Текст книги "Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый"

– Кто знает, откуда происходит название района?

– Автово? Ну, автомобили… Завод… Как еще? – Высокий темно-русый мальчик с печальными южными глазами.

– А вот неверно! – Каркуша расцветает, как ведущий какого-нибудь «Поля чудес». – Нет такой буквы в этом слове. – Какой завод… Руслан? – Даниил Андреевич радуется еще больше – вспомнил имя. – Какой завод? Завода-то нет! Была финская деревня, называлась Ауттава на наш лад. Деревню заглотил город, а русский язык заглотил и переработал под себя название. А кто жил в деревне?

– Финики! – радуется Медведев. Пляшет вокруг, задирает девчонок. Все успевает – и вопросы спрашивать, и вслед трамваям орать про «трамвай переехал отряд октябрят». Кто такие октябрята, уже мало кто помнит, но все равно смешно.

– Почти так! – кивает Каркуша. – История – как вода, как волны. Накатывают, сталкиваются, поглощают. Водь, ижорцы и прочие инкери – это не совсем финны, но финно-угорские племена. Союзники Великого Новгорода, потом подданные шведского короля, потом… Кто помнит про Столбовский мирный договор?

Никто не помнит. Всем весело. Каркуша не унимается, твердит что-то про Новгородскую федерацию. Про средневековую офшорную зону, про посадских людей и иллюзию свободы. Одна Смирнова слушает внимательно; вернее, не слушает, а следит, как Даниил Андреевич поправляет свои фурацилиновые клубные очки. Во клоун; журнал «Птюч» на пленэре, и на тебе – Новгородская федерация.

– Ижорский дозор предупредил князя Александра о появлении шведских кораблей на Неве. Ижорцы были язычниками, но приняли православие, как можно полагать, на манер римлян, которые брали к себе в пантеон всех завоеванных богов. До сих пор считается, что славяне ассимилировали угро-финское население, но если учесть, что большую территорию европейской России до Урала и даже чуть дальше населяли угорские племена, а численность их была поболе, чем у славян, то еще неизвестно, кто кого ассимилировал. Если по-честному, то мы все немного ижорцы, вепсы или мордва. Все, надеюсь, знают, что именно после битвы на Неве князь Александр стал прозываться Невским… Впрочем, аутентичных ижорцев, по последней переписи, в наших краях сейчас осталось не более четырехсот пятидесяти человек. Вопрос выживания народов часто решается так – чем мы готовы пожертвовать: кровью или идентичностью. Кто-нибудь понимает слово «идентичность»?

Алька еще на прошлой неделе, когда искала информацию про коляски, нашла в поисковике форум инвалидов-колясочников и ампутантов. Но в тот раз зайти туда не успела – закончилась карточка, а на новую не было ни денег, ни времени.

Открыла страницу форума. Пробежала глазами оглавления. Приметила тему «Советы юриста. Как получить высокофункциональный протез». Хотела открыть ее. Но внезапно кликнула по разделу «Отношения. Секс. Семья». Поймала себя на том, что краснеет и воровато оглядывается. Открыла тему «Интимные отношения». Спустя какое-то время потянулась к чашке с чаем и поняла, что он остыл.

алекс» Чт ноя 07, 200* 6:52 pm

Я инвалид 3 группы, познакомлюсь с девушкой для секса. Возможно потом поженимся.

тренчь» Вс март 02, 200* 4:47 pm

Ищу партнёршу для секса! Пишите

обырвалг» Пн март 03, 200* 12:14 pm

Предлагаю интимные услуги тем, кто не может найти себе партнера. Не коммерция. Важно, чтобы Вас не смущало, что я ампутант (ниже колена). Делу это не мешает, передвигаюсь свободно, вожу авто, абсолютно мобилен.

Даниил Андреевич говорит вроде бы всем, но обращается в основном к Смирновой – поскольку она единственная не отвлекается. Наконец такая ситуация ему надоедает. Он оборачивается к детям и хлопает в ладоши.

– Представляете – триста, четыреста, еще больше лет назад. Мы бы стояли на болоте, над нами бы шумел темный ельник, а под ногами – сизый мох.

Вокруг громоздятся сталинские дома-монументы, за виадуком начинаются новостройки, еще дальше – вросшие в город загородные особняки восемнадцатого-девятнадцатого века. Они уже спустились с виадука, прошли дворами мимо лавок с носками, лампочками и книжками, призывающими отправить голову в отпуск, и теперь стоят у входа в метро.

– А разве мы и сейчас не на болоте? – Миша топает ботинком в асфальт. Лариска оборачивается ко входу в подземку.

– Нам туда? Все, урок окончен?

Даниил Андреевич слегка теряется.

– Нам туда, но урок не закончен, – строго говорит он. Гомонящая толпа через тяжелые вертящиеся двери просачивается внутрь. Даниил Андреевич лихорадочно вспоминает учебник – за вольными отступлениями он не только потерял нить, но и забыл, что эти мартышки сейчас проходят. Так и не вспомнив, он отчаивается и решает, как чукотский акын, руководствоваться подсказками проплывающего мимо пейзажа.

одинокий волк» Ср март 05, 200* 6:55 pm

Весна пришла всем секс нааадаааа)))

мария» Ср март 05, 200* 10:25 pm

Уважаемые коллеги! На нашем форуме неоднократно обсуждались темы секса для инвалидов. Давайте с уважением относиться к желаниям друг друга. Мы здесь собрались не для того, чтобы друг друга высмеивать. Этого нам и в реале хватает!

Кто-то не может найти партнера, но очень хочет секса, кто-то не в состоянии купить услуги профессионалки и опять же хочет секса, у кого-то бурные фантазии и он не может найти партнера, чтоб воплотить их в жизнь, кто-то не хочет с проституткой, а кто-то надеется найти любовь и тому подобное!

И вот, когда находится РЕАЛЬНЫЙ человек, который ГОТОВ и ПРЕДЛАГАЕТ услуги, что же мы видим: некоторые опять недовольны!

Тошка» Чт март 06, 200* 3:07 pm

Мне 27 лет, я не вижу и не хожу. Живу в городе Сланцы, Ленобласти. Ищу девушку для серьёзных отношений. Не против дружеского общения, да и потом, отношения не рождаются так вдруг, сразу. Так что пишите, будем общаться, дружить, а там может что и получится? А не получится, друзья лишними не бывают. Моя аська ***

Швед» Пт март 07, 200* 4:16 pm

Всем привет. Мечтаю найти женщину для которой секс в отношениях на последнем месте и вообще не нужен. Парализован ниже талии. Для серьезных отношений и брака.

обырвалг» Сб март 08, 200* 9:20

С праздником дорогие дамы!

– Представьте – седьмое ноября, праздник Великого Октября. Тысяча девятьсот пятьдесят пятый год. Открывается первая ветка метро, всеобщее ликование.

– Да вы реваншист! – хихикает Медведев. Даниил Андреевич выцепляет его взглядом: большой и крепкий недоросль с сотовым на поясе.

– Какие вы, Слава, знаете существительные. Знаете, а скрываете. Продолжим.

Они спускаются в метро. Первая в городе станция, как только что сказал Даниил Андреевич. Он окидывает публику быстрым взглядом: ребятам вроде снова интересно, пока. Алька и Лариска смотрят на него очень внимательно, прямо едят глазами. Потом переглядываются. Даниил Андреевич чувствует подвох, но не может понять – в чем дело-то? И продолжает:

– Мой дед привез отца на открытие станции. Была толпа народа, красная ленточка, первая электричка и военный оркестр.

– Улыбаемся и машем, – кивает Алька Медведеву. Данька поеживается. Детям весело, и стоит ли добавлять, что дед всего за полгода до этого вернулся из лагеря, а еще через месяц тихо умер; ночью, от сердечного приступа. Медведев смеется:

– Даниил Андреевич, смотрите, а там мозаика. Что за событие там изображено?

Даниил Андреевич слегка близорук, а фасонистые желтые очки от этого греха не помогают, поэтому он начинает вглядываться. Ему стыдно – мало того, что не видит, он еще и не помнит. Пока он ломает голову, как выйти из положения, – вокруг не остается никого. Школьники, как ниндзя – профессионально и без шума, – рассеиваются в толпе. Рядом остается горстка отличниц. Данька затравленно озирается. Кто-то касается его плеча. Даниил Андреевич оборачивается. На ступеньках стоит Саша Розенберг и улыбается. Кивает:

Мария» Сб март 08, 200* 11:08

Спасибо!

Валькирия» Сб март 08, 200* 11:20

Пасиб)

Джун» Сб март 08, 200* 14:17

Хочется мимозки))

Антуанетта» Вс март 09, 200* 6:54 pm

Привет! Часто читаю на форуме, что девушке с инвалидностью проще, чем мужчине с ОФВ найти себе пару на всю жизнь, среди обычных, здоровых людей. Но у меня так не получается! Здоровые мужчины шарахаются от меня. А даже если что-то и получается в самом начале, они стесняются меня.

Тесла» Вс март 09, 200* 7:33 pm

Товарищи! Вот всегда, когда кто-то из нас пишет о такого рода отношениях, это всегда почему-то заканчивается грустно. Наверняка же у кого-то есть положительный опыт с человеком без ОФВ? Расскажите! Хочется верить, что это возможно.

Алька захлопнула ноутбук, прервав соединение, и пожалела, что не курит. Открыла буфет, нашла у Ольги Константиновны настойку на каких-то корешках и собиралась было отхлебнуть прямо из горла, но застеснялась в последний момент. Плеснула на дно чашки из-под чая, глотнула. Это оказалась хреновуха – продрало аж до солнечного сплетения; и еще раз, уже из горлышка. Вот Даниил Андреевич так ни за что бы не сделал, – представила она его в подробности точных движений, – чисто машинально взял бы рюмку из серванта, дунул, протер краешком салфетки, отпил аккуратным глотком, улыбнулся – ух, норовистый напиток! Он ведь и до Даньки-то для тебя… укоротился, лишь попав в переплет. И кто тут человек с ОФВ? Ворон показался ей сказочным царевичем в плену у какой-то… жабы, воспользовавшейся его бедой. Неудивительно, что он стремится убежать от нее хоть куда, хоть в смерть, коль скоро остальные оперативные направления закрыты.

– Цыплят растеряли?

Данька правда не знает, что отвечать.

– Да ладно, – ерничает Розенберг. – Забей, пойдем покурим лучше. – Розенберг подмигивает, но Даниил Андреевич явно не настроен поддержать.

– Я не скажу никому, – добавляет Саша.

– Спасибо тебе большое, – едко говорит Даниил Андреевич.

– Мы с вами как мушкетеры – будем выручать друг друга, – смеется Розенберг.

– Сегодня ты, а завтра я? – Даниил Андреевич находит в себе силы иронизировать.

Розенберг хохочет.

– Чувствуешь себя большим и сильным? – интересуется Данька.

– Есть немного, – признается Саша.

– Это ненадолго, – заверяет его Даниил Андреевич.

Ворон положил трубку и суетливо засобирался. Выдернул из шкафа форменные брюки; куртка валялась на столе, поверх лежал ноутбук. Он рванул куртку, и лэптоп рухнул, повиснув на проводах. Данька бросился подхватить его, приподнял, на руках раскачивая, будто маленького. Яна как-то раз спросила, что он в первую голову будет спасать из горящего дома. Ворон, не задумываясь, кивнул на лэптоп. А меня? – обиделась Янка. А ты сама выберешься. Шучу, конечно. А кроме Яны были еще картины – все, что после отца осталось. Книги, фотографии. Ты как Кощей Бессмертный. Только вместо яйца с иглой – лэптоп, – съязвила Янка. Ох, дошутимся сейчас, Янина Эдуардовна…

Тихо скрипнула дверь комнаты, в кухню вошла хозяйка.

– Давай-ка и я с тобой.

Достала рюмки. Вот оно.

– Шпроты есть. Будешь? Ну и я так. Больше люблю настойки, чем чистую водку. Да она и не бывает химически чистой, в природе это нереально, да и в производстве почти никогда, всегда какие-то примеси. Так что лучше пусть будет такая примесь, отчетливая и интересная. И с людьми так же. Иной окунется целиком в говнище, ужаснется и отмоется, и станет в нем говна даже меньше, чем прежде, а появится какая-то… перчинка. А другой живет-поживает годами, десятилетиями, и налипает на него потихоньку всякая бытовая грязь, ну вот как на холодильник, если его не мыть, изнутри и снаружи. И незаметно окажется, что только из этой грязи он и состоит… Рафик мне рассказал твою историю, конечно. Это все ужас, конечно, но не ужас-ужасный-ужас. Тут ведь как – что-нибудь отрежут, зато ума прибавится. Причем, быть может, даже не у него. Что характерно…

Господи, о чем она, – думала Алька, глядя на эту пожилую женщину с первыми пигментными пятнами на руках, сухими щеками и обвисающей шеей.

– …Человек ведь тоже не может быть… химически чист и неизменен, даже самый цельный. Каждая новая ситуация что-то в нем открывает, меняет. Ты тоже о своем солдатике узнаешь много нового. Ну хоть по бабам-то бегать не будет, – усмехнулась, – хотя… Вот мой, например, свекр – герой войны на одной ноге, царствие ему небесное, так ни одной молодке в округе спуску не давал, жена его, третья уже по счету, всегда мне жаловалась.

За историю про одержимый город Данька принимался несколько раз. Сначала город звался Монсегюр, в честь знаменитой альбигойской цитадели. Потом Данька занялся реальными альбигойцами и надолго оставил литературные эксперименты. Когда пару лет назад началась горячка с Яной, ему потребовалось уравновесить катастрофическую важность новых отношений. Две истории качали между собой его энергию, как сообщающиеся сосуды. Монсегюр жил в лэптопе.

Пуговицы не попадали в петли. Он дико нервничал, но внезапно накатило спокойствие. Следовало быстро привести себя в порядок (не забыть обмахнуть тряпицей ботинки), отключить электроприборы, перекрыть газ, выскочить на улицу и поймать маршрутку до конюшни.

Последняя редакция получалась на совесть; Данька начал ее на волне злости и отчаяния: тогда они в очередной раз расставались с Грабовской. Монсегюр утратил имя и стал просто городом; большим подстоличным городом второго имперского эшелона, в котором все скрытое оборачивается бесстыдно-явным. То, что происходит с вашим соседом по предместью, пока вы возвращаетесь из благополучного центра города, теперь происходит с вами. Время вышло из хрупких берегов. По улицам марширует зловещая Дружина, людей вешают на фонарях.

Маршрутка остановилась на бензозаправке. По правилам надо было выходить, но пассажиров было полтора человека – Данька плюс какая-то бабка, и водила махнул рукой. Глядя в окно, подумал, как забавно расслаивается человек – вот сейчас, например, он был един в трех лицах: двадцатичетырехлетний горе-любовник, впервые переживающий нечто живое и человеческое; неудавшийся кандидат наук, фантазер у разбитого корыта; лейтенант Ворон, следующий к вверенному ему объекту «ведомственная конюшня». Он сфокусировал взгляд и посмотрел по сторонам: реальность расслаивалась тоже. Бабка говорила по мобильному телефону; водила возился, заправляясь. К бензоколонке подрулил армейский «козел», и оттуда вышел капитан Петрович. Он направлялся к водиле и тут заметил Даньку. Пришлось выйти.

Посмотрела на Альку.

– Что-то ты совсем поплыла, душа моя. Давай-ка на горшок и в койку.

Алька послушно поднялась. Этот разговор уже начал ее утомлять.

Вытянуться на подростковой коечке не получалось, она повернула ноги набок и смотрела на пробегающие по потолку отсветы фар. Вот так и он, наверное, лежит и в потолок смотрит, в своей палате, без сна. Странно, но, видя его каждый день в неловкой даже интимности, она как будто меньше стала его понимать. А может, просто сил не было озадачиваться, о чем он там себе думает, все свелось к простым действиям и непростым уговорам, ежеминутному преодолению всего того высокого и, казалось бы, неощутимого, что она надумала между ними.

Далеко внизу шуршали шины, расплескивая мартовскую слякоть, рамы дрожали от резких порывов ветра, и незаметно из удручающей яви она вступила в высокий прибрежный лес, в котором лишь вчера наступило лето. Остро пахло едва распустившейся листвой, лес был по-летнему зелен и по-весеннему прозрачен. Выше листвы подлеска шумели кроны сосен с золотисто-салатными почками на кончиках ветвей, и сквозь черемуховые заросли у тропы слышался шум недалекого моря. Голова слегка кружилась от пьянящей свежести воздуха и предчувствия чего-то очень хорошего. Из-за поворота тропы показалась собака – крупная овчарка в плотной шубе ухоженного меха, с розовым, вываленным набок языком. Пес остановился, глядя на нее и не выказывая ни дружелюбия, ни вражды. Плант, ко мне! – раздался знакомый голос. Собака повела ухом, чуть помедлила и кинулась на зов. Вскоре они показались уже вдвоем – хозяин и пес, идущий стелющейся рысью по обочине.

– Здорово сачкам, – неодобрительно сказал капитан.

– Здравия желаю, – Данька козырнул.

– Так ты это, понял? – продолжил капитан разговор с шофером. Тот застыл со шлангом наперевес и выглядел дико обескураженным.

– Мы начальству вашему на прошлой неделе циркуляр отправляли. Так что увижу еще тебя или еще кого из ваших – придется оформлять. Тебе ж этого не надо? – Петрович сплюнул на асфальт.

– Все понял, товарищ капитан, – водила отвернулся, аккуратно пристроил на место шланг. – Можно, я до автопарка доеду?

– Валяй.

Водила свернул провод и полез в кабину. Они стояли посреди заправки, а заправка – посереди заболоченного, отвоеванного ивняком и дикими утками поля. Рядом струилось шоссе, Данька задумчиво вертел в пальцах сигарету. Петрович щурился на солнце, потом перевел взгляд на лейтенанта.

– Парень, ты очумел? – поинтересовался он, кивая на сигарету. Пояснил: – Движение перекрываем, вот неделю уже, а эти козлы все ездют и ездют.

Дорогу Даньке пришлось продолжать на армейском «козлике». Петрович сел вперед, рядом с водителем; лейтенант Ворон трясся на заднем сиденье вместе с высоким чернявым парнем. На коленях у того лежал автомат. Всю дорогу парень смотрел под ноги и шевелил губами, будто что-то подсчитывал про себя; окружающая действительность его совершенно не интересовала.

Даниил Андреевич шел, слегка прихрамывая, но по виду на совершенно своих ногах. На нем была форма, но не знакомая ей по его службе в Дружине, а другая, похожая на морскую – только неведомого государства, а над верхней губой красовалась гладкая полоска усов, делавшая лицо странным образом моложе, и у бедра покачивался кортик. К ноге, – скомандовал он собаке, а затем обратился к ней:

– Здравствуйте. Вы, наверное, заблудились?

– Д-добрый вечер, – от удивления слегка запнулась она. – Да, вероятно. Мне надо выйти к деревне Нежново.

– Нежново? Или Лебяжье, не перепутали? И все равно далековато завернули! В любом случае здесь вы не пройдете.

– Почему?

– Плант, свои, – сообщил псу и направился к ней. Подошел, указал на просвет меж деревьев, – сами посмотрите.

«Осторожно, мины» – разглядела она табличку у натянутой проволочной изгороди.

– А вы, наверное, дачница? – он смотрел на нее с доброжелательным, но совершенно нейтральным интересом. – Позвольте, я вас провожу немного. – Старорежимным жестом приложил руку к фуражке: – Батманов, Даниил Андреевич. Плантагенета не опасайтесь, он воспитанный.

– Алевтина… Викторовна.

– Весьма рад знакомству.

– Вам не трудно идти? Вы хромаете, – подлаживаясь под его тон, спросила она.

– О, ничего серьезного, спасибо. На камень наступил неудачно. А до Лебяжьего вам здесь все-таки далеко пешком будет, лучше нанять кого-нибудь в Черной Лахте. Вы откуда путь держите, извините за любопытство?

– Из Соснового Бора.

– Не знаю такой деревни… Наверное, где-то у Горовалдайского озера?

– Деньги тебе нужны вообще, Дань? Или за идею работаешь? – спросил Петрович, клонясь на повороте. Нужны, конечно, – сообразил Данька.

– Довольствие завтра и послезавтра. Приедешь в Управление. Еще и поговорить надо.

– Так точно.

– Около вас тоже пост будет, – кивнул Петрович. Они доехали до поворота на конюшню. – Товарища тебе оставляю, поселишь его где-нибудь.

Мрачный детина с автоматом поднял голову и тупо кивнул. У него было маленькое, будто скукоженное, лицо и крупные водянистые глаза.

– Рядовой Иконников, – сказал он. Подумал и добавил, – рядовой Сергей Иконников.

– Ну, бывай, – Петрович протянул руку, – до завтрева.

Данька вылез из машины. Рядовой Иконников уже стоял рядом и наблюдал носки своих ботинок.

Они прошли по дорожке вдоль парка – Данька бодро перемахивал лужи от вчерашнего дождя, рядовой Иконников угрюмо и равномерно хлюпал ботинками. Добрались до ворот. Надпись: территория охраняется собаками. Собаки – черная вечно беременная сука, валялась на чахлой травке, считай – в грязи, и гостеприимно взбивала эту грязь хвостом, до пузырей. Калитка была прикрыта на щеколду изнутри, Данька просунул руку и ловко ее отодвинул. Вошли во двор.

– Здесь надо сторожку поставить, – по-хозяйски сказал Иконников. Оглядел забор, снова пошевелил губами. – И проволоку натянуть.

Показалась Варвара. Иконников по-птичьи наклонил голову, лицо его слегка оживилось.

– А это что… телочка?

– Да, примерно.

– У меня супруга там дачу снимает. Правда, бывать получается нечасто. Знаете, я вынужден вас проводить к командиру, ничего особенного, просто формальность. Здесь ведь закрытая территория, здесь гражданским нельзя вообще-то. Вы не волнуйтесь только, это к лучшему. Быстрее попадете в свое Лебяжье, возможно, даже прокатитесь по новой железной дороге.

– Новой?

– Да, Военно-Ижорской, наверняка ведь слыхали. Идет от Ораниенбаума досюда. Вот я и выболтал вам военный секрет!

Он улыбнулся так, что в старых книгах написали бы – обворожительно. В темно-серых глазах плясали веселые искорки. Одним сильным движением перемахнул лужу после недавнего дождя, затем подал ей руку… Она на мгновение почувствовала близость стройного гибкого тела и легкий запах одеколона.

– А нельзя ли мне еще немного здесь задержаться? Тут очень красиво.

Лицо Даниила Андреевича моментально посуровело.

– К сожалению, это совершенно исключено. Вам следует уехать сегодня же. Давайте прибавим шагу, чтобы вы не опоздали на последний состав к Ораниенбауму.

…Утренняя больница пахнет смесью хлорки и страха, и эту ноту не спутаешь ни с чем, она улавливается так же, как феромоны – на животном уровне. Стараясь бодриться, Алька убрала куртку в пакет, сунула ноги в сменные туфли и побежала на травму по лестнице, чтобы разогнать кровь. Лифт, впрочем, все равно не работал, там кверху задом стояла уборщица и мыла пол. Здесь хлоркой пахло отчетливее.

– Доброе утро, теть Люся!

– Постой здесь, – хмуро приказал ему Данька. Обогнул раскинувшуюся через весь двор лужу, подскочил к Варе.

– О-ля-ля, товарищ лейтенант, – сказала Варька, – А это что за верста коломенская?

Иконников стоял у ворот, где сказали. Держал автомат у локтя нелепо, как палку на веревке, и во весь рот улыбался Варьке.

Данька в так называемом кабинете заполнял какие-то накладные, приказы, прочую муть. В окне сумерки; в сумерках светился забор, аккуратно выкрашенный Варей с внутренней стороны. Шевелились деревья. Этот черт Иконников соорудил себе у забора будочку и сидел в ней, как таракан в домике. Каждый раз, когда мимо проходила Варвара или еще какая девица, он высовывался и что-то шуршал – шутил типа. Девки сначала огрызались, потом перестали обращать внимание. Зато мальчик-тыква нашел себя – рядовой Иконников гонял его на угол за пивом, затем они часами что-то терли в «сторожке». На Варьку Паша теперь поглядывал с легким превосходством.

– Даниил Андреевич, здрасте, – зашла без стука.

– Бонсуар, – вяло кивнул Данька, не поднимая глаз от бумажек.

– Как вы домой-то поедете? – озаботилась Варвара. – Маршрутки не ходят.

Даниил Андреевич индифферентно пожал плечами. Варя подумала еще о чем-то.

– А этот хмырь теперь всегда у нас будет торчать?

Лейтенант кивнул и снова обратился к своим бумагам.

Сержант Варя выжидательно смотрела на Даниила Андреевича. Тот сидел, подперев рукой щеку. Думал о чем-то; без улыбки.

– А у вас-то девчонка есть?

– Нет. Наверное…

– А была?

– А, доброе! – женщина, не разгибаясь, извернулась, чтобы глянуть на Альку. – К своему герою опять?

– Ну да, к кому же еще.

– Ну и как там у вас продвигается?

Алька пожала плечами, неуверенно улыбнулась и промурлыкала:

– We shall overcome, we shall overcome, we shall overcome some day…

Уборщица выпрямилась во весь свой недюжинный рост, бросила тряпку в ведро, сняла перчатки, поправила косынку на пергидрольно-белых волосах.

– Ну и правильно. Но пасаран. Мы, бабы, такие. Усрамся, но не сдамся.

В отделение Алька вошла, все еще напевая.

– О, ты вовремя, – поймала ее у островка дежурной медсестры санитарка Маша. – Там твоего очередь мыться. Воняет уже на всю палату, соседи жалуются. Где санузел, знаешь. Там в тазик теплой водички возьмешь. Полотенце есть? Или казенное давать?

Вот тебе и оверкам, подумала Алька, покорно принимая в руки тазик и кусок мыла. И ничего он не воняет, хотя… Заставить Даниила Андреевича помыться ей еще ни разу не удавалось. Пока они продвинулись не дальше подачи судна и помощи во внутрикроватных перемещениях.

– Это еще зачем тебе? – Ворон встретил ее, недоверчиво косясь на тазик с водой. В ответ на его взгляд только пожала плечами и улыбнулась. Побоявшись выронить тазик из задрожавших рук, быстро поставила его на тумбочку. Раздвинула ширму, отгородив Данькину кровать от остальной палаты. Заглянула в тумбочку, достала нормальное мыло, с легким жасминовым ароматом, а не это, больничное, всегда напоминавшее ей запахом замученных бродячих собак, коих отлавливали по весне по всему городу и отправляли на живодерни. На Ворона старалась не смотреть, старалась сосредоточиться на простых сиюминутных действиях, но волнение выдавали руки. Они дрожали так сильно, что ей казалось, будто вся она вибрирует.

– Не знаю.

Яну он заметил сразу. Небольшая, мягкая и легонькая одновременно, по-особенному ладная – что дает только привычная уверенность в себе. На первой лекции ее не было, она появилась пару недель спустя – поступила на платное отделение. Она резко выделялась среди девчонок, попавших в универ сразу после школы: училась небрежно, замуж тоже вроде не собиралась. Кажется, они были ровесниками – Данька всегда знал, что истфак рано или поздно будет в его жизни, но до этого он еще по дури оттрубил два года в кулинарном техникуме. Получилось так, что умер отец, а через год мама во время гастролей познакомилась с мистером Робсоном. Мистер был коллега, какой-то ударник (барабанщик, то есть) из Нью-Йорка. Мама вышла замуж за Нью-Йорк, а Данька ушел жить к бабушке, поступать никуда не хотел, из вредности засобирался в армию. Кулинарный техникум возник случайно – он пошел туда за компанию и поступил по приколу; таким образом состоялась альтернатива Вооруженным Силам.

Чем занималась Яна до того, как возникла на истфаке, Данька не знал; возможно, что и ничем. В универ она приезжала на своей машине, посредством которой раз чуть было не задавила однокурсника Ворона. Машина была смешная, – длинноносый «бьюик» семидесятых годов, – но машина, не велосипед все же. Был темный осенний вечер, Яна находилась в расстроенных чувствах и предложила подвезти его до метро; затем попросила посидеть с ней в баре. В итоге «бьюик» всю ночь простоял в подворотне: пока они перемещались из одного кабака в другой. Кабаков тогда было немного, а ночной оказался и вовсе один – в подвале, с деревянными столиками и пластиковой зеленью. Мурлыкал муммий тролль; Яна говорила о том, как она любит историю, а родители дают бабки только с условием перевестись на факультет менеджмента. Первый семестр на истфаке оплатил ее «бывший», но на то он и бывший, чтобы теперь не платить. Данька слушал, пытался что-то советовать – ему искренне было жаль симпатичную девушку. Он не мог предложить ей денег, но пообещал помочь подготовиться к экзаменам, чтобы летом перевестись на бюджетную форму. Так началась эта странная дружба. Много позже Яна говорила, что если бы он в то время повел себя не как рыцарь (читай, лох), а как мужик, все было бы по-другому.

Губки для умывания не оказалось. Не подумала об этом. Зато в тумбочке лежало несколько чистых вафельных полотенец. Не больничных. Достала полотенца. Одно повесила на спинку стула, второе сложила вчетверо и угол обмакнула в тазик. Намылила.

– Ты что, мыть меня придумала? – Данька почти сорвался на фальцет.

– Да. А что тут такого? Тебя в детстве не учили, что чистота – залог здоровья?

– Какое уж тут здоровье?

Он приподнялся и уставился на нее. Алька сунулась с полотенцем, он довольно резко отмахнул ее руку. Только тут поняла, что не раздела его. Он полусидел в кровати, в больничной пижаме, а из-под нее выглядывала футболка.

– Если бы я мог пуговицы расстегнуть, то и мыть бы меня не было нужды, ты не находишь?

Алька вздрогнула, сообразив, что смотрит, как дура, в ямку у основания шеи. Там пульсировала вена, часто и неровно. Она резко втянула носом воздух и быстро расстегнула пижамную рубашку, стараясь не задевать тело. Сняла ее, как с куклы. Приподнимаясь, он сгибал ноги в коленях и неуклюже заваливался на бок, забывая, что не может упереться ступнями в кровать для равновесия. Неловко придерживая сбоку, стянула футболку, покраснев от вида густо волосатых подмышек, короткая рыжеватая шерсть – как у зверя.

– Да, пахну я не розами.

– Стрептоцидом. В основном. – Как-то отстраненно соврала она. Отвернулась к тазику, снова намыливая полотенце. – Вода остыла почти, давай сбегаю принесу теплой, подождешь?

Данька заночевал на сундуке в кабинете. Варька принесла ему ворох старых одеял. Долго не мог заснуть, хоть и затянул тряпкой окно, выходящее во двор и дальше – на улицу со сторожевым фонарем. Без света комнатка казалась совсем маленькой, этакой коробчонкой, а за временной фанерной стенкой конюшня шевелилась и дышала. Здание было старое, дореволюционное и – редкий случай – до сих пор использовалось по первоначальному назначению.

В одеяле кто-то кусался. Данька решил думать, что блохи. Собачьи (у лошадей блох вроде бы нет? Или есть?). Неважно, пусть даже лошадиные – когда тебя кусают чужие паразиты, то есть единовременно и по ошибке, с этим можно смириться. То есть не вскакивать в брезгливой судороге, не включать свет; наоборот – завернуться плотнее и даже смаковать странный уют временной неустроенности: как в палатке или на старой даче. Дача теперь была очень, очень далеко – она и раньше-то находилась неблизко, сто с лишним километров от города, но сейчас это – у-у-у, другая жизнь, за три-четыре блокпоста и несколько беглых проверок. Город потихоньку начинали закрывать: как говорил Петрович, чтобы экстрадированные криминальные элементы обратно не просочились. Данька начал прикидывать про себя, где могут находиться посты: так, один мы видели около заправки; второй, наверное, на выезде из черты города. И все? О, йо, – нет. Атомная станция. Наша дорога идет мимо АЭС – там даже в мирное время менты стояли. Впрочем, АЭС можно объехать по верхней дороге. Помнится, как-то раз они так и сделали – Данька наконец решился пригласить Яну на дачу и хотел по дороге показать ей крепость. Крепость находилась в стороне от основной трассы.

– Похеру. Давай уже поскорее закончим. – Ворон неловко подался вперед, упираясь локтями в колени, предоставляя в ее распоряжение спину. Прижав к его коже влажное полотенце, увидела, что и он покраснел так сильно, что даже плечи стали темно-розовыми. Алька начала мыть его, стараясь избежать прикосновения кожи к коже. Только через влажное полотенце. Всё в нем заставляло ее вибрировать, как задетый нечаянно камертон. И неровно обстриженные завитки волос, прилипшие к шее в самом трогательном ее месте у основания черепа, и родинка под левой лопаткой, тяжелый запах несвежего пота, смешавшийся с запахом стрептоцида. Забывшись, захотела подвинуть его поудобнее и прижала ладонь к груди, задев сосок. Замерла испуганно, ощущая, как ладонь щекочут жесткие волоски, какая у него неожиданно горячая кожа. В горле встал комок, она отдернула было руку, но его забинтованная ладонь легла на ее, успокаивая дрожь, прижимая обратно, к часто стучащему сердцу.