категорически воспрещает духовенству предвыборную агитацию с церковной кафедры, оставляя представителям Церкви возможность участия в агитации в качестве граждан. Поэтому представители духовенства могут выступать на выборах только как граждане; в качестве же членов Собора они не получили от своих избирателей надлежащих полномочий на политические выступления. С другой стороны, Титлинов считает, что признак религиозности далеко не исчерпывает необходимых для члена Учредительного собрания духовных и умственных качеств. Здесь предлагают обратиться с особым посланием к народу, но для этого членам Собора нужно предварительно выработать программу христианской политики. Этого Собор не сможет сделать. Прочитано было С. Н. Булгаковым составленное им еще раньше, по поручению Собора, послание по вопросу об Учредительном собрании*, с призывом осуществлять свои избирательные права и подавать голоса за кандидатов, преданных началам церковности и государственности в том смысле, как эту государственность понимает Церковный Собор. Послание одобрено Собором и будет напечатано и распространено в сотнях тысяч экземпляров.

Сегодня же в четыре часа тридцать пять минут вечера я выехал к «Троице»* на академический праздник*. Ехал я с митрополитом Московским Тихоном в предоставленном ему салон-вагоне. Тут же и туда же ехали епископ Орловский Серафим (Остроумов – мой ученик по Академии), протопресвитер Любимов и протоиерей П. И. Соколов. Удобство путешествия, издревле знакомый путь, прекрасная осенняя погода, причудливое расцвечивание опадающих листьев, – все это способствовало доброму настроению, которое так редко теперь бывает ввиду тяжких переживаний. Тут прочитали в газетах о взятии немцами островов Эзеля и Даго и о десанте в Лифляндии, значит – об угрозе Петрограду, Пскову, Новгороду. Омрачилось настроение… Прибыли в Посад с опозданием в семь часов. Едва-едва успел на литию, и то потому, что непосредственно направился в храм, где просительная ектения шла уже к концу. Тотчас же облачился и вышел с многочисленным сонмом сослужащих. Храм битком набит молящимися. Сильная жара. С душевным утешением выходил затем с Преосвященным Серафимом на величание и помазывал елеем до конца. Все-все пришло мне на память. Семь лучших лет своей жизни провел я здесь*. Все тяжелое забылось, и осталось одно только хорошее, незабвенное. Богослужение обставлено прекрасно. Монашествующая – профессорская и студенческая братия создали особенный уют и чин. Прекрасно спели подобны. Студенты воодушевленно поют, пусть и не всегда художественно. Но слышна юношеская мощь и видна осмысленность в пении и чтении. Окончилась всенощная в десять вечера, и затем в ректорских чертогах предложена была закуска и чай. Присутствовали некоторые профессора, инспектор Академии архимандрит Иларион и недавно только что избранный ректор профессор А. П. Орлов*, еще светский. Он – мой ученик. Прекрасный был студент, затем и хороший профессор. На следующей неделе он будет возведен в подобающие священные степени. Избрание ректора-бельца – первые плоды академической автономии. Не могу что-либо глаголать вопреки выбора: Орлов достойный избранник. Но в ректорских чертогах* жить он не будет, так как он семейный человек. Значит, здесь будет гостем. Не понимаю, почему не избрали инспектора Академии архимандрита Илариона. По-моему, он был бы не менее достойным избранником. Но, видно, не хотели монаха. «Все еще находятся под живым впечатлением монашеского гнета епископа Феодора» – так себя оправдывают автономисты… В сердечной, задушевной беседе посидели мы до двенадцати часов, а затем распростились. Я ночевал в «своем» кабинете, который мною был перестроен, перекрашен, снабжен книжными шкафами. Рядом со мной в бывшей «моей» спальне помещался Преосвященный Серафим. Помолившись Богу, я долго не мог уснуть. Вся жизнь академическая предстала как на ладони. Все-все здесь для меня дорого и незабвенно. Какое для меня счастье, что я был ректором Московской Академии, недостойным преемником такого великого человека, каким был Горский*. Несколько раз при свете лампадки ходил по комнатам, всматриваясь через окна в ночную тьму, в сторону Лавры. Заснул в три часа и встал в семь.

1-е октября. Воскресенье. Сергиев Посад. В восемь часов утра я с преосвященным Серафимом молились у раки Преподобного*, а затем до девяти часов ходили по академическому саду, а также – поклонились усопшим профессорам Академии. К имевшимся при мне могилам – Горского, Смирнова*, – много прибавилось: Д. Ф. Голубинского*, Е. Е. Голубинского*, Лучинина*, С. И. Смирнова*, А. П. Шостьина*, А. А. Спасского* и М. Д. Муретова*. Царствие Небесное и вечный покой добрым моим сослуживцам. Литургию служили* втроем: митрополит Тихон, я и епископ Серафим с многочисленным сонмом сослужащих иереев и диаконов. Молящихся полон храм; почти все студенты на клиросах. Теперь духовных в Академии около двухсот, благодаря тому, что разрешено поступать без экзамена. Но количество студентов-духовных идет в ущерб науке.

После молебна все отправились в студенческую столовую и поздравили студентов с праздником. Затем в ректорской квартире чаевничали и беседовали с профессорами и гостями. В половине второго начался акт. Актовую речь читал профессор Академии и университета Μ. М. Богословский*. Речь была юбилейного характера – о Славяно-греко-латинской академии* как родоначальнице нынешней Академии. Выходит поэтому, что Московская Академия основана не в 1814 году, а в 1685 году. Речь была интересна и содержательна. Затем было прочитано извлечение из отчета*. Акт закончился в начале четвертого; а затем была трапеза с семьями профессоров. По обыкновению были речи*. Произнес и я речь о всегдашней моей связи с Академиею. Встали мы от стола в начале шестого. И еще долго продолжалась бы трапеза, если бы не обратная поездка в Москву на поезде в шесть часов вечера. Нигде не был, так как почти все время то за молитвою, то за другими праздничными занятиями. Только и удалось мне внизу лестницы митрополичьих покоев повидаться несколько минут с преосвященным Никоном*, который, по его словам, умирает и не может даже подняться вверх по лестнице. И действительно, лицо его отекшее, и он производит болезненное впечатление. Впрочем, он давно уже умирает, но в борьбе со смертию выходит победителем. Может быть, и теперь будет то же. Дай Бог!

В шесть вечера выехали в том же вагоне и в той же компании и в восемь возвратились. Поездку совершил с большим душевным утешением. Но это утешение парализуется новым несчастьем на войне. Немцы начали свои операции в Балтийском море и сразу одержали крупный успех, заняв острова Эзель и Даго. Все это готовит печальную участь Финскому заливу, Петрограду, Новгороду и т. д. Пропали мы, благодаря тем узкопартийным доктринерам, которые уже более полугола, имея в руках власть, производят нелепые опыты над государством и народом. Позже они и дадут ответ перед нелицеприятным судом истории. Но нам – современникам – от этого не легче…

Понедельник. 2-е октября. Утром с десяти до двух был на заседании своего Правового отдела. Сегодня мы вчерне окончили рассмотрение представленного Предсоборным советом проекта. Предстоит еще второе чтение и обсуждение декларации. Вечером с пяти до половины десятого было пленарное заседание по вопросу об издательстве и о печатном соборном осведомительном органе*. Собрание это закончилось скандалом по адресу профессора Титлинова, как редактора «Церковно-общественного вестника». История захвата его бывшим обером Львовым и незаконная передача его Академии известна, – о чем я в свое время писал. Протест прежнего состава Синода против этого[167]167
  К данному листу приложен протест Святейшего Синода. См.: Приложение 1. Док. 1–3. Наст. изд. С. 201–204.


[Закрыть] и был ближайшею причиною нашего разгона. Об этой истории я и поведал ныне Собору[168]168
  Речь архиепископа Арсения см.: Приложение 2. Док. 1. Наст. изд. С. 240–241.


[Закрыть]. Я не имел в виду говорить. Но меня предупредили архиепископ Сергий и митрополит Тихон, которые несколько, говоря по-светски, попикировались. Преосвященный Сергий доложил, что митрополит Тихон отказался от своего протеста на Синодском протоколе, а митрополит Тихон отрицал. Тогда я и вынужден был выступить и изложить беспристрастно историю этого позорнейшего дела, как памятника грубого насилия над Синодом последнего обер-прокурора. Выслушана была моя речь с большим вниманием и подогрела настроение, и раньше враждебное к титлиновской редакции. Да, – забыл сказать, – что, излагая историю узурпирования «Церковно-общественного вестника», я заявил о поданном после – составом прежнего Синода – протесте. И предложил составу нынешнего Синода вопрос: каковы же результаты нашего протеста.

После наших кратких речей стали говорить многие члены Собора, и все против вредного направления этого «синодального» органа, руководимого профессором Титлиновым – членом Собора. А тут еще Титлинов тенденциозно освещал деятельность Собора и недавно напечатал в «Русском Слове» статью о патриаршестве в том смысле, что приверженцы патриаршества – это контрреволюционеры, т. е. в сущности написан донос. С этой стороны – как доносчика и дрянца – и обрисовал его один из членов Собора Бич-Лубенский. По личному вопросу – ввиду этого – выступил Титлинов. Когда он начал, что за подобные речи или отвечают физическим насилием, или… то поднялся страшный шум всего Собора, с криком – «долой, вон, провокатор», так что для прекращения этого скандала* запели молитву* и собрание окончилось. Собор в это время напоминал настоящий митинг. Все были в возбужденном состоянии. Домой я поехал на «конке» с митрополитом Макарием. Меня удивило спокойствие его. «Что же? – отвечал он на мое смущение. Ведь были и разбойничьи Соборы!» За ужином преосвященные Сергий и Платон высказали мне неудовольствие за мое выступление, якобы я дискредитировал настоящий состав Синода. Я отрицал свою вину в этом отношении.

Вторник, 3-е октября. С пяти до девяти заседание Соборного совета в Епархиальном доме. Обсуждался вчерашний скандал. Поступлено заявление об удалении с Собора профессора Титлинова. Много рассуждали об этом. Решили сдать на заключение Отдела личного состава. Но ввиду возбуждения по поводу этого инцидента в связи с ожидающимися некоторыми выступлениями решено перенести заседание с завтрашнего дня на субботний, в предположении, что к этому времени страсти несколько улягутся. Вместе с тем члены Совета, они же и члены Синода – митрополит Платон и протопресвитер Любимов доложили, что они обсуждали вчерашний инцидент в Синоде, усматривая в речах некоторых ораторов, в том числе и в моей, оскорбление Синода, и что по этому поводу выступит от имени Синода протопресвитер Любимов. Обмен суждениями по этому поводу принял довольно обостренный характер, так как я указывал на неканоничность нынешнего состава Синода, созванного самодуром Львовым, и что настоящий состав Синода никак не выразил своего отношения к прежнему Синоду, насильственно разогнанному. Думаю, что этим дело еще не кончится. По всей вероятности, я предложу этот вопрос на обсуждение епископов.

Среда. 4-е октября. Сегодня в три часа дня, накануне праздника святителей Московских, я с крестным ходом переносил находящуюся ныне в моей келлии икону святителя Алексия в Успенский собор, а затем принимал участие в молебне, совершенном митрополитом Тихоном, а также епископом Тульским Иувеналием. Между прочим, памятным для меня этот день является теперь еще и потому, что при выходе из Собора в давке подходивших под благословение у меня вытащили из кармана подрясника портмоне с 625 рублями. По нынешним временам – это небольшая сумма, ввиду дешевизны денег. Но теперь я остался положительно без копейки. Это, кажется, первая потеря в моей жизни. До сих пор я ничего не терял, что ставил себе в большую заслугу, и удивлялся, как это можно допустить до подобных краж. Вот что значит быть самоуверенным! Я не жалею, но досадно только.

С шести до половины десятого в помещении митрополита Тихона происходило совещание епископов*. Началось оно моим заявлением по поводу выступления моего на Соборе ввиду того, что некоторые из состава настоящего Синода усмотрели в моей речи обиду для себя. Я выяснил, что не имел в виду кого-либо обидеть. Но что нужно выяснить отношения двух Синодов – прежнего и настоящего, – это несомненно. Установленная комиссия из двенадцати епископов займется и этим вопросом. Решено, в совещании епископском предварительно сговориться, а затем выступать по тому или иному вопросу. Председатели отделов осведомляли о ходе дел. Очень медленно подвигаются дела.

Четверг. 5-е октября. С пяти до половины десятого вечера заседание моего Правового отдела. Вчера окончено рассмотрение предложенного проекта. Предстоит второе чтение. Заслушана декларация, составленная профессором С. Н. Булгаковым. Составлена красно, стильно, но по-моему не совсем подходяще для Церковного собора. Основная мысль – независимость Церкви и несвязанность ее с какою-либо политическою формою.

Пятница. 6-е октября. С пяти до девяти заседание Соборного совета у Московского митрополита. Обсуждались дела к завтрашнему заседанию.

На душе так тяжело от всего происходящего, что завидуешь тем, которые ушли из этого мира и не чувствуют ужаса всего переживаемого – мы переживаем ужасную, кошмарную полосу существования… Пугачевщина. Мы живем среди всеобщего пожара. Вся Россия горит. Горит и в буквальном, и в переносном смысле. Например, что говорят хотя бы сегодняшние газеты? Три сугубо кошмарных известия. На северном фронте немцы заняли остров и после победоносного морского боя приближаются к нашему побережью, чтобы затем пойти на Петроград. На румынском фронте две наши дивизии, стоящие на позиции, заявили, что они не желают больше воевать. А в средине России происходят вновь брожения железнодорожников, грозящие новой всеобщей забастовкой, но уже не организованной, а стихийной, со всеми последствиями и ужасами, какие всегда происходят при всяком стихийном неорганизованном движении. Это – три главнейшие темы дня. А между ними тысячи других, которые для нас, – ужасно сказать, – представляются более мелкими, хотя ужасом веет от них. Сюда относятся: пожары, поджоги, погромы, расстрелы, гибель хозяйств, гибель посевов, коней, голод, мятежи, бесчинства, убийства. Слышится запах крови со всех сторон. И все эти ужасы, все кошмары дня мелькают мимо нас как на кинематографической ленте, а мы сидим и созерцаем их… Сидим и не можем встать, – все выходы закрыты и уйти некуда. И мы все более и более сживаемся с этой картиной. И наши нервы притупляются все больше и больше. Это ужасно! Погибла, погибла Россия. И погубили ее наши социалисты-доктринеры! Господи, спаси нас!.. Погибаем!

Суббота. 7-е октября. Состоялось пленарное заседание Собора. Митрополит Тихон выступил с объяснением по поводу инцидента, происшедшего в предыдущем собрании и вызванного неосторожными речами членов Собора – Бич-Дубенского и Титлинова. Выразив сожаление, что он не предупредил этого инцидента, не остановив вовремя г. Бич-Дубенского и тем дав повод к резкому выступлению и г. Титлинова, что вызвало митинговый шум, Митрополит заявил, что он не может, согласно предложению некоторых, исключить из Собора ни того, ни другого. В силу предоставленных ему прав как Председателя, он объявляет замечание об этом в надежде, что больше таких инцидентов не будет, так как это роняет Собор*.

Оглашено заявление за подписью тридцати пяти с предложением, чтобы Собор определил свое отношение к Учредительному собранию, предпарламенту и Временному правительству, а также установил бы, когда и в каких случаях он может касаться политических вопросов, и считает ли себя Собор учреждением временным или постоянным. Первый подписавший заявление – Руднев выступил с большою речью*, в которой указал на то, что в населении очень мало знают о Соборе и имеют смутное представление о его целях и правах. Он считает, что Церковный Собор есть учредительное собрание по делам Церкви и должен существовать наряду с Учредительным собранием. В заключение он предлагает, чтобы была учреждена согласительная комиссия для тех случаев, когда возникнут в Учредительном собрании и в предпарламенте вопросы, относящиеся к области церковных вопросов. Это заявление постановлено передать в мой Отдел о правовом положении Церкви.

От имени Синода протопресвитер Н. А. Любимов давал объяснения по поводу обвинений нового Синода в бездействии, что особенно ярко выразил граф В. А. Бобринский*, член от Думы. Отчасти и я внес тогда вопрос Синоду: что он сделал с нашим протестом об узурпации Обером «Церковно-общественного вестника». Объяснения Любимова были длинны и направлены к оправданию нынешнего Синода. Но, по-моему, они не были убедительны*. Синод, между прочим говорил Любимов, со времени созыва Собора смотрит на себя как на исполнительный орган Собора и готов принять все меры к быстрому осуществлению соборных постановлений. Нас спрашивают, почему Синод в свое время не протестовал против направления «Церковно-общественного вестника». Но синодский протест имел бы значение чисто академическое, вследствие засилья обер-прокурора Львова. Синод лишен был права протестовать даже в своем органе. Синодских возражений просто не печатают.

Настоящий состав Синода обвиняли в том, что он был подобран из «своих» людей и заискивал пред обер-прокурором. Но никакого раболепства не было, и подбора не было.

Конечно, был подбор, скажу я. Например, епископа Андрея он называл своим другом, потому и вызвал. Епископа Михаила – как знакомого ему Самарского архиерея. Экзарха Платона и Агафангела – как людей-де прогрессивных, по указанию думского духовенства. А протоиереев Смирнова и Филоненко – как знакомых ему думских членов.

Протопресвитер Любимов обошел вопрос – о каноничности настоящего состава Синода, после нашего разгона.

Вообще, объяснения были бледны и не по существу. Между прочим, он допустил одну бестактность, которая повела затем к инциденту. Указывая на деятельность нынешнего Синода, протопресвитер указал на сидевшего тут же неподалеку архиепископа Тверского Серафима, которого-де Синод защитил и возвратил на кафедру. Это заставило выступить «по личному вопросу» архиепископа*, который не совсем-то отозвался одобрительно об отношении к его делу Синода, который-де принял депутацию тверскую, состоявшую из людей без разума и совести. А это вызвало отповедь члена Собора Волкова*, как раз бывшего в составе депутации. И я думаю, что этим дело еще не кончится. Депутация считает себя обиженной таким отзывом своего архипастыря и начнет «действовать» против него, и таким образом еще больше поколеблет его и без того нетвердое положение в Твери. Напрасно о. Любимов так персонифицировал благотворную деятельность Синода, избрав для этого присутствовавшего тут Архиепископа. Можно было бы указать на кого-либо из отсутствовавших. Сам Протопресвитер сознал свою бестактность, поведшую к такому инциденту.

Опять обсуждался издательский вопрос. Синодом уволен Титлинов. Нужно нового редактора избрать Собору. Этот вопрос оставлен до следующего заседания, когда новый редактор будет избираться записками. Не ирония ли? Уже почти два месяца Собор, а осведомительного органа нет. Помнится, числа 18-го августа я первый и возбудил этот вопрос, на который до сих пор еще ответа нет.

На этом же заседании выступил с внеочередным заявлением председатель Думы М. А. Родзянко, состоящий в нашем президиуме. Он сообщил о том, что только что прочитал в газетах о прекращении деятельности Государственной думы*. «Я должен сказать, что это событие произошло совершенно неожиданно для меня. Я был в полном неведении. Временное правительство не сочло нужным даже известить меня об этом. По уполномочию членов Государственной думы, состоящих членами Церковного Собора, я должен заявить, что мы просим выяснить вопрос о возможности нашего дальнейшего пребывания на Соборе, так как на нем мы присутствуем как члены Государственной думы и наше участие в Церковном Соборе определялось нашим нахождением в Государственной думе». С аналогичным заявлением выступил и член Государственного совета гр[аф] Д. А. Олсуфьев*.

Вопрос об этом передан на Соборный совет.

Итак, Дума и [Государственный] совет прекратили свое существование. И я, как член Государственного совета, тоже прекратил свое бытие. Полномочия мои должны были окончиться в следующем году. Я членствовал в Совете около одиннадцати лет*. Теперь открывается Предпарламент и будет заседать в том же столь знакомом Мариинском дворце*. По газетам на наших архиерейских местах в Совете будут восседать между прочим Вера Фигнер*, Е. Брешко-Брешковская, бабушка революции*. Sic transit…[169]169
  Sic transit [gloria mundi] (лат.) – Так проходит [земная слава].


[Закрыть]

Всенощную с митрополитом Вениамином слушали мы в Покровском Василия Блаженного соборе*, с богомольцами, отправившись туда пешком, в образе иереев. Служил сам о. Восторгов*. Мы вынесли очень хорошее впечатление от богослужения, сопровождавшегося от начала до конца общенародным пением. Эта молитва была общая – единым сердцем и едиными устами. Отец Восторгов пред кафизмою проповедовал. Народ усердно внимал ему. Хотя я не особенный поклонник Восторгова, но должен воздать ему должное: человек он умный и всякое дело, возложенное на него, он исполняет надлежащим образом.

Воскресенье. 8-е октября. Слушал литургию в Успенском соборе, а служили: митрополиты Владимир, Тихон, Константин Могилевский и Иувеналий Тульский. После литургии был крестный ход вокруг Кремля в воспоминание освобождения Москвы от врагов. В крестном ходу и я принял участие. Погода была чудная. Конечно, такие грандиозные крестные ходы возможны только в Москве; но, к сожалению, порядку мало. А какой чудный Кремль с его причудливыми башнями.

Вечером в помещении Митрополита было совещание епископов. Обсуждались разные текущие вопросы, вызываемые занятиями в отделах. Была речь об организации выступлений епископов по тем или иным вопросам в пленарном заседании. Тут же обсуждался вопрос о патриаршестве, так как в предстоящую среду он будет поставлен в формуле перехода в Отделе о высшем церковном управлении. Все признали необходимость восстановления патриаршества. Поэтому в конце собрания вместо «Достойно» воспели «Благословен еси Христе Боже наш».

Понедельник. 9-е октября. Утром с десяти до двух заседание моего Отдела. Опять обсуждалась декларация Булгакова. Со стороны некоторых подверглась сильной критике. Постановлено составить новую, а булгаковскую – в качестве материала.

Вторник. [10-е октября]. Сегодня в восемь часов тридцать минут утра отправился в Сергиев Посад, куда прибыл около одиннадцати утра и в шесть вечера отбыл обратно. Ездил в Академию по приглашению Ректора и Инспектора, на диспут и. д. доцента Академии Туберовского*, бывшего год моим учеником, представившего печатное сочинение на магистра «Воскресение Христово»*. Диспут этот имеет чуть ли не трехлетнюю историю*. В различии оценки этого сочинения столкнулись две крупных силы академических: Тареев* и о. П. Флоренский*. Первый дал хороший отзыв, а второй назвал этот труд «гадким утенком» (из сказки Андерсена). Ввиду этого сочинение сначала не пропущено было на диспут; и только теперь, со времени академической автономии, оно опять было представлено и допущено к диспуту. До диспута много говорили о нем ввиду принципиального разногласия упомянутых рецензентов. Я остановился в Ректорской квартире. Меня встретили Ректор, только вчера возведенный в протоиереи, а в воскресенье – во иереи. Диспут начался в половине двенадцатого. После curriculum’а[170]170
  Хроника жизни (лат.). В данном случае краткие сведения о диспутанте.


[Закрыть] произнесена была диспутантская речь – около часу, – в которой он раскрыл тезисы своего труда, направленного против В. С. Соловьева и Платонова. Первым возражал профессор о. Флоренский, а Тареев даже не сидел рядом с ним, а отдельно с профессорами*. Возражения о. Флоренского начались с грамматики, или, точнее, стилистики. Причем он обратил внимание на поразительное множество иностранных слов, так что его сочинение можно читать только при помощи словаря. Примерно: «абсолютный финиш бытия», «старт пасхальной идеологии», «аккумулятор Божественной благодати» и т. д. Но это была только прелюдия, обусловленная обычною, как говорят, манерою профессора – восходить от мелочей к существенному. Но даже и в этих, казалось бы, мелочных возражениях видна удивительная ясность мысли, сказывающаяся в точных выражениях и определениях. Я был на диспуте до половины четвертого, когда попросил объявить перерыв, ввиду того, что мне в шесть часов нужно было уехать. Перерыв объявлен был до шести часов. Но по всему видно было, что это только начало диспута, который несомненно не окончится сегодня.

После этого я молился у преподобных Сергия и Никона*, а затем отправился к инспектору Академии архимандриту Илариону, который еще раньше пригласил меня потрапезовать. Тут были отец ректор А. Орлов, профессор о. Варфоломей (Ремов)*, профессор о. Страхов* и профессор Протасов*. Вспоминал я, как двадцать лет назад здесь жил, будучи инспектором Академии. В задушевной беседе провели мы часок за радушною трапезою. Затем с отцом Инспектором поехал я навестить тяжко больного профессора Η. Ф. Каптерева, а оттуда к шести часам на вокзал и вместе с отцом Инспектором и поехал в Москву, куда и прибыл в восемь вечера. С удовольствием провел этот день и значительно освежился.

Среда. 11-е октября. Сегодня утром было пленарное заседание Собора. Закончилось обсуждение доклада Издательского отдела. Редактором синодских изданий избран закрытою баллотировкою вместо одиозного Титлинова протоиерей П. Лахостский*. Затем начался обсуждением вопрос о патриаршестве, разрабатывающийся в Отделе о высшем церковном управлении, под председательством Митрофана, епископа Астраханского. Собственно обсуждалась следующая формула перехода, предложенная большинством членов Отдела: «выслушав общие прения по вопросу о высшем церковном управлении и 1) принимая как исходное положение в дальнейших своих работах, восстановление сана патриарха, присвояемого первому между равными епископу, возглавляющему управление церковными делами Российской Православной Церкви и 2) вместе с органами этого управления, подотчетного церковному Собору, отдел переходит к дальнейшему рассмотрению законопроекта о высшем церковном управлении». Меньшинство приложило особое мнение, что принятая большинством формула перехода может быть внесена в Собор только тогда, когда совершающееся в ней положение будет выражено в ряде точных и определенных положений. Как докладчик большинства, епископ Митрофан произнес большую речь по существу – о патриаршестве в России*, а докладчик меньшинства профессор Кудрявцев* считает вопрос не разработанным в Отделе и поэтому предложил возвратить обсуждение этого вопроса в Отдел. Согласно штату были допущены по два оратора за предложение меньшинства и два – против. В настоящем заседании заслушаны были первые два оратора – Кудрявцев и гр. Олсуфьев. Предстоит борьба вокруг этого кардинального вопроса[171]171
  К дневнику приложены тексты докладов епископа Митрофана и особое мнение Π. П. Кудрявцева. См.: Приложение 1. Док. 9. Наст. изд. С. 214–217.


[Закрыть]. Вечером, с шести до девяти, было епископское совещание у Московского митрополита. Архиепископ Серафим Тверской предложил, чтобы Синод немедленно аннулировал все распоряжения свои последнего времени о выборном начале, об Епископских советах и т. д., так как ими внесена полная разруха в церковную жизнь. Но в этом он не нашел поддержки у епископов, так как такое синодальное аннулирование без санкции Соборной повело бы к большим осложнениям и обострениям.