Текст книги "Сумерки царей"

Под следующей простыней лежал племянник Сенусерт, сын старшего брата Аменемхета. Ему шел десятый год, и у него уже была невеста. Для Рамзеса он был опасным врагом, он тоже мог претендовать на престол. Мальчик был убит во сне, он остывал с улыбкой на устах. Видимо в тот момент, когда меч вонзился в его сердце, он видел прекрасные и добрые сны.

А вот и сам Аменемхет. Высокий, красивый, прекрасно сложенный. Любой смертный признавал в нем сына Ра. Он лучше всех управлял боевой колесницей, стрелял из лука, побеждал в спортивных соревнованиях. Аменемхет достоин престола. Но и он, Рамзес, считал себя достойным высшей власти. Вдвоем им было бы тесно. Принц провел рукой по волосам брата.

– Ты впервые проиграл, Аменемхет. Но я позабочусь о тебе и твоей семье в загробной жизни. Там у тебя будет все, что было здесь.

Рамзес поцеловал брата в лоб.

Под следующей простыней лежала супруга старшего брата Нефербаха. Ее лицо было искажено судорогой. Руки крепко держали живот, так она пыталась защитить неродившееся дитя. Жрецы предсказали ей второго мальчика. Рамзес знал о большой любви Нефербахи к детям и ее безобидности. Но дитя под сердцем тоже могло требовать свои права на престол. Ведь у всех у них в жилах царская кровь Ра.

Рамзес тревожно всматривался в лицо матери. Оно было гордым и спокойным. На мгновение ему показалось, что она просто спит. Но нет, она не спала, на груди проступало большое красное пятно. «Значит, она умерла хорошо, – подумал Рамзес, – быстро и без боли». Он провел пальцами по ее лицу.

– Как же долго мы с тобой не виделись, мама… Как же долго мы с тобой не разговаривали… У тебя единственной я за все прошу прощения. Прости, что ты дала жизнь тому, кто у тебя ее отнял. Но иначе я не мог поступить.

Поцеловав ее в губы, принц закрыл простыней лицо.

А вот и последний, седьмой стол, седьмой труп.

Рамзес не хотел смотреть на отца. Он и так знал, что лицо его синее, с вывалившимся языком и обезображенное ужасом смерти. Принц удавил его собственноручно.

Прислонившись спиной к холодной стене, Рамзес вспомнил странные слова наставника. Он сказал их перед отъездом в Нубию, куда принц направил его для исполнения тайного поручения. Он боялся, что наставник, узнав о заговоре, попытается его пресечь. «Только всепрощение способно продлить наш жизненный путь, и облегчить наш путь в загробную жизнь». Какое странное слово «всепрощение»? Много лет над ним насмехались, а порою откровенно глумились, и все это с позволения отца. И за какие такие заслуги он должен всех прощать? О нет, он приготовил для насмешников и врагов неожиданный подарок – ночь казней. Для этого ему пришлось собирать палачей по всему Кемету.

Рамзес почувствовал усталость и печаль заползавшую в сердце. За одну ночь он пролил столько царской и людской крови, сколько еще никто не проливал на желтые пески Кемета. Боги, боги…поймут ли они его? Он нарушил гармонию равновесия, преступил закон и традиции, теперь страшные беды обрушатся на его род и земли Кемета. Именно так скажет наставник, когда вернется из Нубии. Рамзес совсем не хотел это слышать. И вообще ему давно не нравилось, что рядом с ним живет смертный, считающий фараона обыкновенным человеком.

Фараона!?

Рамзес впервые так подумал о себе. Да, да с этой ночи он больше не принц. Он фараон!

Владыка Верхнего и Нижнего Кемета. Строгий судья и справедливый повелитель. Вечноживой сын Ра.

– Да свершится воля богов, – прошептал Рамзес.

Дверь распахнулась. На пороге, с факелом в руках, стоял Пафнутий. Он был весь в крови, но его глаза светились безумным огнем. С этой ночи он не просто слуга принца, он слуга сына Ра.

– Ваше высо… величество, дом смерти и жрецы готовы к мумификации тел. Заказанные мною саркофаги уже привезены. Я могу их отсюда забрать? – он кивнул в сторону тел.

– Да, конечно…

Пафнутий подошел к сидящему на песке Рамзесу, внимательно заглянул в его лицо.

– Что с тобой, Рамзес?

– Я просто прощался с прошлой жизнью, Пафнутий… Просто прощался… Я очень устал… Помоги мне подняться.

Плотно закрыв дверь, они направились к выходу.

Две скользящие тени и сгущающийся за ними мрак.

– Мое сердце снедает печаль…

– Это ненадолго, Божественный.

– Почему ты так думаешь?

– Когда вы на голову возложите двойную корону, все пройдет.

– Я хочу, чтобы корону поднес Мефис.

– Так и будет, Божественный.

– А завтра… я назначу Мефиса верховным жрецом Гелиополиса.

– Твое Величество чего-то опасается? Кстати, он еще не вернулся из Вавилона.

– Ты же знаешь Пафнутий, он может там и остаться. Я не хочу его терять. После такого высокого назначения он обязательно вернется.

– А наставник? Он из Нубии вернется быстрее Мефиса.

– Подготовь ему торжественную встречу, и…не забудь все приготовить для похорон. Закажи еще один саркофаг.

– На саркофаге должно быть его имя?

– Обязательно. В загробной жизни у него будет все то, что было здесь. Рукописи, свитки, библиотека…

Выйдя на свежий воздух Рамзес вздохнул полной грудью. Какой тревожный, пронзительный рассвет.

Решив, что распоряжения закончились, Пафнутий склонился в почтительном поклоне. Рамзес собрался с духом.

– Это еще не все, Пафнутий… Надо подготовится к операции…

– Какой, Божественный?

– К операции, – Рамзес тяжело вздохнул, было видно, что решение далось ему нелегко, – для возлюбленного друга. Я хочу уберечь его от опасного врага и тем самым сделать неуязвимым. Только так он сможет долго жить и находится подле меня. А я смогу не опасаться его нечаянного предательства.

Пафнутий хрипло прошептал:

– От какого врага твое Величество желает освободить возлюбленного друга?

Взглянув Пафнутию в глаза, Рамзес твердо произнес:

– От языка.

Пафнутий стал белым. Царь и слуга, нарушая традиции и дворцовый этикет, напряженно смотрели друг на друга. Рамзес знал, сейчас может быть все что угодно. Но он не был готов к худшему.

Наконец Пафнутий произнес:

– Все будет так, как желает твое Величество.

Рамзес смотрел, как слегка шатаясь, Пафнутий шел к воинам, на ходу отдавая приказ выносить тела.

Утренняя прохлада освежала, отгоняя видения страшной ночи. На горизонте появились первые лучи солнечной ладьи Ра. Жизнь пробуждалась, цветы раскрывали бутоны, птицы чистили перья, над головой мягко шелестели пальмовые листья. Все живое готовилось к торжественному приходу Ра.

Рамзес устало всматривался вдаль. Он пытался различить очертания будущей жизни, своего царствования. Каким оно будет?

* * *

Я не вижу, но чувствую, что Пафнутий рядом.

Его руки нежно и осторожно одевают меня.

Он готовит меня к встрече с Ра. В царстве мёртвых.

И мне хочется рассказать ему, что это обман, что Вечности нет. А есть только могила и кости.

Но я уже ничего не могу сказать.

Затем Пафнутий красит мне лицо, затеняет веки, удлиняет внешние уголки глаз, втирает в щеки красную охру. За краской он пытается скрыть следы отравления.

Я вздрагиваю.

Пафнутий нежно проводит кончиками пальцев по моей щеке.

Что-то капает мне на лицо. Он плачет.

Я проглатываю ком в горле и стараюсь пошевелиться, сделать хоть одно движение.

Но Пафнутий крепко берёт меня за руки.

Он настолько уверен в моей любви, что ему не нужны слова.

О, эта боль. Эта невыносимая боль, тяжёлое прощание с жизнью, когда хочется жить и жить!

Чей-то тихий голос шепчет:

– Вечноживой, номарх прибыл.

Ипполит подходит нарочито громко, с шумом опускается на колени.

В его словах искренность и сожаление.

– Вечноживой… – он запинается, он не знает, как связать весть, что он принёс с милостью богов, – Вечноживой… Сегодня утром, наследник трона Рамзес, найден мёртвым. Он вскрыл себе вены.

Да, он честный и я никогда в этом не сомневался.

– И… супруга нашего великого царя, владыки мира, также найдена мёртвой. Она… перерезала себе горло.

А вот сейчас он поступится своей честностью. Он скажет ложь, которая и станет официальной версией.

– Видимо смерть любимого сына произвела на неё тягостное впечатление.

Я доволен собой.

Я умею ломать людей.

Ипполит будет жить в муке и подозрениях.

Это не месть.

Это моё развлечение перед смертью.

Ипполит шумно удаляется.

А ведь у него был выбор, да его пресловутая честность оказалась слишком слабой перед величием и почестями быть визирем фараона, сына солнца Амона-Ра.

Я чувствую, как слуги осторожно поднимают меня и выносят на террасу.

Я больше никогда не увижу Нил.

Тоска…

Птичьи крики разрывают сердце.

Как их много сегодня…

Ах, если бы увидеть…хотя бы небо…

Ничего, скоро я всё забуду.

А если нет? Если и мёртвому мне будут чудиться птичьи крики?

Я судорожно глотаю воздух.

Я опять в беде.

Всё забыть! Быстрей бы всё забыть!

Нил, солнце, небо, птиц, пески, Мефиса.

Мефис…

Где ты, мой мудрый Мефис?

И мне кажется, будто его лицо склоняется надо мной.

Боль обрушивается на тело.

Провал.

Конец.

* * *

Мое самое прекрасное наваждение, имя которому – жизнь, прошло.

Пленительное наваждение…

Сладостное, заманчивое…

Я оборачиваюсь, чтобы в последний раз увидеть расписанные стены.

Вот Кала с детьми. А это я на боевой колеснице, ни у кого больше нет такой. Моя армия, жрецы, роскошные, дворцовые сады.

Наваждение…

Слепое и опасное…

Когда Тутмос взойдёт на престол, он прочтёт мою рукопись. Возможно, она убережёт его от ошибок.

Но…

Его жизнь – тоже наваждение.

И расплачиваться за мои грехи, придётся ему.

Прости меня, Тутмос.

Я поворачиваюсь лицом к небу, к улетающим птицам, к иной жизни. И вздохнув полной грудью, отрываюсь от мозаичного пола террасы.

Опьяняющая свобода встречает меня.

Всю жизнь я искал свободу. Я даже верил, что обрёл её. Но теперь знаю, свобода на земле – мираж, здесь много людей и создаваемых ими условностей.

А небо…

Лишь ветер.

Только ветер.

И полёт…

Вдалеке мелькают белоснежные одежды Мефиса.

Я стараюсь догнать его.

Догнать белые крылья улетающей птицы.

А следом – мчится преданный Пафнутий.

Это ложь, что после смерти нет боли и тоски.

Это с тобой вечно.

Смерть, самая большая мудрость природы. Она примиряет с предназначением.

В жизни ты слишком жаждешь борьбы. Тебя давит жажда власти и честолюбие, ты раб своих желаний.

Теперь всё это закончилось.

Наконец-то.

Я взмываю всё выше и выше.

Моё естество, моя суть ускользает от меня самого. Легкая улыбка расплывается в пряной голубизне неба.

И вскоре после меня ничего не остается.

Отзывы на произведение:

Исповедь тирана, который даже на пороге смерти не хочет понять, что есть что-то неподвластное ему, а «физическая боль может быть сильнее его». Это исповедь фараона перед самим собой наполнена физической и духовной болью, но, увы, не раскаянием. Психологическое путешествие в своё «я» наполнено философскими размышлениями. Вместе с главным героем задумываешься над многими истинами («Чтобы простить, надо уметь понять. И ещё сильно любить». «Люди боятся перемен, потому что никогда не знают, что последует за ними: благоденствие или разрушение». «Злоба – обратная сторона слабости». «Слабые утешаются красивыми сказками, а что остаётся сильным?») Произведение заставляет задуматься о смысле жизни, об истинных ценностях.

Язык произведения сочный, красивый, автор умело отображает эпоху главного героя, его боль, передаёт мысли, размышления и вывод о том, что только на пороге смерти фараон осознал, что в своей жизни он «сам все погубил».

Светлана Талан, писательница. Лауреат Всеукраинского конкурса «Коронация слова» (2011). В 2012 г. заняла третье место в рейтинге самых успешных украинских писателей по версии журнала «Фокус».

В исторической повести затронута проблема власти и приход к ней через смерть, что сегодня, как никогда, актуально. Насыщена психологическими переживаниями фараона Рамзеса – человека и деспота в одном лице. Такого рода историзм сейчас в литературе просто необходим.

Александр Сорокин – ученый, писатель, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы Донецкого национального университета. Автор исследований, посвященных изучению творчества писателей первой трети 19 в., современных авторов.