Текст книги "Белый шиповник"

Глава двадцать пятая

Катерина Андреевна довольно долго пребывала в глубокой неутолимой печали. Ее жизнь опустела совершенно. Не было дня, чтобы она не призывала своего Васеньку, терзая и укоряя себя за то, что плохо любила мужа. Воистину, только потеря заставляет нас оценить то, что имели! Какой пустой, глупой и холодной она казалась сама себе! А как ей теперь не хватало дочери! Как она, что с ней? Здорова ли?

Постепенно ясность мысли возвращалась. И Катерина Андреевна поняла, что Роев уехал в Париж за Надей. Она пыталась восстановить в памяти их разговор перед его отъездом, но ничего толком не вспомнила. Почему это вдруг Владимир срочно поехал ее искать? И как он собирается это сделать? Видимо, он что-то узнал о Наде, но побоялся ей сказать. Но что же тогда? Господи, неужели ты и девочку мою отнимешь?

Ковалевская изнемогала в ожидании и неизвестности. Каждый день гоняла горничную к Роеву на квартиру, нет ли каких известий. Время шло, новостей не появлялось. Катерина Андреевна совсем извелась. Она снова направилась в дом Верховских, просто потому, что надобно было куда-то пойти. На что она рассчитывала? Может, на этот раз ей удастся узнать, где скрываются любовники, и помочь Владимиру в его поисках.

Она явилась в княжеские апартаменты и застала там княжну. Княжну Татьяну Аркадьевну. Княжна приняла гостью, не скрывая своего удивления. Катерина Андреевна принялась довольно резко требовать от хозяйки дома, чтобы та объявила ей адрес беглецов. Ведь без сомнения княжна поддерживает связь с племянником. Та решила, что несчастная вдова лишилась рассудка, и заявила, что не знает ровным счетом ничего. Катерина Андреевна ушла в великом раздражении, проклиная и тетку и ее развратного племянника.

Дома ее ждал толстый конверт, украшенный многочисленными печатями. Ковалевская набросилась на него, от волнения не могла открыть и наконец извлекла письмо. Владимир Иванович подробно и обстоятельно излагал события, начиная с несостоявшегося поединка. Он с мельчайшими деталями расписал, как нашел Надю, их скоропалительное венчание, появление на свет Васи. Катерина Андреевна, читая письмо, несколько раз вынуждена была прерываться, чтобы дать волю слезам. Она не могла поверить, что Роев не сказал ей о мнимой смерти Нади. Вот почему Верховская смотрела на нее сегодня как на полоумную, с выражением жалости и недоумения!

Последняя часть послания была посвящена Васеньке, его разным достоинствам, которые молодой отец перечислял с превеликой нежностью. Ковалевская испытала настоящее потрясение от этих строк, понимая, о чьем ребенке идет речь. Может, Владимир святой? Она готова была в это поверить, ведь иначе как чудом все происшедшее не назовешь! В конце письма сообщалось, когда семейство Роевых прибудет в Петербург. А далее шли просьбы похозяйничать в холостяцкой квартире Владимира Ивановича, чтобы приготовить ее к приезду семьи. Дочитав письмо, Ковалевская бегом бросилась в церковь Владимирской Божией Матери, упала там на колени и долго благодарила Бога за то, что он сжалился над ней и услышал ее молитвы.

Катерина Андреевна ожила прямо на глазах. Уже на следующий день она энергично распоряжалась в квартире Владимира Ивановича. Радостное возбуждение, которое нахлынуло на нее, омрачалось только одной мыслью. Как-то они встретятся с дочерью? Какой она стала, как сложились между супругами отношения? О Васеньке, внуке, она не беспокоилась. Уж если Роев относится к нему как к родному, она и подавно его полюбит. Ведь рожден-то он был ее Наденькой!

Наконец настал день долгожданной встречи. Ковалевская побоялась ехать на вокзал. А вдруг дурно станет, вдруг истерзанная переживаниями душа не вынесет радости встречи. Она осталась ждать в доме Роева. Вот послышался звук подъехавшей коляски, захлопали двери, зазвучали голоса. Ей казалось, что она полетит птицей навстречу своей ненаглядной девочке, но силы оставили бедную женщину, ноги отказывались идти. Она смирилась и ждала в гостиной, со страхом прислушиваясь к шуму прибывших и к стуку своего сердца. И вот дверь отворилась, и на пороге возникла молодая женщина. Катерина Андреевна знала, что это Надя, некому больше быть. Но то была она, ее девочка, и не она вовсе. Не существовало больше наивной, чистой, светлой и искренней Нади. У дверей стояла уставшая женщина с потухшими глазами. А дочь увидела перед собой старуху, еще не утратившую остатков прежней красоты, но все-таки старуху. Особенно ее поразила седина матери. Ведь она запомнила ее с черными волосами!

– Маменька? – тихо прошептала Надя и нерешительно шагнула вперед.

Катерина Андреевна хотела встать, но подкосились ноги. Она со стоном протянула руки, и Надя припала к ее коленям. Потом они что-то говорили друг другу, плакали, целовались и снова плакали. И может быть, это продолжалось бы до бесконечности. Но в комнату вошли Владимир Иванович и нянька с ребенком. Ковалевская с трепетом взглянула на малыша, боясь увидеть в его чертах сходство с ненавистным соблазнителем. Но что можно разглядеть в чертах невинного младенца?

– Чудесный ребенок! Просто ангел! – воскликнула она.

– Ангелы бестелесные, им пища полагается духовная, а нам, скажи, сынок, подавайте пищу земную! – засмеялся Роев.

Надя вспомнила о том, что мальчик голоден, и поспешно удалилась.

– Володенька! Да хранит вас Бог! Если ли еще на свете человек, подобный вам! Ваша благородная душа… – Катерина Андреевна захлебнулась в потоке слов, пытаясь выказать зятю свои чувства.

Роеву стало неловко. Ковалевская сделала движение, которое он принял за желание пасть перед ним на колени. С испугом он подхватил ее и позволил запечатлеть на себе благодарственные поцелуи, пришедшиеся куда попало.

Потом семейство до ночи обустраивалось на новом месте. Было уже поздно, когда Катерина Андреевна собралась к себе. Надя пошла проводить мать в переднюю.

Ковалевская чувствовала себя почти счастливой. Она даже посмотрела на себя в большое зеркало и, как бывало, игриво сдвинула шляпку чуть набок. Надя сзади прижалась к матери. Как ей стало хорошо и спокойно! Одно невыносимо – нет папы! Уже в дверях, целуя дочь, Ковалевская тихо произнесла:

– Люби Володю, Наденька, он святой! Ты же умная девочка! Я вот мало любила твоего отца, за что корю себя каждый Божий день. Не повторяй моих ошибок, Надя! Цени то, что есть хорошего в жизни и в том человеке, с которым тебя свела судьба!

Катерина Андреевна, пробыв день с молодой четой, сразу поняла: они живут вместе, но они не супруги. Отношения Роевых скорее дружеские, нежели чувственные. И долго ли Надя будет привыкать к мужу, когда она позволит ему супружеские ласки?

Надя поняла, что хотела сказать мать. Она вздохнула и пошла в свою комнату. Часть вещей еще не распаковали, чемоданы, коробки преграждали ей путь. Молодая женщина устало опустилась на постель и принялась расстегивать платье. Скрипнула дверь, она подумала, что это горничная спешит ей на помощь. Но это оказался Роев.

– Позволь мне помочь тебе! – просительно произнес муж.

От этих слов Надя вся сжалась. Владимир вел себя очень деликатно. Обвенчавшись с нею, он не настаивал на своих супружеский правах. Но иногда, видимо совсем истомившись, пытался посягать на ее ночное одиночество. И всякий раз встречал холодное недоумение и оскорбленно поджатые губы, которые, казалось, говорили: «Конечно, вы на правах благородного спасителя можете требовать своей награды, но знайте, в этом нет ни капли моего желания!» Владимир Иванович уповал на возвращение домой, на спокойный уют семейной жизни. Все эти обстоятельства, по его мнению, должны были настроить молодую супругу на иной лад.

И вот, заглянув в комнату Нади, чтобы узнать, как она устроилась на новом месте, Владимир Иванович замер в двух шагах от жены, сидевшей перед ним полуодетой. При виде ее трепетной шейки, тонких ручек, которыми она теребила снятую одежду, внутри Роева поднялась горячая волна щемящей нежности. Борясь с волнением (а вдруг опять укажет на дверь), он тихонько приблизился к постели. Надя промолчала. Владимир воспрял духом и присел на край кровати. Она осталась недвижима. Тогда он, и вовсе осмелев, обнял ее, притянул к себе, пытаясь понять, что она чувствует. Хорошо, однако, что мы не можем читать мысли других людей! Как был бы разочарован бедный муж, если бы узрел правду! Надя ощущала себя жертвой, приносимой в знак благодарности, и не более того.

Наконец Владимир получил доступ к вожделенному телу. Он легонько опрокинул жену на постель и принялся исследовать доставшиеся ему богатства. Он заставил себя не думать о том, что к ним уже прикасались другие руки. Что ж, истинные сокровища не теряют от этого своей ценности! Лицо любимой, изящная маленькая грудь, открывшаяся изголодавшемуся взору, стройные ноги, впалый аккуратный живот – все это вызывало его бурный восторг. Владимир, прикасаясь трепещущим ртом к самым сокровенным местечкам, хотел пробудить ее чувственность. Он внимал каждому ее вздоху, пытаясь уловить ответное желание. Но жена отвечала вялыми поцелуями, способными убить любой порыв страсти. Однако супруг не отступал, осыпая ее градом лобзаний и нежных прикосновений. Бедный, если бы он знал, что в этот миг борется с тенью Верховского! Она помнила иные ласки! Роев выглядел начинающим школяром, но в угаре своих переживаний и неземной радости не понял в тот миг этого печального обстоятельства. Он решил, что чувственность жены по-прежнему спит и все открытия еще впереди. Окрыленный этой мыслью, он взлетел на самую вершину и со стоном упал на подушки рядом. Надя же не проронила ни слова, не издала ни звука. Когда утомленный своими ощущениями, супруг предался сну, она с изумлением раскрыла свою ладонь. Глубоко в коже отпечатались следы ее ногтей. Непроизвольно Надя сжала пальцы в кулак, когда их тела соприкоснулись, да так и не разжала их. Вот как пришлись ей по сердцу любовные утехи с мужем, которого не хочется любить, да надо! Она посмотрела в лицо супруга. Так спят только действительно очень счастливые люди! Владимир улыбался даже во сне. От ее напряженного взора он вздрогнул и стал, не просыпаясь, искать рядом любимую жену. Надя непроизвольно отшатнулась и притаилась на краю широкой постели, где вскоре и забылась беспокойным сном, свернувшись беззащитным маленьким клубочком.

Глава двадцать шестая

Верховский пережив, как он полагал, смерть бывшей возлюбленной, впал в величайшую депрессию, из которой его не могли вывести ни прежние знакомства, ни разного рода развлечения, иногда весьма изысканные или опасные. Все вокруг померкло, стало безликим и неинтересным. За исключением одного: кто еще посвящен в опасную тайну и, главное, знает ли княжна? Целыми днями лежал он в кабинете на кушетке, с дорогой папиросой в зубах (по пятидесяти копеек за пачку!) и мучительно думал об этом. Если знает, то почему скрывала? Откуда уверенность, что знала? Да потому, что с легкостью предалась греху физической близости с человеком, формально приходящимся ей родным племянником. Но если так, значит, у нее на уме есть некие соображения, которые необходимо прояснить! Ведь оказаться единственной настоящей наследницей титула и фамилии – это слишком привлекательно, и не воспользоваться подобным обстоятельством просто глупо! Все непонятно! Татьяна Аркадьевна, доселе казавшаяся недалекой и развратной натурой, в один миг превратилась в коварного и опасного соперника. Но что делать, что делать? Он в ловушке! Ненавистная жена повязала его по рукам и ногам, похитив бесценный документ. Но какие игры затеяла мнимая тетушка? Вот вопрос!

Чтобы на него ответить, князь Евгений отправился навестить княжну в загородный дом в окрестностях столицы. Евгений с трудом поспел на полуденный поезд и прибыл на станцию уже затемно. Его ждали лошади: Татьяна Аркадьевна была предупреждена племянником о его визите. В доме стояла гулкая тишина, и только несколько комнат были освещены. Княжна в шали, наброшенной на озябшие плечи, вышла встретить дорогого гостя. Весна была на исходе, но ночи еще стояли холодные. На свет лампы, которую она держала в руке, слетались комары и ночные бабочки. Но женщина не замечала ни назойливых укусов, ни стрекотанья крыльев. Она ждала своего любимца, свое сокровище, своего Евгения! План, которому она отдала столько сил и столько лет жизни, потихоньку реализовывался! И вот послышался стук копыт, он все ближе и ближе. Вот появляется из темноты ночи знакомая статная фигура в длиннополом летнем пальто. Но почему такое озабоченное и злое лицо?

– Стало быть, вы все знали, и всегда знали, всю мою жизнь? – Евгений широкими шагами мерил небольшую гостиную.

Княжна, нахохлившись, затаилась в глубоком кресле. Как правильнее себя повести, чтобы не сделаться врагом?

– Именно, что с начала, – ухмыльнулась Татьяна Аркадьевна. – С самого что ни на есть начала процесса естественного совокупления разнополых особ. Одна из которых и приходится тебе родным папашей, но это, увы, мой друг, не мой покойный братец, а его дородный камердинер, чью телесную стать и великолепие лица ты и получил сполна! А будь отцом настоящий Верховский, ты никогда не уродился бы таким красавцем. Поверь мне, ведь я истинная Верховская, и что с того? Много радости принесла мне княжеская кровь?

Евгений знал, что княжна цинична, но сейчас это обстоятельство задело и покоробило его чувства. Он вспыхнул и набросился на собеседницу:

– Вот почему ты с такой легкостью совратила меня! И не терзалась муками совести! Притом как я, как я…

– Что? Неужто был глубоко потрясен и унижен? – с ядовитой иронией произнесла Татьяна Аркадьевна змеиным шепотом. – Разве тебе было не сладко в моих объятиях и разве нам плохо вдвоем?

Последние слова она почти прокричала. Евгений вздрогнул и прекратил метаться по комнате. Ну конечно, все так просто! И как он не мог понять этого сам! Княжна жаждет владеть им, любить его, но отнюдь не как племянника!

Повисло молчание. Только бесстрастно отбивали ход старые напольные часы, стоявшие в углу. Татьяна Аркадьевна собиралась с мыслями, а потом произнесла:

– В моих поступках много неправедного, это верно! Но причина только в тебе, в той безумной любви, которую я испытываю. И не делай вид, что ты не понимал этого. Ты просто не придавал значению чувствам человека, живущего рядом с тобой. Еще бы, ведь я вроде как прихожусь тебе теткой, и поэтому я должна любить тебя как сына своего брата! Но я не родня тебе и могу позволить себе любить тебя безо всяких табу! Поэтому я заставила тебя… э… почувствовать мою плоть и радость обладания ею, полагая, что подобный шаг откроет тебе глаза и свяжет нас намертво тайной несуществующего греха. Лидия входила в мои планы, ее уродство должно было быстро разрушить ваш брак. Что и произошло. Но потом, потом ты исчез, якобы поехал ее искать и требовать развода. Я терялась в догадках, не спала ночами, пытаясь понять, что с тобой происходит. И ответ мне пришел сам собой в виде мадам Ковалевской, которая искала свою дочь-беглянку. Так я узнала, что у меня появился страшный и настоящий соперник. Я впала в отчаяние, считая свою игру проигранной, а тебя потерянным. Поставила на себе крест и смирилась. Решила замуровать себя в стенах этого дома и ждать смерти. И вот ты явился! Чего тебе надобно от меня?

Всю эту речь Татьяна Аркадьевна произнесла с трагическими интонациями, которые ей весьма удались. Сумрак неяркой лампы не позволял Евгению разглядеть выражение ее глаз. Иначе там бы он увидел не скорбь и жалость к самой себе, а напряженное внимание.

– Вам нечего более бояться, Надежда Ковалевская скончалась. А с нею и мои мечты переменить жизнь! – Верховский произнес это с искренним отчаянием.

– А зачем менять, пусть все идет своим чередом. Внешне все может оставаться абсолютно неизменным, – произнесла многозначительно княжна, ожидая, что князь сам произнесет заветную мысль, к которой она тонко его подводила.

– Но ведь у меня по-прежнему есть жена, и она тоже владеет этой тайной. Вот кто может погубить меня, если захочет!

– Я полагаю, что могут сложиться такие обстоятельства, которые вынудят ее собственными руками уничтожить проклятый дневник.

Дневник? Но Евгений не рассказывал тетке, как выглядит компрометирующий его документ. К сожалению, он не обратил внимания на этот странный факт.

После поездки к Татьяне Аркадьевне прошло два месяца. Князь почти безвылазно просиживал дома, почти не навещал давнишних приятелей, да и они теперь чаще предпочитали другие места для увеселительных встреч. Евгений стал брюзглив и раздражителен в своей меланхолии и тоске. Но пребывать в одиночестве его натура никак не могла, поэтому мало-помалу он вновь стал общаться с Лидией, позволяя ей нести в своем присутствии всякую чепуху и перемалывать сплетни. Постепенно княгине вновь было дозволено посещать его половину, а вскоре и сам Евгений, словно махнув на прежнее рукой, возобновил свои посещения жениной спальни. Казалось, от былой враждебности не осталось и следа. Лидия не знала, что и думать. Она ходила на исповедь к батюшке, и тот утешил запутавшуюся рабу Божью. Дескать, Господь услышал ее молитвы и наставил неверного супруга на истинный путь. Княгиня вновь принялась мечтать о семейной идиллии. Муж, правда, напоминал ей остывший самовар. Вот вроде только кипел, переливался через край, а теперь точно замерз. Уж она старалась раздуть уголья прежней страсти, но, увы, прошлые высоты им уже были недоступны. Впрочем, это Лидию не очень огорчало, она думала, что и слабого тления угольков достаточно для поддержания семейного тепла. А вдруг искорка да и проскочит? Глядишь, потом и ребеночек народится! Со стороны казалось, что в княжеском семействе воцарилось некое подобие мира и согласия. Лидия и не предполагала, во что ей обойдется такая непростительная потеря бдительности!

Однажды, сытно пообедав, супруги предались сну, а проснувшись – любовной неге. Стояли жаркие дни, в комнатах было душно. Княгиня, совершенно разомлев, расположилась на большей части супружеского ложа и томно произнесла:

– Надеялась, мой друг, порадовать вас приятным известием. Думала, что уж в этом месяце точно не наступит обычной дамской хандры, ан нет, все на своем месте! Опять не получилось у нас дитя! А так хочется родить княжонка!

– Хм! – ухмыльнулся князь. – Зачем нам лицемерить друг перед другом, если мы оба знаем правду!

И он пустил в потолок ароматное кольцо папиросного дыма.

– Да что с того, что мы знаем, больше-то не знает никто! А мы уж говорить никому не станем! – Княгиня громко засмеялась, разгоняя пухлой рукой папиросный дым, и Верховского покоробило от этого грубого, почти мужского смеха.

– Эта тайна уже не только наша! – уныло произнес Евгений.

– Ты имеешь в виду Христианова или, как его там, Еремеева? Так чего его бояться, если доказательств у него нет! Одни слова, кто им поверит?

– Я вовсе не его боюсь, – еще более печально проговорил муж. – Ты совсем забыла о Татьяне Аркадьевне. Оказалось, она все знает, и знала всегда, да только раздумывала, когда ей повыгодней воспользоваться этими сведениями. Боюсь, что момент настал!

– Но с чего ты взял! – изумилась Лидия и села на постели, поправляя съехавшую бретельку, которая с трудом удерживала пышную плоть.

– Я говорил с ней весною, она обозлена и обижена на нас. Если вдруг появится маленький наследник, вот тут она и предъявит свои права!

– Но ведь доказать без документов ничего невозможно!

– Полно, Лидия! Не будь столь наивной! Всегда можно найти людей, которые под присягой подтвердят, что видели или чудесным образом помнят в мельчайших деталях все что угодно. Даже если их и рядом не было!

Княгиня фыркнула и спрыгнула с кровати так, что задрожала мебель в комнате.

– Ну так не бывать этому! Я выходила за князя, а не за сына камердинера! Так тому и быть!

Она решительно двинулась к себе, а Евгений проводил жену задумчивым взором. Кажется, проглотила рыба наживку!

И словно в продолжение их разговора буквально на следующий день явилась княжна. Она поселилась в своих прежних апартаментах и почти не выходила оттуда. А если и появлялась, то имела крайне недовольный и подозрительный вид, словно задумала какую-то пакость. Так, во всяком случае, показалось Лидии.

Прошло несколько дней, и вот однажды Татьяна Аркадьевна скучающим взором изучала из окна улицу, спешащих прохожих и проезжающие экипажи. Вдруг ее взор загорелся, стал пристальным и острым. В дом Верховских вошел посыльный. Легко и стремительно, почти бесшумно, княжна слетела вниз по лестнице. Толстый пакет на имя княгини Верховской лежал на столике. Сейчас за ним придет горничная и отнесет адресату. Татьяна Аркадьевна успела прочитать имя отправителя. Пакет пришел из солидной нотариальной конторы. Княжна удовлетворенно ухмыльнулась и, заслышав шаги спешащей вниз горничной, быстро удалилась к себе.

В этот день Верховский вспомнил о старых приятелях и поехал перекинуться в картишки да выпить вина, как бывало. Его появление вызвало общий восторг честной компании, которая встретила его приветственным ревом, возгласами и криками. Уже скоро Евгений сидел за зеленым сукном, его тонкие изящные руки ловко перебирали плотные гладкие карты. Время бежало незаметно, домой ехать не хотелось, хотя его ждал превосходный обед. Нынче повар закупил на рынке свежайших грибов и обязался преобразовать оные в нежнейший жульен. Князь также слышал распоряжения насчет шампанского. И вообще Лидия уже с утра имела торжественный и таинственный вид, как будто собиралась совершить нечто значительное. Одним словом, пора уже и откланяться да ехать домой.

В момент этих размышлений к нему подошел лакей и с поклоном передал записку. Евгений с недоумением распечатал конверт и в следующий миг с криком отбросил его. Все замерли, игра прекратилась.

– Господа! – едва вымолвил Верховский. – Я вдовец, господа! Моя жена скончалась!