Текст книги "Тайна потерянной рукописи"

Глава 19.
Тайник под знаком цветка

Окрестности квартиры на Арбате, где Пушкин прожил всего несколько месяцев (с 23 января по май 1831 года) были оформлены очень мило. Под балконом двухэтажного особняка талантливый дизайнер разместил скульптурную пару: бронзового Александра Сергеевича, прогуливающего под руку с женой, одетой по последней парижской моде.

– Красиво люди жили, – оценил эксперт Ваня. – Не спеша. Даже в солнечную погоду расхаживали с зонтиками.

– Ну а как же, – простонародно удивился дядя Миша. – Кругом балконы. Мало ли кто сидит наверху, семечки щелкает… Без зонтика тут нельзя…

Войдя в музей, мы послушно нацепили на обувь войлочные бахилы, выданные нам строгими музейными работниками, и сестрица Елена на правах знатока повлекла нас ко входу на второй этаж. Туда вела просторная деревянная лестница с изящными балясинами, торжественно устланная красным ковром.

– А не хило жил поэт, – отметил Зайкин, шустро взбежав наверх и заглядывая в открывшееся взору пространство с полированным паркетом, изысканной инкрустированной мебелью и роскошными шторами на высоких окнах.

– Но это же не его личная квартира, – вступилась за Александра Сергеевича Елена. – Он ее снимал. Специально для того, чтобы провести здесь медовый месяц. Ты, кстати, тоже можешь снять какие-нибудь апартаменты по такому случаю.

– Дорого. Разве что мне пообещают, что потом на стену повесят мемориальную табличку с моим именем.

– Табличка, в конце концов, у всех будет, – успокоил дядя Миша. – Только вряд ли на апартаментах.

– Ладно, – пресек я посторонние переговоры, – давай, Елена, веди нас к твоему тайнику.

– А вы около него стоите.

И девчонка указала на крайний столбик, к которому крепились перила лестницы. Он стоял несколько в стороне от проторенного маршрута посетителей и, отчасти, как бы скрывался за колонной.

Столбик с цветком

Столбик был прямоугольный, верх его закрывала квадратная дощечка. А на ней… совершенно верно! На ней был вырезан точно такой же по форме цветок, какой мы видели на рельефе ассирийского царя.

Осмотрев и ощупав столбик со всех сторон, мы пришли к выводу, что надо звать на помощь служителей. Конечно, мы могли бы отодрать верхнюю дощечку с цветком самостоятельно, но кто поручится, что на нас сейчас не нацелена видеокамера. А арест за вандализм как-то не входил в мои планы. Я в последнее время и так слишком часто оказывался в наручниках.

Бурная дискуссия, сопровождающаяся размахиванием ФСБ-шными удостоверениями и клятвенными заверениями, что мы восстановим все в первоначальном виде, затянулась надолго. По тревоге были подняты и вызваны из дома несколько научных работников и все представители администрации музея. В конце концов, с нашей стороны был выдвинут решающий аргумент. Мы сообщили, что вскрыв тайник, (возможно!) удастся обнаружить некий предмет или документ, который прольет новый свет на жизнь и творчество Солнца русской поэзии и, возможно, станет новым крупным открытием в области пушкиноведения.

Против последнего довода научная общественность устоять не смогла и позволила дяде Мише сбегать в машину за стамеской и клеем «Момент».

И вот мы все, волнуясь и сдерживая участившееся дыхание, сгрудились возле вожделенного столбика, который (кто знает!) возможно пару столетий хранил семейную тайну Пушкиных.

Дядя Миша, как самый спокойный из собравшихся, не дрогнувшей рукой приставил стальное жало стамески под верхнюю дощечку и аккуратно ударил ладонью по рукояти.

Деревянная пластинка с цветком тоненько тренькнула и отлетела.

Сразу несколько человек кинулись ее поднимать.

Остальные привстали и, сталкиваясь головами, попытались одновременно заглянуть в открывшееся углубление.

Увы, там было совершенно пусто.

Глава 20.
Мы в тупике

После того, как мы пережили второй шквал научных эмоций (на этот раз полных разочарования), нам велено было немедленно все восстановить и привести в порядок. В противном случае нам пророчили кары, вплоть до привлечения СМИ всех стран и уровней и морального уничтожения не только нас, но и нашей организации в целом. Прозвучали даже намеки на то, что в госбезопасность всегда набирали исключительно кровавых палачей и бессердечных сатрапов тоталитарного режима.

Под эти страстные причитания мы вернули коварный столбик в первоначальное состояние и с позором покинули учреждение культуры.

Это было фиаско. Настолько полное, что на улице нам потребовалось какое-то время постоять в сторонке, чтобы прийти в себя.

Вывела нас из этого состояния молодая парочка, изучавшая близлежащие достопримечательности.

– Извините, – обратились они к нам, – не подскажете, кому вот этот памятник?

Мы поморгали и с некоторым усилием сфокусировали взгляды на указанной бронзовой фигуре. Хм, перед нами был типичный «мужик в пиджаке».

– А там нигде не подписано? – поинтересовался Зайкин.

– Фамилии нет, – сообщила молодость нации. – Только несколько непонятных строчек.

– Читайте!

– «Надежды маленький оркестрик, – послушно воспроизвела парочка, – под управлением любви».

Сестрица Елена прыснула и зажала рот рукой.

– Что такое? – всполошились гости столицы. – Он юморист?

– Нет, – холодно ответил я. – Это поэт. Булат Окуджава.

И сделал знак своей команде, чтобы следовали за мной.

Памятник на Арбате

* * *

Найдя местечко в уличном кафе, мы присели за столик, чтобы едой исправить упавшее ниже нуля настроение и выработать тактику дальнейших поисков.

– Итак, благородные доны, – воззвал я, когда соратники допили стандартный кофе-машинный напиток, – каковы наши дальнейшие планы?

Зайкин тут же полез за пазуху за любимым планшетом. Я подумал, что это разумно и тоже достал блокнот.

Дядя Миша несколько натопорщился на наши действия, так как счел, что мы взяли на себя простое дело фиксации результатов, а ему оставили самое трудное – генерацию идей.

Ленка же, не отвлекаясь на посторонние мысли, немедленно воодушевилась и заявила, что она знает, как поступать дальше.

– Да? Излагай.

– Во-первых, – энергично произнесла школьница, – мне кажется, что мы отклонились от темы.

– В смысле?

– С самого начала у нас была записка, спрятанная Василием Анисимовичем Смирновым в книге Вольтера. На ней значились четыре этапа приближения к потерянной рукописи. Так?

– Допустим.

– А мы помчались по чужому следу и пребываем теперь у разбитого корыта.

– Кхм, – кашлянул я. – Не нужно критики. Выскажи лучше позитив, если он, конечно, имеется.

– Все просто. Нам необходимо вернуться к истокам. Изучить, наконец, материалы, полученные от профессора, прочесть то, что для нас приготовили друзья Семена.

– Гуглоиды и яндексоиды? – ввернул я запомнившиеся словечки.

– Именно. И лишь тогда, выявив из каждого текста нужное нам зерно истины, двигаться дальше. А не взламывать без нужды музейные экспонаты.

Хотя сестрица и не удержалась от капли яда в мой адрес (что поделать, у женского пола это неистребимо) к ее рассуждениям стоило прислушаться.

– Предлагаю так же посетить в больнице нашего пушкиноведа-спецназовца, – дополнил дядя Миша. – Он в теме, так что вполне может подсказать что-то здравое.

– Если он, конечно, созрел для общения, – заметил Зайкин.

– Заодно и узнаем.

Глава 21.
Личность убийцы

Чтобы ускорить процесс изучения документов (а их накопилось много, одна папка профессора тянула на солидный том), мы решили разделиться. Каждый выбрал тему по вкусу и обязался к завтрашнему утру подготовить свои соображения.

Зайкин, бормоча под нос: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда», забрал тексты о Кулибине и его самоходной барже.

Романтически настроенный дядя Миша заявил, что давно интересуется астрономией, и выбрал листы с распечаткой о Ломоносове и открытии атмосферы на Венере.

Елена решила погрузиться в секреты снесенной и потому навсегда потерянной для истории Сухаревой башни.

А мне досталась папка профессора – самая большая по объему, но, увы, не сулящая откровений по поиску тайника с пушкинской рукописью.

Но я не огорчился. Конечно, каждому лестно самостоятельно разгадать загадку двухсотлетней давности (кстати, каждый читатель может попробовать свои силы, изучив приложения к данной повести). Но меня давно интересовала личность Дантеса. В конце концов, именно в его руке «не дрогнул пистолет». Да и на уроках литературы в школе меня, помню, интриговали строки Маяковского, посвященные убийце Пушкина. Поэт писал:

 
«Мы б его спросили:
– А ваши кто родители?
Чем вы занимались
до 17-го года? —
Только этого Дантеса бы и видели».
 

И в самом деле: кто? Чем занимался?

Теперь появилась возможность подробно разобраться по всем пунктам. Поэтому, придя домой, я со вкусом разложил на столе профессорские бумаги и, сварив крепкий кофе, погрузился в чтение главы о бароне Геккерне и приемном сыне его Дантесе.

Из материалов профессора Крестовского:

«Как известно, Луи-Якоб-Теодор барон ван Геккерн де Беверваард был голландским посланником. А дипломатическая служба как в прошлом, так и в нынешние времена, зачастую связана с некими особыми поручениями, которые не принято предавать огласке. По этой причине у каждого серьезного чиновника, подвизающегося на дипломатическом поприще, должен быть помощник. Для дел, которые самому полномочному представителю суверенной страны выполнять невместно. Неприлично.

Барону Геккерну с таким человеком повезло.

Доподлинно обстоятельства встречи Геккерна и Дантеса неизвестны. Однако сохранились свидетельства того, что впервые барон увидел своего будущего сына в начале 1830-х годов в гостинице одного немецкого городка.

Все произошло довольно-таки романтично. Юный красавец Дантес был болен и томно страдал, разметав по подушке свои дивные кудри. Геккерн увидел его и, по свидетельству очевидцев, «с этой минуты уже не отходил более от него, проявляя заботливый уход самой нежной матери».

Жорж Дантес

Столь возвышенные чувства, возникшие с первого взгляда, весьма удивили людей, знавших Геккерна, как человека скупого, не склонного к сентиментальности и злого на язык. Но для прекрасного Жоржа, который в свои 20 лет блистал в мундире гвардейского офицера, Геккерн не пожалел ничего.

Для начала он пригласил юношу жить в своем петербургском доме. Но это было несколько неудобно, так как в обществе начали шептаться.

Тогда, не желая расстаться с любезным Жоржем, барон предпринял беспрецедентный шаг. Он поехал к отцу своего белокурого гвардейца и сделал предложение, от которого эльзасский помещик не смог отказаться.

Результат известен. Родной отец стал немного богаче, а Геккерн, который никогда не был женат, приобрел взрослого сына, славящегося статью и красотой.

Теперь, когда на руках имелся официальный документ о родственных связях между голландским представителем и Жоржем Дантесом, неприличные разговоры в обществе должны были прекратиться. Но они, увы, продолжались.

«За Дантесом водились шалости, – писал князь А. В. Трубецкой, – но совершенно невинные и свойственные молодежи, кроме одной, о которой мы, впрочем, узнали гораздо позже. Не знаю, как сказать… он ли жил с Геккерном или Геккерн жил с ним… Судя по всему, в сношениях с Геккерном он играл только пассивную роль».

И вот, такого рода господин начал активно втираться в семью Пушкина. Подбивать клинья к Наталье Николаевне оказалось бесполезным, но ничто не мешало Дантесу распускать всяческие слухи.

Более того, устраивались разнообразные ловушки. Так однажды, троюродная сестра Натальи Николаевны, (незаконнорожденная дочь графа Строганова), которая за что-то тайно ненавидела Пушкиных, по настоянию Дантеса пригласила Наталью Николаевну в гости. И тут же уехала, оставив замужнюю женщину наедине с Дантесом!

Тот, изображая пылкую страсть вынул пистолет и пригрозил застрелиться, ежели «смуглая мадонна» не отдастся ему… По словам В. Ф. Вяземской, «Пушкина не знала, куда ей деваться; она ломала себе руки и старалась говорить как можно громче. По счастию, ничего не подозревавшая дочь хозяйки явилась в комнату, и гостья бросилась к ней».

Чем кончилось это безумное преследование, известно. Но мало кто знает, что в том оскорбительном письме Пушкина, за которым последовал вызов на смертельную дуэль, нет ни слова о ревности. Там вообще нет ничего ни о Наталье Николаевне, ни о липком ухаживании за ней со стороны Дантеса. Пушкин лишь прямо назвал Геккерна и его приемного сына словами, которые непосредственно обозначали их отношения.

Оставить подобное письмо без ответа, означало бы публично признать то, о чем все догадывались. Дуэль стала неизбежной. А в силу политических причин еще и роковой».

Глава 22.
В больничных коридорах

На следующее утро мы, как и договаривались, собрались возле больницы, где в палате интенсивной терапии пребывал наш друг-литературовед.

Как сообщили врачи, состояние его заметно улучшилось, но о том, чтобы принимать делегации друзей, пока не могло быть и речи. Напрасно мы обрядились в белые халаты и обулись в приобретенные в местном киоске синие бахилы. Напрасно демонстрировали удостоверения. Доктора были непреклонны.

– Если уж вы так жаждете пообщаться, – заявили нам они, – можете послать с дежурным записку. А больной, если сможет, пришлет вам ответ.

Что делать? Мы быстро начертали на листке из блокнота несколько строк и присели на подоконник, приготовившись к долгому ожиданию.

– Ну как? – спросил я, дабы скрасить тягучие минуты бездействия. – Удалось кому-нибудь найти в текстах полезную информацию?

Дядя Миша шмыгнул носом и пожал плечами.

– А ты, Ваня? – я перевел взгляд на компьютерного гения.

– Ну-у, – начал он без энтузиазма, – узнал много нового.

– Так.

– Сначала, – неохотно продолжил Зайкин, – когда я прочел, что Кулибин почти сорок лет потратил на изобретение «вечного двигателя», я подумал, что он… кхм… в общем, невежда. Но потом…

– Продолжай.

– Пришлось учебник физики занять у соседской девчонки, – признался Ваня и печально помял подбородок.

– Да ты всю ночь не спал, похоже.

– Так и есть.

– Кулибин перевернул твое мировоззрение…

– И ничего смешного, – обиделся Зайкин. – Просто мы очень часто какие-то вещи принимаем, как общеизвестные. А там есть нюансы.

– Ну давай, давай! Клещами из тебя каждое слово тащить?

– Коротко говоря, закон сохранения энергии, из которого вытекает невозможность создания вечного двигателя, формулируется так: «Энергия в замкнутой системе не возникает из ниоткуда и не исчезает в никуда». В ЗАМКНУТОЙ СИСТЕМЕ, понятно?

– А это важно?

– Это принципиально. Все модели вечных двигателей не работают, потому что задуманы, как замкнутая система. А Кулибин работал В РАЗОМКНУТОЙ.

– То есть у него все-таки получилось?

– Да, кое-какие модели работали. Хотя до конца дело он довести не успел. Слишком на многое приходилось отвлекаться.

– Хм, – вступил дядя Миша. – Ты с таким нажимом произносишь «замкнутая», «разомкнутая», как будто в этом сокрыта чуть ли не главная тайна Вселенной.

– А так и есть!

– В смысле?

– В смысле, что в природе вообще не существует замкнутых систем. Даже если мы в пещере глубоко под землей самоизолируемся, все равно к нам будет проникать гравитация, электромагнитные поля, фоновое радиоизлучение… Больше скажу: даже Вселенную в целом нельзя считать замкнутой системой.

– То есть ты считаешь, что если бы люди были достаточно разумны, мы все двигатели делали бы «вечными»?

– Да! – вскричал Ваня, вскакивая. – Летчик Нестеров когда-то сказал: «В воздухе везде опора». А Кулибин доказывал, что вокруг нас везде энергия. Надо только использовать!

– Тише, тише, – сказал я, оглядываясь на дежурного врача. – Будем шуметь – выведут, как дебоширов.

– А кстати, – аккуратно встала на ножки сестренка, – здесь где-нибудь есть дамская комната?

– Наверное.

– Пойду поищу, – заявила школьница с каким-то неопределенно хитрым выражением лица. И с видом примерной девочки отправилась в больничные глубины.

Я задумчиво посмотрел в след, но вдаваться в глубины подростковой психологии было некогда. Мои соратники готовы были не на шутку сцепиться в споре по поводу прочитанных вчера текстов.

– Не понимаю, какое отношение, – бурчал дядя Миша, – твои вечные двигатели имеют к нашему делу.

– У тебя ограниченное сознание! – шипел Ваня, только что не подпрыгивая от возбуждения. – Это эпохальное открытие!

– Пойдемте-ка на улицу, – начал было я, понимая, что в больничном коридоре подобные страсти не уместны. И тут в кармане заверещал телефон. – Что там еще?

– Скорее сюда, – возбужденно произнесло электронное устройство голосом сестрицы Елены. – Центральная лестница, третий этаж.

Мы переглянулись и дружно кинулись в указанном направлении.

Как оказалось, хитрая старшеклассница, усыпив бдительность дежурного врача, отправилась вовсе не на поиски туалета, а прямиком в палату нашего литературоведческого собрата.

На лестнице, на уровне третьего этажа ее поджидал сюрприз.

Оказывается, получив нашу записку, спецназовец-пушкиновед даже не подумал сочинять ответ. А сразу поднялся и, опираясь на палочку, вышел из палаты, намереваясь спуститься к нам и присоединиться к дискуссии.

И все то время пока мы в вестибюле ломали копья по поводу вечных двигателей и замкнуто-разомкнутых систем, этот стойкий оловянный солдатик, ступенька за ступенькой, придерживаясь за стеночку, сумел спуститься на два лестничных пролета. И там наткнулся на нелегально проникшую в больничные недра школьницу.

– Ты с ума сошел! – шепотом заорал я, когда мы, по призыву Елены, ошпаренными котами взлетели на третий этаж. – Мы думаем, он там лежит, кверху конечностями, опутанный медицинскими проводами и трубочками. А он! С поврежденным позвоночником!

– Не ругайтесь, – расплываясь в улыбке, сказал пушкиновед. – Давайте присядем, мне стоять больно.

– Больно ему, – пробормотал я, бережно обнимая упрямца за плечи. – Осторожно!

Потихоньку, аккуратно придерживая, я помог спецназовцу опуститься на подоконник.

Соратники смотрели на него во все глаза.

– Ну ты даешь, – выразил общее мнение дядя Миша.

– А что? – смущенно зарумянился литературовед. – Чувствую себя неплохо.

– О конечно! – возмутился Зайкин. – Ты бы еще на батуте прыгать начал. С осколком в спине!

– А кстати об осколке, – встрепенулся наш больной. – Последняя рентгенограмма постороннего железа во мне не выявила.

– Как так?

– Не знаю. Врачи тоже в недоумении. Даже консилиум созывали. И в итоге решили, что мне повезло.

– Ну не томи!

– Врачи решили, что удар ножом пришелся в удачное место. Как раз в область осколка. А поскольку тот был невелик, то его, возможно, вынесло из раны с током крови.

– Чудны дела твои, господи, – пробормотал Ваня Зайкин.

– Да уж…

Некоторое время мы молчали, переваривая информацию. Первым очнулся я.

– Погоди-ка, а как тебя выпустили из палаты? Там же охранник должен сидеть.

– Сидит, – спокойно ответил спецназовец. – Я ему сказал, что хочу покурить на лестнице.

– И он отпустил одного?

– Конечно. Когда он сидит, врач думает, что я в палате. А если мы вместе уйдем, сразу заметно будет.

– Так это у тебя не первая самоволка?

– Ну-у…

– Ладно, – благородный дядя Миша поспешил увести беседу со скользкой темы. – Пока ты тут прохлаждаешься, мы успели накопать целую груду материалов.

С этими словами товарищ Мигуля извлек из своего баула кипу бумаг и протянул спецназовцу.

– Тут, кстати, и отчеты о проделанной работе. Ознакомься, запиши мысли, предположения…

– О, спасибо.

– Трудись. А мы пока пойдем другим путем.

Глава 23.
Легенды Сухаревой башни

Тепло распрощавшись с раненым литературоведом, мы отправились на Сухаревскую площадь Москвы.

Понятно, что никакой башни там давно не существует, но Елена, изучавшая данную тему, уверяла, что поездка будет полезной. И все время, пока мы по повседневным московским пробкам добирались на машине к нужному месту, сестрица, по-школьному поглядывая в шпаргалки, с энтузиазмом просвещала нас на исторические темы. Из всего потока информации я выделил и попытался запомнить следующее:

Сухарева (в другом произношении – Сухаревская) башня – была построена в 1695 году как проездные ворота в стене деревянной крепости Земляного города (ныне по контуру бывшей стены и вала проходит Садовое кольцо) и являлась выдающимся памятником русской гражданской архитектуры.

Наряду с Кремлем и его соборами, с храмом Василия Блаженного и Христа Спасителя, Сухарева башня являлась символом Москвы вплоть до 1934 года.

Название было дано по фамилии полковника стрелецкого полка, охранявшего в конце XVII века старые, тогда еще деревянные Сретенские ворота. В 1689 году, когда Пётр бежал от своей сестры царевны Софьи из Москвы в Сергиеву лавру, стрельцы Лаврентия Сухарева его пропустили, а потом встали на защиту. В благодарность царь приказал построить на месте старых ворот новые, каменные, с часами.

В 1698 году, после возвращения Петра из Европы, го ворота были перестроены. У них появилась высокая, увенчанная шатром башня. Ворота утратили традиционно-русский облик и стали похожи на западноевропейскую ратушу. По замыслу итальянского архитектора, проводившего реконструкцию, башня должна была походить на корабль с мачтой, галереи второго яруса представляли верхнюю палубу, восточная сторона – нос, а западная – корму.

– То есть по замыслу Петра, – глубокомысленно отметил внимательно слушавший Зайкин, – башня – это корабль, плывущий на восток.

– Не отвлекайтесь, – строго напомнил я. И Елена продолжила повествование:

– Высота красавицы, более 200 лет остававшейся одной из вертикальных доминант Москвы, составляла 64 метра.

– Нормальный кораблик, – снова не удержался Зайкин. – А у итальянского архитектора фамилия была, случайно, не Церетели?

Я строго постучал ладонью по рулю.

Москвичи ласково называли Сухареву башню «невестой Ивана Великого» (высота колокольни в Кремле – 81 метр).

С 1700 по 1715 год в башне работала знаменитая математическая и навигацкая школа. Школа стала первым в России высшим специальным учебным заведением и первым флотским училищем-прародителем Петербургской морской академии.

Возглавил навигацкую школу военный деятель, астроном, химик, инженер и дипломат Яков Брюс88
  Брюс Яков Вилимович [1670, Москва – 19 (30) апреля 1735, деревня Глинки Богородского уезда Московской губернии], граф, российский государственный и военный деятель, ученый. Происходил из древнего шотландского рода, среди его предков были короли (Роберт I Брюс и Давид II Брюс). Представитель третьего поколения Брюсов в России.


[Закрыть]. На одном из последних этажей Сухаревой башни он организовал астрономическую обсерваторию, из которой в 1706 году впервые привел научное наблюдение солнечного затмения.

Граф Яков Брюс вел довольно уединенный образ жизни, из-за чего его личность еще при жизни была окутана тайной, его даже считали колдуном-чернокнижником. В доказательство сообщали, что он, дескать, изобрел эликсир молодости, а также умел оборачиваться в птицу и летать по небу.

Но самая известная из легенд о Якове Брюсе связана со спрятанной в основании Сухаревской башни «Черной книге», состоящей из семи деревянных табличек с непонятными письменами. Поговаривали, что тот, кому повезет найти эту книгу, приобретет неограниченную власть над миром. Опасаясь, что книга попадет в недобрые руки после его смерти, Брюс будто бы замуровал ее где-то в башне.

– Ишь ты, – отметил Зайкин. – Значит, какую-то книгу в башне все-таки прятали. Кстати, возможно, что именно из-за желания найти ее, Сухаревскую башню в 1934 году не взорвали, а разобрали по кирпичику.

– Вряд ли «Черной книгой» могли называть рукопись Пушкина. Тем более, сроки не совпадают. В эпоху Якова Брюса Александр Сергеевич еще не родился.

– И главное, – подытожил дядя Миша, – при сносе башни любой тайник был бы непременно обнаружен. Значит, его содержимое либо предано гласности, либо упрятано так, что нам не найти.

– Не спешите с выводами, – таинственно произнесла сестрица Елена.

Сухаревская площадь предстала перед нами в сиянии солнечного сентябрьского дня. На ней было суетно, пестро от реклам, тесно от обилия магазинов и шумно, как в любом многолюдном месте. Слева от нас привольно раскинулась знаменитая больница скорой помощи имени Склифософского. Построенная с размахом, архитектурой она напоминала петербургский Казанский собор. Разве что памятников Кутузову и Барклаю де Толли перед ней не наблюдалось.

Прочие здания выглядели достаточно обыденно и внимания не привлекали. Но подготовленная школьница уверенно повлекла нас вправо. Туда, где из этакой низинки выглядывали купола православного храма. Небольшого, но, судя по внешнему виду, достаточно старинного. Скорее всего, скромная церквушка была построена в XVII веке и, следовательно, являлась ровесницей Сухаревской башни.

Храм Живоначальной Троицы в листах

– И где тут стояла наша башня? – вопросил нетерпеливый Зайкин, вертя головой во все стороны.

– Как раз на том месте, по которому мы сейчас идем, – ответила девочка. – Ориентироваться можно по храму «Живоначальной Троицы в листах», потому что эти два здания были соседними.

Взаимное расположение храма и башни

– Во как.

– Скажу больше: в башне находилась навигацкая, то есть морская школа, а эта церквушка стала первым домовым храмом русских моряков.

– Выходит, эти два здания связаны не только местоположением, – отметил дядя Миша.

– Именно, – сестрица вновь заглянула в шпаргалку и дополнила: – В 1704 году именным указом Петра I Троицкому храму был присвоен официальный статус адмиралтейского: он был назначен Адмиралтейским храмом Москвы.

Тут мы подошли к церковной ограде и стали смотреть вниз – церквушка, напомню, располагалась в низинке, так что подойти к ней можно было только спустившись по лестнице.

– Ладно, – сказал я, – отличную оценку ты заработала. Но как все эти сведения относятся к нашему делу? Башни-то все равно нет.

– Вот тут ты ошибаешься, – с торжеством ответила вредная девчонка. – Столь грандиозное сооружение не могло исчезнуть бесследно. В настоящее время сохранились три элемента. Часы, снятые с башни перенесены в усадьбу Коломенское. Один из наличников третьего этажа сейчас вмурован в аркаду стены Донского монастыря. И третья, самая грандиозная из сохранившихся частей находится здесь.

– Где?

– У нас под ногами!

– Мы под землю полезем?

– Да. В тех материалах, которые я вчера изучала, указывается, что «прочность башни была колоссальной, а главным залогом этой прочности служил необыкновенно глубокий фундамент. Уже в наше время, когда в месте расположения фундамента прокладывали водопроводные трубы, строители никак не могли дойти до основания фундамента.

При строительстве метро, а оно здесь глубокого залегания, метростроевцы наткнулись на фундамент. То есть до сих пор фактически неизвестно где кончаются нижние этажи башни. Они не исследованы.

– Нормально, – сказал дядя Миша и озадаченно почесал затылок. – А как мы туда попадем? Тоже метро будем строить?

– Есть несколько вариантов, – хладнокровно парировала школьница. – Но я предлагаю – через Храм. Во-первых, там тоже достаточно глубокий фундамент и есть подземные помещения. Во-вторых, раз эти здания были так тесно связаны, можно предположить, что между ними было и подземное сообщение. Осталось только найти ход.

– М-м, – я тоже почесал в затылке. – Версия, конечно, интересная… Но ход, скорее всего, замурован лет двести назад. И место забыто. Кроме того, ломиться в храм с отбойным молотком и лопатой, на мой взгляд, нескромно.

– Всегда можно договориться, – безапелляционно заявила сестрица. – Разве вы не умеете решать вопросы?

Непонятно было, как вразумить дерзкую девицу, но тут, к счастью, у меня зазвонил телефон. Начальник дежурной части сообщил, что задержанный возле Первой градской больницы злодей по имени Збигнев Змицер пришел в сознание и теперь настоятельно требует встречи со мной.

– Все бросай, – распорядилось поставленное в известность начальство, – и езжай за показаниями. Пока он в еще способен что-то сказать. А то, неровен час, умрет, и останемся с обрубленными концами.

Что делать? Я отправил сотрудников по домам – думать и собирать материалы, а сам поехал.