Текст книги "Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга четвертая. Август"

Слово в день памяти святых мучеников благоверных князей Бориса и Глеба, во Святом Крещении Романа и Давида
(24 июля / 6 августа)

Не подниму руки на брата своего.

Святой благоверный

князь Борис

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Дорогие во Христе братья и сестры!

Просветитель Русской земли равноапостольный Великий князь Владимир (960–1015) до Крещения был язычником. Свет Христов преобразил его: из свирепого он сделался милосердным, из гордого – смиренным, из развратного – целомудренным. Став христианином, святой Владимир дивной добротой, словно лучами солнца, согрел свою родину, и всем сердцем полюбивший милостивого князя народ прозвал его Владимир Красное Солнышко.

Но самому святому князю страшно было вспоминать свое языческое прошлое. Горько и слезно каялся он в своей былой дикости, взывая ко Всевышнему: «Господи! был я, как зверь, жил я по-скотски, но Ты укротил меня. Слава Тебе, Боже!» Особенно жгло совесть святого Владимира одно давнее преступление – еще будучи шестнадцатилетним юнцом, он по наущению старших «советников» убил брата своего Ярополка, а затем «женился» на его вдове. Эта женщина была греческой монахиней, похищенной русичами во время набега на Византию: прельстившись ее красотой, Ярополк расстриг ее и женился на ней, а потом она стала добычей его убийцы. От этого трижды беззаконного союза святой Владимир имел сына Святополка, имел он сыновей и от других языческих «браков», – но, хотя и старался святой князь быть справедливым и ровно относиться ко всем своим детям, не лежала у него душа к сыновьям наложниц его былых языческих страстей. Особенно трудно было ему со Святополком. Сердечную же любовь испытывал он к двум младшим, в христианском законном браке любимой женой, византийской царевной Анной, рожденным: Борису (986–1015) и Глебу († 1015), во Святом Крещении Роману и Давиду.

(По поводу происхождения святых Бориса и Глеба среди историков шли и, кажется, до сих пор идут споры. Дело в том, что в Иоакимовой летописи их матерью названа царевна Анна, а в «Повести временных лет» преподобного Нестора – болгарка (болгарыня). Однако это противоречие лишь кажущееся. Представительница Византийского царского дома, ставшая женой равноапостольного князя Владимира, – царевна Анна была двоюродной сестрой императоров Византии Василия и Константина и дочерью болгарского царя, то есть болгаркой по отцу. Жизнеописатель, подчеркивая происхождение святого Бориса от императоров Византии, говорит: «По-царски сиял он».)

Младших, любимых своих детей святой князь Владимир долго держал при себе, сам воспитывал, сам изъяснял им истины веры Христовой. С великой радостью видел равноапостольный Владимир, какой щедрый урожай обещает этот благой посев. Изначально взращиваемые в благочестии, Борис и Глеб не повторяли былых грехов и ошибок росшего среди дикости отца своего, но шли прямым путем к святости.

Трогательно было видеть этих двоих, никогда не разлучавшихся. Старший, святой Борис, первым выучился грамоте и вслух читал младшему брату полюбившиеся им книги духовные, особенно же жития святых угодников Божиих. Узнавая о подвигах добропобедных мучеников, они плакали, а святой Борис молился: «Господи Иисусе Христе! Удостой меня участвовать в произволении святых Твоих; научи меня идти по их следам, даруй мне дар, какой даровал Ты угодникам Твоим». Всещедрый Господь слышал эту молитву, исходящую из чистых уст и из чистого сердца.

Святые братья пламенно любили Бога, своего великого отца и друг друга. А равноапостольный Владимир не мог налюбоваться и нахвалиться этими своими сыновьями. Святой Глеб был еще мальчик, но святой Борис уже мужал, стал юношей, и юношей удивительным. Кротость в нем сочеталась с воинской отвагой, смирение – с мудростью, более же всего отличало его всегдашнее беспрекословное послушание отцу. Что бы ни поручил ему равноапостольный Владимир, святой Борис с радостной готовностью бросался исполнять отцовское повеление.

Святые Борис и Глеб были утехой старости равноапостольного Владимира. Но правитель Русской земли задумывался об их будущем и желал, чтобы они приобрели опыт в делах государственных. Поэтому, отрывая любимцев от отцовского сердца, равноапостольный Владимир направил их на самостоятельные княжения: святого Бориса – в Ростов, а юного святого Глеба в окружении мудрых благочестивых советников – в Муром. Святой Борис правил в Ростове справедливо и мудро, просвещая жителей святой верой, благотворя страждущим, защищая край от внешних врагов и внутренних смут. Слухи о том, что из него получается прекрасный государственный муж, доходили до Киева, радуя равноапостольного Владимира и рождая у киевлян надежду, что именно этот милостивый князь унаследует престол своего великого отца.

Муром был языческим, и святой Глеб, будучи еще юн для миссии просветителя, не смог совладать с этим упрямым городом. Нравы идолопоклонников внушали ему отвращение, и он вместе с дружиной поселился не в самом городе, а в палатках поодаль от его стен и оттуда, с помощью старших советников, управлял краем.

В Суздальской земле было место, названное Борисовым становищем: там святые Борис и Глеб обычно встречались, чтобы вместе ехать навестить отца. Великую радость вызывал их приезд в Киеве, в доме великокняжеском.

Старший сын Святополк отнюдь не радовал равноапостольного Владимира. Для Святополка, законного своего наследника, Великий князь устроил необычайно почетный брак – женил его на польской королевне. Со стороны святого Владимира этот союз был и призывом к дружбе, обращенным к польскому королю Болеславу: если в язычестве русский Великий князь стремился расширять свои владения за счет соседей, то, став христианином, равноапостольный Владимир стремился жить со всеми в мире и укреплять согласие узами родственной любви. Однако на чистосердечное дружелюбие правителя Руси польский король ответил коварством, а сын Святополк отплатил равноапостольному Владимиру за его заботу чернейшей неблагодарностью.

Польша тогда была католической страной, а многие римские папы отличались непомерным властолюбием, интриганством и политиканством, доходящей до преступлений неразборчивостью в средствах; таковы же бывали и правители западных стран. Брак своей дочери с сыном русского Великого князя король Болеслав использовал для разжигания смуты на Русской земле.

Прибывший на Русь вместе с польской королевной бискуп (епископ) Рейнсберг переманил Святополка в латинство и подбил на бунт против родного отца. Равноапостольный Владимир подавил мятеж, Святополк вместе с провокатором-бискупом оказался в темнице. Христианские чувства не позволили святому Владимиру долго держать сына в заточении: он вернул Святополку свободу и даровал княжеский удел. Но равноапостольный Владимир больше не мог доверять старшему сыну, изменившему вере и предавшему отца. Великий князь держал Святополка поблизости от себя, чтобы легче было за ним присматривать. (Впоследствии из-за этого Святополк сумел быстро воспользоваться вестью о кончине святого Владимира и занять Киевский престол.) Поведение этого сына не приносило радости отцовскому сердцу. От поляков Святополк перенял лицемерие, отличался распущенностью и страстью к разгулу. По поводу образа жизни Святополка и тягот, какими грозило народу его правление, летописец замечает: «Люте бо граду тому, в нем же князь любяй вино пити с гусльми и младыми советниками».

Великий князь все более убеждался, что Святополк не годится в правители Руси, и все более утверждался в мысли, что его законным наследником является святой Борис, рожденный в христианском браке. Мысль эта была спорной. Христианство на Руси было еще слишком молодо, чтобы можно было толковать древнерусские родовые законы таким образом. Сам святой Борис смотрел на дело иначе: он отнюдь не желал для себя суетной власти и чести, тем более в ущерб старшему брату. Но, смиряясь перед отцовской волей, он молчал.

Среди войн, которые при всей своей любви к миру был вынужден вести святой Владимир, обороняя Отечество, тяжелейшей была долгая война с печенегами. (Печенеги – степные потомки жителей Хорезма в описываемое время уже утратившие древнейшую культуру.) Изнуренный трудами и подвигам на благо Отечества, равноапостольный Владимир был уже смертельно болен, когда до него дошел слух, что печенеги вновь появились на Русской земле. Это известие встревожило лежавшего в немощи Великого князя. В ту пору находился в Киеве святой Борис, его равноапостольный Владимир поставил во главе своей дружины и отправил на войну с печенегами. Не зря святого Бориса называли благопослушливым: с готовностью восстал он на ратный труд, сказав отцу: «Вот я перед тобой готов сотворить, что требует воля твоя».

То ли слух о нашествии печенегов был ложным, то ли они уже успели уйти в среднеазиатские степи – только святой Борис не встретил врага и повернул обратно. А за время его отсутствия закатилось Красное Солнышко Русской земли, скончался святой равноапостольный Великий князь Владимир.

Киевляне пытались скрыть от Святополка кончину Великого князя, но тот, видимо, имел в Киеве своих людей и сразу же явился в стольный город и воссел на великокняжеском престоле. Пытаясь купить любовь народа, он стал раздавать направо и налево богатые подарки. Но любовь не продается: дорога стала народу святая вера Православная, горячо любила Русь свое Красное Солнышко, равноапостольного Владимира, – все помнили и отпадение Святополка в латинство и восстание его против отца, и не лежало к нему сердце народное. Злым чутьем властолюбца Святополк угадывал: народ хочет видеть на великокняжеском престоле святого Бориса, – и завистью, коварством, лютой ненавистью к брату переполнялась его душа.

Зараженный поветриями, идущими с Запада, Святополк хорошо знал, что там правители не стесняются идти к власти по головам своих родственников. Его собственный тесть Болеслав Польский, чуть только увенчался короной, немедленно начал преследовать своих ближайших родственников: некоторых изгнал, а других ослепил. А тезка польского короля, Болеслав Богемский, оскопил одного своего брата и покушался на жизнь другого. Святополк решился последовать этим жестоким примерам в борьбе за великое княжение (и заслужил в веках лишь славу «русского Каина» и позорное прозвание Окаянный). Властолюбец замыслил братоубийство: ему было нестерпимо видеть живым любимца покойного отца и всего русского народа, святого Бориса.

Печальная весть о кончине отца застигла святого Бориса на берегу реки Альты. Сказали ему также, что Святополк уже сел на отцовском престоле и замышляет недоброе – его убийство. Скорбь великой утраты, сиротства и одиночества излил святой Борис в плаче по отцу и мольбе к нему:

«Увы мне, свет очей моих, сияние и заря лица моего, воспитатель юности моей, наказание неразумия моего; увы мне, отец и господин мой! К кому я прибегну, на кого я посмотрю, где я насыщусь благого учения и наказания твоего разума? Увы мне, увы мне! Закатилось солнце мое, а я не был тут, не мог сам облачить честное тело твое и предать гробу своими руками. Не переносил я твоего прекрасного и мужественного тела, не сподобился поцеловать твоих седин! О блаженный мой, помяни меня в месте твоего упокоения. Сердце у меня горит, смущается у меня разум, не знаю я, к кому обратиться и поведать мою горькую печаль. Если к старшему брату, которого имел бы я вместо отца, то тот, кажется, думает о суете мирской и о моем убиении. Если же решится на мое убиение, то я буду мучеником Господа моего. Но не противлюсь, ибо пишется: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4, 6). Кто говорит, я люблю Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец… (1 Ин. 4, 20). В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх… (Ин. 4, 18). Но что мне сказать и что сотворить? Пойду я к брату своему и скажу: ты мне будь отцом, ты мне брат старший: что мне велишь, господин мой?..»

Но дружина не дала молодому князю долго предаваться скорби. Бояре и воеводы, седоволосые соратники равноапостольного Владимира полагали, что государственные дела не терпят отлагательства. В святом Борисе, отцовском любимце, они видели своего нового вождя – он рос в их кругу, они знали его душевное величие и благородство, не сомневались, что он будет достойным преемником Красного Солнышка. Дружина обступила святого Бориса и потребовала, чтобы он шел на Киев, изгнал лукавого Святополка и сам сел на престол отцовский. Сделать это было очень просто: с Борисом было отборное, закаленное в битвах восьмитысячное отцовское войско, а Святополк мог набрать лишь горстку сторонников. Каково же было удивление воинов, когда они услышали от святого Бориса непреклонный отказ: «Не подниму руки на брата своего, да еще на старшего меня, которого мне следует считать за отца».

Такое христианское послушание и смирение были непонятны воинам, привыкшим, что князья с оружием в руках отстаивают свои права. Власть Святополка грозила не только смертью святому Борису, но и гонениями на приближенных равноапостольного Владимира. Поняв, что убедить князя-христианина ополчиться на его старшего брата Святополка невозможно, дружинники разошлись кто куда, оставив святого Бориса в окружении немногочисленных слуг. Святополк, узнав об этом, торопился привести в исполнение злодейский замысел. Направив к святому Борису гонца с лживыми посулами любви и прибавки угодий, он призвал самых отчаянных своих приближенных и поручил им убийство младшего брата. Подражателю Каинова преступления не удалось сохранить в тайне свои гнусные планы. Когда палачи еще были в дороге, святой Борис уже узнал обо всем, но благоверный князь и не думал сопротивляться или бежать, а готовился к христианской кончине.

Когда убийцы приблизились к шатру святого Бориса, они услышали, что там служат заутреню. Даже эти злодеи не посмели нарушить молитвы. После заутрени святой Борис встал перед иконой Спасителя и воззвал к Нему: «Господи Иисусе Христе! Как Ты в этом образе явился на землю ради нашего спасения, собственною волею дав пригвоздить руки Свои на Кресте и приняв страдания за наши грехи, так и меня сподоби принять страдание. Я же не от врагов принимаю это страдание, но от брата, и не вмени ему, Господи, то в грех».

Потом он причастился Животворящих Христовых Таин, простился со всеми и лег в постель. Тогда в шатер ворвались убийцы и пронзили князя-страстотерпца копьями. Эти раны оказались несмертельными, и злодеи добили его.

Святость – это великий дар, и наделенный им угодник Божий щедро источает этот вводящий в вечную славу и счастье дар своим ближним. Не только сам благоверный князь Борис просиял святостью, но и трое его слуг сподобились Небесных венцов. Это были три родных брата, угрины (венгры).

Один из них, праведный Георгий Угрин, пытался своим телом заслонить святого Бориса от палаческих копий. Убийцы закололи и его: так самоотверженный слуга положил жизнь за своего господина. После убийства праведного Георгия посланцы Святополка отрубили ему голову, чтобы снять золотую гривну – подарок благоверного Бориса верному служителю. Глава праведного Георгия Угрина пребыла нетленной. Впоследствии при чудесных явлениях святых небожителей Бориса и Глеба видели и праведного Георгия, несущего перед ними свечу.

Два других брата-венгра, Ефрем и Моисей, во время убийства святого Бориса находились в отлучке, исполняя какое-то его поручение. Весть о преступлении, совершенном над их господином и любимым их братом Георгием, преисполнила сердца Ефрема и Моисея отвращением к мирской злобе и суете: оба приняли ангельский иноческий образ и прославились подвигами благочестия. Преподобный Ефрем, отыскав главу брата своего, праведного Георгия, взял ее с собой и удалился в село Новый Торжок (ныне город Торжок в Тверской области). Там он построил странноприимный дом, милосердствовал путникам, больным и нищим. После обретения честных мощей князей-страстотерпцев Бориса и Глеба преподобный Ефрем возрадовался их небесной славе, возвел в их честь каменный храм и устроил иноческую обитель, где и сам подвизался в подвигах поста и молитвы до глубокой старости. После кончины преподобного Ефрема Новоторжского в 1053 году нетлением его мощей Господь засвидетельствовал праведность жития этого смиренного угодника Своего.

Преподобный Моисей Угрин († 1043) был захвачен в плен поляками, которых Святополк Окаянный навел на Русскую землю, и уведен в польское рабство. Моисей был красивым юношей, и некая знатная польская панна воспылала к нему нечистой страстью. Она купила его у его хозяев и начала обольщать самым бесстыдным образом, а когда преподобный Моисей не поддался этим ее домогательствам, прибегла к пыткам и истязаниям, лишь бы достичь своего, а затем и приказала оскопить его. Но святой юноша претерпел все и сохранил чистоту. Во время восстания в Польше ему удалось уйти оттуда и вернуться на Русь. Преподобный Моисей вступил в число братии Киево-Печерской обители, стал учеником наставника русских монахов преподобного Антония Печерского. Истязания, нанесенные святому Моисею скверной полячкой, не прошли бесследно, сделав его больным на всю жизнь. Но этот доблестный победитель греха еще на земле получил от Господа дар – прикосновением своего жезла исцелять от соблазна людей, которых одолевала блудная страсть. И ныне верующие прибегают к Небесному заступничеству преподобного Моисея Угрина, чтобы избавиться от нечистых помыслов.

Святостью сиял благоверный князь Борис, и святы становились приближенные его. А вот у злодея и окружение преисполнялось черной злобы. Преподобный Нестор Летописец говорит о тех «верных» служителях Святополка, которых братоубийца посылал на исполнение чудовищных своих замыслов: «Окаянные же те убийцы пришли к Святополку, точно хвалу возымев от людей, беззаконники… Отец им всем – сатана. Ибо такие бывают слуги-бесы, бесы ведь посылаются на злое, а посылаемые на злое – скоры на его выполнение. Злой человек, усердствуя злому делу, хуже беса, ибо бесы Бога боятся, а злой человек ни Бога не боится, ни людей не стыдится, бесы ведь и Креста Господня боятся, а человек злой и Креста не боится».

Последними словами святого Бориса, обращенными к убивающим его, были: «Братья, приступите и окончите повеленное вам, и да будет мир брату моему и вам, братья».

Благоверный князь-мученик желал мира Христова, покаяния и спасения души и своему убийце-брату, и всем своим палачам. Не его вина, что весь ужас совершённого злодеяния не заставил опомниться Святополка Окаянного. Как некогда в Иуду Искариота, в Святополка после совершенного им братоубийства вошел сатана (Ин. 13, 27), помрачив его разум демонической «логикой». Диавол – отец лжи (Ин. 8, 44) внушал несчастному братоубийце, что спасти душу его уже невозможно, и подстрекал к совершению новых чудовищных преступлений. Эти внушенные диаволом помышления разъедали сознание Святополка: «Что мне делать? Если я остановлюсь на сем убийстве, то ожидает меня двоякое зло. Услышат о совершённом мною мои братья и скоро воздадут мне хуже совершённого. А если и не совершат сего, то изгонят меня. И буду я чужд престола отца моего, и загложет меня сожаление о земле моей. Враги мои будут поносить меня, мое княжение получит другой, и в домах моих не будет живущего. Ибо я подверг гонениям возлюбленного Господом и болезнь увеличил раной. Посему приложу беззаконие к беззаконию. Грех матери моей не очистится, и я все равно не буду написан с праведными. Так уж пусть я буду изглажен в Книге жизни».

В этом монологе – целый зловонный «букет» грехов, но прежде всего – хула и клевета на неизреченное милосердие Всевышнего, Который якобы не может простить даже происхождение от расстриженной монахини. Здесь – властолюбие и честолюбие, мнительность и коснение во зле, полное отсутствие любви – и порожденное всем этим торжество ненависти.

В океане любви Божией может раствориться даже самое чудовищное преступление, если грешник всем сердцем в нем раскается. Так мог быть прощен и грех братоубийцы Каина, и грех Иуды Искариота, предавшего на смерть Спасителя мира. Так же мог бы быть прощен и Святополк, если бы увидел разверзшуюся под его ногами адскую бездну, отпрянул от нее, со слезами покаяния прибег к Небесному Отцу. Но беда в том, что смертные грехи имеют свойство помрачать духовный взор и сжигать совесть грешника, так что он становится неспособным познать Божественную любовь, а воспринимает лишь демонические внушения.

О том, что диавол лгал Святополку, внушая, что тот в любом случае был бы изглажен в Книге жизни, свидетельствует хотя бы такой пример из русской истории. Через полтора с лишним века после Святополкова окаянства, словно идя по его стопам, новгородские князья Мстислав (1076–1132) и Ярополк (1082–1139) Ростиславичи ради увеличения своих владений ополчились на родного дядю – княжившего во Владимире Всеволода Юрьевича. Преступный набег завершился поражением: князь Всеволод разбил войска Ростиславичей, а их самих взял в плен.

Добрый князь Всеволод хотел обойтись с пленниками-племянниками как с дорогими гостями. Но этого не позволили ему мстительные владимирцы: они взбунтовались против мягкосердечия своего князя, вырвали у него из рук Ростиславичей, ослепили их и выгнали вон из города.

Так Мстислав и Ярополк – уже не два гордых властолюбца, а два убогих слепца – прибрели на реку Смядынь, в храм Святых князей-мучеников Бориса и Глеба. Ростиславичам было уже не до власти, чести и богатств – страшно болели и гноились раны, образовавшиеся там, где прежде были зорко и хищно смотревшие на мир Божий глаза. Горько каялись они в своем грехе против родного дяди, умоляли о снисхождении Всевышнего, молили о заступничестве своих родичей – благоверных князей-мучеников Бориса и Глеба. Они молили о смягчении страданий, не смея даже надеяться на большее. Но Всещедрый Господь по предстательству святых Бориса и Глеба призрел на кающихся грешников – Мстислав и Ярополк прозрели и с радостью возвратились в родной Новгород, славя Милосердного Бога и милостивых своих святых заступников. Так, видя чистосердечное покаяние грешников, Всещедрый Господь дарует им прощение и исцеление – и в земной жизни, и в вечности.

Святополк Окаянный вместо покаяния продолжал громоздить зло на зло, оскорбляя благость Всевышнего. Умертвив святого Бориса, братоненавистник замыслил убить и святого Глеба. Чем мог угрожать власти Святополка этот князь-мальчик, которому исполнилось всего тринадцать лет? Но ненависть подозрительна и ненасытна, как ненасытна адская бездна.

Вновь Святополк прибег к коварству, отправив к святому Глебу гонца с лживым призывом: «Иди скорее, отец тяжко болен и зовет тебя». Так же любивший равноапостольного Владимира, столь же послушный ему, как и благоверный Борис, святой Глеб тотчас пустился в дорогу, взяв с собой лишь несколько воинов и слуг. Но, когда плыл он по реке Смядыни, догнала его весть от другого старшего брата, князя Ярослава Новгородского: «Не езди: отец наш умер, а брат Борис убит Святополком».

На юного благоверного Глеба обрушилось двойное горе: кончина отца и любимого брата. Этот мир увиделся ему жестокой пустыней, и он воззвал к безвинно убиенному брату-страстотерпцу (то была первая земная молитва, обращенная к святому Борису): «Лучше было бы мне умереть с братом, нежели жить на свете этом. Если бы видел я, брат мой, лицо твое ангельское, то умер бы с тобою: ныне зачем же я остался один? Где речи твои, что говорил ты мне, брат мой любимый? Ныне уже не услышу тихого твоего наставления. Если доходят молитвы твои к Богу, то помолись обо мне, чтобы и я принял ту же мученическую кончину. Лучше бы было мне умереть с тобою, чем в этом свете обманчивом жить».

Святой Борис, уже ликующий в Царстве Небесном, услышал моление любимого младшего брата и просил за него Господа. Как только закончил святой Глеб свою молитву о даровании мученического венца, увидел он, как гонятся за его лодкой палачи, подосланные Святополком. Малая дружина святого Глеба взялась за оружие, готовая сражаться за своего князя, но юный благоверный Глеб, и в смертельной опасности более заботясь о ближних, чем о самом себе, сказал воинам: «Братья, если мы не будем драться с ними, они возьмут меня и отведут к брату Святополку; если же вступим в бой, они всех нас убьют. Плывите к берегу, а я останусь на середине реки». Воины воспользовались его самоотверженным советом – они покинули святого Глеба, спасая собственные жизни.

Князь-отрок остался лицом к лицу со своими убийцами. Не вынеся ожидания смерти, благоверный Глеб начал умолять их о пощаде: «Не троньте меня, братья мои милые и дорогие, не троньте меня, я не сделал вам ничего дурного. Какую обиду нанес я брату моему и вам, братья и господа мои? Если и есть обида, то ведите меня к князю вашему и к моему брату и господину. Пощадите юность мою, помилуйте, господа мои, будьте мне господами, а я ваш раб. Не пожните меня, еще недозрелого, не пожните колоса, еще не поспевшего, но еще полного молоком беззлобия. Не срезайте лозы, еще не взросшей, но имеющей уже плод. Прошу вас и умоляю. Убойтесь Сказавшего устами апостола: Не будьте дети умом: на злое будьте младенцы (1 Кор. 14, 20). Докажите мне, что злого сделал я вам. И не пожалею, если крови моей вы хотите насытиться, я уже в руках у вас, братья, и в руках у брата моего, вашего князя…»

Можно сказать, что это было своего рода моление о чаше святого Глеба. Хотя всей душой стремился он к встрече с братом-страстотерпцем в Горнем Царстве, но юное его существо всеми силами противилось смерти.

Палачей не тронули жалобные слова и слезы невинного отрока: подобно своему свирепому господину, они имели каменные сердца и сожженную совесть. Увидев, что надежды на избавление нет, святой Глеб упал на колени и стал молиться Богу: «Прещедрый, премилостивый Господь, не презри слез моих, но с жалостью посмотри на сокрушение сердца моего. Вот я закалаем – ни за что, ни за какую обиду. Ты знаешь, Господи, Господи мой. Я ведь знаю, что Ты сказал Своим апостолам: возложат на вас руки… за имя Мое… Преданы также будете и родителями, и братьями, и родственниками, и друзьями, и некоторых из вас умертвят (Лк. 21, 12, 16). Смотри, Господи, и суди. Вот готова душа моя пред Тобою, Господи, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу».

Преподобный Нестор в «Повести временных лет» пишет о кончине святого Глеба и о том, как воссоединился он со своим любимейшим братом в обителях Отца Небесного: «Зарезан Глеб, как безвинный ягненок. Принесен он в жертву Богу, вместо благоуханного фимиама жертва разумная, и принял венец Царствия Божия, войдя в Небесные обители, и увидел там желанного брата своего, и радовался с ним неизреченною радостью, которой достиг своим братолюбием. Как хорошо и как прекрасно жить братьям вместе! (Пс. 132, 1). Итак, Глеб был убит и брошен на берегу между двумя колодами. Затем увезли его и положили рядом с братом его Борисом в церкви Святого Василия. И соединились они телами, а сверх того и душами, пребывая у Владыки, Царя всех, в радости бесконечной, Свете неизреченном, и подавая дары исцеления Русской земле, и всех приходящих с верою из иных стран исцеляя: хромым давая ходить, слепым – прозрение, болящим выздоровление, закованным освобождение, темницам отвержение, печальным утешение, гонимым избавление. Заступники они за Русскую землю, светильники сияющие и вечно молящиеся Владыке Богу о своих людях».

Пламенно любящие друг друга, неразлучные в детстве, свершившие одинаковый подвиг мученичества, они неразлучны и после кончины – святые братья обрели совершенное, счастливейшее и вечное единение в объятиях Бога Вселюбящего.

А в лежащем во зле мире умножался грех и разгоралась смута. Святополк Окаянный умертвил еще одного своего брата, Святослава. И стал Святополк думать: «Перебью всех своих братьев и стану один владеть Русской землею». Так думал он в гордости своей, не зная, что «Бог дает власть кому хочет, ибо поставляет кесаря и князя Всевышний тому, кому захочет дать. Если князья справедливы, то много согрешений прощается стране той; если же злы и лживы, то еще большее зло посылает Бог на страну ту, потому что князь – глава земли», – пишет в «Повести временных лет» преподобный Нестор.

(Единодержавие сулило великие блага Руси, но священное дело объединения народа Божия надлежало вершить чистыми руками. И не гнусному братоубийце Святополку было суждено это деяние. Прошли века, и достойный правитель – духовный сын святителя Московского Петра (1260–1326), благоверный Великий князь Иоанн Калита (1288–1340), стал собирателем Русской земли.)

Окаянный Святополк начал братоубийственную «охоту» на князя Ярослава, но на защиту его стеной встал Великий Новгород. А затем на стороне Ярослава выступил весь русский народ Божий.

Русская земля не желала терпеть правителя – братоубийцу и святоубийцу. Святого Глеба было уж не вернуть в этот мир, и народу стал мил князь Ярослав Владимирович, за справедливость и государственный ум прозванный Мудрым. Сумев оборонить свою жизнь от посягательств братоубийцы Святополка, Ярослав при общем ликовании занял великокняжеский престол.

Однако Святополк не унялся. Ненавидимый своим народом, он пытался захватить власть насилием. Святополк вел на Русскую землю ее врагов: то коварных поляков, то разбойников-печенегов – и лил кровь соотечественников ради вожделенной власти над ними. Наконец войска Ярослава и Святополка сошлись на Альте – той самой реке, у которой по приказу братоубийцы был зверски убит святой князь Борис. Став на месте убиения благоверного Бориса, Ярослав воздел руки к небу и воззвал: «Вот кровь брата моего вопиет к Тебе, Владыко, как кровь Авеля. Отомсти за него Святополку так, как братоубийце Каину, на которого Ты возложил стенание и трясение. Молю Тебя, Господи, пусть Святополк получит то же». С надеждой обратился Ярослав и к своим почившим братьям-мученикам: «О братья мои, если вы и умерли телом, то дивны благодатию и предстоите Господу. Помогите мне молитвою». Весь день длилась жестокая сеча, и только к вечеру Ярослав одержал победу.

В житии святых страстотерпцев Бориса и Глеба повествуется о страшной гибели их убийцы:

«Окаянный Святополк бежал. И напал на него бес, и расслабли кости его так, что он не мог сидеть на коне, и его несли на носилках. Он же говорил: “Бегите, вот гонятся за мною!” Посылали против погони, но никого не находили. Лежа в немощи, Святополк все вскакивал и говорил: “Бежим, опять гонятся! Ох мне!” Так не мог он побыть на одном месте. И побежал он через Ляшскую землю, гонимый гневом Божиим, и достиг пустыни между землей ляхов и чехов. Тут он лишился жизни и принял возмездие от Господа так, как свидетельствовала посланная на него болезнь о вечной муке по смерти. Так был он лишен той и другой жизни: здесь он лишился не только княжения, но и жития, а там не только Царства Небесного и пребывания с Ангелами, но и был предан муке и огню. Могила его осталась. От нее исходит злой смрад на показание людям, что если услышавший о сем сотворит подобное, то приимет и горше сего».