Текст книги "Замок тайн"

Он привлек ее к себе нежно, ибо боялся, что если схватит сильно, то причинит ей боль. Сдерживая мучительную дрожь, он начал целовать, ласкать губами ее приоткрывшиеся уста, сначала мягко, потом все с большим пылом, с трудом сдерживая полыхавший в нем огонь. А потом атлас соскользнул с ее плеч, сверкающей лужицей лег у ног. И перед ним предстала Ева, нагая и прекрасная, как в раю в преддверии своего грехопадения. Это было восхитительно. Он почувствовал, что сейчас одежда является чем-то ненужным, неудобным. Карл резко скинул камзол, почти сорвал рубаху и, подхватив Еву на руки, будто величайшую драгоценность, понес к ложу.

Он не мог более сдерживаться, и она с охотой уступала. Это было как вихрь, как ураган, и Ева даже испытала разочарование, что все так быстро кончилось. Кончилось ли?.. О, ее дивное приключение только начиналось. Карл отнюдь не был тем мужчиной, которого интересовало лишь собственное наслаждение. Он любил женщину и считал, что обязан дать ей то же, что получил сам. Не успела Ева отдышаться, как он вновь принялся ласкать ее. О, она еще не знала, что мужчина может быть так нежен и ласков. Весь ее предыдущий опыт был ничто по сравнению с тем, что происходило сейчас. Помимо воли в ней поднялось невероятное ощущение радости, в которую она словно уплывала… тонула в ней… Пока его губы блуждали вокруг полушарий ее груди, жаркие ладони поглаживали ее подрагивающий живот, бедра, ноги, она стонала и выгибалась, не сдерживая себя, вела себя как девка, где-то в глубине сознания понимая, что это ему нравится.

В какой-то миг он словно отдалился от нее, и его голос донесся как будто издалека.

– Что это? Что это было?

– О, ничего. Не уходи. Будь со мной. Я люблю тебя!

Это было совсем не похоже на то, что она считала любовью ранее. Ей казалось, что она любила Руперта первой пылкой любовью, а к Стивену ее влекла проснувшаяся зрелая женская чувственность, но сейчас… Когда Карл целовал ее – шею, круглые груди, живот, включая самые сокровенные и укромные уголки тела, – ей казалось, что она впервые узнала, что такое любовь.

Она забыла, кем он был, отринула свои честолюбивые планы и лишь прижималась к нему, раскрывалась навстречу…

Ночь была упоительна, как мечта. Порой они замирали, лежали в глубоком молчании, находясь где-то между сном и бодрствованием, в том блаженном состоянии, которое придавало их телам почти невесомую легкость. Затем они снова тянулись друг к другу: Карл, восхищенный, жаждущий утолить свой плотский голод и очаровать ее, она же – захваченная той счастливой, все сокрушающей волной чувственности, какой и не подозревала в себе.

Под утро он забылся сном у нее на груди, она же боялась заснуть и лежала, перебирая завитки его черных волос, порой мечтательно улыбалась в полудреме, но когда открывала глаза, в них мелькала почти боль. Как она боялась потерять его!..

Легкий стук в дверь разбудил чутко спавшего короля.

– Госпожа, это я. Уже пора.

Карл торопливо одевался, а Ева все льнула, ластилась к нему, беспомощная и нежная, в каком-то полудетском испуге предстоящего расставания. Карл заметил это ее состояние и замер, глядя на нее, а потом взял ее лицо в ладони.

– Ева?..

Казалось, он только сейчас разглядел ее. С припухшими губами и кругами у глаз, растерянная, трогательная, почти испуганная, она так отличалась от той вызывающе красивой, самоуверенной женщины, какой была вчера! Она была как ребенок, нежный и чистый. И Карл вдруг понял, что это он сделал ее такой.

– О, Бог мой, Ева! Ангел мой… – И почти выдохнул: – Я так люблю тебя.

Последний поцелуй, так много обещающий… такой упоительный… Ева нежно погладила Карла по заросшей щеке. Он прижал ее ладонь к глазам, потом к губам и поцеловал.

– Я люблю тебя.

О, как ей этого хотелось!

Он оглянулся на пороге. Задержался на миг, словно намереваясь вернуться к ней, но совладал с собой и вышел.

Ева вдруг почувствовала себя невероятно одинокой. Ей надо было взять себя в руки, обдумать дальнейшие действия. В конце концов, ей следовало немного поспать. Но она продолжала стоять, глядя на закрывшуюся дверь. И лишь шептала:

– Как же я люблю вас, мой повелитель, мой бог, мой король, Карл Стюарт!.. Помоги мне, Боже…

Глава 8

Рэйчел видела, что с Евой что-то происходит. Сестра была странно тиха за завтраком, однако вопреки обычной умеренности в еде аппетит у нее оказался волчий.

– Тебе так пришлись по вкусу телячьи котлеты? – невольно удивилась младшая сестра.

Ева словно смутилась. Ева, дерзкая, насмешливая Ева, смутилась! Рэйчел не верила своим глазам. И не поняла, чем поставила сестру в неловкое положение.

Но дядя Энтони уже встрял:

– Ева, голубушка, ты словно работала всю ночь, а не отдыхала.

Даже тетя Элизабет перестала жевать, повернулась к Еве.

Положение спас мистер Трентон. Он стал заверять, что завтрак великолепен, а котлеты просто чудо, но ему не под силу определить, чем они приправлены. Рэйчел отвлеклась, стала пояснять, что добавляет в фарш особую приправу из примулы и ноготков. Карл тут же поддержал разговор, сказав, что существует много трав, из которых готовят изумительные приправы. Внимание от Евы было отвлечено.

Но тут вошел Мэтью Шепстон и сообщил, что прибыл полковник Гаррисон.

– О, явился, – совсем недружелюбно заметила леди Элизабет. – Ездит сюда по поводу и без повода. Будет теперь расспрашивать, вынюхивать что-то.

Лицо Евы словно окаменело. Она, похоже, тоже не обрадовалась приезду жениха. Рэйчел стало больно оттого, что Стивена ожидает столь холодный прием в замке. Ведь когда дома находился отец, к Стивену относились совсем иначе, с ним были любезны и приветливы, тетушка любила с ним потолковать о старых временах, Ева поджидала его в переходах замка, слуги угодливо кланялись. А сейчас только дядя Энтони вступился за помощника шерифа, но не из расположения, а скорее из расчета, ибо после того, как Стивен изгнал Захарию Прейзгода, дядя откровенно рассчитывал при помощи полковника занять место проповедника. Он один встал поприветствовать Стивена. Что же касается Рэйчел, то она, спешно выйдя из-за стола, удалилась в библиотеку.

Старинная библиотека в Сент-Прайори сохранилась еще со времен аббатства. Вела в нее узкая винтовая лестница, темная даже в самый светлый день, ибо окон здесь не было. Но стоило толкнуть почти горизонтальную дверцу в ее конце, больше напоминающую крышку люка, как глаза сразу слепили потоки света, вливавшиеся через огромные вытянутые окна. По своим размерам библиотека могла бы называться залом, от всего старого помещения веяло чем-то монастырским и старинным. Особо это подчеркивалось высоким сводчатым потолком, поддерживаемым декоративными, встроенными в стену колоннами, резными каменными капителями еще романского стиля.

Стены и потолок в библиотеке были побелены ослепительной белизны известкой, что придавало помещению особую легкость и делало его еще светлее; от этого высокие книжные шкафы мореного дуба, выстроившиеся вдоль стен и простенков окон, казались особо темными. Все полки были уставлены книгами. Огромные фолианты и толстые рукописные книги, сохранившиеся со времен аббатства, занимали отдельный шкаф. Имелся там даже экземпляр Вульгаты,[14]14
  Ночь с 1 на 2 ноября.


[Закрыть] прикованный цепью из-за неимоверной его ценности. В отдельных шкафах стояли переводы античных авторов, особо любимые Рэйчел, – переводы басен, творения Гомера, речи Цицерона, Овидия, Вергилия, Плавта и особо почитаемого ею Плутарха. Были и «Основы античной геометрии» Декарта, и приобретенный гораздо позднее экземпляр «Об обращении небесных сфер» Коперника. Одно из первых печатных изданий Мэлори «Легенд о круглом столе короля Артура» соседствовало с целым рядом душещипательных рыцарских романов позднего времени, а далее стоял шкаф, в котором покоились тома по законодательству и еще множество книг с надписями на корешках «Дела графства».

Рэйчел прошла мимо шкафов. Подол ее платья шелестел по плитам пола, словно сухие листья. Она остановилась возле полок, где стояли тома Шекспира и Бена Джонсона, любовные сонеты Ронсара – которыми она так зачитывалась долгими зимними вечерами. Здесь же лежал томик с романом мадам Скюдери – Стивен Гаррисон подарил его своей невесте, но Ева так и не удосужилась прочитать книгу. Рэйчел зачитала ее до дыр и нашла восхитительной.

Сейчас Рэйчел села за конторку со склоненной столешницей и заточенными перьями возле чернильницы. Но ни к чему не прикоснулась. Взгляд ее был отсутствующим.

Стивен!.. Рэйчел казалось, что она любила его всегда. Она была еще ребенком, когда стала особо выделять его из многочисленных поклонников старшей сестры. Еве тогда исполнилось восемнадцать лет, она считалась первой невестой в округе, а Рэйчел еще оставалась нескладной девочкой-подростком, сильно вытянувшейся в свои одиннадцать лет, с длинными руками и ногами и еще без намека на женственность. Странная дурнушка, которую уже тогда сторонились дети окрестных дворян, а их матери делали за ее спиной знак, предохраняющий от сглаза. Возможно оттого, что сверстники в лучшем случае избегали ее, а бывало, и оскорбляли, гнали прочь, она так рано осознала свою отверженность, стала нелюдимой. А рядом находилась приехавшая из Лондона красавица-сестра – такая веселая, жизнерадостная, блестящая. Она чуть поддразнивала дикарку Рэйчел, но относилась к ней по-доброму и часто смешила ее. Рэйчел восторгалась Евой, просто обожала ее и испытывала к ней благодарность за то, что сестра не уделяет Стивену Гаррисону особого внимания. Стивен тогда был веселым, общительным парнем. Вообще мир выглядел иначе, еще не запретили ярмарки и народные праздники. Рэйчел знала, что Стивен любил принимать в них участие, – он выигрывал призы в соревнованиях стрелков, вызывался бороться с медведем. Он был очень сильным. Она запомнила это с того момента, когда однажды чуть не слетела с лестницы, споткнувшись в потемках, и он ее поймал.

– Так легко и шейку свернуть, малышка, – сказал он и фамильярно потрепал ее кудрявую челку.

Рэйчел чуть не замурлыкала от удовольствия, но Стивен уже словно забыл о ней. От него пахло духами, камзол его украшали бантики, а глядел он туда, откуда доносились перезвоны лютни и смех Евы. Он спешил к ее сестре. Рэйчел тогда еще не осознала боли ревности. Ощутила лишь счастье находиться в мужских руках. И когда Стивен, перескакивая через ступеньки, убежал к Еве, она стояла как дура, счастливо улыбаясь чему-то в темноте.

Потом Ева уехала, а вскоре отбыл и Стивен Гаррисон. Рэйчел скучала по нему, плакала по ночам в подушку, ненавидя эту войну, заставляющую мужчин уезжать. Она никому не говорила о своей первой любви. Дядя Энтони, с которым она тогда жила в Сент-Прайори, едва замечал ее, отец всегда был в отъезде, а соседи и сверстники явно сторонились ее. Рэйчел общалась лишь со слугами. И именно тогда она нашла утешение в чтении книг. Часто, закутавшись в плед, Рэйчел просиживала ночи напролет с книгой в библиотеке. Она стала мечтательной и задумчивой. Ее духовный мир складывался под воздействием рыцарских романов и религиозных книг. За ними наступил черед Ронсара и Шекспира, и Рэйчел плакала над книгами, негодовала, восхищалась. Потом она прочла античных авторов, и теперь целый мир греков и троянцев приводил девочку в трепет, увлекая легендами о героях, чудовищах, богах и смертных женщинах, которых небожители желали даже более страстно, чем бессмертных красавиц с Олимпа. В пору физического созревания собственной плоти она открыла для себя мир любовной поэзии. Откровенные стихи римского поэта Малагра, полные чувственных признаний, а затем «Искусство любви» Овидия и, наконец, строки нескромных новелл Боккаччо и игривость поэтических намеков Чосера. Она порой отрывала глаза от книг, замирала, чувствуя, как кровь так и кипит в ее жилах. В такие минуты она думала о Стивене. Никто другой не занимал ее воображения, ничей иной образ не приходил на память.

Вернулись Ева с тетушкой. Леди Элизабет стала замкнутой. Она полюбила обильные трапезы и уединение в дальних переходах Сент-Прайори, стала очень религиозной и не позволяла никому вторгаться в свой мир. Но что-то появилось в ней и неприятное: она полюбила сплетни, с наслаждением смаковала местные слухи и скандалы. Ева же совсем пала духом, и Рэйчел впервые ощутила себя сильной и незаменимой.

Вскоре ей пришлось в полной мере прочувствовать, как ей понадобится сила. Отец тайно прибыл в Сент-Прайори, созвал своих дочерей и сестру (дядя Энтони никогда не был в хороших отношениях с братом и к тому времени уже жил в отдельном доме в приходе) и поведал, что их ожидает. Как оказалось, более других он рассчитывает на свою рассудительную младшую дочь. Рэйчел не могла обмануть доверие горячо любимого отца, хотя и понимала, что эти страшные события оборвали ее беззаботную юность. Да, с той роковой ночи она стала взрослой.

А на Сент-Прайори опустился покров тайны.

Самым трудным было сжиться с этим ужасом, но Рэйчел нашла для этого силы, потому что привыкла таить все в себе. Она по-прежнему была одинока, только теперь стала молчаливой и замкнутой; ощущение какой-то безысходности струилось по ее жилам, словно вялая кровь. Она чувствовала себя несчастной, и только воля удерживала ее от отчаяния, поскольку она знала, что отчаяние – это грех, и отвлечься от него можно, лишь уйдя в работу. Теперь она почти с удовольствием занялась делами имения, в ней стало расти сознание собственной значимости.

Порой Рэйчел боялась того, что таилось в ней. Лишь Мэг смогла разгадать ее терзания и, как ни странно, даже одобрила это. Она объяснила, что некоторые женщины уже с рождения знают все об отношениях меж людьми обоих полов. Мэг была своеобразной личностью, и то, что она считала достоинством своей молочной дочери, сама Рэйчел, наслушавшись проповедников, почитала грехом. Скромные манеры, сдержанность – вот достоинства доброй христианки, а не тайное вожделение, что бередит душу, ведет к бесстыдным помыслам и мечтам.

Оставалась еще Ева, которая на все имела свои взгляды. После поездки в Лондон Ева очень изменилась, стала какой-то неестественно веселой, вызывающе дерзкой.

Рэйчел была скрытной и по возможности сторонилась людей. Еву же ничего не пугало. Она словно пришла из другого, незнакомого Рэйчел мира – яркого, свободного, бесстрашного. Сестра так смотрела на всех этих пуритан, что они, как бы ни шептались у нее за спиной, неизменно кланялись и уступали ей дорогу. Рэйчел видела, что они ненавидят Еву за презрение к ним, и это заставляло ее волноваться за сестру и… завидовать ее смелости. Ева великолепно одевалась, носила дорогие украшения. А Рэйчел, хоть отец и одаривал ее не менее щедро, чем старшую дочь, словно стеснялась столь явно украшать себя, почитая это едва не грехом. Ева порой дразнила ее, но Рэйчел смирялась. Явное превосходство сестры не угнетало, а, скорее, восхищало ее.

Потом это причинило ей боль, когда она поняла, что Ева всерьез занялась Стивеном. Ее Стивеном, которого она продолжала тайно и безнадежно любить, даже смирившись с утратой надежды.

Ева же была другая.

– Надо бороться за свое счастье! – сказала она.

Так же говорила и Мэг. Но для Рэйчел, привыкшей терпеливо сносить удары судьбы, это казалось немыслимым. Поэтому она только пожелала счастья старшей сестре, когда та добилась своего и стала невестой Стивена. Восхищение Евой даже пересилило ревность и боль. А потом Рэйчел вдруг поняла, что Еве не нужен Стив. Это вызвало в ее душе целую бурю чувств. Они клокотали в ней: даже когда ее лицо оставалось спокойным, сердце разрывалось на части. Она ведь видела, что Стивен страдает, и мучилась вместе с ним. Как бы невозмутимо ни держался Стивен Гаррисон, она чувствовала, что за этой ледяной оболочкой таится страстная, живая натура. В чем-то они были схожи с Рэйчел, и она прекрасно его понимала.

И вот в Сент-Прайори появились Чарльз Трентон и Джулиан Грэнтэм – двое сильных, интересных мужчин, которым она с сестрой была обязана своим спасением. И это восхитило Рэйчел. Она никогда и не думала, что в ее монотонной, беспросветной жизни может случиться нечто подобное. Еще она заметила, что красавец Джулиан Грэнтэм не спускает с нее глаз, и это взволновало ее больше, чем она могла признаться себе. А Чарльз Трентон… Она угадывала в нем ту же страстную живую натуру, что и в Стивене Гаррисоне. Но если Стивена жизнь сделала замкнутым, почти мрачным, то в Чарльзе Трентоне чувствовались редкая легкость и нежность. Рэйчел могла понять, почему Ева предпочитает общество гостя, а не своего молчаливого жениха. Ей самой порой хотелось поболтать с новым знакомым, посмеяться вместе с ним. Но Трентон, как и в свое время Стив, глядел лишь на Еву. А Ева – на него, в то время как Стивен то ли не замечал этого, то ли относился к происходящему с насмешливой иронией. Стал ли он менее любить ее сестру? Или не видел ничего серьезного во флирте невесты с гостем Сент-Прайори?

В душе Рэйчел стали оживать неясные мечты. Сейчас, когда Ева все свободное время проводит с мистером Чарльзом, может, она, Рэйчел, имеет право чаще бывать со Стивеном? Но нет. Так уж сложилось, что Стивен именно сейчас стал особо опасен для Сент-Прайори и его тайны, и ей следует по возможности избегать его. А ведь он в тот раз назвал ее «милой». И когда позже приходил, чтобы она через покои отца провела его на галерею, тоже держался почтительно и приветливо. Но не обольщается ли она? Ведь со времени его помолвки с Евой он всегда был предупредителен и добр с будущей свояченицей. Стивен стал для Рэйчел навязчивой идеей. Она думала о нем днем и ночью, а дни, когда они не встречались, казались ей пустыми. Но ее долг обязывал, принуждал: ради чести рода сторонись его!

От этих мыслей Рэйчел стало совсем тяжело. Как всегда в таких случаях, она постаралась отвлечься делами. Достав чистый лист и отточив перо, она начала писать отцу. По сути дела, это было не письмо, а обычный список того, что ему следовало прислать в замок. И Рэйчел сосредоточилась, старательно обдумывая все, что им могло понадобиться: миндаль, сахар, горчица, лавровый лист, апельсины, финики, чай, вина, ткани.

Мысли ее вошли в привычное русло, и она вписывала все новые и новые наименования. Однако помимо воли ее глаза нет-нет да поднимались к противоположной торцовой стене библиотеки. Там, за камином, виднелась небольшая створчатая дверца из толстого мореного дуба, задвинутая засовом. У нее был такой вид, словно ее давным-давно не открывали. Но у Рэйчел в кармане покоился ключ от этой двери, и ее мысли невольно возвращались к тому, что именно через нее в последний раз прошел несчастный Патрик Линч, а не через покои отца, как она сказала Стивену. Тот не должен был знать о втором потайном ходе, как и о многом, что таилось в замке. Она вдруг вспомнила, что по совету Патрика Линча когда-то добавляла немного опиума в вино Стивена, когда он впервые ночевал в Сент-Прайори. Она еще не забыла, как тайком пробиралась в его комнату, чтобы посмотреть, как он спит. Потом она стала возражать против того, чтобы опаивать жениха сестры. Она знала, что опиум вреден, и боялась злоупотреблять им. Покои Стивена были дальше других, и она перестала волноваться, что его что-то обеспокоит. К тому же Стивен, утомленный дневными делами, спал очень крепко. Она убедилась в этом, когда, как и ранее, стала тихо посещать его ночью. Она только смотрела на него – на разметавшиеся во сне волосы, почти по-детски безмятежное выражение мужественного лица, сильные руки, покрытую густой порослью грудь… Потом она возвращалась к себе и металась в постели, клялась, что больше не станет делать подобных глупостей. Она и в самом деле вскоре отказалась от этого. После того, как однажды подошла к двери Стива и услышала за ней негромкий смех сестры. И столько нежности было в нем, что у Рэйчел перехватило дыхание от отчаянных усилий не разрыдаться в полный голос. Итак, ее сестра и Стивен уже стали одним целым.

Наконец Рэйчел закончила список и вновь поглядела на дверь. Вдруг ее душу заполнило отчаяние. Сколько это может продолжаться? Неужели все они и в самом деле прокляты? И главное – ее отец потворствует этому. Как он может быть с ними так жесток! Решительно обмакнув перо в чернильницу, она дописала постскриптум: «Милый отец, ты так нужен здесь. Приезжай скорее, как только сможешь!»

Она запечатала письмо, откинулась на спинку стула и стала обдумывать, какие еще дела ей предстоят сегодня. Распорядиться насчет обеда, велеть Мэтью Шепстону, выполняющему, кроме прочего, обязанности плотника, заняться дверью в трапезной – она немного заедает. Еще неплохо бы сегодня сходить к арендаторам и заключить новые контракты об аренде. Не самое приятное занятие, ибо некоторые из крестьян вели себя с ней грубо, почти вызывающе, намекая на ее связь с нечистым. Но работники они были хорошие, арендную плату вносили исправно, и она старалась вести себя так, словно ничего не замечала. Раньше ей очень помогал в этом Патрик Линч. Управляющий умел держать себя с таким достоинством, что простолюдины прямо благоговели перед ним.

Да что простолюдины! Он даже Стивена вынуждал считаться с собой. Хотя ни к чему хорошему это не привело и только настроило Гаррисона против управляющего. Рэйчел часто приходилось видеть, как Стивен осаживал Патрика. Похоже, старый слуга, который всегда следил за каждым его шагом, особо его раздражал. И вот теперь наблюдать за Стивеном, ставить ему препоны предстоит ей. А она так боялась даже вызвать его неприязнь, что предпочла попросту избегать его. Возможно, это и было самым разумным. Ибо слишком сильно ее тянуло к нему. Какое-то темное горячее чувство жило в ней и рвалось наружу, едва он оказывался рядом. Рэйчел боялась самой себя. Ее страсть к нему была словно болезнь. А ведь Стивен – жених ее сестры, они помолвлены.

Рэйчел вздрогнула, когда стукнула крышка двери-люка. И почему-то сразу поняла, кто это. Стивен. Он поднялся в библиотеку. Словно что-то запело в груди Рэйчел, когда он улыбнулся и подошел к ней. Рука небрежно покоилась на эфесе шпаги, шпоры негромко позвякивали по плитам пола. А глаза были такими голубыми! Волосы, зачесанные назад, свободно падали ему на плечи и без всякой завивки вились пышными волнами. Одна прядь над лбом спадала чуть набок, накрывая бровь над левым глазом и висок.

Рэйчел спохватилась, что прямо-таки сияет, отвела глаза и сказала первое, что пришло на ум:

– Я как раз думала о вас, мистер Гаррисон.

Не самая умная фраза. Рэйчел с досадой закусила губу.

Стивен поглядел на нее с легким недоумением:

– Правда? И что же, осмелюсь спросить, навело вас на мысли о моей скромной особе?

Рэйчел не знала, куда девать глаза. Заметив пятно от чернил на пальце, стала пытаться стереть его.

– Я вспомнила Патрика Линча. И подумала, что он сильно досаждал вам.

Опять не то. Рэйчел была готова расплакаться от досады, что она такая глупая и неуклюжая.

Она услышала, как Стивен огорченно вздохнул, и бросила на него извиняющийся взгляд.

Стивен рассматривал бюсты поэтов, историков и философов на одной из полок шкафов.

– Упокой, Господи, его душу, – негромко произнес он. – Знаете, мисс Рэйчел, то, что вы сказали, правда, но самое странное, что мне сейчас словно бы и недостает его слежки. Будто в Сент-Прайори мне стало чего-то не хватать.

Рэйчел медленно вздохнула, успокаиваясь.

– Мне тоже недостает несчастного Патрика. Он был хорошим помощником в делах.

– Когда приедет ваш отец?

– Я ему только что написала. – Она взяла в руки пакет со списком. – Думаю, он будет где-то через неделю.

Она умолкла, не зная, что еще сказать.

– Вы хотели видеть меня, сударь?

– Да, мисс. Я уже расспросил всех об Осии. Остались только вы, Рэйчел. Вы специально ушли, чтобы не встретиться со мной?

Она уже смогла взять себя в руки, даже вскинула голову.

– Я слушаю вас.

И тогда Стивен спросил, не заметила ли она чего-либо странного в поведении мальчика в то утро. Лично ему показалось, что Осия был словно чем-то напуган.

Рэйчел пожала плечами:

– В то утро у меня было много дел. Следовало все приготовить к похоронам управляющего. Что же касается Осии, то он всегда был странным ребенком. Сейчас я не могу припомнить его в то утро, но даже если бы и заметила, то не придала бы значения.

Она украдкой бросила взгляд на Стивена. Он смотрел на что-то у нее за спиной, и почти интуитивно она поняла, что его внимание приковано к дверце за камином.

– У вас есть еще вопросы? Если хотите побольше узнать об Осии, спросите Джека Мэррота. Мальчик был очень привязан к нему. Он мог кое-чем с ним поделиться.

– Так же сказала и ваша тетушка, – заметил Стивен, и у губ его пролегла горькая складка.

Рэйчел подавила вздох. Она могла догадаться, каким тоном это было преподнесено полковнику Гаррисону.

Стивен вдруг оставил ее и, пройдя через все помещение библиотеки, приблизился к маленькой двери. Он взял в руку замок и внимательно оглядел его.

– Куда ведет эта дверь?

Рэйчел напряглась.

– Никуда. То есть там есть какой-то проход, но им уже давно никто не пользуется.

– Разве? Но замок, видимо, недавно смазывали. Вот даже следы свежей смазки.

– Возможно. Слуги в доме приучены к аккуратности, и, видимо, кто-то из них, для порядка, смазал и этот замок.

Стивен мельком глянул на нее. Она стояла прямая, как пламя свечи, руки нервно сцеплены под передником. Стивен ничего не сказал, а, отойдя чуть в сторону, выглянул в окно.

– Похоже, если там и есть ход, он ведет к длинной галерее, тянущейся к развалинам. Вон, даже небольшое зарешеченное окошко какого-то внутреннего помещения. Ход явно уходит в сторону. Или там есть проход в башню барона Робсарта? По расположению весьма похоже на то.

– Я не знаю, – только и ответила Рэйчел.

Теперь Стивен медленно шел к ней.

– Не знаете, мисс? Вы? Вы, которой Сент-Прайори известен как свои пять пальцев?

Она заставила себя улыбнуться:

– Выходит, я не так уж хорошо знаю свои пальцы.

Он подошел столь близко, что у Рэйчел возникло жгучее желание шагнуть навстречу и прильнуть к нему. Или приказать ему обнять себя. О, она знала, что в ней таится какая-то таинственная сила, которая одним взглядом позволяет ей притянуть к себе человека или, наоборот, оттолкнуть. Но это была греховная, темная сила. Еще ее отец заметил за ней это и строго-настрого запретил пользоваться ею.

– Это грех, дитя мое, – говорил он. – Душой человека всегда правят Бог и дьявол. И если ты не хочешь, чтобы сатана прибрал твою душу, ты научишься сдерживать это.

А вот Мэг была в восторге от способностей своей молочной дочери.

– Ты даже не знаешь, какой силой обладаешь. Да это же бесценный дар!

Но Рэйчел более склонялась к тому, что говорил отец. Все ее суровое, почти пуританское воспитание подталкивало к этому. А Мэг была изгнанницей общества, и Рэйчел совсем не хотела последовать ее примеру. Поэтому она сдерживалась.

Сдержалась и сейчас. Даже попятилась от Стивена. Вздрогнула, когда он назвал ее по имени.

– Рэйчел, порой вы удивительно напоминаете мне Патрика Линча. То же желание что-то скрыть, утаить от меня. А ведь в замке происходят странные, даже страшные вещи. Помогите же мне, мисс. Вы ведь не считаете меня своим врагом?

Девушка подняла на него полные тайной тоски глаза:

– Что вы хотите от меня, мистер Гаррисон? Осия погиб вне стен замка. Спросите о нем Джека.

– Его почему-то нигде не могут найти.

– У Джека много обязанностей. Но порой он устает от них и пропадает неизвестно где. Я обещаю, едва он появится, прислать его к вам.

– Благодарю.

Это было сказано так сухо, что у Рэйчел заболело сердце.

– Что вы еще хотите?

Стивен вздохнул:

– Если я попрошу у вас ключ от этой двери, вы ведь не дадите мне его? – В его голосе за убежденностью явно проступала печаль.

Рэйчел крепко сжала зубы. Потом заставила себя расслабиться и сказала как можно спокойнее:

– Я даже не уверена, что он существует. Хотя от Патрика Линча осталась внушительная связка ключей. Возможно, какой-нибудь и подойдет.

Про себя она решила, что спрячет этот ключ как можно дальше. Правда, дубликаты ключей были еще и у двух охранников – Томаса Легга и Бена Петтигрю. Но на них можно положиться.

Она вскинула голову, заставив себя поглядеть Стивену прямо в глаза.

– Если у вас больше нет вопросов, я осмелюсь покинуть вас. У меня еще много дел.

По лестнице она едва ли не бежала, так было больно от последнего, полного сожаления и тоски, взгляда Стивена. А ведь он и в самом деле мог им помочь. Нет, нельзя. О, отец, приезжай скорее! Это уже становится невыносимым. Зачем ты повесил на нас такую непомерную тяжесть!

Она уже собралась уходить, накинула плащ, когда в дверь постучали. У порога со шляпой в руке стоял Бен Петтигрю и переминался с ноги на ногу.

– Мне надо поговорить с вашей милостью.

Рэйчел встревожилась:

– Что-то случилось? Отчего вы покинули свой пост?

Бен был огромным мужчиной, почти на голову выше Рэйчел. Рядом с ним она чувствовала себя маленькой девочкой.

– Все дело в Томасе, мисс.

– Он что?.. Опять?

– Да, он опять хватил лишку, мисс. Это опасно, вы ведь понимаете?

Рэйчел устало уронила руки.

Томас был весьма подвержен к пьянству. Он преданный слуга, и она ему доверяла. Но эта слабость… С другой стороны, она его понимала, и к тому же она не могла сейчас ни уволить Томаса, ни подыскать ему замену.

– Где он сейчас?

– Отсыпается.

Она вздохнула и затянула у горла завязки плаща.

– Хорошо, Бен. Спасибо тебе. С Томасом я поговорю позже.

И где только он взял спиртное? От Томаса ведь так старательно его запирали, а кухарке Сабине строго-настрого было велено не давать охраннику ни пинты выпивки.

Рэйчел размышляла об этом, пока шла по тропинке прочь от замка. Она не воспользовалась мулом, поскольку любила ходить пешком. К тому же погода была так чудесна! О, эти редкие осенние дни, когда природа, словно в преддверии дождей и ветров, дарит смертным последнее сияние уходящего лета! Этот неяркий, мягкий свет солнца, почти дремотная золотистость дней и ясная синева неба… Рэйчел почувствовала, как смятение постепенно покидает ее душу.

Правда, ненадолго. Обход арендаторов был делом неблагодарным. Люди встречали ее с хмурыми лицами, женщины, словно боясь сглаза, прятали от нее детей, в речах были сухи. Лишь на одной из ферм ей предложили стаканчик эля. А на самой дальней хозяйка устроила настоящую истерику: якобы ее малыш начинает всякий раз хворать, едва Рэйчел навестит их. Словно не та же Рэйчел вылечила ее мужа прошлой зимой.

Рэйчел была очень сердита, когда уходила. Зайдя подальше в пустоши, она остановилась и резко рванула шнуровку плаща у горла, сорвала с головы чепец. Сердито тряхнув головой, она позволила волосам в беспорядке рассыпаться по плечам. Теплый ветер так и заиграл волнистыми прядями, и это было приятно. Затем она подставила лицо теплому солнцу и постепенно снова успокоилась. Грешно гневаться, если вокруг такая красота.