Текст книги "Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918"

Если бы кто-нибудь в это время, около трех часов, был там, то, конечно, был бы убит. Господь и здесь проявил свою милость к обитающим здесь – митрополиту Вениамину и архиепископу Михаилу Гродненскому. Потрапезовавши вместе, они около этого времени были здесь. Архиепископ Михаил ушел отсюда минут за пять, а митрополит Вениамин – по свойственной ему медлительности – за две, и то после неустанного приглашения остававшегося там моего келейника. Не успели они отойти в задние комнаты, как раздался этот оглушительный, разрушительный выстрел. А если бы я оставался в Чудове, то смело говорю, что меня и преосвященного Вениамина теперь не было бы на свете. Дело в том, что я после общего трапезования, которое обыкновенно оканчивалось около половины третьего, почти всегда заходил к преосвященному Вениамину, где к этому времени подавался самовар. Думаю, что я и теперь сделал бы то же самое. Может быть, только я убоялся бы и не пошел бы.

После этого выстрела в переднюю вскоре последовал второй, угодивший уже в комнату митрополита Вениамина. Здесь он попал в угольное – от Успенского собора – окно, пробил стену, ударился в другую и упал, не разорвавшись, тем не менее произвел большие опустошения. Большая икона св. Алексия, стоявшая в углу, разорвана и отброшена, а маленькие иконы Божией Матери остались совершенно целы. Прекрасные часы разбиты, камилавка митрополита скомкана, везде камни, кирпичи, все в мусоре; койка митрополичья тоже засыпана осколками камней. Опять, если бы это было при митрополите Вениамине, он если бы остался жив, то был бы искалечен.

Когда таким образом стало очевидно, что монастырю и святыням угрожает разрушение, то архиепископ Михаил с наместником епископом Арсением и братией решили немедленно перенести мощи св. Алексия из Алексиевского храма в Михайловский храм*, в подземелье, место, где покоится патриарх Гермоген. И вот началось изнесение под рев пушек и неумолкаемую пулеметную и ружейную пальбу. Несен он был на руках, без раки. Здесь, в подземелье, мощи св. Алексия были поставлены в алтаре пред престолом, и архиепископ Михаил сказал краткую импровизированную речь, которой все были потрясены и проливали слезы. После этого здесь непрерывно шли службы и моления. У старца Зосимовского Алексия исповедовались и готовились к смерти. Братия с верхних этажей переместилась в нижний и подвалы.

По осмотре митрополичьих помещений мы по галерее отправились в мою келлию, в помещение Наместника. Из дверей пугливо высматривали братья; встречались «товарищи», под видом искания спрятавшихся юнкеров врывающиеся в монашеские кельи с целью грабежа. Пообедали у наместника, епископа Арсения*. Он нервничает. Рассказывал о пережитых ужасах, и что ему нужно отдохнуть. Попал осколок шрапнели и в мою комнату, через окно, на котором была большая икона Знамения Божией Матери. Шрапнель ударилась в оконный переплет, разбила окно и тут же упала, не повредив иконы. Достойно примечания, что как раз у этого окна стоял аналой, на котором я, уходя, оставил листок под заглавием: «Божия Матерь – наша Заступница». Теперь в моей комнате временно поселился архиепископ Гродненский Михаил. И он рассказывал о пережитых ужасах. Отсюда мы направились в подземелье Михайловского храма, к мощам св. Алексия. Как здесь уютно и душеспасительно! А сколько исторических событий здесь произошло! Братия Чудова разбегается по другим монастырям, вследствие пережитого нервного состояния. Остается несколько человек. Опасаются еще новой канонады. И кроме того постоянно беспокоят их «товарищи» в погоне якобы за скрывшимися юнкерами. Ходят по келлиям, угрожают и требуют водки.

Богослужение совершается здесь, в подземном храме, без колокольного звона. И в Кремле вообще нигде в храмах не совершается богослужение. Не дозволяют «товарищи». Ну, чем это не татарское нашествие! Походили мы затем по Кремлю: везде опустошение, следы ядер, зияющие дыры. На одной из глав Успенского собора – громадное круглое отверстие или дыра от удара ядра. В церковь Двенадцати апостолов влетело ядро, произвело некоторые опустошения и у Распятого Креста разбило руки. О, варвары-варвары. На что вы посягнули? На сердце русского народа, на священный Кремль, на священный алтарь. Не простит этого вам верующий русский народ. С чувством глубокой скорби оставили мы это поруганное священное место и отбыли домой.

Завтра в Храме Спасителя разрешается патриарший вопрос. Посредством жребия указана будет воля Божия, кому из избранных трех кандидатов нести этот тяжелый крест. Чем ближе подвигается время, тем все страшнее становится. Завтра служат двенадцать преосвященных архиепископов с митрополитом Киевским во главе. А мы – кандидаты – остаемся дома, в ожидании благовестия. Церемониально-богослужебною частию занимается архиепископ Кишиневский Анастасий. Выработанный им в Комиссии ритуал, одобренный Собором, следующий. К половине десятого в Храм Спасителя собираются служащие преосвященные. К этому времени приезжает митрополит Киевский Владимир. Мы – кандидаты – служим или слушаем у себя порану, а затем к часу должны собраться на Митрополичьем подворье и ждать благовестия, которое принесут нам старейшие преосвященные. По окончании часов митрополит Владимир идет в алтарь, здесь ему дают три билетика, на которых саморучно он вписывает имена кандидатов, свертывает их и бросает в приготовленный ковчежец, который затем и запечатывается. Этот ковчежец поставляется на солее, пред принесенною из Успенского собора иконою Владимирской Божией Матери. За литургиею поминаются наши имена. По окончании литургии молебен, пред концом которого на виду всего народа, на солее митрополит Киевский снимает печать, а затем старец иеромонах Алексий вынимает жребий. После этого поется «Тебе Бога хвалим» и конец молебна; а затем депутация из шести преосвященных приезжает на Подворье для извещения.

Митрополит Тихон завтра будет служить литургию в своей крестовой церкви. Я же буду только слушать. В моленной стояли во время всенощной митрополиты Владимир и Тихон, а я – в зале, примыкающей к церкви, в темноте. Я не хотел зажигать света, чтобы быть сосредоточенным. И простоял я здесь всю всенощную, в темноте. И молился я так, как только могу, о том, чтоб Господь не возлагал на меня непосильного бремени, чтобы миновала меня чаша сия. При представлении только одной возможности избрания меня в патриархи меня бросало и в пот, и в холод, и я готов был разрыдаться.

После легкой трапезы, за которою обыкновенно, кроме хозяина, садятся митрополит Владимир, я и Анастасий, я долго гулял по комнатам с митрополитом Тихоном. Беседа наша все время вращалась вокруг завтрашней воли Божией. Несмотря на природное спокойствие митрополита Тихона, и теперь он был значительно возбужден. Мы искренно высказывали своя сокровенная, чтобы жребий пал на архиепископа Антония, но не потому, чтобы он был совершенно подходящим для этого, а потому, что он все время был идеологом патриаршества, которое уже давно является для него жизненным вопросом. Кроме того, я совершенно искренно указывал на митрополита Тихона как на достойнейшего кандидата, преимущественно по практическим соображениям и по свойствам его характера. Взять, например, вопрос о помещении для патриарха. Где он будет на первых порах жить? В Чудовом теперь нельзя. В Ново-Спасском – не приспособлено. А если будет избран Московский митрополит, то он может временно оставаться в своем помещении. А по характеру своему – он благодушный и спокойный, – что так важно в практическом отношении. Что касается меня, говорил я, то я боюсь, что не понести мне этого креста, и я считаю себя неспособным для такого исключительного служения. Так мы беседовали до полуночи. Пришел я в свою келлийку и стал писать эти строки, чтобы отвлечься от патриарших перспектив. Господи! Избавь меня от этой высокой почести. Ты видишь, что я искренно молю Тебя об этом.

Воскресенье. 5-е ноября. Исторический день: фактически восстановлено патриаршество* и первым патриархом избран Богом через жребий митрополит Московский Тихон. По порядку. Ночью я, конечно, почти все время бодрствовал в думах о предстоящем указании воли Божией. Литургию слушал в митрополичьей молельне, а служил митрополит Тихон. По окончании литургии пил чай с Митрополитом и с сослужащим ему – наместником Киево-Печерской лавры архимандритом Амвросием и моим ныне сожителем профессором Академии А. П. Рождественским. После этого я пошел в свою келлию, в ожидании суда Божия. Я очень нервничал, и меня успокаивал профессор А. Рождественский. Я был в положении ожидающего тяжкого приговора. Наконец в половине второго послышался грохот экипажей. Сердце замерло. Вбегает митрополичий келейник* и глашает: «нашего избрали!» Я помолился, облобызал своего соседа, и мы отправились в крестовую церковь. Тут уже было довольно много народу и благовестили соборные, стоявшие на средине храма: митрополит Киевский Владимир, митрополит Петроградский Вениамин, митрополит Платон, архиепископ Казанский Иаков, Евсевий Владивостокский, протопресвитер Н. А. Любимов, члены Собора – протоиерей Бекаревич и священник Чернявский, профессор И. И. Соколов и Н. Д. Лапин. К иерархам присоединился и я. В алтаре в это время облачался в мантию нареченный Патриарх. Отслужен был им краткий молебен. После отпуска митрополит Владимир объявил ему по чину об избрании в патриархи, на что нареченный ответил: «благодарю, приемлю и ничтоже вопреки глаголю» и затем произнес краткую речь о тяжести предстоящего служения*, которое можно уподобить свитку пророка Иезекииля, на котором было написано: плач, горе, страдание…

От Синода приветствовал митрополит Платон. От Успенского собора протопресвитер Любимов с поднесением Владимирской иконы Божией Матери*; протоиерей Бекаревич – на евангельские слова «не умре, но спит»* и Чернявский – вообще. Благовестникам предложен был чай. Трапезовали же мы в обычном составе. Патриарх по-прежнему был прост, добродушен и весел: патриаршество почти не изменило его, и я уверен, – не изменит.

В три часа собрались епископы*. Приветствовал Патриарха от имени епископов архиепископ Антоний, высказавший общую радость о таком Патриархе, который еще со студенческой скамьи своими товарищами нарекаем был носителем такого высокого сана*. По окончании речи он воздал ему земное метание, тем же ответил и Патриарх. Побеседовав несколько времени, Преосвященные разошлись. По-видимому, многие рады такому избранию, на чем большинство может объединиться. Правда, он – не яркий человек. Но я думаю, что на первых порах такой и нужен, чтобы привить эту идею. Достоин примечания взгляд самого нареченного Патриарха на свойства первого патриарха, высказанный им мне, когда еще не опредились кандидаты. «Патриархом первым будет избран бесцветный человек». Этим он дал самому себе характеристику. Но повторяю, что это – самое наилучшее избрание.

Вечером трапезовал вместе с Патриархом. После первого подъема теперь замечается упадок. Еще бы!

Понедельник. 6-е ноября. Утром заседание Правового отдела, который уже почти окончил свои занятия. Готовится доклад для пленарного заседания. В три часа с преосвященным Анастасием отправились в Кремль. Свободного пропуска нет. И нас, с некоторыми препятствиями, пустили, так как у нас нет пропуска от революционного комитета. А что вообще пропуск теперь затруднителен, то это хорошо, так как есть опасность грабежа. Суд разграблен. Архиепископ Анастасий прибыл сюда, чтобы в патриаршей ризнице осмотреть и взять патриарший клобук и другие патриаршие принадлежности. Но не был пропущен туда до осмотра повреждений и разрушений от попавшей сюда бомбы. Я же заходил в свое помещение, где находится теперь архиепископ Михаил, и в беседе с ним провел время. Он мне подробно повествовал о всех переживаниях своих и братий за время безрассудной и преступной канонады. Он – очень спокойный человек. Не дай Бог, если бы мне пришлось быть в то время там, – я, пожалуй, не выдержал бы.

Вторник. 7-е ноября. Сегодня в половине часа двенадцатого я и преосвященный Вятский Никандр как члены архиерейской «покойной комиссии» отправились в Донской монастырь* для непосредственного ознакомления с ним как местом, пригодным для такой цели. Во время пути мы то и дело были очевидцами следов того урагана, который недавно так долго бушевал над Москвою: то в виде разрушенных домов, то обгоревших, то изрешеченных пулеметными пулями, то пробитых ядрами, и почти везде – с выбитыми стеклами. Печальную картину представляет вид из Замоскворечья, с обезображенными некоторыми башнями, пробоинами в куполе Успенского собора, разрушениями дворца и Чудова монастыря. Кремль – физическая и духовная краса Москвы и всей России – укоризненно смотрит на всех, допустивших такое безобразие и осквернивших его святыни… В Донском монастыре мы по данному вопросу беседовали часа два с настоятелем епископом Иннокентием, бывшим Полоцким, уясняя и выясняя этот вопрос. К сожалению, мы стоим на разных точках зрения. Мы – на принципиальной, он – на личной. Наша мысль состояла в том, чтобы этот монастырь, или другой, сделать епископальным, так чтобы в том или ином виде епископы были хозяевами; а он стоит на том, что подобная монастырская метаморфоза будет оскорблением для него и для братии монастыря; что-де монастырь согласен дать землю для устройства тут «архиерейской богадельни», и этим-де обязательства монастыря исчерпываются. Так мы до чего-либо определенного и не договорились. Придется самостоятельно решать этот вопрос, помимо монастырской администрации, через Собор. А монастырь этот действительно мог бы быть пригодным для намеченной цели.

В два часа Патриарх выехал в Лавру*, где пробудет до интронизации, которая предполагается числа 21-го ноября. Председательство на Соборе передано мне.

Среда. 8-е ноября. Пленарное заседание Собора* под моим председательством. Было суждение о текущих событиях, в связи с вестями о тех насилиях и убийствах, каким подвергаются от народного (солдатского) самосуда юнкера. Постановлено обратиться от Собора с воззванием о недопустимости подобных варварств. Доложен был доклад Богослужебного отдела о проповедничестве. В Соборном совете я был против подобных докладов на Соборе, так как это – не принципиальный вопрос для разрешения, так как кто же будет отрицать значение проповеди? А между тем это дает повод к бесконечным словоизвержениям на тему о влажности воды, о маслянистости масла и т. д. Я оказался прав. И начались в таком роде речи. Так мы ничего существенного не сделаем.

Сегодня впервые после двухнедельного перерыва вышли «буржуйные» газеты, с разрешения победителей-большевиков. Боже! Какая безотрадная и ужасная картина всего совершающегося теперь у нас. Уже наступила анархия в России. Уже распадается некогда великое государство на отдельные части. Отделилась Финляндия, отделилась Украина, образовалось временное правительство юго-восточной России, ведущее переговоры с Украинской радой об установлении границ между собой, стал самостоятельным Кавказ, объявила себя автономною родная Бессарабия. На сколько еще частей суждено рассыпаться России, и соберутся ли когда-нибудь снова воедино все эти куски, отваливающиеся от пораженного гангреной организма? Поражен умоисступлением мозг России – Петроград, смертельно бьется ее сердце – Москва. Удивительно ли, что общим девизом становится клич: спасайся кто может. Спасайся от того взрыва, накануне которого мы находимся. Но куда?.. На фронте с нами не считаются и не обращают никакого внимания, а поэтому и оттянули войска на запад, где уже разгромили Италию и заняли Венецию. А по всему этому торжественно шествует Царь-Голод. Грозит он фронту, грозит тылу – столице и деревне. Положение становится хуже, чем в последние дни Николая II, потому что тогда не было хлеба, но хотя были деньги, теперь не стало и денег, а, следовательно, не стало даже надежды купить [слово нрзб.] хлеба.

Через четыре дня должны быть выборы в Учредительное собрание, на которое столько возлагается упований. Но навряд ли оно состоится, так как многие выборные члены в настоящей междоусобной брани пропали.

Ужас при одной мысли, что есть и что будет. Да! Отгремели пушки, перестали трещать пулеметы и винтовки. Наступило «успокоение». Но можно ли быть уверенным, что оно прочно, что уже прошел девятый вал разрушения, которое несет с собою всякая революция, и что отныне можно, наконец, приступить к строительству? Нет, этой уверенности нет и быть не может, так как побежденные несостоятельны, им нечем платить по дутым векселям. Обманутый народ жестоко расправился с обманщиками. О, Господи, спаси нас: мы погибаем, Родина умирает в тяжких страданиях, опозоренная и униженная…

Четверг. 9-е ноября. Утром с десяти до часу был на приходском Отделе, а вечером с пяти до половины девятого на своем Правовом отделе. Здесь, пожалуй, было последнее заседание, так как работу мы окончили и заслушаны были доклады для внесения на пленарное заседание. Очень тепло мы распростились с своими сочленами. Члены Отдела благодарили меня как за «умелое» ведение и руководство ими, так и за ту «благотворную атмосферу», какая все время была у нас. Я им тоже отвечал соответствующею благодарностию.

Продовольственное дело в Москве считается газетами «катастрофическим». «Правительство Комиссаров» обратилось ко всем воюющим державам с предложением перемирия, а затем – выработка условия мира. Только не знаю, кто будет считаться с ним?

По-видимому, зима начинается: холодно и снежно.

Пятница. 10-е ноября. Сегодня, в половине десятого по пути на Собор я был задержан гражданским погребальным шествием, растянувшимся более версты. То были большевистские похороны жертв междоусобной брани. Из толпы выделялось множество красных гробов, с красными венками и знаменами и плакатами с известными революционными надписями. Тут были и рабочие-красногвардейцы вооруженные, и солдаты, но больше всего женщин. Изредка слышалось погребальное пение «Святый Боже», а то все раздавались революционные песни, вроде «Вы жертвою пали»*. Похороны носили гражданский характер, так как не видно было ни священнослужителей, ни хоругвей и крестов. Погребение совершено на Красной площади, у Кремлевской стены, между Спасскими и Никольскими воротами.

Суббота. 11-е ноября. Пленарное заседание Собора* под моим председательством. Мною предложено было новое распределение занятий Собора* ввиду скорого перерыва, к 15-му декабря, а то может быть и раньше – вынуждено по тем или иным обстоятельствам. А между тем принципиальные вопросы еще не разрешены, каковы: о высшем церковном управлении, об епархиальном и о приходе. Я и предложил усилить занятия в этих отделах, а – в других прекратить. Вместе с тем я просил иметь уважение к слову и не злоупотреблять им в излишних речах. Предложение мое было принято. Обсуждался затем начатый еще в прошлом заседании доклад о проповедничестве. Я был против постановки его на общее соборное обсуждение по высказанным раньше соображениям. Я оказался правым, так как пустословие началось вовсю – о необходимости или необходимости проповеди. Вторая половина заседания, затянувшегося до половины четвертого, была посвящена обсуждению вопроса о бывших похоронах жертв революции и о предстоящих – юнкеров, студентов, курсисток. Одним из соборян-крестьян* указывалось на недопустимость совершения на Красной площади, в близком соседстве с московскими святынями, гражданских похорон жертв революции. По этому вопросу высказывались разные мнения. Граф Олсуфьев* охарактеризовал эти похороны как кощунство над православием. Протоиерей Добронравов, законоучитель юнкерского Александровского корпуса, разрушенного теперь большевиками, заявил, что к нему обращались представители университетского студенческого комитета по устройству погребения убитых юнкеров*, студентов, курсисток и сестер милосердия, и приглашали его принять участие на похоронах 13-го ноября. Похороны будут носить церковный характер. Они же через него просили и членов Собора принять участие в этом печальном торжестве. Члены Собора изъявили на это свое согласие. Но тут важен вопрос, как бы участие в этих похоронах не было истолковано в религиозно-партийном смысле. Поэтому иными высказывалась мысль, чтобы одновременно было совершено отпевание и погребенных на Красной площади. Но дело в том, что не было известно – не отпеты ли они уже раньше в храмах. Притом же нет приглашения ни от кого на такое непрошеное отпевание. Поэтому постановлено было: поручить митрополиту Платону чрез сношение с надлежащими организациями выяснить: было ли совершено отпевание над прахом тех убитых в дни междоусобной брани воинов и рабочих, кои погребены 10-го сего ноября на Красной площади, а о последующем доложить Священному Собору в одном из ближайших заседаний для суждения о совершении чина отпевания или панихиды на могилах усопших.

Постановлено также завтра в храме Христа Спасителя отслужить по постановлению Собора панихиду по всем убиенным в междоусобной брани. Служить я буду*.

В конце заседания профессор С. Н. Булгаков огласил составленный особой комиссией во главе с архиепископом Анастасием текст воззвания Собора, касающегося происшедшего междоусобия и резко осуждающего обстрел святынь Кремля. Это – поистине «Соборный плач»* о поругании святынь России. Автором его – С. Н. Булгаков. Написано сильно и колоритно. Это, кажется, второе послание, написанное им. Первое – по поводу Учредительного собрания.

Воскресенье. 12-е ноября. Служил в Храме Спасителя литургию, а затем от Собора панихиду по убиенным в междоусобной брани. Пред панихидою я сказал речь по поводу современных событий, вызвавших такое ожесточение сердец, что довело братьев до богоубийства и человекоубийства. Под богоубийством я разумел расстрел и разрушение Кремля и его святынь. Между прочим, я говорил: «Святая Церковь, как чадолюбивая мать, объемлет любовию всех людей и чрез нас, недостойных представителей ее, молится о живых и умерших, о спасении душ их, ради чего снисшел на землю Господь Иисус Христос. Сейчас мы будем молиться об упокоении душ усопших, убиенных в междоусобной брани. Но, памятуя о жертвах, мы должны обратиться к нам, пока еще живущим в этой юдоли плача и слез, и посмотреть на нашу жизнь. Что она теперь представляет собою? Ужасом веет от жизни такой. Сердцу не верится, что все это есть. Сном кошмарным кажется то, чему мы были свидетелями в самое недавнее время, всего несколько дней назад. Страшно становится за душу народную. Запах могилы уже слышится в ней». Я охарактеризовал такое состояние ожесточением сердец, о чем говорит Псалмопевец в 94-м псалме, 7–8 стих*. Оно – безумная вражда на Бога, сатанинское состояние души, ведущее к богоубийству. Исчерпывающим примером этого является Израиль, взысканный щедротами Бога, осыпанный его благодеяниями. Но ожесточение обратило этот народ избрания и благословений, великих и всемирных обетований, в народ отвержения и проклятия и привело их к ужасу и преступлению богоубийства. Сравнил я затем русский народ с Израилем и показал, что и он, взысканный милостями Божиими, доходит теперь до богоубийства, что и выразилось в оскорблении Кремлевских святынь, – что вызывает горький плач. Некогда, говорил я, плакал Спаситель, смотря на град Иерусалим, любуясь его красотою, в предведении, что он скоро будет разрушен. Разве мы не любовались, не восхищались духовною и физическою красотою Кремля? А теперь… плач и слезы. Разрушенные стены вопиют и служат укором для русского человека. Но он теперь должен быть еще дороже для нас, как сугубо дороги для нас – мать и вообще близкие люди, опозоренные и израненные разбойниками. И в таком роде. Речь, кажется, произвела должное впечатление, судя по тем вздохам и той сосредоточенности и таинственной молчаливости, какие всегда чувствуются.

Из храма Спасителя я поехал на Ордынку в Марфо-Мариинскую обитель, навестить Великую княгиню и болящую игумению Покровско-Воскресенской пустыни, Петроградской губернии, матушку Евфросинию (Арсеньеву, дочь известного публициста Арсеньева). Оказывается, я прибыл к концу трапезы, за которою под председательством Княгини трапезовали – митрополит Петроградский Вениамин, епископ Тульский Иувеналий, епископ Пермский Андроник, местный причт. Преосвященный Андроник служил здесь, а Вениамин и Иувеналий пришли просто помолиться и были приглашены на трапезу. А я положительно ничего не знал о таком соборе епископов и приехал просто навестить. Княгиня, по-видимому, была рада («тронута», по ее словам) моему посещению и тотчас же предложила мне пообедать, от чего я не отказался, и мне одному подан был обед, а другие простились и ушли. Во время обеда Княгиня рассказывала о том, как ее хотели арестовать в начале революции – в феврале, за то, что она «немка»; как она предложила им помолиться в храме, как сестры стали плакать и не пускали ее, так что «самозванцы» уехали ни с чем, заявив ожидавшей толпе на улице, которая готовилась к зрелищу, что они ничего не могут поделать. У Княгини удивительно благодатное настроение, и она еще верит, что немцы будут побеждены, и Россия воскреснет для новой лучшей жизни. Посетил я затем матушку Евфросинию, страдающую туберкулезом одного из звеньев позвоночника. Здесь у постели сидит ее архипастырь и духовный отец митрополит Вениамин. От Княгини мы вместе с митрополитом Вениамином и уехали. По пути, в Толмачевском переулке, я навестил директора гимназии Виноградова, женатого на старшей дочери покойного моего друга графа Комаровского. Мы ничего не знали друг о друге со времени междоусобицы. И теперь с радостию встретились и обменялись ужасами пережитых дней.

С трех до шести в митрополичьем помещении было епископское совещание. Прежде всего заслушано было мое сообщение о поездке с епископом Никандром в Донской монастырь* на предмет предварительного осмотра его для приспособления его под «архиерейский покой». Постановлено сделать его архиерейским монастырем, состоящим в ведении Патриарха. Об этом доложить Собору.

Затем заслушано было представление митрополита Вениамина о ненормальном положении Александро-Невской лавры*, изъятой указом Св. Синода от 26-го мая из ведения Петроградского митрополита, с целью якобы сделать ее рассадником религиозно-нравственного просвещения через привлечение туда ученых иноков. Цель эта не достигается. Братия же, предоставленная самой себе, идет вразброд, и монастырская жизнь клонится к полному упадку. Неудивительно, если большевики захватят ее. В связи с этим митрополит Вениамин волновался, что до сих пор в Синоде не было суждения о ревизии Лавры, произведенной по поручению Львова Серафимом Сердобольским и другими. По первому, «лаврскому», вопросу давал объяснения архиепископ Сергий, главный виновник и проводник в Синоде этого проекта. Прежде всего он доказывал принципиальность этого вопроса, а не персональность, т. е. будто бы он возбужден в связи с назначением избранного на Петроградскую митрополию Вениамина, а если бы-де был избран другой из имевшихся кандидатов, например, он, то этого вопроса не было бы, хотя хронология как будто и говорит за это, так как избрание митрополита Вениамина последовало 25-го мая, а изъятие Лавры 26-го мая. «Конечно, всяко могут говорить. Например, говорят же, будто я остался в Синоде, чтобы подлизаться к Львову».

– Нет, Владыко, – заметил я, – в этом Вас не обвиняют, а вообще – в характере Вашей деятельности.

Затем архиепископ Сергий доказывал идейность подчинения Лавры непосредственно Синоду, так как-де митрополит, как священно-архимандрит Лавры, служил, так сказать, ширмою для братии, и никто не смеет совать туда своего «носа», какие бы там ни были беспорядки. Да кроме того, современные условия церковной жизни и автономия в учебных заведениях, при выборном начале, требуют дать где-нибудь приют ученым монахам. Таким местом и предположена была Лавра.

Стали возражать преосвященному Сергию, что эта же самая цель может быть осуществляема и при архимандрии митрополита; а теперь создалось очень ложное положение и для Лавры, и для митрополита. Архиепископу Сергию пришлось тут выслушать немало горьких слов. В заключение почти единогласно, кроме самого Преосвященного Сергия, постановлено предложить Синоду отменить указ 26-го мая.

По поводу непонятной медленности в рассмотрении ревизии лаврской Синодом высказано было неудовольствие нынешним составом Синода и собственно первоприсутствующим его митрополитом Платоном, отсутствовавшим на заседании. Сами присутствовавшие здесь члены Синода – архиепископы Сергий и Агафангел – относили такую непонятную и для них медленность к митрополиту Платону. Постановлено – предложить Синоду ускорить рассмотрение ревизии.

Третий предмет обсуждения – постановление епископской судной комиссии – по вопросу о непринятии Орловскою паствою епископа Макария Гневушева. Докладывал архиепископ Антоний*, который не нашел никаких фактических данных в обвинении епископа Макария. Ему инкриминировали только прежнюю его «черносотенную деятельность». Поэтому комиссия оправдала его и признала, ввиду настоящего тяжелого положения его как настоятеля бедного Вяземского монастыря, назначить его номинально управляющим одной из занятых неприятелем епархий. Против такого постановления Комиссии горячо возражал архиепископ Сергий, как председательствовавший в Синоде во время разбора дела о Макарии. В постановлении Комиссии он усмотрел обвинение Синода, который без достаточных оснований лишил Орловской кафедры Макария. Поэтому он логически предлагал возвратить Макария в Орел, и тогда увидят, прав ли был Синод, так как, несомненно, его не примут. Ведь когда было избрание в Орле на епископскую кафедру в Орле[177]177
  Так в тексте.


[Закрыть], то могли же избрать опять Макария, однако он получил всего один голос. Обвинять Синод в этом случае, по заявлению Сергия, могут только люди или по незнанию, или безответственные, не считающиеся с условиями времени. Сергий очень горячился и даже вступал в прю со своим другом архиепископом Антонием, который тоже не отступал от постановления Комиссии. И другие архиереи, начиная с митрополита Владимира, высказали немало горьких слов о деятельности Сергия в связи вообще с деятельностию Синода в настоящее время, с половины апреля. Сергий, что называется, огрызался… Да! Ничто не отомщенным не остается. Постановление комиссии утверждено, о чем и постановлено сообщить Синоду для соответствующих распоряжений.

Понедельник. 13-е ноября. С десяти до четырех вечера я провел в Кремле у митрополита Платона и архиепископа Михаила, остающихся там. Они меня не отпускали, и я трапезовал с ними. Преосвященного Михаила застал за портняжеским делом, он что-то, какую-то принадлежность несложного монашеского туалета, чинил. Грустное впечатление производит Кремль своим безлюдьем и руинами. Митрополит Платон, бывший в Синодальной ризнице, рассказывал о страшном разрушении, произведенном в ней двумя снарядами, попавшими в окно и разорвавшимися внутри. Не всех еще впускают в Кремль, а по пропускам. Долго ли такое стеснение будет продолжаться, – неизвестно. А между тем 19-го предположено освящение Храма и вообще Кремля от осквернения, а 21-го интронизация Патриарха.