Текст книги "Нерассказанная история"

– И вам тоже так кажется?

– Я полагаю, здесь есть о чем поговорить.

Краешком глаза он увидел, как маленький рыжий с белым холмик дрогнул. Песик встал и энергично отряхнулся. Грабовски был так сосредоточен на ней и пистолете, что даже не заметил собаку!

– Как старым друзьям? Которые давно не виделись? Вспомним прежние дни?

Едва Грабовски произнес это, Лидия сразу поняла: именно этого он и хочет. Нет, ее глупость бесконечна!

Наблюдая, как он входил в ее спальню и как его лицо искажалось от потрясения, она решила, что теперь по крайней мере может снизить темп и подумать. И теперь именно она взяла верх.

Конечно, ему не нужны никакие разговоры. Тем более, он наверняка отослал ее снимки в газеты, и теперь репортеры мчатся сюда со всех ног!

– Когда вы их отослали? – бросила она.

– Что? Нет, я никуда ничего не посылал. Клянусь! Никому и ничего!

– Встаньте. Я хочу, чтобы вы встали!

– Мне придется опереться на руки, – предупредил он. – Ничего, если я их опущу?

Он явно был не в форме. Возможно, повредит колени, если попытается встать из позы лотоса без помощи рук.

– Только медленнее, – приказала она. – Иначе мой палец может дрогнуть.

Когда он с трудом встал, она приказала:

– А теперь руки за голову. Два медленных шага ко мне. Не хочу, чтобы ваше тело загородило дверь, когда вы упадете.

– Клянусь Богом, – пролепетал он. – Если вы отпустите меня, я отдам вам камеру. Можете стереть всю память. Больше ни у кого ничего нет.

Что она испытает, убив его? Если сейчас нажать на курок, все будет кончено.

– Проблема в том, – произнесла она, – что у вас нет возможности это доказать. Трудно доказать недоказуемое.

Он слегка пошатывался, а по виску ползла набухшая вена, похожая на жирную голубовато-зеленую гусеницу.

– Моя камера и ноутбук, – прохрипел он. – Все там. Я не отправил ни единого снимка. Собирался сегодня лететь домой. И не стал отсылать, поскольку…

– Почему же? Почему вы этого не сделали?

Если он поверит, будто она задумала его убить, вынудит ли это сказать правду? Или заставит лгать изо всех сил?

– Потому что я никому не доверяю, – объяснил он. – Весь Интернет будет забит снимками еще раньше, чем я успею приземлиться в Хитроу.

Она припомнила кое-что из их болтовни в прошлом.

– Вы католик, верно, Джон? Не хотите помолиться?

– У меня в кармане четки, – вздохнул он. – Ничего, если я их вытащу?

Пока он станет перебирать бусины, у него будет время подумать.

– В каком кармане? Хорошо, очень медленно, и держите другую руку на затылке.

Ему следовало вернуться домой еще вчера вечером. Но он всегда старался сделать немного больше, чем требовалось, поскольку являлся истинным перфекционистом, что и создало ему репутацию профессионала. Но сейчас именно это качество поможет ему заработать пулю в живот.

Он заставил себя отвести глаза от пистолета. Губы шевелились в безмолвной молитве.

Пес стоял у бедра Лидии. Постель была аккуратно застелена, в изголовье громоздились вышитые подушки и валики. На туалетном столике стояли флаконы с духами, с угла зеркала свисало несколько ниток бус. Крышка сиденья-подоконника оказалась поднята, частично загораживая стекло. Но он и так не смог бы выпрыгнуть. Поскольку наверняка убьется. А вот если швырнуть в нее чем-нибудь тяжелым, он сумеет ее одолеть.

Грабовски прочитал вслух «Аве Мария», глядя ей прямо в глаза. Сердце билось почти нормально с тех пор, как он вытащил четки. Она не убьет его, иначе вся полиция штата погонится за ней. Неужели фотографы опаснее?

– Почему бы вам не опустить пистолет? – предложил он. – И тогда мы сможем спокойно поговорить. Вам нечего бояться. Я отдам вам камеру.

– Думаете, я не захочу вас убить? – разочарованно спросила она.

– Думаю… вы не настолько глупы.

– Вы вломились в мой дом, – напомнила она. – Я живу одна. Вы разбили… окно… скажем, на кухне и пробрались в мою спальню. Впервые вы увидели меня всего две недели назад и с тех пор одержимы мной. И доказательства все здесь, в камере. Вы снимали меня на улице, на работе, даже через окно спальни. Я права? Попала не в бровь, а в глаз? У вас очень выразительное лицо.

– О Господи! – воскликнул он. Она все спланировала. Устроила ему ловушку!

– Кто еще способен распознать то, что увидели вы? Дело в глазах? Это вас поразило? Проводили целые часы, сравнивая их? Да, конечно, больше никто на это не способен! Но конец истории таков: вы вломились сюда, набросились на меня, пытаясь изнасиловать. Мне удалось выхватить из ящика пистолет. Я предупредила вас, но вы продолжали надвигаться на меня. И не оставили мне выбора.

Его язык, похоже, распух – возможно, он его прикусил – и теперь мешал говорить, поэтому каждое слово давалось с трудом.

– Вам ни к чему это делать. Отпустите меня, и я отдам вам все. Уеду из страны и никогда сюда не вернусь.

Лидия вздохнула и рассеянно потрепала собачьи уши.

– В этом мне придется вам поверить.

– Возьмите все мое оборудование. Уезжайте куда хотите. У меня ничего на вас нет, как нет возможности вас разыскать.

Глава 27

Он выглядел так, словно вот-вот грохнется в обморок, поэтому она снова велела ему сесть. Пристрелить его? Похоже, это единственное практическое решение.

– Мы можем оба уйти от этой темы, – уговаривал он. – С этим покончено навсегда. Я никому ничего не посылал, потому что не верю даже своему агенту.

Она вдруг задалась вопросом, поранил ли он ногу, когда лез в окно.

– Весьма печально, – заметила она вслух.

– Гарет – парень ничего, – пояснил он, – но если кто-то в его офисе…

Он не договорил. И дышал тяжело и неровно.

– Вы вынудили меня обороняться, – обронила она, и в каком-то смысле это было правдой.

– Когда-то я работал с партнером, – начал он. Его плечи скруглились, спина согнулась, словно сейчас он медленно опустится на пол, свернется калачиком и замрет. – Тони Меткаф, он был кем-то вроде друга. Мы отправились на остров Святого Маврикия и сфотографировали вас в бассейне. Выглядели вы просто сказочно. Это было еще до цифровых камер, и мы проявляли снимки в ванной.

– Вы сами навлекли это на себя, – сказала она.

Но тем не менее это все равно убийство.

Он заговорил быстрее и постоянно искал ее взгляд, пытаясь заглянуть в глаза. Выискивая любой признак слабости. Сочувствия.

– Потрясающие фото. Настоящий гламур для первых страниц газет. Мы убедили туриста отвезти снимки в Лондон, так как остались следить за вами. Сами знаете, мы частенько это делали. Я позволил Тони вести переговоры. Предполагалось, что под снимками будут наши подписи.

– Сколько камер у вас с собой?

Его болтовня ее отвлекала.

– И назавтра они появились на первой странице, – продолжал он. – Мне позвонила Кэти, моя жена, и обо всем рассказала. Тони снял мою фамилию. Подонок! Больше я никогда не работал с партнерами.

– Сколько камер? – повторила она. – И где они? Ваш компьютер остался в гостинице?

Пистолет уже оттягивал руку.

– Две, – признался он. – Одна у меня на шее, вторая – в машине. Я припарковался на улице. Мой ноутбук тоже там.

Его спина ныла, колени словно сжимало струбциной, которая с каждой минутой завинчивались все туже. Он провел на ногах всю ночь и теперь вынужден сидеть на полу в позе лотоса и с руками, заложенными за голову. К тому же она не позволяет ему говорить.

Он попробовал еще раз.

– Вы можете спуститься вместе со мной. Поедем и выбросим все в воду.

– Не мелите чушь, – процедила она. – И пожалуйста, помолчите.

Дверь справа от кладовки вела в ванную. Если она позволит ему пойти и отлить, он, возможно, найдет там то, чем сможет воспользоваться. Его и прежде били, в Испании, гостиничные гориллы, но из пистолета целились впервые.

Сначала она вела себя непринужденно, словно для нее было вполне естественно принимать его в спальне и угрожать пистолетом.

Теперь же она потирала запястье, и щеки раскраснелись. Нет, он не хотел еще сильнее вывести ее из себя. Да и не позволит она ему пойти в ванную.

– Нельзя идти с вами по улице, приставив пистолет к затылку, – заметила она. – Если вы что-то выкинете, я не смогу пристрелить вас на месте. Нет, если уж убивать, так в спальне.

Он попытался убедить себя, что она никогда на это не отважится. Если подняться и подойти к ней, она станет вопить и отбиваться, но никогда не нажмет на курок.

Он переместил вес с одной ягодицы на другую, при этом она немедленно подняла пистолет и уставилась на Грабовски. Она достаточно безумна и пойдет на это, она всегда была неадекватна, тикающая бомба с часовым механизмом, живая граната, оказавшаяся прямо в королевской семье.

– Всю оставшуюся жизнь вас из-за меня будет мучить совесть, – предупредил он.

– Кто это сказал? – мило улыбнулась она.

Какую он сделал ошибку, признавшись, что больше никто об этом не знает! Но она начала допрашивать его, когда он трясся от страха, и первым порывом было сказать правду. Ему следовало солгать. Скажи он, будто уже поздно и кавалерия уже въезжает в город, она не смогла бы убить его и выйти сухой из воды.

С другой стороны, она прикончила бы его просто от злости.

Нужно вести себя так, чтобы она продолжала говорить.

– Могу я задать вопрос? – прошептал он, и хотя уже не выглядел таким перепуганным, она все же слышала нотки страха в его голосе. Женщины, способные выстоять, не позволяющие согнуть и сломать себя, всегда считаются безумными. Так говорила Эстер. Раньше, когда Лидия не желала повиноваться, ее посылали к психиатру и хотели посадить на лекарства. Но она отказывалась это делать, и это еще больше убеждало окружающих в ее сумасшествии. Что же, это пригодится. Пусть он считает ее достаточно ненормальной, чтобы не задумываясь убить человека.

– Почему вы совершили это? – спросил он. – Почему сделали то, что сделали?

– У меня были причины.

– Ну разумеется, – кивнул он.

Она выжидала, но он молчал.

– «Разумеется» что?

– Не знаю. Можно мне опустить руки хоть на несколько минут? Плечи невыносимо болят.

Что же, почему бы нет? Он все равно ничего не сможет сделать, сидя на полу со скрещенными ногами.

Лидия кивнула.

– Спасибо, – поблагодарил он. – Наверное, вы чувствовали себя очень несчастной.

– Спасибо за участие, – саркастически усмехнулась она. – Я счастлива.

Он разогнул ноги, и она услышала хруст суставов.

– Но ведь были и хорошие моменты, верно? – неожиданно спросил он.

Слезы жгли ей глаза.

– Во всяком случае, я их помню, – продолжал он.

Сейчас она расплачется! И без того еле сдерживается!

– Зачем вам понадобилось приезжать сюда?!

Если бы она действительно хотела убить его, то вполне могла сбить машиной в ночь воскресенья. Но не смогла тогда и не сможет сейчас.

Смаргивая слезы, она снова огляделась, проверяя, нет ли в комнате чего-либо тяжелого. Такого, чтобы он мог в нее швырнуть. И не успеет она опомниться, он набросится на нее и вырвет пистолет. На полу лежала книга. Но ему до нее не дотянуться.

– Простите. Я говорил вам, это вышло случайно.

Теперь ее щеки горели. Чем сильнее она начнет волноваться, тем больше ослабеет.

– Но вы могли ничего не предпринимать, – возразила она. – Просто оставить меня в покое.

– Мне очень жаль.

И ему действительно было ее жаль. В каком-то роде.

– Но знаете, в моем положении ни один человек не поступил бы иначе. Неужели вы этого не поняли? Извините. Я сказал чистую правду.

Она шмыгнула носом. Но ничего не произнесла, словно не доверяла себе. Словно боялась, что, вымолвив слово, разрыдается. Однако она тем не менее кивнула и слегка наклонила голову.

– Помните тот вечер в Нью-Йорке, когда присуждали награды модным дизайнерам? По-моему, это было в девяносто четвертом. Вы остановились в «Карлайле», и когда прибыли на церемонию, двум сотням полицейских пришлось сдерживать толпу. Все собрались только ради вас.

Он помолчал, желая понять, как она это воспримет. Она не выказала никакого желания его оборвать.

– Фотографы тогда с ума посходили, толкались и дрались, пытаясь найти лучший ракурс. Помню, как парочка супермоделей старалась попасть в объектив. Мы орали, требуя убрать их тощие задницы.

Он говорил и говорил, а она пыталась сосредоточиться на том, что должно произойти сейчас. Они сидят здесь уже слишком долго.

Свободной рукой она гладила голову Руфуса, а тот тыкался носом ей в ладонь.

Лидия знала только одно: отсюда следует убираться. Больше она ни о чем не могла думать.

На туалетном столике лежала серебряная пудреница, подарок Эмбер. Нужно взять ее с собой. Да, и бусы из ракушек, подарок Майи на Рождество.

– Когда вы останавливались в бразильском посольстве в Вашингтоне…

Не важно, что он говорит, лишь бы не шевелился!

Она услышала писк своего мобильника и, не спуская глаз с Грабовски, потянулась к сумочке.

– Я слежу за вами, – предупредила она и наскоро прочитала сообщение.

«С днем рождения. Я скучаю по тебе. Карсон».

– И та ночь в Белом доме…

Слезы хлынули потоком. Она так устала бороться со всем и всеми. Лучше сдаться сейчас…

Она выключила мобильник.

– И когда вы танцевали…

Господи, хоть бы он заткнулся, убрался отсюда и дал ей поспать! Болтает целую вечность, а слезы все никак не останавливаются.

– Вот видите, хороших моментов оказалось много, – продолжал он тихо, словно говорил с младенцем в колыбели, – очень много. Были и будут. Мы с вами можем обо всем договориться. Условиться, как лучше это обставить. Представляете, как это будет изумительно, каким станет потрясением!

– Что? – переспросила она, вытирая слезы. – Что вы говорите? О чем мы должны условиться?

* * *

Он бредет по очень тонкому льду, нет, хуже, топчется вокруг ее израненного эго, не зная точно, где находятся трещины и пропасти.

Песик спрыгнул с кровати и улегся на полу, в лужице солнечных лучей. Грабовски подумал, что комната очень уютная, простая, ничем не загроможденная. Белое покрывало на кровати, сиреневато-серые стены, яркие пятна подушек… Скромный дом…

Снова откуда-то взялись эти слова. «Сосредоточься, – велел он себе, – сосредоточься».

– Ничего, если я немножко пошевелюсь? Прислонюсь к ножке туалетного столика? Видите, я все делаю очень медленно.

Он не собирался рисковать и давить на нее. Пусть это покажется не столько его, сколько ее идеей. Пусть она привыкнет к этой мысли. Не обречена же она вечно жить в забвении? Во всяком случае, его истории о былом повергли ее в слезы.

– Что? – спросила она снова.

– Если бы вы захотели… – протянул он. – Если бы вы пожелали, то смогли бы вернуться.

Она улыбнулась. Но значения этой улыбки он не понял.

– Могла бы?

Спаниель встал и принялся бродить по комнате, а вскоре подошел и к нему. Он медленно опустил руку на голову Руфуса.

– Давай поглажу, хороший ты мой. Сколько он у вас?

– Почти три года.

Он погладил спаниеля и положил руку на свое колено. Но Руфус подошел ближе, требуя новых ласк.

– Это не только ради вас, – настаивал он.

Песик взобрался ему на колени.

– Подумайте о своих мальчиках! Представляете, как они будут счастливы, если их мать вернется.

Пистолет валялся у нее на коленях. Плечи опустились… она потеряла осанку, а вместе с ней и уверенность.

Он стал возиться с собакой, чесать ей брюхо. Еще минута-другая, и она зарыдает, как младенец.

Звук ее голоса испугал его до такой степени, что он ударился головой о ножку стола.

– Я думаю о них. Думаю каждый день.

– Правильно, – успокаивающе поддакнул он. – Должно быть, они скучают так же сильно, как и вы.

– И вы уверены, что так будет лучше для них? Вы хорошо все обдумали? Размышляя об этом каждый день на протяжении десяти лет? Каждый день! Итак, с вами было то же самое?

Она сидела на краю кровати гордо и прямо. Свободная рука оказалась сжата в кулак, другая – держала пистолет. Совершенно непонятно, на что она сейчас способна. Ему просто необходимо сделать ход, если он прижмет собаку к груди, делая вид, будто ее ласкает, можно податься вперед и швырнуть чертову тварь в Лидию.

– Руфус! – позвала она.

Руфус спрыгнул с коленей Грабовски и мигом оказался на кровати.

– Молодец, – похвалила она и тут же переспросила: – Итак, вы часто размышляли об этом?

Он зажмурился и выдохнул:

– Нет. Не думал.

Несколько минут они сидели молча. Теперь, когда силы к ней вернулись, она поняла, что делать.

– Кто помог вам? – спросил он, вытягивая ноги перед собой и прислоняясь головой к ножке стола. – Как вам это удалось?

– Камера у вас на шее, еще одна в машине и ноутбук. Что еще? – спросила она, не отвечая.

– Это все.

Он сползал все ниже к полу.

– Вы не смогли бы проделать это в одиночку.

– Я вам не верю. Что еще?

Грабовски потер ладонями лицо, уже заросшее темной щетиной.

– Кто в городе знает? Как насчет вашего бойфренда? Вы тоже держите его в неведении?

– Никто не знает, – усмехнулась она. – Кроме вас.

Лидия встала, и он поднял голову. Она прицелилась ему в лоб.

– Я даю вам еще один шанс. Последний. Что еще?

– Ладно, – сдался он. – В «Ночлеге и завтраке». Левый ящик письменного стола. В нем флэшка. Маленькая штучка из пластика и металла.

Он развел большой и указательный пальцы, показывая размер флэшки.

– Там весь бэк-ап. Скинул все материалы туда. Сделал копию, – пояснил он, заметив ее недоуменный взгляд.

– Давайте ключи от машины, – велела она. – Толкните по полу. И ваш мобильник. И камеру. Спасибо.

Когда он выполнил все приказания, она велела ему встать и открыть чулан.

– Входите и закройте за собой дверь.

– Да будьте хоть немного благоразумны! Не собираетесь же вы оставить меня там?!

Она не ответила, и ему пришлось устроиться между ее платьев.

– Неужели с вас не довольно? – прошипел он. – Не знаю, от чего вы так стремились сбежать, но вряд ли мечтали жить так, как сейчас.

– Закройте дверь, – повторила она и, подойдя, повернула ключ в замке. Надолго хлипкая дверь его не задержит, но, может, она успеет убраться отсюда.

Лидия подхватила вещи Грабовски, сунула в сумку пудреницу, бусы из ракушек и постучала в дверь чулана.

– Скажите мне, какой породы была ваша собака? Та, которую сбил грузовик?

Она услышала приглушенное фырканье.

– У меня никогда не было собаки.

– Я так и думала, – кивнула она. Выбежала на дорогу, нашла «понтиак» и поехала в город. В «Ночлег и завтрак». На какой-то момент показалось, будто в глазах темнеет и она сейчас отключится, но оказалось, это небо за какие-то мгновения из нежно-розового стало пурпурным и черным. Гроза!

Она включила фары. Сколько времени пройдет, прежде чем он осмелится выбраться из чулана?

Град барабанил по капоту, лишая ее возможности спокойно поразмыслить. Лидия с трудом вела машину, не теряя из виду дорогу.

Наконец она взбежала на крыльцо, позвонила и, не дождавшись ответа, попыталась что-то разглядеть сквозь эркеры на фасаде. Свет был включен, и сквозь щель между шторами она увидела мистера Джексона. Тот, как всегда, сидел в кресле, но был на удивление бодр и вроде бы даже читал.

– Мистер Джексон! – завопила она, колотя в стекло. – Мистер Джексон! Это Лидия!

Она снова позвонила. Мистер Джексон и в лучшие-то времена не слишком хорошо слышал, а теперь громовые раскаты и стук градин заглушали любые звуки.

– Мистер Джексон!

Никакой реакции.

Она направилась на восток, к реке, оставила Руфуса в машине и спустилась по крутому берегу к воде с ноутбуком, диктофоном и обеими камерами. Подошвы скользили по ковру из ледышек. Град шел настолько густо, что жалил шею. Уже внизу она упала. Не вставая, взяла телефон и диктофон и, все еще сидя на склоне, швырнула их в воду. Только потом встала, захватила камеры и ноутбук, одолела еще пару ярдов, остановилась на краю у воды и выложила вещи в ряд.

Подняв первую камеру и держа ее за ремешок, раскрутила и, полюбовавшись черным прямо-угольником, летавшим над ее головой, подобно зловещей летучей мыши, отпустила. Камера долетела до середины реки. За ней последовала вторая. Ноутбук, как плоский белый камень, скользнул по поверхности и несколько долгих секунд плавал в воде, пока не поддался быстрому течению, утянувшему его на дно.

* * *

К тому времени, когда Лидия вернулась в машину, на ней нитки сухой не было. И все же, несмотря на прохладный ветерок, ей стало жарко. Если она позвонит и оставит сообщение для миссис Джексон… Но о чем она напишет? Не пускайте в дом постояльца сегодняшней ночью? Три сообщения от Эмбер. О Господи, она должна была приехать на вечеринку в честь собственного дня рождения!

Почти без четверти девять. Тридцать пять минут прошло с тех пор, как она заперла его в чулане. Снесла вещи вниз, потом поднялась наверх и объявила, что собирается посидеть здесь с четверть часа, чтобы собраться с мыслями. Но если она услышит хоть малейший шум, то выстрелит прямо в дверь.

Потом, сняв туфли, она осторожно спустилась по лестнице. Даже не имея машины, он за полчаса доберется до «Ночлега и завтрака».

И что потом? Она должна рассуждать последовательно. Конечно, нужно убираться отсюда, но один час погоды не сделает. Грабовски может обратиться в газеты со своей флэшкой, однако твердых доказательств у него нет. Она мало похожа на себя, прежнюю, и достаточно долго считалась мертвой, поэтому даже таблоиды не прикоснутся к снимкам, не задав предварительно несколько вопросов Грабовски.

Главное сейчас – добраться до аэропорта. Зачем рисковать тем, что у нее уже есть. Разве она не попала в этот переплет из-за своей нерешительности, она оттягивала и оттягивала неизбежное.

Нужно позвонить Эмбер и все рассказать. А потом она спокойно уедет.

Лидия нажала кнопку, чтобы ответить на последний звонок, но, не дождавшись соединения, отключилась.