Текст книги "Роковая головоломка"

А над всем этим – затянутое тучами низкое, тяжелое небо, и из разрывов этих туч выглядывало чудовище – свирепое существо с торчащими из пасти окровавленными клыками.

В следующее мгновение Шеффер очнулся. Он лежал на земле, точнее – на скальной площадке, прилепившейся к крутому склону горы.

Рядом с ним сидел Шульц, чуть поодаль – остальные члены экспедиции.

– Где мы? – удивленно спросил Шеффер. – Когда мы покинули тайный монастырь?

– Монастырь? – переспросил Шульц. – О чем ты говоришь, Эрнст? О каком монастыре?

– О монастыре «черных шапок», куда привел нас проводник! А где он сам, кстати?

– Проводник бросил нас, пока мы спали. И никакого монастыря не было, должно быть, тебе приснилось.

– Приснилось? – Шеффер огляделся и заметил неподалеку на земле какой-то предмет, завернутый в платок шафранового цвета. А когда развернул платок, увидел шкатулку сандалового дерева, инкрустированную золотом, слоновой костью и перламутром.

– Куда же теперь идти? Найдем ли мы дорогу без проводника? – проговорил антрополог экспедиции Бруно Бегер.

И тут раздался голос Эдмунда Геера, самого молодого из них:

– Господа, смотрите! Там, ниже по склону!

Все обернулись и увидели пасущихся на склоне овец и двух пастухов с огромными собаками.

– Слава богу, мы дошли до обитаемых мест! Пастухи покажут нам дорогу в Лхасу!

Надежда приехала на Приморский проспект, прошла через сквер и увидела узорную ограду, из-за которой выглядывало яркое, необычное здание, казавшееся неуместным и чужеродным в северном городе. Фасад его был украшен разноцветной мозаикой и позолотой, как нарядная восточная шкатулка для драгоценностей. Сходство с экзотической шкатулкой усиливалось и прямоугольной формой храма.

Казалось, какой-то джинн взял эту шкатулку из сокровищницы индийского раджи и перенес в далекий северный город.

Надежда вошла в ворота и увидела садик, по обеим сторонам которого стояли галереи с подвешенными в них яркими расписными барабанами. Один из них с сосредоточенным видом вращал человек восточной наружности.

Надежда подошла к яркой расписной двери и толкнула ее, но та оказалась закрыта. Тогда она решила обойти вокруг храма и почти сразу нашла неприметную, спрятавшуюся за колонной дверь, к которой была приколота записка загадочного содержания: «Ширээтэ сегодня не принимает».

«Кто такой ширээтэ? Или что такое?» – удивленно подумала Надежда и на всякий случай толкнула дверь. Та открылась, и Надежда вошла внутрь.

Сначала она оказалась в маленьком помещении вроде сеней, а из него вышла в огромный, плохо освещенный зал. Из полутьмы выглядывали позолоченные, украшенные фантастической резьбой панели и колонны, а также чудесные витражи с экзотическим восточным орнаментом. Впереди, возле разрисованной стены, стоял огромный, ярко расписанный барабан. Вдоль других стен красовались очень интересные статуи – воины со свирепыми лицами и кривыми мечами в руках. Чуть дальше, напротив входа, возвышалась позолоченная статуя сидящего в позе лотоса Будды.

Даже пол был покрыт сложными и красивыми мозаичными узорами, среди которых Надежда с удивлением разглядела свастику, правда, тут же вспомнила, что свастика – древний восточный символ вечности.

– Есть здесь кто-нибудь?! – громко спросила Надежда и тут же услышала, что из глубины помещения раздаются ритмичные шаркающие звуки.

Она пошла на эти звуки и вскоре увидела старика в длинном халате, который неторопливо подметал мозаичный пол.

– Здравствуйте! – проговорила Надежда, направляясь к старику.

Он никак не отреагировал на ее приветствие.

– Здравствуйте! Можно вас спросить…

На этот раз старик вздрогнул и поднял глаза. Только сейчас Надежда увидела, что он в наушниках.

Продвинутый дед! Интересно, какую музыку он слушает? А может, вовсе и не музыку, а какую-нибудь аудиокнигу?

Старик вынул наушники и проговорил:

– Вы к ширээтэ? Его не будет, он улетел в Улан-Удэ.

Значит, ширээтэ – это все же человек. Наверное, священник, а может, настоятель этого храма.

– Нет, я хотела найти кого-нибудь, кто читает на санскрите или на тибетском языке, – вежливо проговорила Надежда. – У вас ведь наверняка есть такой человек?

– Вам нужен Данзан Байреддинович.

– А где его можно найти?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Сейчас он, наверное, дома. Он живет недалеко от храма.

– Ну, там его, наверное, неудобно беспокоить. А когда он здесь бывает, в храме?

– А это вы там посмотрите, вон расписание висит! – И старик показал на разграфленный листок, висевший возле неприметной двери, ведущей во внутреннее помещение.

– Фамилия его Ламдумаев! – крикнул ей вслед старик.

Надежда подошла к двери и уставилась на листок. Он был разграфлен по дням недели, и против каждого дня стояла фамилия – наверное, того священника, который в этот день дежурил в храме. Против четверга было написано: «Д. Б. Ламдумаев».

«А сегодня среда, – подумала Надежда. – Вот неудачно. Придется вернуться сюда завтра. Хорошо хоть, не через неделю!

Прежде чем отойти, Надежда еще раз внимательно просмотрела график, и в самом низу листка увидела сделанную неровным почерком приписку: «Ответственный за уборку храма – О. С. Туктамаев».

Эта фамилия показалась Надежде знакомой и, порывшись в памяти, она вспомнила, что такую же фамилию носил сторож, которого оглушили сто лет назад во время ограбления храма.

Может быть, этот старик – потомок того сторожа? Его внук или правнук? Вдруг он что-то знает о тех событиях столетней давности? Хотя, возможно, среди буддистов это распространенная фамилия.

На всякий случай Надежда решила расспросить уборщика, но того уже не было. И вообще, в храме не было ни души.

Надежда почувствовала себя неуютно. Со всех сторон на нее смотрели позолоченные и бронзовые статуи, и взгляды их были мрачными и неодобрительными. Особенно воинов с обнаженными мечами…

Уже через минуту Надежда была на улице.

На полпути к Приморскому проспекту она встретила невысокого, неприметного, скромно одетого худощавого человека. Единственное, что отличало его от остальных прохожих, – смуглое лицо и узкие загадочные глаза, чем-то напоминающие лица статуй в буддийском храме.

Какое-то неясное чувство подтолкнуло Надежду, и она шагнула навстречу незнакомцу.

– Вы случайно не Данзан Баре… Барейт… Байреддинович? – спросила она, с трудом выговорив непривычное имя.

– Да, это я.

– Как удачно, что я вас встретила! По графику вы должны быть здесь только завтра.

– А чем я могу вам помочь?

– Уборщик храма сказал, что вы владеете санскритом и тибетским языком, а я как раз искала человека, который мог бы перевести одно старое письмо, которое попало в мои руки.

– Это письмо написано азбукой деванагари?

– Да, судя по всему.

– Ну что ж, не будем же мы разговаривать на улице… пойдемте в храм, в мою комнату.

Они вошли через ту же неприметную дверь, пересекли большой зал и вошли в небольшую, красиво обставленную комнату.

Здесь была темного дерева старинная мебель восточной работы, богато украшенная резьбой и потускневшей от времени позолотой. На низком резном столе стояла небольшая статуя Будды, на стенах висели шелковые свитки с рисунками и керамические маски свирепых демонов. Часть комнаты была отгорожена шелковой ширмой, расписанной драконами.

Хозяин придвинул Надежде деревянное кресло с резной спинкой и вежливо спросил:

– Не хотите ли чаю?

Надежда заколебалась:

– Мне неловко вас утруждать…

– Никакого труда. Я все равно буду себе заваривать. Кстати, не советую отказываться – уверяю вас, такого чая, как у меня, вы больше нигде не попробуете.

– Что ж, если так – давайте…

Священник ушел за ширму, откуда донеслось негромкое бряканье и звон посуды.

Через две или три минуты он появился с подносом в руках, на котором стояли две дымящиеся чашки из темной керамики.

Самое удивительное, что за эти считаные минуты священник удивительным образом изменился. Вместо недорогого темного костюма на нем была тога шафранового цвета, тяжелыми складками спадавшая почти до пола. Одна рука была обнажена. В этом облачении священник приобрел удивительно внушительный, даже величественный вид и был похож на античного жреца, служителя древней религии.

Он поставил поднос на стол, протянул Надежде одну из чашек и сел в кресло напротив.

Надежда пригубила чай. Собственно, это был не обычный чай, а удивительно ароматный, душистый травяной отвар. От первого же глотка по всему телу Надежды разлилось тепло, взгляд прояснился, все звуки стали отчетливее и громче, а краски – ярче.

– Ну и чай! – с восхищением и удивлением проговорила Надежда Николаевна. – Вы ничего запретного в него не подмешали?

– Только тибетские травы. Но я вам говорил, такого чая вы больше нигде не попробуете!

– Он наверняка целебный?

– Да, укрепляет сердце, очищает мысли, открывает энергетические каналы.

Надежда допила чай и поставила чашку на стол.

– Ну а теперь покажите то письмо, о котором вы говорили.

Надежда достала из сумочки пожелтевшую записку и положила ее перед священником. Тот внимательно осмотрел ее и только после этого начал читать – сначала про себя, беззвучно шевеля губами, при этом брови его удивленно поднимались все выше и выше. Дочитав до середины, священник взглянул на Надежду и спросил:

– Откуда у вас это?

– Ну вот, снова вопросы… Я надеялась, что вы сначала прочтете…

– Да, конечно, извините.

И священник начал читать монотонным негромким голосом:

– Милостивый господин, должен с прискорбием сообщить вам, что все пошло не по плану. После полуночи сторож, как и обещал, впустил нас в дацан, но, когда узнал, что мы хотим забрать «Царство света», воспротивился нашим намерениям. Я предложил ему еще денег из выделенных вами средств, но этот человек неожиданно заупрямился, грозил поднять шум, и тогда мой спутник его убил. Я был против, поскольку кровь невинного человека осквернила наши помыслы, но другого выхода у нас не осталось. Избавившись от помехи, мы нашли шкатулку с «Царством света» и вынесли ее из дацана…

– Что такое дацан? – перебила Надежда священника.

Тот поднял глаза на Надежду, и по его взгляду она поняла: он недоволен тем, что его прервали, тем не менее не проявил недовольства, а проговорил с истинно буддийской невозмутимостью:

– Дацан – это буддийский монастырь, и тот храм, в котором мы с вами сейчас находимся, – тоже дацан. Он основан в начале двадцатого века как молитвенный дом для немногочисленных буддистов, проживавших в Петербурге, – в основном бурят и калмыков, и чудом сумел сохраниться, несмотря на все ужасы минувшего века.

– Понятно. Извините, что прервала вас.

– Ничего.

Священник продолжил:

– Мы вынесли шкатулку с мандалой из дацана и отнесли в то место, о котором говорили с вами на прошлой неделе. Однако мой спутник вел себя весьма странно и подозрительно, и, хотя его рекомендовал известный вам человек, я решил на следующий день перепрятать «Царство света» в другое место. Однако он, должно быть, опередил меня. Когда я вернулся на следующее утро, шкатулка с мандалой пропала. Мои худшие подозрения подтвердились. Я отправился в тот дом на Петроградской стороне, где он квартировал, но его там уже не было. Квартирная хозяйка сказала, что он не возвращался со вчерашнего вечера. Тогда я осмотрел его вещи и нашел под матрасом черную шапку…»

На этом письмо заканчивалось, точнее, обрывалось.

– Так все же, как к вам попало это письмо?

– Я случайно нашла его под обложкой старой книги. Могу сказать вам, где я нашла эту книгу, но думаю, что это неважно. Выходит, это письмо связано с событиями столетней давности, когда из этого храма была похищена священная мандала.

– О, вы знаете об этом событии? Откуда?

– Прочла в старой газете.

– Да вы полны сюрпризов!

Вдруг священник насторожился: сначала прислушался к чему-то, затем вскочил, метнулся к шафрановой шелковой ширме, загораживавшей темный угол комнаты, и отдернул ее.

За ширмой прятался старик уборщик.

– Это вы? – возмущенно проговорил священник. – Что вы здесь делаете? Подслушиваете?

– Нет, милостивый господин, у меня такого и в мыслях не было! – Старик угодливо поклонился. – Я пришел, чтобы прибрать в вашей комнате, но увидел, что вы заняты, и не посмел мешать…

Священник справился с гневом и проговорил:

– Ладно, зайдите через час!

Старик снова поклонился и вышел.

Священник вернулся в кресло и продолжил:

– Стало быть, вы знаете, что больше ста лет назад из этого дацана была похищена ценнейшая древняя мандала. При этом был убит храмовый сторож… теперь, из этого письма, мы знаем, что сторож сам впустил грабителей, видимо, они его подкупили… но в последний момент переменил свое решение, за что и был убит…

– А нынешний уборщик не родственник того сторожа? Фамилия у него такая же.

– Надо же, вы и это знаете! Да, он – его правнук.

– Пожалуйста, расскажите, что это за мандала такая – «Царство света» и почему она так важна.

– Существует древняя легенда, что первую мандалу сотворил сам Сиддхартха Гаутама Шакьямуни, да будет вовеки благословенно его имя…

– То есть Будда, – вставила Надежда, чтобы показать священнику, что и она кое-что знает.

– Можно и так сказать, хотя это не вполне точно. Важно то, что монахи древнего тибетского монастыря сумели сохранить на протяжении веков – не саму мандалу, но ее рисунок, очертания. После них это уже никому не удавалось. Никто не мог повторить рисунок божественной мандалы, а «Царство света» – как раз и есть та самая тибетская мандала, которая несет на себе святой отпечаток Шакьямуни. Согласно легенде, мандала «Царство света» обладает чудесной силой, особенно в некоторые особые моменты…

– В полнолуние? – спросила Надежда, вспомнив разговор, подслушанный в «Сансаре».

– Не во всякое полнолуние, а только когда оно приходится на такое же расположение звезд, какое было в тот день, когда Шакьямуни познал просветление.

– Интересно! – протянула Надежда. – Вот еще что хотела вас спросить. Автор этого письма обратил особое внимание на то, что нашел в комнате своего подозрительного спутника черную шапку. Разве так важно, какой головной убор тот носил?

– Очень важно… – Священник помрачнел. – Очень важно и очень плохо. Черная шапка – это не просто головной убор…

– А что же?

– Дело в том, что в Тибете одновременно существует несколько разновидностей буддизма. Я не буду утруждать вас их подробным описанием, это заняло бы не один день, но существует самое простое и наглядное деление – «желтые шапки», «красные шапки» и «черные шапки». «Желтые» и «красные» – это последователи классического буддизма, направлений «большая колесница» и «малая колесница», а вот с «черными шапками» все куда сложнее. «Черные шапки» – это адепты древней тибетской религии бон, которая существовала в Тибете задолго до появления буддизма. Последователи бон утверждают, что их религии восемнадцать тысяч лет. Наверняка это преувеличение, но по крайней мере в шестом веке религия бон была очень широко распространена. Ее адепты поклоняются силам природы, древним демонам, а также обожествляют одного из основателей своей религии – Шекраба Миво.

– То есть черная шапка, которую автор письма нашел в комнате своего таинственного спутника, говорит о том, что тот – приверженец религии бон?

– Не просто приверженец, а служитель, исполнитель божественной воли. Таких людей называют бонпо.

– И почему вы сказали, что это плохо?

– Дело в том… Вы наверняка знаете, что буддизм – бескровная религия, которая категорически против любых форм насилия, будь то насилие по отношению к людям или животным… ведь в животных тоже содержится частица мировой души, частица Будды… наша частица после смерти и реинкарнации также может воплотиться в теле животного или даже насекомого…

– Да, я об этом слышала.

– Об этом все хоть что-то слышали. А вот в религии бон в прежние времена практиковались кровавые жертвоприношения, причем в жертву приносили не только животных, но и людей. Мало того – жертв убивали с необычайной жестокостью, их кости дробили, а внутренности разрывали, потому что считали, что божества питаются их страданиями…

Надежда поняла, что священнику было трудно об этом говорить, его миролюбивая буддийская душа противилась чудовищному ритуалу.

– Когда в Тибет проник буддизм, традиции бон смягчились. Вместо людей в жертву стали приносить фигурки из теста, хотя животных использовали еще долго, вплоть до девятнадцатого века.

– В чем же тогда проблема?

– Ходят слухи, что в глухих малодоступных уголках Тибета, в отрезанных от мира горных долинах существуют группы последователей особой разновидности бон – юнгдрунг-бон. Так вот, эта секта до сих пор практикует кровавые жертвоприношения, причем не только животных. В тех местах, где живут последователи этой секты, часто пропадают путники или зашедшие в незнакомые места пастухи…

– Ужас какой!

– Совершенно с вами согласен.

– И вы думаете, что тот человек, который больше ста лет назад принимал участие в ограблении вашего храма, был последователем этой секты?

– Очень возможно. Об этом говорит и то, что в его комнате нашли черную шапку, и то, что он, не задумываясь, убил храмового сторожа. Настоящий буддист не пошел бы на убийство. Это противоречит нашим основным принципам.

– Но, судя по вашему лицу, это еще не все…

– Да, это не все. Больше всего меня испугало то, что, судя по письму, мандала «Царство света» попала в руки бонпо. Это может привести к усилению секты юнгдрунг-бон, к увеличению числа их сторонников… а значит, жестокие, кровавые обычаи могут распространиться. Мир может погрузиться в ужас древней жестокой религии…

– Да, но мандала похищена больше ста лет назад, и пока статус-кво сохраняется.

– Пока – да, но дело в том, что ритуал, в центре которого находится мандала, можно совершить только в определенный момент времени, при определенном расположении звезд.

– И в полнолуние! – вспомнила Надежда.

– Совершенно верно, – кивнул священник. – А теперь я вынужден попросить у вас прощения – я должен приступить к исполнению своих храмовых обязанностей.

– Спасибо, вы мне и так уже очень помогли. Я вам чрезвычайно признательна.

– Если вам удастся что-то узнать о «Царстве света», пожалуйста, дайте мне знать. И еще… будьте осторожны! Адепты юнгдрунг-бон очень опасны!

– Вы думаете, они до сих пор есть в нашем городе?

– Я в этом почти не сомневаюсь. Еще раз простите, что прервал наш увлекательный разговор, но меня призывают дела. А если вы хотите узнать больше, то обратитесь к Петру Петровичу Линдту. Он историк, востоковед и писатель. Он может многое рассказать вам…

Надежда поблагодарила священника и вышла из храма.

На газоне неподалеку от главного входа, опершись на метлу, стоял давешний уборщик и с кем-то вполголоса разговаривал по мобильному телефону. Увидев Надежду, он заговорил еще тише и прикрыл рот ладонью.

Надежде это не понравилось, но она отбросила свои опасения и направилась к остановке маршрутки.

Внезапно она почувствовала какое-то неприятное ощущение – словно кто-то пристально смотрел ей в спину. Надежда не стала вертеть головой, а использовала старый прием – достала пудреницу с зеркальцем и сделала вид, что рассматривает незаметный прыщик. При этом она заметила на краю тротуара все того же храмового уборщика.

«Что ему от меня нужно?» – подумала Надежда.

В это время как раз подъехала маршрутка, но перед тем, как сесть в нее, Надежда напоследок взглянула на уборщика. Тот стоял на прежнем месте.

«Ну, может, у него и в мыслях ничего плохого не было, а у меня развивается паранойя», – размышляла она, записывая имя, которое ей назвал буддийский священник.

Однако на полпути к дому Надежда заметила позади маршрутки большую черную машину, которая тащилась как привязанная, сворачивала в ту же сторону и останавливалась без видимых причин.

Надежда снова ощутила беспокойство и попыталась разглядеть номер подозрительной машины, но из окна маршрутки его не было видно. Она даже хотела выйти, не доезжая до своего дома, и как-нибудь запутать следы, но тут черная машина наконец пропала.

Надежда все же вышла немного раньше и прошла два квартала пешком, то и дело останавливаясь и проверяя, нет ли за ней слежки и не появилась ли снова таинственная черная машина.

В конце концов ей надоело играть в шпионов, к тому же она уже дошла до дома. Перед подъездом вездесущая соседка Антонина Васильевна, которую жильцы за глаза называли Недреманное Око, распекала соседа с третьего этажа Иннокентия, который выгуливал своего черного добермана по кличке Мефистофель.

– Убирать за своей собакой нужно! – гремела Антонина Васильевна. – Приличные люди всегда носят с собой пластиковые мешки и совок!

– Я убираю… – робко оправдывался Иннокентий. – Я всегда убираю…

– А вот это что? – Антонина Васильевна указала перстом на очевидные последствия собачьей жизнедеятельности.

– Это не наше! Вы же видите, это от какой-то маленькой собачки осталось!

Антонина Васильевна, однако, не смягчилась и снова загремела:

– И с поводка такую собаку спускать нельзя! Эта собака опасная, а здесь дети и женщины беременные случаются…

– Но он у меня спокойный, воспитанный! Мухи не обидит! И он же хочет побегать, хоть немножко!

Мефистофель, словно подтверждая слова своего хозяина, жался к его ногам и тихонько поскуливал: как и все в доме, он боялся Антонину Васильевну.

– Мало ли что он хочет! – не унималась та. – Порядок есть порядок! На поводке бегайте! А что он муху не обидит – это дело десятое, мухи меня не интересуют…

Надежда помедлила, стараясь не попасть в эпицентр скандала, а то Антонина Васильевна еще привлечет ее как свидетеля, и тогда вообще застрянешь тут часа на два. Она обходила соседей по кривой, чтобы не попасться им на глаза, как вдруг от стены дома отделилась крупная мужская фигура и перегородила ей дорогу. В то же время боковым зрением Надежда заметила чуть в стороне ту самую черную машину, которая ехала за маршруткой. Выследили-таки!

– Пройдемте со мной! – прогудел низкий, смутно знакомый мужской голос.

Надежда отскочила назад и тут же истошно заорала:

– Иннокентий! На помощь! Грабят! Убивают!

Иннокентий, то ли среагировав на ее призыв, то ли просто от неожиданности, отпустил поводок. Мефистофель в два громадных прыжка подлетел к незнакомцу и толкнул его всем весом в грудь. Мужчина упал на землю, взвизгнув неожиданно высоким голосом. Доберман поставил лапы ему на грудь и обернулся к хозяину: мол, задержание произвел по всем правилам, что дальше? Какие будут указания?

Надежда наконец пригляделась к незнакомцу и поняла, что это Павел, шофер и порученец Нинкиного мужа. Ну да, его светлые растрепанные волосы, и фигура крупная.

– Заберите вы этого зверя! – жалобно пропыхтел Павел.

Надо же, раньше голос у него был низкий такой, и взгляд нагловатый, а теперь трясется, и голос срывается. Молодец Мефи!

Мефистофель зарычал и оскалился.

– Заберите его!

– А что это ты на меня наскочил? – строго осведомилась Надежда Николаевна.

– Да ничего я не наскакивал! Ой, заберите же его, у меня и в мыслях ничего плохого не было!

– Как ты думаешь, Мефи, отпустить его или не стоит? – задумчиво обратилась Надежда к доберману.

Тот негромко рыкнул, и его рычание можно было перевести примерно так: «Моя бы воля, я бы его еще немножко придержал. Кто знает, что у него на уме».

– Ладно, пожалуй, отпустим, – смилостивилась Надежда, отметив, что Павел побледнел. – Еще сознание от страха потеряет, возись с ним потом…

Мефистофель снова рыкнул: «Как скажете. А можно, я у него напоследок что-нибудь откушу»?

– А вот этого не надо!

Мефистофель на всякий случай оглянулся на хозяина – получить официальную санкцию. Иннокентий ее дал, и доберман с явной неохотой отпустил Павла.

Тот сел, отдышался и, поднявшись на ноги, укоризненно взглянул на Надежду.

– Сам виноват! – ответила та на его взгляд. – Нечего было неожиданно выскакивать! И вообще, чего тебе от меня нужно?

– Сергей Васильевич просил вас к нему привезти.

– Что?! Да ни за какие коврижки!

Мефистофель, который все еще стоял поблизости, снова грозно зарычал. Павел опасливо покосился на него и на всякий случай отступил подальше.

– Сергей Васильевич очень просил! Ему с вами непременно поговорить нужно! Пожалуйста!

«Ага, теперь пожалуйста! – подумала Надежда мстительно. – А раньше хамил!»

– Я вас очень прошу! – продолжал уговаривать Павел. – Он мне не простит, если я вас не привезу!

– Ладно, поехали! – согласилась наконец Надежда.

Однако, прежде чем сесть в черную машину, Надежда Николаевна громко сказала соседям:

– Иннокентий, Антонина Васильевна! Запомните номер этой машины, и если я через два часа не вернусь – звоните в полицию!

– Да зачем это? – хмуро осведомился Павел, открывая перед ней дверцу. – Что вы обо мне думаете?

– Чужая душа – потемки! – авторитетно ответила Надежда, усаживаясь на мягкое сиденье. – Поехали уж быстрее, у меня дел много!

Впрочем, едва машина тронулась, она пожалела о своем решении. Надо же, сама, своими ногами идет прямо в пасть волка! Ведь, скорее всего, именно Сергей стоит за покушениями на Нину. Как говорится, кому выгодно… Но с другой стороны, в разговоре с ним она может узнать много полезного. И не будет же он убивать Надежду – соседи видели, как ее увезли на его машине.

Подумав о машине, она спросила Павла:

– А зачем ты ехал за моей маршруткой?

– Что? – Тот удивленно взглянул на нее. – За какой маршруткой?

– За той, на которой я приехала с Приморского проспекта. Всю дорогу за ней эта машина ехала…

– Да нет, что вы! Зачем мне это? Я же ваш адрес и так знаю. Я вас здесь и дожидался.

Действительно, бессмыслица какая-то. Зачем Павлу ехать за ней? Так, значит, это была другая машина?

– А откуда ты адрес знаешь? – подозрительно поинтересовалась Надежда.

– Ну… у Нинели Валерьевны ваш номер мобильного взяли, а там уж…

Надежда глубоко задумалась, чего же от нее хочет Нинкин бывший муж, и решила быть настороже.

Они довольно быстро доехали до Васильевского острова и остановились перед нарядным особнячком на Тринадцатой линии. Павел выскочил из машины и распахнул перед Надеждой дверь. Надо же, как перековался!

Они вошли в особняк, миновали охранника, который взглянул на них без интереса, и поднялись на второй этаж. Павел открыл массивную, украшенную резьбой дверь и пропустил Надежду в приемную, где властвовала секретарша – худощавая женщина средних лет, чем-то похожая на добермана Мефистофеля, но не такая обаятельная. Она подняла голову и даже не кивнула, а только сощурилась. Да, такая устережет почище служебной собаки!

– Калерия Витальевна, Сергей Васильевич нас ждет! – сказал Павел.

Секретарша сняла трубку и проговорила в нее что-то неразборчивое. Послушала, повесила трубку и указала на вторую дверь, еще более массивную и украшенную богаче первой.

Павел и Надежда Николаевна вошли в большой кабинет.

За огромным столом сидел Нинкин бывший муж, Сергей Васильевич Скоробогатов. Надежда сразу его узнала, пусть и не виделись они… лет двадцать уж это точно. Полысел, конечно, заматерел, но не обрюзг, видно, что спортом занимается хотя бы время от времени, и пиво вечерами не пьет, ему некогда.

– Сергей Васильич, я ее доставил! – сообщил Павел, подобострастно глядя на шефа.

– Свободен! – ответил тот и, едва дверь за Павлом закрылась, показал Надежде на стул по другую сторону стола: – Садитесь!

«Хам он все-таки! – подумала Надежда. – Не поздоровался, даже задницу не оторвал от стула. Надо же, как деньги меняют человека. А был вроде нормальным парнем… Хотя в институте я его плохо знала».

Она села и молча уставилась на Скоробогатова.

Так они молчали около минуты, играя в гляделки. Наконец Сергей Васильевич повернул к Надежде экран своего компьютера и строго спросил:

– Как это понимать?

Надежда наклонилась и вгляделась в экран. На нем демонстрировалось некачественное черно-белое видео больничного коридора, по которому шла женщина в медицинской униформе. В какой-то момент женщина оглянулась, и Надежда поняла, что это – она.

– Что вы… что ты делала в клинике, где лежит Нина? – сухо осведомился Сергей Васильевич. – Причем в неприемное время и в этом маскарадном костюме?

– А вы… а ты что подумал? – так же сухо ответила Надежда. Она решила не церемониться – раз он на ты, то и она так же. – Узнал меня, значит, – продолжила она. – Вытряхнул из этих олухов в клинике все записи?

– Как видишь…

– Я пришла туда по просьбе твоей бывшей жены. Она подозревала, что ее хотят убить, и, как видишь, оказалась права.

– Я в курсе, что это ты ее спасла. Не понимаю только, как ты догадалась и отчего поверила Нине? Ведь чистый же бред все это! По крайней мере, так казалось.

– Потому она тебе ничего и не сказала.

Надежда вздохнула и пересказала Скоробогатову, как встретила убийцу возле Нининой квартиры и как он убежал, испугавшись лая соседской собачки.

– И почему ты не сказала ничего Павлу?

Надежда в ответ посмотрела на него так выразительно, что до Сергея дошло, и он скрипнул зубами.

– Ты со своим персоналом сам разбирайся, мне до этого дела нет. А Нину я, между прочим, спасла! Успела остановить того типа, который ее душил!

– Вот я и думаю, как это ты везде успеваешь? – скривился Сергей. – И тогда, когда Нинка упала, ты ее нашла, и сейчас, когда ее чуть не убили, ты убийцу остановила…

– Вот именно. – Надежда рассердилась на его слова и решила говорить прямо: – Еще бы минута… впрочем, тебя это вполне бы устроило, правда? Это ведь ты послал того киллера!

– Что?! – Сергей закашлялся от неожиданности и выпучил глаза. – Что ты несешь? С какой стати мне посылать к ней киллера?

– Известно с какой. У тебя самый банальный мотив – деньги! Говорят же: ищи, кому выгодно!

– Да с чего ты взяла, что мне выгодна ее смерть?

– Думаешь, я не знаю, что Нине принадлежит доля в твоей фирме? И наверное, немалая доля, раз ты с ней так возишься, пылинки сдуваешь! Чем не мотив?

– Так вот, ты попала пальцем в небо! – раздраженно проговорил Сергей. – Мне Нинкина смерть совершенно невыгодна. Я видел ее завещание. Если с ней что-нибудь случится, ее доля в фирме перейдет не ко мне, а к Андрею, к ее сыну. Он тяжело вздохнул: – Говорил я ей: не делай этого, никому лучше не будет. Нет, кричит, если со мной что случится – так ты ребенка моего по миру пустишь! Теперь, вишь, у нее материнская любовь взыграла! Раньше надо было думать, построже с ним обходиться, а она, вишь, лень его природную только культивировала, от меня его прикрывала. Вот и вырастила урода – ни учиться, ни работать не хотел, болтается теперь по миру, смысл жизни ищет… тьфу!

– Вот как… – удивленно протянула Надежда. – А я думала…

– Думала! – передразнил ее Сергей. – Плохо ты обо мне думала! Очень плохо! Мало того что считала меня убийцей, так еще, выходит, и дураком! – Он перевел дыхание и продолжил более спокойно: – Пока Нинка своей долей владеет – меня все устраивает. Она в дела не лезет, деньги получает и довольна. Опять же, если что-то нужно подписать – она всегда близко, под рукой. А если Андрей все унаследует – неизвестно, как он себя поведет. Мало ли, захочет участвовать в управлении фирмой, глупостей наваляет. Или продаст долю моим конкурентам. Учитывая его лень и дурость, так и будет. То есть мне от этого ничего, кроме неприятностей, не светит.