Текст книги "Запретное влечение"

– Спасибо Мафусаил, ты всегда платишь хорошие деньги за хороший товар, – и пират низко поклонился, подталкивая второго сделать то же самое.

– Все, проваливайте! – Мафусаил потащил Юлию за собой. – Черт! Это же надо так накачать ее опиумом! Она, поди, уже несколько дней ни жива, ни мертва. Придется ее приводить в чувство дня два, а пока она оправится настолько, что ее красота станет сияющей – как минимум неделя! Да иди же ты! – он толкнул Юлию в бок. Его подручный ловко завинтил у нее на шее металлический ошейник и пристегнул к общей цепи. Рабов сковывали по двенадцать, а конец общей цепи привязывали к тяжелой повозке, запряженной быками. Вырваться из такой связки было невозможно.

– Шевелись! – над головой у девушки просвистел хлыст, цепь натянулась, и Юлии пришлось сделать шаг, чтобы не упасть под ноги остальным.

Мафусаил ехал рядом, он внимательно рассматривал каждого. Около Юлии он задержался чуть дольше, он даже чуть наклонился, чтобы иметь возможность лучше разглядеть ее профиль.

– Я дочь сенатора Квинта… Мой отец заплатит выкуп… – сухие, потрескавшиеся губы девушки едва могли шевелиться, от большого количества опиума ей сводило лицо.

– Что ты там бормочешь? – Мафусаил приподнял подбородок Юлии концом плетки.

– Я дочь римского сенатора…

– Она говорит, что дочь римского сенатора! – повторила громко ее слова какая-то женщина, похожая на египтянку и разразилась хохотом.

– Заткнись! – Мафусаил занес плетку, но не ударил говорившую, из страха случайно зацепить девушку.

Работорговец занимался своим ремеслом всю жизнь. Он повидал большое количество женщин и мог на глаз определить их национальность, происхождение, вес и возраст, он даже мог сказать, девственница ли перед ним. Осанка Юлии, нежность и белизна ее рук, посадка головы – все это выдавало патрицианку. Она была высокого роста и обладала крепким, гибким телом, какое бывает только у тех, кто с раннего детства регулярно занимается гимнастикой. Мафусаил задумался. Ведь если сказанное этой девушкой правда – то он может оказаться на галерах, а то и на виселице. Продажа дочери сенатора Рима – страшное преступление. С другой стороны, если он отведет ее к римскому наместнику и тот подтвердит, что эта девушка действительно римлянка из знатного рода, то, возможно, удастся получить за нее выкуп и остаться законопослушным римским поданным. Мафусаил выбрал второй вариант.

– Отвяжите ее! – приказал он надсмотрщикам. – Наймите паланкин и доставьте в мой дом!

Как только Юлию вывели из строя, она тут же упала. Ее пришлось положить на носилки. Когда девушку доставили в дом работорговца, то лекарь, который постоянно находился при Мафусаиле, пришел в ужас от того, в каком состоянии находилась несчастная. У нее было сильное обезвоживание, которое в сочетании с большим количеством принятого опия, серьезно угрожало жизни девушки.

– Несите ее в баню и приготовьте все необходимое для очистки желудка! Распорядитесь, чтобы на кухне для нее приготовили крепкий бульон с травами!

Одежда Юлии заскорузла от морской воды и песка, поэтому ее пришлось просто разрезать, как футляр, чтобы освободить девушку.

После всех процедур лекарь дал Юлии травяной чай, который сгоняет сон и способствует бодрости.

– Почему ты не даешь ей спать? – Мафусаил с удивлением наблюдал за действиями лекаря.

– Потому что, если она заснет, то может не проснуться, – последовал ответ.

– Но ты сможешь ее вылечить?

– Пока сложно сказать. Кроме обезвоживания, у нее еще сильный ушиб, как будто ее ударили сзади каким-то деревянным предметом.

– Почему именно деревянным? – Мафусаил усмехнулся.

– Потому что у нее обширная наружная гематома, что означает – удар был значительной силы, но, учитывая то, что череп цел, и даже на коже нет царапин – ее ударили деревянным предметом, может быть, даже обернутым в ткань.

– Хм… Что еще?

– Многочисленные синяки на руках. Вот здесь, – лекарь показал на запястья, – следы мужских пальцев, локти и колени разбиты, значит, она падала на пол, небольшие синяки на ребрах. Такие обычно бывают, когда бессознательное тело несут на плече. Работая у тебя, я повидал много таких, – заметил лекарь. Ведь самых красивых женщин обыкновенно похищали – мало кто из них попадал в качестве военного трофея, от которого победитель хотел бы поскорее избавиться. Красивые женщины стали предметом охоты для многих, желавших получить быстро очень большие деньги.

– Когда ты сможешь поставить ее на ноги? Так чтобы она смогла ходить и, по крайней мере, рассказать, что именно с ней произошло.

– Не позднее завтрашнего вечера, – лекарь пожал плечами. – Если только не выяснится, что перенесенные испытания пагубно сказались на ее психике.

– Она перенесла немало испытаний?

– Да уж, в испытаниях, у нее, очевидно, не было недостатка, – лекарь грустно улыбнулся. – Скорее всего, ее похитили, и увезли силой. Вот эти синяки показывают, что у нее были связаны руки, вот эти – что ее волокли по земле. И все это случилось относительно недавно. Не больше недели назад.

– Разбойники?

Это загадка, – лекарь внимательно посмотрел на Юлию. – Разбойники обыкновенно похищают женщин, которые по какой-то причине оказались далеко от селений. Или это дальняя дорога, или поклонение богам, или же отдельно стоящие, плохо охраняемые виллы. Кроме того, ты и сам это знаешь, они бы не стали выставлять ее на продажу в таком виде. Ведь девушка красива, а когда она проснется, мы, вероятно, узнаем, что она еще и образована. Нет. Это случайная добыча, но чья – не могу даже предположить.

– Может быть, ревнивый любовник? – Мафусаил приподнял брови.

О, если бы проницательный работорговец знал, как близок он к истине!

– Ты не жалеешь, что поехал с нами, Куасиба? – Юргент спросил у товарища, вид которого можно было бы, безо всяких преувеличений, назвать мрачным.

Жалею ли я, что оставил теплый, уютный дом? Прекрасную еду? Доступных римских женщин? Что меня могут поймать и снова отправить на арену? Жалею ли я о том, что направляюсь с вами двоими в дикую страну, где по вашим словам зимой так холодно, что вода становится твердой? Даже не знаю, что тебе сказать!

– Он жалеет, – Юргент обернулся к Неле, и оба рассмеялись.

– Ничего, когда он увидит горы и прекрасные степи, узнает гостеприимство нашего народа и красоту наших женщин, то поймет, что судьба благословила его, – Неле положила свою руку на ладонь Юргента. – А ты сам не жалеешь, что поступил так?

По лицу галла пробежала тень.

– Я отправил ее туда, где ей место, – Юргент плотно сжал зубы. – Твои знакомые ведь собирались продать ее в портовый бордель.

– Да, но я не уверена, что они сдержат свое обещание, – Неле тревожно посмотрела на Юргента. Неужели после всего, что случилось – он так и не забыл эту проклятую римлянку?

Галл повернулся к Неле и погладил ее по щеке.

– Все это уже не имеет никакого значения, я не хочу даже помнить ее имени. Скоро мы вернемся в свою страну, и ты станешь моей женой, так ведь?

– Да, мой господин, – Неле поцеловала руку бывшего гладиатора.

– Какое счастье, что я встретил тебя тогда, в Тирении, – Юргент подумал о том, что, может быть, невидимая рука судьбы заставила его пойти на арену в последний раз, и цель судьбы была вовсе не помощь Юлии. Может быть, судьба хотела снова привести его к Неле?

– Я уже не думала, что ты придешь, – молодая женщина светилась счастьем. – И тем более не думала, что ты вернешься тем утром, когда ушел к ней, чтобы отдать деньги.

– Ты простила?

– Я все тебе простила, Юргент, потому что люблю тебя, – Неле смотрела на своего возлюбленного с огромной нежностью. Юргент подъехал к ней совсем близко и поцеловал.

– Я тоже люблю тебя, – сказал он шепотом, потом пришпорил лошадь и поскакал вперед. – Я люблю тебя! – крикнул он снова во всю мощь своих легких, так что с полей поднялись стаи птиц, а олени в ближайшей роще подняли свои длинные уши.

– Вы сумасшедшие. Точно, – заключил Куасиба. – И я, наверное, тоже, если еду с вами по этой дороге.

В Тирении Юргент пришел в единственную гладиаторскую школу и предложил хозяину невиданное зрелище для этого порта. Один человек – три смертельных боя подряд, против всех видов оружия, последняя схватка – со львом.

Каково же было изумление гладиатора, когда перед выходом на арену он увидел Неле! Девушка стояла напротив него, в полном боевом облачении женщины-гладиатрикс, и у нее было такое лицо, словно она увидела привидение. Но тогда Юргент еще не был готов. Нужна была эта ненависть, нужен был тот последней день, когда губы Юлии, которые он целовал, которые отвечали ему страстными поцелуями, произнесли имя Септимуса Секста.

Неле тоже помнила этот день. Когда она узнала, что Юргент нарушил свое обещание не выходить на арену из-за Юлии, то хотела пойти и убить эту римлянку, пусть даже погибнув при этом, но затем… Она смотрела, как Юргент рискует своей жизнью, как ради того, чтобы Юлия вернулась к отцу и будущему мужу, он идет на смертельный поединок – и поняла, что любит его по-настоящему. То есть не может и не хочет причинить ему боль. Поэтому когда он ушел обратно, к другой женщине для того, чтобы и дальше служить ей – Неле решила, что останется в гладиаторской школе, что будет сражаться на арене, на потеху толпе, до того дня пока кто-то более сильный и умелый – не убьет ее.

Это было похоже на чудо. Когда она отказалась от Юргента, когда перестала надеяться – он пришел. Он вернулся за ней, и был с ней, и сказал, что хочет увидеть в свадебном венке, что хочет увидеть своих сыновей, рожденных ею. Он явился, чтобы на коленях просить прощения, а потом любил ее нежно и неистово. Неле зажмурилась и ущипнула себя за руку. Она все еще не верила, что ее счастье настоящее.

Но господин Фьеорд тогда хотел мести. Сердце его было полно ненависти. Юргент относился к числу тех людей, что и любят, и ненавидят одинаково неистово.

– Она заплатит за предательство и ложь, – сказал он на следующее утро, после той ночи, которую они с Неле провели вместе. Вначале сердце ее наполнилось тоской, она подумала, что Юлия и дальше будет занимать думы Юргента, но согласилась помочь. За то время, что Неле провела в Тирении, она успела познакомиться с двумя пиратами, промышлявшими всем подряд – от захвата мелких грузов на суше, до похищения людей. Они могли помочь Юргенту в его мести. Так и появился план выкрасть Юлию и продать работорговцам.

Приехав в Рим, Юргент направился прямиком в дом сенатора Квинта. Первым, кого галл там встретил, был Василий. Грек обрадовался, и рассказал о том, что Юлия покинула дом отца и находится в доме Секста, который, похоже, удерживает ее силой, потому что утром Юлия умоляла отца расторгнуть брачный договор между семьями. Василий также поведал Юргенту, что этот брак крайне важен для Септимуса Секста по политическим мотивам.

На секунду сомнение поселилось в сердце галла. Может быть, она все же любила его?.. Но он заставил себя идти до конца.

Куасиба вынес тело Юлии из дома и передал Юргенту. Неле ждала их за городом со свежими лошадьми. За ночь они преодолели расстояние до Тирении, четыре раза сменив лошадей, которых заставляли скакать галопом. Куасиба ехал с ними, потому что после того, как исчезновение Юлии будет обнаружено – раба ждала бы неминуемая смерть.

Девушку, которая была и так слаба, а от сильного удара по затылку не приходила в сознание почти сутки, передали на корабль Димоса. Пират заплатил за нее пять тысяч сестерциев.

Юргент посмотрел на эти деньги, и когда они отъехали от берега, сказал:

– Что ж, вот и мое жалованье. Наемный охранник должен получать жалованье, – горькая усмешка на его губах постепенно растаяла. Все кончено. Теперь у них только одна дорога. Дорога домой.

– Благородный Лукреций, там, у ворот, стоит работорговец, который утверждает, что он выкупил у пиратов похищенную дочь благородного сенатора Квинта, – центурион Гемерис вошел в покои римского посланника в Египте, двоюродного брата верховного консула Марка Порция Катона. – Девушка с ним.

Пусть его проводят ко мне, – Лукреций Катон устало вздохнул. Почти каждую неделю к нему приходили работорговцы, утверждавшие, что у них находятся знатные римлянки, которых они выкупили у пиратов. Однако, поскольку иногда (очень и очень редко, за три года лично с Лукрецием такого не случалось ни разу), это оказывалось правдой, то специальным указом предписывалось проверять каждый случай. Предыдущий посланник выкупил у одного из местных торговцев живым товаром Фульвию Селестину, жену римского сенатора, которая совершала развлекательную поездку в Египет и была похищена. Муж отказался уплатить выкуп, потому что женился в связи с исчезновением Фульвии, женился на молоденькой и хорошенькой Присцелле, и вовсе не желал возвращения вздорной и сварливой старой жены. В общем, посланник в Египте оказался в глупейшем положении, потому что уплатить из казны выкуп он не имел права, а допустить продажу жены римского сенатора в рабство было совершенно невозможно.

Лукреция Катона обрадовало то, что хотя бы не придется ехать смотреть эту девицу. Обычно, работорговцы не привозили этих «выкупленных римлянок» с собой.

Через несколько минут в коридоре послышалась тяжелая поступь конвоя, в зал вошел мужчина маленького роста, рот которого беспрестанно кривился, а сам как будто не переставая, кланялся, и девушка, завернутая в полупрозрачное покрывало, в каких обычно продают танцовщиц. Посетителей сопровождало трое легионеров.

– Как твое имя? – спросил Лукреций, глядя на мужчину.

– Лукреций! – девушка неожиданно сбросила покрывало и бросилась к столу посланника.

– Юлия?! – Лукреций был поражен. – О, Юнона! Что произошло?

– Я же говорил, что это дочь римского сенатора, – сказал Мафусаил легионеру, который отшатнулся, такая вонь исходила изо рта «посетителя».

– Лукреций! О, боже! Я не верю, что все, наконец, закончилось! – Юлия вцепилась в руку посланника с такой силой, что если сейчас ее кто-нибудь попытался бы от него оттащить, то вряд ли смог бы разжать ее пальцы.

– Я выкупил ее у пиратов, за сто тысяч сестерциев! – сообщил Мафусаил. – Ее похитили! Я выкупил и ухаживал за ней, пока она не поправилась!

– Юлия! Всемогущие боги! Что говорит этот человек? – Лукреций усадил девушку в кресло. Они были знакомы с детства, но после избрания Марка Порция верховным консулом, потеряли друг друга из вида. Лукреций много путешествовал, и три года назад, стал римским посланником в Египте. Хоть он и видел Юлию в последний раз, когда ей было тринадцать лет, но узнал сразу.

– Лукреций, пожалуйста! Я умоляю тебя о защите, ты себе представить не можешь, что со мной произошло. В это невозможно поверить!

– Эта девушка находится под моей защитой, – эти слова были обращены к Мафусаилу.

– Но я ее выкупил! Я потратил сто тысяч сестерциев! Возместите мне мои расходы, и я уйду, – работорговец скрестил руки на груди и выставил вперед правую ногу. – Скажите ему, госпожа! Разве я не заботился о вас? Разве я не уберег вас от продажи на невольничьем рынке? – лицо Мафусаила, чем-то напоминавшее мордочку старой мартышки, скорчилось в невообразимом страдании. Для работорговца даже смерть была бы не так страшна, как потеря ста тысяч сестерциев.

– Этот человек говорит правду, Лукреций, – подтвердила слова Мафусаила Юлия, после некоторой паузы. – Он действительно выкупил меня у пиратов, ухаживал за мной и привел сюда, не побоявшись твоего суда. Однако… – Юлия замолчала, пристально глядя на работорговца.

– Что? – Лукреций внимательно слушал ее, готовый по первому слову приказать арестовать негодяя.

– Он выкупил меня не за сто тысяч, – Юлия улыбнулась..

– Богиня! – Мафусаил кинулся к ней в ноги. – Разве я не прикладывал к твоим ранам самых дорогих целебных настоев? Разве не присутствовал у твоего изголовья врач? Разве не приносили тебе самых лучших и тонких яств? Разве не облачил я тебя в шелк, взамен тех лохмотьев, что были на тебе в день нашей встречи?

– За сколько же этот мошенник выкупил тебя? – Лукреций смотрел на Юлию и тут же забыл, что именно спрашивал. Недавняя болезнь сделала ее очень бледной, но в сочетании с легкими одеждами цвета александрийской сирени, шитого серебром покрывала, накинутого на длинные густые волосы, бледность придавала ей особую изысканность, а отсутствие украшений нисколько не портило девушку, скорее наоборот, делало ее похожей на свежий, прекрасный цветок.

За… – Юлия сделала паузу. Мафусаил покрылся крупными каплями пота, а Лукреций Катон в этот момент почему-то подумал, что было бы хорошо жениться на Юлии, и представил себе брачный церемониал. – За семьдесят тысяч сестерциев, – произнесла, наконец, девушка.

– Богиня! Солнечная фея! – Мафусаил упал к ее ногам и обняв их, поцеловал туфли. – Когда я могу получить свои деньги? – Этот вопрос был адресован уже Лукрецию.

– Мой отец заплатит, – сказала Юлия.

– Нет, позволь мне сделать это для тебя, – Лукреций неожиданно для себя осторожно взял Юлию за руку. – Казначея ко мне!

Через два часа Мафусаил покинул дворец посланника, нагруженный деньгами, словно дровами мул.

– Да благословит меня Иштар. – сказал он вечером лекарю, отпивая из кружки крепкого пшеничного пива, – иногда выгодно побыть и порядочным человеком! Выпьем, мой друг, за честность! – и старые знакомые чокнулись глиняными кружками.

Лукреций Катон немедленно отправил гонца в Рим с известием для сенатора Квинта, что дочь его нашлась и пребывает в добром здравии. После того как девушку сопроводили во внутренние термы дворца и привели в порядок, Лукреций пригласил ее разделить с ним трапезу.

Брат Марка Порция был совсем не похож на своего сурового и аскетичного консула Республики. Лукрецию достались огромные, кажущиеся очень печальными глаза его матери, чувственные губы Адониса, длинные пушистые ресницы, смуглая кожа с золотистым отливом. Он был среднего роста, достаточно крепкого телосложения, но острых, четко очерченных линий в его фигуре не было, хоть она и была очень пропорциональной. Лукреций получил очень хорошее образование, особенно хорошо знал математику, философию. Во время последней встречи с Юлией, навел на нее смертельную скуку рассуждениями о математически выверенной тактике боя.

Обед начался в неловком молчании. Юлия понимала, что ей нужно поблагодарить Лукреция, но, глядя на его смущенное, чуть покрасневшее лицо не могла подобрать слов. Пышное изъявление благодарности могло его еще больше смутить, а совсем ничего не сказать было бы невежливо.

– Тебе, наверное, не терпится вернуться в Рим, – кашлянув, начал разговор Лукреций. Он старался не смотреть на Юлию, потому что каждый раз, когда встречался с ее огромными черными глазами, не мог оторваться и забывало чем говорит. Подобное произошло с ним впервые в жизни. Лукреций с удивлением исследовал грани своего нового состояния и понял, что… влюблен.

– Я не хочу возвращаться в Рим.

Ответ Юлии был неожиданным.

– Но почему? Твой отец, наверняка считал тебя погибшей, и будет страшно тосковать.

– Лукреций… – Юлия опустила глаза и попыталась побороть смущение. – В моей жизни слишком многое переменилось… Все равно, однажды правда станет всем известной, – девушка отвернулась в сторону и крепко сжала ладони, чтобы унять дрожь.

Что случилось? Я готов помочь тебе, я бы хотел этого больше всего на свете! – последняя фраза вырвалась у молодого посланника Рима сама собой. Юлия изумленно посмотрела на него. «Может быть, это он?»-в голове ее снова прозвучали слова предсказания: «Король Пентаклей! – в самом конце пути ты встретишь Его, Мужчину, назначенного тебе судьбой. Он обязательно появится, но нельзя ошибиться. Помни – нельзя ошибиться!». Юлия нервно теребила край своего покрывала.

– Я что-то не то сказал? – щеки Лукреция вспыхнули еще более ярким румянцем. Он дико смутился из-за своего порыва.

– Нет… Все хорошо… Пожалуй, я расскажу тебе, что произошло. Скрывать это уже не имеет смысла.

И Юлия рассказала Лукрецию обо всем, что произошло с ней за последний месяц, начиная со смерти Лито, и заканчивая ужасным злоключением, в результате которого она чуть было не стала рабыней.

Лукреций слушал ее, и все время думал только об одном – он хотел поцеловать ее, прижать к себе, скрыть от всех бед в своих объятиях. Он мечтал провести рукой по этим чудным, гладким волосам, прижаться губами к изумительной, изящной ладони… И в то же время, сердце его то замирало, то начинало биться чаще, когда Юлия рассказывала ему о своих несчастьях. Она не сказала ему только о том, что случилось между ней и Юргентом, после того, как галл спас ей жизнь… Юлия решила, что будет жить так, как будто этого не было, никогда не случалось. Эта ошибка совершена, но нельзя допустить, чтобы ее тень преследовала Юлию всю жизнь. Она знала, что это Юргент продал ее пиратам. Она не имела доказательств, но знала об этом, и душа ее не могла осудить бывшего гладиатора за этот поступок. Ведь он увидел ложь, предательство его любви. Юлия часто в своих молитвах обращалась к богам, чтобы те залечили сердечные раны Юргента. Может быть, благодаря ее молитвам, его сердце смогло открыться новой любви?

– Как хорошо, что доблестный генерал Германик умер, и не видит всего этого позора, – сказал Ливии на ухо Присцилле.

Почти все патрицианские семьи присутствовали в огромном зале суда. Верховный суд разбирал весьма щекотливое дело. Все началось с требования сенатора Квинта расторгнуть его брак с Клодией Примой, что само по себе не было в Риме каким-то выдающимся событием. Многие из знатных матрон выходили замуж раз в два года. Верховный консул Марк Порций Катон безуспешно пытался укреплять семьи, но это не приносило никакого результата. Однако причина, по которой сенатор требовал расторгнуть брак, была необычной. Квинт обвинял жену в подлоге ребенка, утверждая, что по ее же собственному признанию, девочка, которая все это время воспитывалась как Юлия Квинт, на самом деле является дочерью… Септимуса Секста! Так как все знали о том, что Секст должен был сочетаться римским браком с Юлией, известие о том, что в Риме чуть было не свершился кровосмесительный брак, поразило всех. Однако Клодия отказывалась от своих слов, а на развод соглашалась только при условии, что Квинт вернет ей полную стоимость приданого, а Септимус Секст назначит содержание. Нужно сказать, что требования ее были законными. Марк Порций Катон, пытаясь укрепить римские семьи, пошел простым путем – максимально усложнив процедуру развода и сделав ее крайне невыгодной. Женщин это не останавливало, потому что как раз их-то права оказались защищены лучше всего. На какое-то время всем начало казаться, что конфликт находится в тупиковой ситуации, но тут случилось нечто, что можно было бы назвать вмешательством судьбы.

Преступления Нерсиса, владельца «черной башни», публичного дома, где проституток подвергали всяческим истязаниям, а все чаще – и убийствам, переполнили чашу терпения римских граждан. Возмущенный плебс ворвался внутрь и приволок Нерсиса на Форум, громогласно требуя правосудия. Среди помощников Нерсиса, которые также были арестованы и заключены в городскую тюрьму, оказался и Касс, тот самый, что чуть было не убил Юлию на постоялом дворе у дороги, в тот день, когда она встретилась с Юргентом.

Касс, который к этому времени так крепко пристрастился к вину, что не мог прожить без него и пары часов, и даже от малого количества становился буйным и развязным, неожиданно оказался кладом фактов, обличающих не только Нерсиса, но и многих других граждан Рима, оказавшихся постоянными посетителями «черной башни». Прокуратор, который потребовал даже дополнительных писцов, чтобы те фиксировали показания Касса, в короткий срок собрал такое количество свидетельств о неблаговидных поступках некоторых представителей римской высшей знати, что при условии того, что грамотно ими распорядился бы – мог прожить безбедно весь остаток своей жизни. Прокуратор Марий это очень хорошо понимал, поэтому старался фиксировать все как можно тщательнее, с подробностями, щедро подпитывая Касса вином. И вот однажды бывший центурион произнес имя Клодии Примы! Марий не поверил своей удаче. Ведь если Клодию Приму обвинят в преступлении, то Квинт получит развод без ее согласия! Прокуратор мгновенно представил себя лежащим на террасе собственной виллы в Помпеях. Показания, которые дал Касс против своей бывшей госпожи, были ошеломляющими.

– И она дала мне приказание убить свою дочь… – заплетающимся языком говорил Касс. – Клодия ее ненавидела, она как-то сказала, что заключила бы Юлию в «черную башню», чтобы наблюдать ее мучения.

– А почему Клодия Прима так ненавидела собственную дочь? – вкрадчиво спросил Марий.

– Как почему? – Касс вытаращил глаза, – из-за этого красавчика, конечно! Секста! Он же был любовником Клодии, правда, давно, когда она была еще не такая старая… ха-ха, – бывший центурион зашелся хохотом. – Вы бы видели ее лицо, когда она бормотала, что с наслаждением сорвала бы с Септимуса Секста кожу заживо! Настоящая мегера!

– Ты сможешь повторить это в зале Верховного суда, перед Консулами и сенаторами? – прокуратор подался вперед и впился глазами в лицо Касса.

Бывший центурион перестал смеяться. Он как будто сразу протрезвел. Глаза его сузились и губы изогнулись в хищной усмешке.

– Если ты меня отпустишь, дашь полное боевое снаряжение, хорошего коня и двадцать тысяч сестерциев. Я много не прошу, – Касс откинулся назад.

– Я тебя отпущу и все, – сказал прокуратор.

– Не-е-е-т, – протянул бывший центурион, и поводил из стороны в сторону пальцем, – ты дашь мне все, что я прошу. Тем более, что это долг Рима передо мной.

– Рим что-то задолжал тебе, пьяница? – насмешливо спросил Марий.

Рим задолжал мне двадцать тысяч сестерциев и боевое снаряжение, то, с чем центурионы уходят на покой, – ответил Касс. – Я не получил этого, хоть и воевал за Республику долгих десять лет, ползая в северных болотах, воюя с галлами в их проклятых лесах, умирая от жажды в пустынях Нубии, завоевывая для Рима медные копи! И ты выплатишь мне эти деньги, или клянусь Марсом, я ничего не скажу!

Марий помолчал некоторое время, потом взглянул на Касса еще раз, и вдруг понял, что этот старый солдат, видевший в своей жизни только войну, теперь топит свое горе в бутылке лишь потому, что Республика выбросила его, словно старый хлам, когда он стал ей не нужен. Прокуратор даже почувствовал вину.

– Ты получишь свои деньги, – сказал он, наконец.

– Вот и договорились, прокуратор. Думаю, что ты тоже не останешься в дураках. Я слышал, сенатор Квинт разводится со своей сумасшедшей женой, – Касс подмигнул Марию.

Прокуратор ничего не сказал. Как только он вышел из здания тюрьмы, то тут же приказал подать ему носилки. Он направлялся в дом сенатора Квинта, чтобы предложить тому спасительный выход.

И вот, перед Верховным судом предстал Нерсис, несколько его подручных, а так же Клодия Прима.

Марк Порций Катон подписал требование сенатора Квинта о разводе с преступницей, тем более, что преступление его жены было действительно ужасным – попытка убить дочь. Наемник Касс свидетельствовал против Клодии, а затем был отпущен на свободу, со всем, что требовал. Странно, но как только Рим вернул ему свой долг – Касс перестал нуждаться в тяжелом забытьи, которого достигал раньше при помощи вина.

Лукреций Катон возвращался в Рим для очень важного дела. Он собирался заключить брачный союз с дочерью сенатора Квинта-Юлией. Марк Порций сам вызвался сделать письменное предложение от их дома. Порт Ликато был наводнен плебсом. Все ожидали «драгоценную галеру», так называли корабль, на котором должен прибыть Лукреций, потому что римский посланник обычно привозил из Египта огромное количество диковинок, золота и драгоценных камней. Его встречала целая когорта, выделенная консулом для охраны привезенных братом драгоценностей.

– Ты волнуешься перед встречей с отцом? – спросил Лукреций у своей невесты. Юлия выглядела тревожной и рассеянной.

– Да, – ответила девушка. Но на самом деле она печалилась из-за того, что может ошибиться. Ведь несмотря на то, что Лукреций был добр к ней, и она физически ощущала, с какой силой он любит ее и желает сделать счастливой, несмотря на все это – Юлия так и не почувствовала к нему любовного влечения. Но она надеялась, что полюбит его, как только оправится по-настоящему от пережитого. Сейчас ее душа напоминала выжженную пустыню и не могла чувствовать ничего.

– К вечеру мы прибудем в Рим. Нас будут встречать с фейерверком!

Как бы Юлии хотелось уметь так же радоваться жизни, как Лукреций! Несмотря на то, что он был старше своей невесты на три года, ее никогда не покидало ощущение того, что он – ребенок. Так чисты и наивны были его устремления, он верил в то, что их ждет безоблачное будущее. Юлия ненавидела себя за то, что не может его полюбить! Она боялась совершить ту же ошибку, что с Юргентом. Ведь если Лукреций узнает, что она не любит его – он может ее возненавидеть, точно также как и Юргент! А Юлия хотела, чтобы ее жизнь обрела какое-то постоянство, твердую опору, направление и смысл! Она так устала быть одна и ожидать от судьбы новых ударов! Ну посудите сами, можно ли ее осуждать, за то, что ей хотелось тепла, заботы и нежности? Лукреций мог дать ей все это – потому что любил, и Юлия надеялась, что когда-нибудь в ее сердце проснутся ответные чувства. Но прошло уже почти два месяца, а Юлия так и не смогла ощутить любовного трепета. Причем, какие это были месяцы! Лукреций устраивал в ее честь пиры, представления, хотел устроить даже гладиаторские игры, но Юлия отказалась. Она больше не могла видеть, как гладиаторы погибают на арене для потехи толпы. Она старалась быть милой и нежной, Лукреций был счастлив, хотя иногда он подолгу смотрел Юлии в глаза, как будто пытался что-то понять.

– Скажи, а ты… Ты… – он не мог задать своего вопроса, который мучил его с каждым днем все сильнее. Может быть, Юлия все еще любит Септимуса Секста? Ведь то, что он ее отец… Лукреций не мог даже продолжить мысль, настолько кощунственной она ему казалась.

– Мой брат уже должен был передать твоему отцу Квинту брачный договор. Если он согласился, то мы сможем совершить обряд хоть завтра, – Лукреций осторожно взял Юлию за руку и поцеловал кончики ее пальцев. Ему хотелось большего, сжать ее в объятиях, слиться в ней в страстном, долгом поцелуе… Но природная застенчивость и уважение к своей невесте, заставляли его сдерживаться.

Дорога из Ликато, основного порта, связывавшего Республику с Египтом, была очень широкой, два ряда колесниц могли проехать по ней. Эта дорога воплощала в себе величие Республики. Гладкий булыжник, которым ее вымостили, был отполирован почти до блеска сотнями колес и сотнями тысяч человеческих ног, двигавшихся по ней день и ночь. Вдоль дороги на расстоянии видимости друг от друга, были таверны, постоялые дворы, даже два борделя. Во всех хоть сколько-нибудь значительных поселениях навстречу когорте выбегали люди, некоторые просто из любопытства, а некоторые просили милостыню. Лукреций радовался и щедро разбрасывал монеты. Юлия улыбалась, но чувствовала себя так, словно на ее лицо надета маска, скрывающая глубокую печаль.