Текст книги "Искатели мудрости. Мысли и судьбы великих философов"

«Не забывай же впредь при всяком событии, повергающем тебя в печаль, пользоваться основоположением: не событие это является несчастьем, а способность достойно перенести его – счастьем. Разве случившееся мешает тебе быть справедливым, великодушным, благоразумным, рассудительным, осторожным в суждениях, правдивым, скромным, откровенным и обладать всеми другими свойствами, в наличности которых особенность человеческой природы?»

* * *

– Пусть дела твои будут такими, какими ты хотел бы их вспомнить на склоне жизни.

– Самый презренный вид малодушия – это жалость к самому себе.

– Начни с самого себя и исследуй прежде самого себя.

– Не все же разглагольствовать о том, каким должен быть человек, пора и стать им.

– Совершенство нравов в том, чтобы проводить каждый день так, как если б он должен был быть последним: без тревоги, без трусости, без притворства.

– Задача жизни не в том, чтобы быть на стороне большинства, а в том, чтобы жить согласно с внутренним, сознаваемым тобою законом.

– Измени отношение к вещам, которые тебя беспокоят, и ты будешь от них в безопасности.

– Ищи радости и покоя единственно в том, чтобы от общественного деяния переходить к общественному деянию…

– Во-первых, не делай ничего без причины и цели. Во-вторых, не делай ничего, что бы не клонилось на пользу обществу.

– Время человеческой жизни – миг; ее сущность – вечное течение; ощущение – смутно; тело – бренно; душа – неустойчива; судьба – загадочна; слава – недостоверна. Одним словом, все, относящееся к нему, подобно потоку, относящееся к душе – сновиденью и дыму.

– Если бы ты ведал, из какого источника текут людские суждения и интересы, то перестал бы домогаться одобрения и похвалы людей.

– Если бы ты даже хотел этого, ты не можешь отделить свою жизнь от человечества. Ты живешь в нем, им и для него.

– Если кто меня оскорбил – это его дело, такова его наклонность, таков его нрав; у меня свой нрав, такой, какой мне дан от природы, и я останусь в своих поступках верен своей природе.

– Не все ли равно, если твоя жизнь будет продолжаться триста или даже три тысячи лет? Ведь живешь только в настоящем мгновении, кто бы ты ни был, утрачиваешь только настоящий миг. Нельзя отнять ни нашего прошлого, потому что его уже нет, ни будущего, потому что мы его еще не имеем.

– Не делай того, что осуждает твоя совесть, и не говори того, что не согласно с правдой. Соблюдай это самое важное – и ты выполнишь всю задачу своей жизни.

Лукиан Самосатский:
«Единственное настоящее богатство – душевное богатство»

Лукиан Самосатский – один из самых оригинальных и остроумных греческих писателей-сатириков, ритор, философ, вольнодумец и к тому же безбожник. Великий насмешник всех времен и народов, он посмеялся над всей античной философией – посмеялся тонко, иронично и с глубоким знанием предмета.

Лукиан родился на берегах Евфрата, в городе Самосате (нынешняя Сирия). «Я один из немногих – из гущи народа», – говорил он о себе. Он не пошел по пути отца-ремесленника и дяди-скульптора. Переселившись в Грецию, прекрасно изучил греческий язык и стал странствующим ритором, читая перед широкой публикой собственные произведения. Одно время жил в Афинах, где преподавал риторику, а уже пожилым занял доходное место архистатора (судейского чиновника) в Александрии, на должность был назначен самим императором.

В жизнеописаниях знаменитых людей древности имя Лукиана замалчивалось, причем монахи, переписчики сочинений, позднее сопровождали свои комментарии негодующими пометками вроде таких: «Что ты брешешь, проклятый, о нашем спасителе Христе!» Некоторые сведения о нем сохранил «Словарь Свиды»: «Лукиан Самосатский, прозванный богохульником или злословцем за то, что в его диалогах содержатся насмешки и над божественным… Сначала он был адвокатом в сирийском городе Антиохии, но, не имея успеха на этом поприще, обратился к ремеслу логографа, и написано им без числа. Говорят, умер он, растерзанный собаками, так как боролся против истины». Точная дата жизни и смерти его неизвестны (где-то 125-180-е годы н. э.).

До нас дошло 84 его произведения на самые различные темы и в разных жанрах – речи, памфлеты, небольшие повести, пародии, сатирические диалоги, поэмы и эпиграммы. Античная тяга к красивому слову никогда не покидала ни греков, ни римлян. Но в период империи риторика отрывалась от жизни и преследовала цели исключительно художественные, завлекательные для любителей словесности. Начав с риторики, юный Лукиан поначалу также создает длинный ряд речей ради декламационного эффекта у слушателей. Но даже в начальный период он начинает проявлять себя как философ, пользующийся диалогической формой. Чаще всего это сатирическое описание различных суеверий.

Вымышленный портрет Лукиана. Гравюра с картины Рембрандта

Развенчивает он и олимпийских богов. В произведении «Разговоры богов» выступают они в самом неприглядном обывательском виде, в роли глупых мещан с их ничтожными страстишками, любовными похождениями, весьма низменными потребностями, корыстолюбием и чрезвычайно ограниченным умственным горизонтом. Лукиан не выдумывает новых мифологических ситуаций, используя лишь то, что традиционно отражало глубокие чувства греческого народа, но после перенесения в бытовую обстановку становилось комическим, пародийным. «Богам Греции, которые уже раз – в трагической форме – смертельно ранены в „Прикованном Прометее“ Эсхила, пришлось еще раз – в комической форме – умереть в „Беседах“ Лукиана», – писал Карл Маркс.

Однако критицизм Лукиана в отношении мифологии не стоит преувеличивать. Тут Лукиан не всегда комик и сатирик. В его трактате «О сирийской богине» находим объективное рассмотрение преданий и мифов с чисто исторической точки зрения; без малейшего намека на какую-нибудь иронию даны описания храмов, обрядов и обычаев. В трактате «О плясках» приводятся мифы, играющие роль либретто при танцах. Нет никакой иронии или смеха и в его письме «Долговечные», где перечисляет он долговечных мифических героев.

С годами характер произведений Лукиана делается более серьезным. Он перестает выискивать в людях лишь смешное, стараясь указать и на положительные их стороны, одновременно направляя, однако, свои стрелы в определенных личностей. «Ученик риторов» – самая язвительная из сатир Лукиана. Эта злая карикатура на преподавателя риторики, очевидно, направленная против реального лица. Но делал он это «так умно и так хорошо, что, хотя никто и не жалит сильнее его, все спокойно переносят его укусы». Язык его произведений превосходен, он пользуется словами красочными, меткими, выразительными; в мастерстве сочетать строгий порядок и ясность мысли с внешним блеском и соразмерностью соперников у него, пожалуй, нет.

Среди работ Лукиана имеется небольшая фантастическая повесть «Лукий, или Осел», повествующая о чудесном превращении молодого человека в осла, который из-за превратностей судьбы переходит от одного хозяина к другому. И так как осла никто не стесняется, он является свидетелем всевозможных гнусностей и преступлений.

«Истинные истории» – сатира на расплодившихся во время Лукиана сочинителей фантастических романов, главным образом о путешествиях в дальние страны. «Они утверждают, что различают границы неба, указывают размеры солнца, проходят по надлунным пространствам и, точно свалившись со звезд, определяют их величину и вид, – возмущается один из героев Лукиана. – Часто они не в состоянии ответить на такой простой вопрос – какое расстояние от Рима до Афин, зато точно знают, каково расстояние между Луною и Солнцем. И разве не доказывает тупости и полного невежества их то, что, говоря о предметах, далеко не ясных, они не довольствуются предположениями, но упорно настаивают на своей правоте?..»

И словами того же героя-философа признается: «Об этом мире, который философы именуют космосом, мне долго не удавалось узнать ничего – ни как он произошел, ни кто его создатель. Не ведал я также, где его начало и какова его конечная цель. Тогда я стал рассматривать мир по частям, но это только увеличило мое недоумение: глядя на звезды, я сгорал желанием узнать, что они такое. Но наиболее непонятным и загадочным представлялось мне все, что касалось Луны. Наконец, молния, пронизывающая тучи, низвергающийся гром, дождь, снег, град – все это было для меня неразрешимой загадкой!»

И Лукиан не обходит тему космоса. Мы можем смело полагать, что первыми прилунились вовсе не американцы. Первое путешествие на Луну «состоялось»… свыше 1400 лет тому назад. Задумал его Лукиан Самосатский, а осуществил Одиссей – герой древнегреческой литературы. Корабль Одиссея был заброшен на Луну бурей. Вслед за Одиссеем Икароменил – другой герой повести Лукиана – использует для полета на Луну птичьи крылья.

Более иных от стрелы сатирика-философа досталось, пожалуй, все-таки философам. Лукиан высмеивает различные философские школы, показывая противоречивость и ложность философских учений, а самих философов именует ханжами и обманщиками, потому как жизни их оказывались в несоответствии тем идеям, которые они проповедовали. «Ах, как бы ты посмеялся, если б послушал их речи, полные хвастовства! – читаем в одном из философско-сатирических писем Лукиана, написанного от лица новоиспеченного друга-философа. – Ничем не возвышаясь над нами, ползающими по земле, философы видят не лучше своих соседей, а иные по старости и немощи и вовсе близоруки… И эти-то философы презирают всех людей, и, окружая себя молодежью, легко поддающейся обману, с трагическим пафосом рассказывают общеизвестные истины о добродетели и учат искусству безнадежно запутывать в рассуждения. Своим ученикам они расхваливают постоянство, твердость, умеренность. Но вот они остались наедине с собою… трудно описать, чего они не съедают, с каким наслаждением обсасывают грязь с медяков, и какому разврату предаются!»

Остроумен аукцион философов в диалоге «Продажа жизней», причем если Сократ идет за два таланта, то Пифагор Диоген – за гроши, а на Демокрита и Гераклита и вовсе не находится покупателя. Пародия на философский пир («Пир или Лапифы») кончается формальной сварой между представителями различных философских школ. Назовем и сатиру «Паразит», герой которой под маскою философской серьезности доказывает, что жить прихлебателем – настоящее искусство.

Некоторое время Лукиан сочувствовал кинической философии. Так, в «Разговорах в царстве мертвых» изображены умершие, страдающие от потери богатства, и только киники с их простотой в жизни остаются здесь веселыми и беззаботными. В конце концов получается, что и киники – не исключение, и они оказались проходимцами, обжорами и морочащими народ шарлатанами. И потому «Гермотим», написанный автором в сорок лет, заканчивался выводом, что мудрец не должен слепо примыкать к учению одной какой-либо школы, и философия ничего не значит, если представители ее не отличаются безупречной нравственностью.

Однако резкость своих нападок Лукиан часто пытается смягчить – он хочет хоть как-то защитить философию, утверждая, что его сатира направлена не столько против самой философии, сколько против ее отдельных недостойных и корыстолюбивых представителей. Ведь и среди мудрецов встречаются приличные люди… А в послании «О философах, состоящих на жалованье» Лукиан, напротив, даже жалеет так называемых «домашних философов», которые в силу обстоятельств, находясь на службе у знати в роли жалких шутов и прихлебателей, подвергались всяческим унижениям.

А посему не будем торопиться порицать Лукиана за его пусть даже кое-где несправедливую критику философии. Этот «Вольтер классической древности», как назовет великого сатирика Фридрих Энгельс, не давал философии окостенеть и тихо умереть, самодовольно думая, что истина уже в кармане. За это ему всегда должны быть благодарны философы.

Многие недооценивали творчество Лукиана, видя в нем только остроумца-забавника, не имеющего определенной программы. Верно, он не создал своего оригинального философского учения. Но почему все-таки нельзя свести творчество Лукиана только на беспринципное зубоскальство? А дело в том, что он подвергает осмеянию все области тогдашней жизни и мысли. В своем «Нигрине» критикует порядки, царившие в Римской империи, убийства, доносы, бедность и убожество жизни. Разве такая критика не есть нечто положительное? Сквозь язвительную сатиру на современное общество светится глубокое сочувствие к беднякам-трудящимся. Своим политическим идеалом он представляет государство, в котором царит свобода и справедливость и нет ни социальных, ни расовых различий. «Чтобы стать гражданином, – говорит один из собеседников диалога „Гермотим“, – достаточно обладать умом и стремлением к прекрасному, усердно и неослабно трудиться и не падать духом, встречаясь на пути с трудностями». Это положительный взгляд автора на жизнь, далекий от пессимизма, который порой ему приписывали.

Лукиан подвергает беспощадному осмеянию бесчисленные суеверия своего времени. Далее, все то отрицательное в жизни тогдашних философов и на что с таким талантом обрушивался Лукиан, разве не свидетельствует, что не для красного словца бичевал он их, а вполне искренне, глубоко понимая их паразитическую сущность? Едва ли можно сомневаться также и в его полной искренности, когда он разносит всякого рода лженауку, фантастику и глупость, прикрываемые ученостью и цивилизацией. Здесь меньше всего беспринципности, так как Лукиан прекрасно знал, против чего он восстает, и вполне отдавал себе отчет в силе своего словесного оружия. Творчество его как бы резюмирует все предыдущее развитие греческой мысли и литературы. Он зорко уловил черты глубокого разложения рабовладельческого общества.

Правда, было бы ошибкой думать, что в своих положительных убеждениях Лукиан всегда ясен и последователен, всегда отчетлив и систематичен. Да он и сам много содействовал огромной путанице взглядов на него и его творчество, потому что не любил системы, увлекался красным словцом и бесстрашно высказывал самые противоречивые взгляды.

Убийственный смех Лукиана создал ему мировую славу. Однако в глубине его беспощадной сатиры и острейшего сарказма залегало глубокое страдание, «видимый миру смех» сопровождали «невидимые миру слезы», слезы по поводу неспособности философов постичь мир и преобразовать жизнь на действительных началах разума и человечности. И уже не столько веселый сатирик, сколько страдающий мудрец и философ Лукиан в «Нигрине» писал: «В Риме все улицы и площади полны тем, что людям дороже всего. Наслаждение течет вечным грязным потоком и размывает все улицы. В нем несутся, догоняя и перегоняя друг друга, сребролюбие, клятвопреступление и все роды низменных наслаждений. С души, омываемой со всех сторон этими потоками, стираются стыд, добродетель и справедливость, а освобожденное ими место заполняется илом, на котором пышным цветом распускаются многочисленные цветы зла».

Такие строки свидетельствуют, что у Лукиана было глубокое понимание социального зла и стремление его уничтожить.

И все-таки человечество, смеясь, часто расстается со своим прошлым, а уж философия тем более… Вот только так ли это в веке нашем?..

* * *

– Слушай и молчи.

– Начало – половина всего.

– Ты делаешь из мухи слона.

– Среди мертвецов равноправие.

– Жизнь коротка, а наука долга.

– Дым отечества светлее огня на чужбине.

– Ненавижу тех, кто помнит, что было на пиру.

– В гражданской войне всякая победа есть поражение.

– Несчастье ближнего утешает нас в наших несчастьях.

– Огонь не потухает от того, что от него зажгут другой.

– Невежество делает людей смелыми, а размышление – нерешительными.

– Только раз в жизни римляне бывают искренни – в своих завещаниях.

– Брак обеспечивает необходимую преемственность рода человеческого.

– Похвала приятна только тому, кого хвалят, остальным же она надоедает.

– «Что такое люди?» – «Смертные боги». – «А что такое боги?» – «Бессмертные люди».

– Много дружеских связей расторгнуто, много домов обращено в развалины доверием к клевете.

– Преуспевающий человек никогда не должен думать, что его любят за его собственные качества.

– Надо пользоваться не красотой книг и не их количеством, но их речью и всем, что в них написано.

– Следует класть на язык свой печать, чтоб слова не вымолвить лишнего, – пуще богатства надо слова охранять.

– Красоте присуще столь многое, что и для тех, кто придет на смену нам, всегда найдется, о чем сказать во славу красоты.

– Во всем виновато не вино: а то, что люди пьют, не зная меры и переходя всякие границы, без конца льют в себя вино, не смешивая с водой. А кто пьет умеренно, тот только становится веселее.

– Единственное настоящее богатство – душевное богатство, в остальном больше горя, нежели радости. Человеком с большим состоянием и богатым следует назвать того, кто умеет пользоваться своею собственностью.

– Количеством нужд дети превосходят взрослых, женщины – мужчин, больные – здоровых. Короче говоря, всегда и везде низшее нуждается в большем, чем высшее. Вот почему боги ни в чем не нуждаются, а те, кто всего ближе стоит к богам, имеют наименьшие потребности.

Гипатия Александрийская:
«Мыслить неправильно лучше, чем не думать совсем»

Это были «времена больших перемен» – античный греко-римский мир рушился, а его место занимал мир христианский, тогда очень мало почитавший блестящую культуру «язычников» – уничтожались храмы и статуи, сжигались бесценные книги.

Высокой культурой, старинными, восходящими к Евклиду, научными традициями, а также знаменитой библиотекой славилась тогдашняя Александрия, где после упадка Афинской школы формировалась международная среда интеллектуалов со всех сторон света – философов, математиков, риторов, теологов. Женщин среди них не было. Гипатия Александрийская – исключение.

Она была дочерью Теона Математика, известного астронома и механика, от которого получила первые знания в точных науках. Мать ее умерла при родах, и девочка жила с отцом в Александрийском «Мусейоне» («Храм и святилище муз») – одном из культурных центров античного мира. Рядом находилась богатая Александрийская библиотека, основанная и собранная наследниками Александра Македонского. Там когда-то работали Евклид, Аполлоний Пергамский, Клавдий Птолемей…

Гипатия довольно рано проявила интерес к книгам и наукам. С увлечением занималась геометрией, наблюдала в звездные ночи небо. Девочка отличалась удивительной сообразительностью и способностью к наукам, обнаружив поразительные способности к геометрии и астрономии, и… вскоре дочь превзошла в них отца – слава Гипатии затмила славу Теона, как считали современники, она была по природе «талантливее и утонченнее отца».

Дочь не только изучала труды известного астронома и математика Клавдия Птолемея – многолетние наблюдения позволили ей внести в его труд ряд поправок и составить более точные астрономические таблицы к геометрии и астрономии. Это она обогатила эти науки такими понятиями, как гипербола, парабола, эллипс. Вдобавок к этому у нее был талант к механике, она могла сама делать мудреные приборы для астрономических измерений. Синезий, епископ Птолемея, ее преданный друг, просил помощи Гипатии в конструировании астролябии и гироскопа, которые в ходу были на кораблях аж до семнадцатого века. Ее изобретениями пользовался Коперник при расчетах времени восхода и захода светил. А когда мы хотим выверить горизонтальную поверхность, то используем придуманный Гипатией пузырьковый уровень.

Девушка поражала современников своей разносторонностью: занимаясь математикой и обучая этой науке других (она включала арифметику, геометрию и «вершину знаний» астрономию), девушка с не меньшим блеском рассказывала ученикам о Гомере, о греческих скульпторах, о драматургах и трагиках. Не была забыта также и музыка. Но свою основную задачу видела она в раскрытии «тайны бытия».

Смерть философа Гипатии в Александрии. Гравюра XIX в.

Широта интересов, удивительная работоспособность, острота ума, глубокое понимание Платона и Аристотеля снискали Гипатии уважение мудрецов Мусейона. В спорах и диспутах она затмевала всех проповедников христианских доктрин в Северном Египте. «Учить людей верить в суеверия – самое чудовищное и преступное дело», – говорила она. Молва о необыкновенных ее познаниях распространялась, к ней стекались ученики и из других земель – она стала гордостью Александрии. Ее сравнивали сразу с тремя богинями: Афиной по уму, Герой по осанке и Афродитой по красоте.

Философские лекции девушка читала всем желающим, независимо от веры или страны. Уже в 390 году (ей было тогда 20 лет) вокруг Гипатии образовалась постоянная философская «академия». Особенно любила она излагать и толковать сочинения Платона, приучая своих слушателей относиться к философии как к «самой непоколебимой из всех непоколебимых вещей». Ее называли умнейшей, скромнейшей и лучшей из философов. А она повторяла и повторяла: «Сохраняй свое право на размышление – мыслить неправильно лучше, чем не думать совсем».

Современники Гипатии отметили, что «в споре она была быстра и изобретательна, а в любом деле – известна своим благоразумием и гражданской добродетелью». А также скромностью – она всю свою жизнь носила, как того требует звание философа, поношенный плащ, и, вопреки обычаю, появлялась на улицах Александрии без сопровождения. Многие ученые видят в Гипатии символ погибающей эллинской культуры, последнее воплощение «духа Платона и тела Афродиты».

Посещение дома Гипатии вошло в Александрии в моду, стало эмблемой образованности и утонченности; вокруг нее собирался весь цвет ученой Александрии. Сам префект-христианин нередко бывал ее гостем. И это тогда, когда христианские императоры Гонорий и Феодосий II издали специальный закон, запрещающий занятия математикой и астрономией.

Во многом помогал своей наставнице в научных опытах лучший из ее учеников афинянин Полисфен. Их сближало родство душ, общность взглядов на мир и преданность делу служения Истине. Их отношения вскоре переросли в мощный союз, где, дополняя друг друга, они создавали ту особую атмосферу, в которой рождались новые философские, астрологические и научные труды.

Тем временем христианство в Александрии продолжало бороться с язычеством. В 391 году разъяренная толпа под руководством епископа Александрийского Феофила, прозванного в народе «христианским фараоном», ворвалась в Мусейон. Варвары всех времен и народов первым делом уничтожали источники знаний. Был разрушен и разграблен прекраснейший языческий храм – Серапетум и «заодно» находившаяся неподалеку Александрийская библиотека.

Испуганный Теон запер дочь в доме, чтобы та не поспешила на тщетную защиту обители знаний. Гипатия долго не могла вернуться к обычной жизни, носила траур, а сняв его, ушла в науку так, как другие уходят в монастырь, целиком и полностью посвятив себя математике, астрономии, механике, философии. Умирая, Теон попросил дочь не вмешиваться в религиозные и политические распри, которые только отнимают время от науки и обучения.

Епископу Феофилу, разорившему Александрийскую библиотеку и забравшему себе ее ценности, этого было мало. Был принят закон, предписывающий всем математикам, которых причисляли к астрологам, отречься от богопротивных взглядов и покаяться.

Гипатии это не коснулось, возможно, только по одной причине – епископу льстило, что александрийская философская школа считалась лучшей в мире. Впрочем, трудно предположить, чем руководствовался тщеславный «пастырь». Долго так продолжаться не могло.

На смену Феофилу пришел Кирилл Александрийский, который фактически правил Александрией. Когда-то и он слушал лекции Гипатии. Но слава Мудрейшей не давала покоя. Язычница! Женщина! Гений! Будучи человеком недалеким, хоть и плодотворно пишущим, он предпочел силой справиться с той, с кем не смог бы справиться словом. Подосланные Кириллом люди разгромили дом Гипатии.

Она переселилась к друзьям и продолжала свои занятия. Долгое время, хотя Гипатия не приняла христианства и осталась верной старым богам, ее не трогали – ведь это была «слава города». Но однажды она позволила себе указать в публичной лекции, собравшей огромное количество слушателей, на то, что Кирилл ложно толкует Платона. Узнав об этом, епископ якобы сказал евангельскими словами: «Смоковницу, не приносящую доброго плода, срубают и бросают в огонь» и натравил религиозных фанатиков на «соперницу». Гипатию затащили в христианский храм и там до смерти побили камнями. Останки сожгли на костре… А с ней угасла и неоплатоническая школа Александрии. Многие ее ученики были убиты, оставшиеся в живых покинули город – так произошел упадок Александрии как образовательного и научного центра.

Кирилл же, после смерти канонизированный как святой, всю оставшуюся жизнь посвятил «изыманию из оборота» научных трудов легендарной женщины. Он в этом преуспел – все написанное ею было уничтожено. Хотя ее сочинения и погибли, некоторые намеки на их природу можно извлечь из утверждений ее современников. Гипатия, судя по всему, написала комментарии к «Арифметике» Диофанта и к «Астрономическому канону», а также к «Коническим сечениям» Аполлония из Пергама.

После вероломного убийства Гипатии Полисфен пережил сильнейшую духовную драму, однако потеря близкого человека не сломила его. Он стал ярым популяризатором идей своего учителя, а через два года сам погиб от кинжала одного из убийц наставницы. В книге «Под звездами Александрии», написанной незадолго до смерти и посвященной любимой, можем прочитать у Полисфена чудесные строки: «В темной синеве расступившихся облаков я увидел алмазное скопление плеяд, которое украшала самая яркая звезда на небосклоне. Ее луч вдруг коснулся моего сердца, и я с трепетом ощутил ту великую силу, которая, не умирая в веках, будет проливать на землян чудесные дары красоты, учености и героизма».

В новые времена ученые назвали именем Гипатии кратер на Луне.

* * *

После трагической гибели Гипатии все написанное ею было уничтожено христианами. Из всех работ до нашего времени дошли только два ее афоризма:

– Сохраняй свое право на размышление – мыслить неправильно лучше, чем не думать совсем.

– Учить людей верить в суеверия – самое чудовищное и преступное дело.