Текст книги "Тайна потерянной рукописи"

Глава 29.
Тайны раскрываются (продолжение)

Наблюдения через трубку, усиленную монетой, немедленно дали положительный результат. Теперь в центре поля зрения находилось черное непрозрачное пятно, а вокруг, по периметру ярко светились четыре буквы.

Перемещая оптический прибор относительно таблиц, Зайкин получил и записал несколько четырехбуквенных наборов. Осталось сложить из них что-нибудь удобочитаемое. Дело не столько сложное, сколь нудное. Но наш гений компьютерных технологий буквально вдохновился идеей и плотно навис над клавиатурой своего, электронного устройства.

– Ваня, – проникновенно сказал я, фиксируя взглядом нашего эксперта, – мир ожидает от тебя подвига.

– Разве я когда-нибудь подводил? – не стал скромничать Зайкин. – А если меня еще и покормят дополнительно…

– Понял. Пицца устроит?

– Безусловно.

Таков наш Ваня. Готов работать просто за еду.

Разумеется, даже от гения нельзя ждать результатов мгновенно. И пока суть да дело, я решил побеседовать с Крестовским, чтобы найти ответ на один мучавший меня вопрос.

Елена в преддверии близкой пиццы принялась менять сервировку стола, а я подсел поближе к музейному корифею.

– Скажите профессор, – начал я, стараясь не выглядеть навязчивым, – а почему, собственно, рукопись Пушкина, вызывает такой ажиотаж? Даже если Александр Сергеевич открыл в архивах какие-то факты, порочащие Петра I, то сейчас, по прошествии трехсот лет… Почему эти «преданья старины глубокой» до сих пор вызывают у кого-то готовность нападать, убивать и похищать музейные ценности?

– Видите ли, голубчик, я могу только предполагать…

– Мы охотно выслушаем ваши предположения.

Профессор кашлянул и сел поудобнее.

– Как вам сказать… – осторожно начал он. – Во времена Петра… Кстати, это отражено в знаменитом романе Алексея Толстого… Так вот. Во времена Петра широко муссировались слухи, что он, дескать, во время пребывания в составе Великого посольства в Европе, был подменен.

– Вы серьезно?

– Во всяком случае, портреты, изображающие его до посольства, странно не похожи на те, которые запечатлели его после возвращения на родину. Кроме того, Петр-реформатор мало говорил по-русски, писал на родном языке с ошибками… Ну и еще целый ряд заметных особенностей.

Петр до поездки в Европу

– А жена, близкие? Они же должны были заметить разницу?

– Его мать к тому времени уже умерла. Жену он сразу по возвращении, даже не заехав домой, спешно отправил в Спасо-Ефимьевский монастырь в Суздале. Воспитатель и наставник юного Петра Борис Голицын срочно отбыл в Астрахань, а патриарх, тоже отлично знавший царя в лицо, в течение полугода скончался.

Петр после поездки в Европу

– А Лефорт? – поинтересовался Семен.

– Любезный друг Франц Лефорт тоже умер, причем при странных обстоятельствах.

– Я помню! – радостно сообщил очкастенький паренек. – У Алексея Толстого описано, что он принимал гостей, пил, ел, веселился. А на следующий день слег и больше уже не поднялся.

– Верно. Но не это самое необычное.

– Да?

– В энциклопедиях указано, что Лефорт умер в марте 1699 года. Но в 1699 году марта не было.

– Как так?

– Очень просто. Современный календарь в России ввел Петр I, верно? И началось новое летоисчисление с 1 января 1700 года.

– Ну да.

– А до того российский год начинался 1 сентября. И вот смотрите, как развивались события: в августе 1698 Петр возвращается из Великого посольства в Москву. В августе, то есть под самый конец года. 1 сентября начинается 1699 год. А с 1 января введено новое, европейское летоисчисление. То есть 1699 год длился всего 4 месяца, и марта в нем не было.

Кстати, патриарх, знавший царя в лицо, умер в 1700. Если не разбираться по сути, кажется, что через два года после возвращения Великого посольства. А на самом дел прошло всего полгода.

– Потрясающе.

– А Меньшиков? – поторопил профессора Семен.

– Светлейший князь Александр Данилович при новом, вернувшемся в Россию Петре, оказался уже не денщиком, а одним из важнейших людей государства. Возможно, он вообще стоял во главе заговора и был инициатором замены настоящего царя на «Петра Михайлова, плотника из Саардама».

– М-м, – я потер рукой лоб. – Как-то трудно… почти невозможно в такое поверить.

– Зато подобный расклад хорошо объясняет все происшедшее как с Пушкиным, так и с нами сейчас.

– Да?

– Разумеется. Если царь был подменен, то вся следующая за ним династия – незаконная. Мог ли Николай I позволить публиковать подобные откровения? Да и сейчас. Как вы знаете, Романовы состоят в близком родстве со всеми царствующими домами Европы. И если они незаконные, то это ставит под вопрос…

– Ничего себе, – оценил проблему дядя Миша.

– Да. Поэтому не только Пушкин поплатился жизнью. Николай Васильевич Гоголь, друг и единомышленник, попытался было продолжить дело знаменитого нашего поэта, но это тоже плохо кончилось.

– Это вы о том, – невежливо перебила нетерпеливая школьница, – что он сжег 2-ой том «Мертвых душ»?

– Да, – профессор опустил голову, взгляд его затуманился. Потом он вздохнул и продолжил. – Когда я, там, в своем музейном кабинете говорил вам, что из-за рукописи погибли трое талантливейших, одареннейших, прекрасных людей, я имел ввиду самого Пушкина, Николая Васильевича Гоголя и Екатерину Михайловну Хомякову.

– Тоже поэтесса?

– Нет. Это возлюбленная Гоголя. И жена Алексея Степановича Хомякова – лидера славянофилов.

– Во как.

– Я полагаю, – продолжил Крестовский, – что когда Александр Сергеевич раскопал в архивах сведения, настолько потрясающие основы окружающего мира, он понял, что в одиночку не справиться. И затеял издание журнала «Современник», который должен был объединить талантливых людей, создать этакую организованную силу.

– Как сказал Ленин, – блеснула эрудицией школьница, – журнал – это не только коллективный агитатор, но и коллективный организатор.

– Примерно так. Но в обществе журнал не приняли. Вероятно, не без подсказки со стороны царствующего дома. Потому, несмотря на великолепный состав авторов, журнал практически не раскупался и был убыточен. Наталья Николаевна, во всем поддерживающая мужа, вынуждена была продать свои драгоценности, чтобы покрыть расходы на издание.

– То есть проект не удался.

– Увы.

– А дальше? Что там с Гоголем и его возлюбленной?

Но прежде чем профессор успел ответить, Ваня Зайкин торжествующе вскинул руки и вскричал:

– Есть! Я расшифровал текст.

После короткого оцепенения, мы все встали и сгрудились возле его ноутбука.

– Если брать полные, четырехбуквенные группы, то они образуются только из 2, 5, 8, 11 и 14 столбцов. Первый и последний пятнадцатый столбцы не подходят, образующаяся из них группа не полна – не хватает символов слева и справа. Все прочие столбцы содержат повторы. А эти являются взаимно независимыми.

Далее я попытался скомбинировать буквы так, чтобы получить читаемое слово.

Со второй таблицей получилось довольно просто. Если брать в названных столбцах верхнюю и нижнюю буквы, то получаем следующий набор: L O G A R I T H M S.

– Логарифмы, понятно.

– Да? А при чем здесь логарифмы?

– Элементарно, Ватсон. Мы уже обсуждали тот факт, что декабрист Пестель замаскировал труд всей своей жизни «Русскую правду» в книгу с обложкой «Логарифмы», рассчитывая, что малограмотные жандармы не станут листать математический труд. Видимо, Пушкин пошел по этому же пути.

– К сожалению, первая таблица дает что-то непонятное.

– Да? Что именно?

– Действуя по тому же алгоритму, получаем бессмысленное M I C K I E W I C Z.

– Ну почему же бессмысленное? – взволновался профессор и довольно бесцеремонно развернул к себе монитор. – Совершенно ясное, знакомое всем слово.

– Серьезно?

– Но вы же слышали про Адама Мицкевича?

– А, так это Мицкевич?

– Разумеется.

– Хм… И что это значит?

– Осмелюсь предположить, – произнес спецназовский пушкиновед, который в высокоученом обществе держался скромно и по большей части молчал. – Думаю, мы получили ясное указание, что рукопись Пушкина нужно искать в книге, на обложке которой значится имя польского поэта и надпись «Логарифмы». Чтобы несоответствие имени и названия не бросалось в глаза, титульный лист выполнен на латинице.

– Это, разумеется, ценное замечание, – сварливо заметил Зайкин. – Но я лично ожидал, что нам укажут место, где искать рукопись. А не то, как она выглядит.

– Место указано.

– Да? Где?

Спецназовец чуть заметно улыбнулся.

– Где можно спрятать осенний лист? Среди опавших листьев. Где можно спрятать книгу?

– Ну-у… В библиотеке?

– Разумеется. Кстати, я слышал, что в доме-квартире Пушкина на Мойке, 12… В той самой квартире, где он умер, была обширнейшая библиотека, которая сохранилась и до сих пор.

– Да, верно, – оживился дядя Миша, забыв на минуту о ранах. – Нам говорили, там тысячи томов на 14 языках.

– Погодите, – вновь заспорил неугомонный Зайкин. – Известно же, что после смерти поэта к нему на дом явился Жуковский, который забрал все бумаги и уничтожил их.

– Бумаги, но не книги. Если рукопись была уже переплетена и поставлена в ряд среди тысяч прочих корешков, то обнаружить ее…

– А как же работники музея? Они что, за десятилетия ни разу не заглянули под обложку?

– А зачем? Есть инвентарный номер, есть отметка в соответствующей описи. Экспонат на месте, все в порядке.

– Что же получается?..

– Э-э, молодой человек, – вздохнул профессор Крестовский, знающий музейную жизнь не понаслышке. – Если бы мы знали все, что хранится в наших архивах и фондах, то перевернули бы мир.

– Значит, в дорогу!

Глава 30.
Удар, который забыть нельзя

В Питер мы поехали всем калганом, и поэтому не на машине (такая толпа просто не вместилась бы), а на поезде. В расписании выбрали «Красную стрелу». Во-первых, это соответствовало настроению – поезд исторический, курсирует аж с 1931 года, во-вторых, было удобно – садишься вечером в Москве, а утром глаза открываешь в Петербурге.

То есть это изначально мы полагали, что все время восьмичасового путешествия будем спать. Но каждый, кто хоть раз отправлялся в путь с подростками, знает, как сложно уложить их в постель в поезде. В итоге после нескольких неудачных попыток, мы все набились в одно купе и вернулись к обсуждению темы, которая всех остро интересовала.

– Да, – с заметным удовольствием продолжил рассказ профессор, – Гоголь действительно стал продолжателем дела Пушкина. И поскольку попытка организации интеллектуального цвета России вокруг журнала «Современник» потерпела неудачу, Гоголь сблизился со славянофилами, признанным лидером которых был Алексей Степанович Хомяков.

Далее профессор поведал нам следующее:

ХОМЯКОВ Алексей Степанович (1804—1860), русский религиозный философ, писатель, поэт, публицист, один из основоположников славянофильства, член-корреспондент Петербургской АН (1856).

СЛАВЯНОФИЛЫ, представители одного из направлений русской общественной мысли 1840—1850-х гг.; выступали с обоснованием особого, отличного от западноевропейского, пути исторического развития России, усматривая ее самобытность в отсутствии борьбы социальных групп, в крестьянской общине, православии как единственно истинном христианстве; противостояли западникам. Выступали за отмену крепостного права, смертной казни, за свободу печати и т. п.

Екатерина Михайловна Хомякова была сестрой одного из ближайших друзей Гоголя, поэта Николая Языкова.

В 1836 году Екатерина Михайловна вышла замуж за Алексея Степановича Хомякова и вошла в круг его друзей. Среди них был и Гоголь, который вскоре стал с ней особенно дружен. Издатель «Русского Архива» Петр Иванович Бартенев, не раз встречавший его у Хомяковых, свидетельствует, что «по большей части он уходил беседовать с Екатериною Михайловною, достоинства которой необыкновенно ценил».

Далее, интересно проследить развитие событий по датам.

Итак,

1 января 1852 года Гоголь сообщает в одном из писем, что 2-й том «совершенно окончен».

26 января после трех дней болезни внезапно умирает Екатерина Хомякова.

Ее смерть угнетающе подействовала на Гоголя. Наутро, после первой панихиды он сказал Хомякову: «Все для меня кончено!»

Двое суток Николай Васильевич провел без пищи и воды, стоя на коленях перед иконами.

7 февраля Гоголь исповедуется и причащается.

В ночь с 11 на 12 февраля сжигает все рукописи 2-го тома.

Вместе с рукописями исчезает смысл, не для чего становится жить. Последующие 10 дней он угасает, глядя пустыми и безжизненными глазами в пустоту и ни с кем не разговаривая до самой смерти.

Сохранились строчки его писем, где значится: «Надобно ж умирать, а я уже готов, и умру».

21 февраля утром Гоголь умер в своей последней квартире в Москве. Ему было 43 года.

– Однако, – отметил дядя Миша. дочитав до этого места. – Складывается впечатление, что кто-то обладал поистине извращенным коварством.

– Погодите, а может быть смерть Екатерины Михайловны была естественной? Ну, так совпало, а?

– Осталось свидетельство ее мужа, – ответил Крестовский. – Оно сохранилось в записках Юрия Федоровича Самарина, которые священник Павел Флоренский называет документом величайшей биографической важности.

– И?

– Самарин сообщает: «Екатерина Михайловна скончалась вопреки всем вероятностям вследствие необходимого стечения обстоятельств.

Муж ее ясно понимал корень болезни и, зная твердо, какие средства должны были помочь, вопреки своей обыкновенной решительности усомнился употребить их. Два доктора, не узнав болезни, которой признаки, по его словам, были очевидны, впали в грубую ошибку и превратным лечением произвели болезнь новую, истощив все силы организма. Он все это видел и уступил им».

Объясняя причину столь странного поведения, Самарин приводит точные слова Хомякова: «Вы меня не поняли: я вовсе не хотел сказать, что легко было спасти ее. Напротив, я вижу с сокрушительной ясностью, что она должна была умереть для меня, именно потому, что не было причины умереть. Удар был направлен не на нее, а на меня. Я знаю, что ей теперь лучше, чем было здесь, да я-то забывался в полноте своего счастья. Первым ударом я пренебрег; второй – такой, что его забыть нельзя». Голос его задрожал, и он опустил голову».

– Во как. С максимальной беспощадностью.

– Да. Слишком велика была цена вопроса.

– А о каком первом ударе он говорил?

– Сначала с ними пытались бороться путем высмеивания. Дескать, они такие кондовые, не прогрессивные, лаптем щи хлебают и используют нелепые термины. Например, вместо «атмосферы» говорят «колоземица», вместо «калоши» – мокроступы. И так далее.

– Про колоземицу я помню.

– Ага. Навешивание ярлыков – один из эффективнейших приемов борьбы. Даже сейчас почти любой, кто вообще слышал о славянофилах, делает при упоминании о них глупое лицо в форме «Гы». И транслирует: «А, эти, мокроступы и колоземица»…

Между тем, если брать по сути, то славянофил – это тот, кто ценит наше отечественное, славянское выше всего прочего. То есть патриот. Но такое название не соответствовало общегосударственной политике.

– Патриот – это звучит гордо! – вставил реплику Зайкин.

– Именно! Поэтому умышленно использовали другой термин. От которого, согласно официальной пропаганде, веет чем-то посконным и лапотным. Щами, портянками, пресловутой «колоземицей»…

А «западник» – звучит цивилизованно, с оттенком европейского превосходства. Западник представляется, как человек в хорошем костюме, с лорнетом, успешный, энглизированный… Хотя по смыслу, это субъект, который собственную страну ни в грош ни ставит, и считает, что только европейское достойно уважения.

Борьба славянофилов и западников длилась почти два десятилетия. И борьбу эту сложно назвать честной.

Но это они выдержали. П собственному выражению Алексея Степановича Хомякова «Первым ударом я пренебрег; второй – такой, что его забыть нельзя». То есть сначала пытались выставить дураком, превратить в этакого петрушку… Потом в ход пошли более жестокие меры. Смерть жены.

В записках Самарина далее указывается:

«Кончина Екатерины Михайловны произвела в нем решительный перелом. Жизнь его раздвоилась. Днем он работал, читал, говорил, занимался своими делами, отдавался каждому, кому до него было дело. Но когда наступала ночь и вокруг него все улегалось и умолкало, начиналась для него другая пора.

Раз я жил у него в Ивановском. К нему съехалось несколько человек гостей, так что все комнаты были заняты, и он перенес мою постель к себе. После ужина, после долгих разговоров, оживленных его неистощимою веселостью, мы улеглись, погасили свечи, и я заснул. Далеко за полночь я проснулся от какого-то говора в комнате. Утренняя заря едва-едва освещала ее. Не шевелясь и не подавая голоса, я начал всматриваться и вслушиваться. Он стоял на коленях перед походной своей иконой, руки были сложены крестом на подушке стула, голова покоилась на руках. До слуха моего доходили сдержанные рыдания. Это продолжалось до утра. Разумеется, я притворился спящим. На другой день он вышел к нам веселый, бодрый, с обычным добродушным своим смехом. От человека, всюду его сопровождавшего, я слышал, что это повторялось почти каждую ночь…»

Итог вполне понятен. Хомяков умер в 1860 году в возрасте 56 лет. После этого движение славянофилов сошло на нет. Западники победили безоговорочно.

– О вы, надменные потомки, – задумчиво произнесла Елена, – известной подлостью прославленных родов…

– Очень точно подмечено, – подхватил Крестовский. – Только надо понимать, что во времена Пушкина и Лермонтова слово «подлый» имело несколько иной смысл. В словаре Даля указано: «Подлый – человек из черни, низкого рода-племени, из рабов, холопов».

Холопы обрядились в европейские платья, приняли гордые позы и стали называть себя западниками. Потому что на родине им ценить было нечего.

Глава 31.
Ему было, за что умирать возле Черной речки

Северная столица встретила затяжным дождем. Но нас этим не запугать! Позавтракав в кафе при вокзале, мы определились со временем (музей открывался в 10—30) развернули зонтики и отправились гулять по улицам и проспектам, по которым когда-то ходил Пушкин.

Город был красив. Даже вездесущая современная реклама не могла окончательно испортить его величавую внешность.

– Люблю тебя, Петра творенье, – начал декламировать впечатлительный Зайкин. —

Люблю твой строгий, стройный вид, Невы державное теченье, Береговой ее гранит…

– Да-а, – задумчиво протянул дядя Миша, когда мы добрели до Исаакия и встали, любуясь на его золоченый купол. – А ведь у Пушкина была возможность жить красиво. Судите сами – вхож во дворец, лично знаком с царем, квартира на Мойке с видом на царскую резиденцию… В таких условиях, при таких связях, даже не обладая талантом, можно жить широко. Вся великосветская тусовка была бы у его ног.

– О, точно! – мгновенно отреагировала сестрица. – А Матросову не стоило бы бросаться на амбразуру. Отлежался бы где-нибудь за кустиком, а там, глядишь, и бой бы кончился, обед подвезли, наркомовские сто грамм…

– Да я не об этом, – поспешил поправиться старший прапорщик. – Понять хочется: так ли важно знать подменили Петра во время Великого посольства или не подменили… Главное, что реформы он провел. «Над бездною уздой железной Россию поднял на дыбы».

– И в чем заключались реформы? – язвительно поинтересовалась девица.

– Ну, как же… Направил Россию по европейскому пути развития. Вырвал из вековой отсталости…

– Что значит «европейский путь развития»?

– А ты мне экзамен устраиваешь?

– Вообще-то, девочка задала хороший вопрос, – вмешался профессор Крестовский. – Дело в том, что пути всего два. Один европейский, при котором идет массовое развитие производства, индустриализация, механизация и автоматизация. В общем, массовый выпуск различных товаров.

– Это плохо?

– Ничто само по себе не хорошо и не плохо. Вопрос: какой ценой? В европейском пути главной ценностью является богатство. То есть обладание большим количеством вещей. Человек, не обладающий материальным богатством, как бы даже не существует. Кем бы он ни был: философом, художником, поэтом, в глазах общества он неудачник, пария, чмо. В нашей стране до недавнего времени женщины делали аборты по той причине, что «нечего нищету плодить».

То есть человек, не обладающий набором вещей, недостоин даже того, чтобы родиться.

– А разве не везде так?

– Не везде. А главное – так было не всегда. В истинно христианской морали (я имею ввиду ту, что была до реформ патриарха Никона, проведенных при Петре I) главной ценностью является человек. И его внутренний мир. Потому что человек создан по образу и подобию божию. То есть человек в своей изначальной сущности – святыня.

– Погодите, а как же «свобода, равенство, братство»? Разве эти лозунги пришли не из Европы?

– Из Европы. Но изучая историю, я заметил, что всякий раз, как где-то начинают массированно кричать о свободе, братстве, независимости и прочих красивых вещах очень быстро возникают гильотины, массовые репрессии, голод, потоки беженцев и регулярные расстрелы гражданского населения.

– То есть Пушкин, – уточнила Елена, – восстал именно против этого?

– И Пушкин, и славянофилы… Вероятно, они понимали, что обречены на поражение. Потому что боролись словом. Взывали к совести…

А сторонники европейского пути развития действовали проще. Их девиз: «Нет человека – нет проблемы». Поэтому наденем кирасу (бронежилет), возьмем пистолет (а лучше пулемет или ядерную боеголовку) и отправим всех этих смешных и совестливых сторонников христианской морали в иной мир. Просто и эффективно. Мир вещей вообще очень прост.

– Но тогда получается, что у нас и сейчас нет шансов победить.

– Шансов нет, если не пытаться. Если, оценив мощь противника, мы заранее сдадимся и спрячемся по кустам.

– Мда, – задумчиво протянул старший прапорщик. – Я как-то не оценивал творчество Пушкина с этой точки зрения.

Повисло молчание. Мы стояли под серым дождем и мелкие пылинки влаги, пробиваясь сквозь ткань зонтов, оседали на лицах.

Неожиданно раненый спецназовец громко вздохнул и зачитал по памяти строки Окуджавы:

– Он умел бумагу марать под треск свечки. Ему было, за что умирать возле Черной речки.