Текст книги "Викинг. Страсти по Владимиру Святому"

Вдруг послышались шаги – кто-то приближался к их убежищу! Но это не зверь, шел человек. Владимир не успел подумать, как встречать нежданного гостя, как из-за уступа показался тот самый монах.

Он не стал ничего спрашивать и объяснять, просто подошел к Уве и скомандовал князю:

– Подержи.

Владимир держал голову Уве, пока монах разжимал его зубы ножом, а потом вливал какое-то питье. Уве закашлялся, но открыл глаза:

– Авраам…

– Подложи дров в костер, нужно нагреть воды.

Князь послушно занялся тем, что приказал монах. Над костром повис небольшой котелок, принесенный Авраамом. Монах снова заварил травы, еще раз промыл и перевязал рану Уве, напоил того каким-то отваром, дал выпить и Владимиру.

– Как ты узнал, что нам нужна помощь, и нашел нас?

– Об этом было нетрудно догадаться, а огонь в темноте виден издалека. Ты поступил правильно, стараясь согреть Уве, без этой помощи он бы погиб.

– Без твоей тем более.

– Не давай ему напрягать тело, пока рана не затянется, иначе даже я не помогу.

– Ты маг?

– Нет, – усмехнулся монах. – Просто меня научили собирать и заваривать травы.

– Но ты узнал меня, никогда не видев раньше?

– Я знал, что ты на острове, князь.

– Откуда ты знаешь мое будущее? Расскажи, что со мной будет?

Авраам покачал головой:

– Нет, князь Владимир Святославич. Скажу только, что оно великое. Ты будешь князем всей Руси, сделаешь много ошибок и принесешь много бед и радости людям.

– Расскажи, как все это будет.

– Человеку нельзя рассказывать его судьбу, иначе он будет поступать именно так, как предсказано, либо наоборот и все испортит. Судьбу вообще нельзя предсказывать. Я скажу тебе только одно: наступит час, когда тебе придется сделать главный выбор, и от него будет зависеть не только твое будущее, но и будущее твоих сыновей. Спи, князь, скоро уже рассвет…

Владимир чувствовал, что глаза просто слипаются, а в голове туман. Он погрузился в сон, а монах долго смотрел на едва видное в свете небольшого костра лицо будущего крестителя Руси.

– Разве можно рассказать тебе обо всех преступлениях, которые ты совершишь или совершат по твоей воле? Как об искуплении тоже. Живи – это единственный способ узнать, что предстоит.

Владимир очнулся вдруг. Уже рассвело, костер горел, но монаха рядом не было, зато лежала аккуратная кучка наломанного валежника, которого хватило бы на несколько часов.

Уве спал спокойно, гореть почти перестал и скрипеть зубами от боли тоже.

В сумке, оставленной монахом, нашлись копченая рыба и травы, в котелке над костром кипела вода.

Но позаботиться об обеде для себя и Уве Владимир не успел – издалека послышался мощный голос Рагнара:

– Эй, Вольдемар, отзовитесь!

– Я здесь! – вскочил на ближайший камень князь.

Рагнар пришел не один, с ним было четверо варягов. Они быстро соорудили носилки, осторожно уложили Уве, погасили костер и отправились обратно.

– Рагнар, как вы догадались, что мы в этой стороне острова?

Варяг изумленно уставился на Владимира:

– Мы не догадались. Пришел монах с дальнего острова, с которым дружит Уве, сказал, где вы и что вам нужна помощь.

Уве пришел в себя не сразу, но его рана, которую теперь промывал Владимир, быстро затягивалась. Рагнар, увидев эту рану, только кивнул:

– Хорошо, что монах вырезал старую плоть, она погубила бы Уве. Нельзя терпеть гноящуюся рану, это опасно.

– Где он поранился?

– В бою. Это давно было, но Уве никогда не обращал внимания на такие мелочи, а недавно она открылась и стала гнить. Теперь будет жить.

Когда Уве пришел в себя, Владимир попытался выяснить, что это за монах, но варяг ничего толком не знал и сам. Ответил, что тот помогал лечить раны, только и всего. О прорицательстве не знал ничего.

Владимир решил сходить на маленький остров сам.

Авраам встретил его спокойно:

– Тебя прислал Уве за помощью?

– Нет, Уве выздоравливает. Он благодарит за спасение и передал вот это.

В большом коробе, который князь притащил на загривке, были продукты. Варяги добывали их в поселениях на побережье, не всегда праведно, обычно попросту отнимая у жителей, не успевших спрятать. Но как же иначе? Кто станет покупать продовольствие у не умеющих защитить его?

– Благодарю. Возьмешь травы, они помогут не только Уве.

Но все расспросы монах предвосхитил одним заявлением:

– Если хочешь спросить о своем будущем – не трать понапрасну время и слова. Я больше ничего не скажу, да и не нужно тебе. Живи, князь. Живи, как живется, господь сам наставит тебя на путь истинный, если уж избрал для тебя такой.

– Какой?

– Ты снова пытаешься вызнать свое будущее. Но я не маг, я не знаю этого, поверь. У меня другая вера.

– Расскажи о своем боге.

Авраам снова покачал головой:

– Твое время еще не пришло, князь. Еще не пришло.

– Как узнать, что оно пришло?

Ответом было молчание. Но Владимир не сдавался, он кивнул на крест с распятием:

– Вы поклоняетесь кресту, на котором был распят ваш бог? Поклоняетесь орудию пытки и убийства? Но чем же хуже меч? Он хотя бы убивает сразу.

– Ты не готов.

Глядя в спину выходящему из хижины монаху, Владимир поморщился:

– Он просто хороший знахарь.

Больше князь на тот островок не ходил и о распятом на кресте боге старался не думать. Он видел такое распятие у своей бабки и хорошо помнил, что все говорили о приносящем беду и разлад этом знаке.

Конечно, так и есть! Она крестила Олега и Ярополка вопреки воле князя Святослава Игоревича, и ни к чему хорошему это не привело.

Владимир впервые в жизни ничего не рассказал дяде и вопрос задал не ему, а Рагнару:

– Что ты знаешь о христианах?

– Наслушался монаха?

– Нет, он мне ничего не сказал. Так ты что-то знаешь?

– Христиане слабы, они только и умеют страдать и терпеть, когда надо браться за оружие и применить силу. Разве можно почитать бога, который позволил распять себя на кресте и поощряет пустые страдания?

– Ты считаешь, что страдать нельзя?

Рагнар с изумлением уставился на князя, потом обхватил его шею крепкой рукой, приблизил лицо к своему лицо и объяснил, глядя в глаза:

– Запомни: страдать вообще нельзя! Если настоящий варяг страдает от боли, он терпит молча, вон как Уве. Если из-за предательства или потери чего-то – мстит.

– А если от потери дорогого человека?

Рагнар, уже выпустивший шею Владимира и шагнувший в сторону, обернулся:

– О чьей-то смерти плакать тоже нельзя. Если человек был достоин, то он в Валгалле, это радостное событие. Или в Ирии, как вы, славяне, там называете. А если погиб по чьей-то вине, то за его смерть нужно просто отомстить.

Да, он прав, он совершенно прав!

Умершие дорогие люди в Ирии. Но Владимиру некого было помянуть, он никем не дорожил. Мать? Даже не помнил, а проклинал за рождение от князя не раз. Пусть потом смирился со своей судьбой, но это не ее заслуга.

Алохия и сын? Женился по воле дяди, жену не любил, может, потому и сыном не дорожил тоже.

И даже Добрыня, которого раньше почитал, как своего главного наставника, и во всем слушался, теперь не казался ни таким уж мудрым, ни имеющим безусловного права распоряжаться его делами и судьбой.

Судьба… Что там знает этот монах, чего не желает сказать?

– Рагнар, монах может знать мою судьбу?

– Монах? Не знаю. Он тебе что-то сказал?

– Он предрек какую-то великую судьбу, но в чем она, не сказал.

Варяг с удовольствием расхохотался:

– Это и я тебе могу предречь! Проще простого: Вольдемар, тебя ждет великая судьба! Только, знаешь, понятие величия у всех разное. Величие викинга – победить как можно больше врагов и умереть в бою, чтобы попасть прямиком к героям. В чем ты видишь величие?

– Победить своих врагов…

– У тебя много врагов, Вольдемар? Ты так неуверенно говоришь об этом, что я сомневаюсь в их существовании вообще. Чего ты хочешь от жизни? Не знаешь… Вот когда поймешь, тогда и решишь, в чем величие для тебя самого.

Владимир подумал, что уж точно не в горах трупов и гибели с мечом в груди. Ему как-то хотелось жить.

Рагнар это понял, усмехнулся:

– Ты не викинг, не варяг. И никогда им не станешь, как бы ни старался. Ты рожден славянкой, а значит, слаб, как все славяне!

– Но Харальд тоже рожден славянкой.

– И тоже слаб!

Владимир хотел напомнить, что они считают Харальда своим конунгом и подчиняются ему, но не успел, Рагнар вдруг предложил:

– А если хочешь узнать свое будущее, то лучше спросить у Брунгильды.

Снова это имя!

– А где она?

– Где угодно. Хочешь?

– Да.

Закутанная в черное фигура была больше похожа на тень от крошечного светильника в полутьме пещеры, но эта тень отбрасывала еще одну тень, что свидетельствовало, что первая живая. Или наоборот? В какое-то мгновение Владимиру показалось, что тени движутся каждая сама по себе.

Присмотреться не успел, раздался усталый женский голос:

– Проходи, князь Владимир Святославич. Давно пора бы прийти. Выйди, Рагнар, это не для твоих ушей.

– С радостью. Не люблю, когда ты пророчествуешь.

Варяг скрылся в двери, а Брунгильда поинтересовалась:

– Что ты хочешь узнать?

– Монах сказал мне, что у меня великая судьба. В чем она?

– Значит, ты поверил монаху, не сомневаешься в величии и желаешь лишь знать, как его достичь?

Внутри у Владимира похолодело, он осторожно уточнил:

– Это не так?

Женский смех был молодым, удивительно молодым для мудрой ведуньи.

– Так, конунг Вольдемар. Но величие возможно лишь для тех, кто не прячется ни за чьей спиной. Невозможно победить бурю, не выходя из гавани. Ты не станешь великим, сидя в хижине монаха. Твое величие не в этой бухте, а далеко от нее. Выбирай. И не сомневайся: дорогу пройти может только тот, кто шагает, а поразить мечом тот, кто его поднял.

Владимир вышел из пещеры в задумчивости. Каждый из прорицателей предрек ему великую судьбу, но никто не сказал, в чем она. Однако эта Брунгильда права – не сделав ни шагу, невозможно дойти до конца пути.

Значит, следовало убедить дядю и Рагнара, что пора двигаться на Русь.

– Ну, что тебе сказала прорицательница?

– Чтобы я оторвал свою задницу от теплой шкуры и отправился завоевывать великое будущее.

– Так прямо и сказала? – расхохотался Рагнар.

Князь не видел, как из темного угла пещеры, куда не доставал слабый свет единственного светильника, к закутанной в темное фигуре шагнул… его собственный дядя.

Добрыня протянул провидице массивный браслет со словами:

– Ты молодец, Гудрун, хорошо справилась. Кажется, наш Вольдемар поверил и готов хоть что-то сделать ради своего величия.

Девушка с явным удовольствием сбросила темную накидку, открыв прелестное юное лицо, вполне соответствующее голосу.

– Только не вздумай кому-то об этом рассказать. Ты знаешь, что бывает с теми, кто меня обманывает.

Девушка в ответ поморщилась:

– Рагнар уже все подробно объяснил, но только от своего имени.

Князь Владимир решил, что ему пора возвращаться на Русь, а Рагнару сдержать свое обещание и отправиться вместе с ним.

Добрыня не стал рассказывать Владимиру, что новгородцы выплатили огромную виру за убийство полоцкого князя, Рогволодовичи виру приняли, значит, мстить не имеют права. Но и в Новгороде сбежавшего князя вряд ли захотят видеть. Это позор – бежать так, как они бежали, однако выбора тогда не было. Смерть еще хуже. Владимир не смог бы противостоять двум Рогволодовичам, он и сейчас не сможет, несмотря на всю учебу, разве что с помощью людей Рагнара. И еще обмана.

Харальд был недоволен намерением молодого князя забрать лучшую часть их дружины с собой, но варяг умен, он прекрасно сознавал, что ему самому недолго осталось и его людям нужно чем-то заняться. Нельзя держать молодых и сильных при себе только потому, что ты сам стал слаб. Пусть идут – решил Харальд. Добрыня обещал, что они захватят не только город обидчиков его племянника, но и Киев.

Варяга не могло обмануть растущее умение князя Владимира, это не варяжский конунг, как бы ни размахивал мечом. В его происхождении есть та самая червоточина, которая не позволит стать настоящим викингом, он наполовину славянин.

Харальд никому бы не признался, что видит эту червоточину, поскольку такая же есть у него самого. Во Владимире от отца половина варяжской крови, но по матери он такой же, как сам Харальд, – древлянин. А древлянин даже наполовину это не варяг наполовину. Ему без помощи других не обойтись.

– Хорошо, племянник, Рагнар со своими людьми пойдут с тобой на Русь. Но там они возьмут все, что пожелают. Ты на это согласен?

Что князь мог ответить? Если не согласен, то и разговаривать не о чем. Но славянин так устроен, что готов отложить на завтра не только собственную смерть, но и оплату своей жизни.

– Согласен.

– Клянись на мече, который повернется против тебя, если только нарушишь свою клятву.

Поклялся.

Оставалось надеяться, что захотят немногого…

К Владимиру подошла рабыня, одна из тех, что ублажала его по ночам. Князь даже имени ее не знал – ни к чему. И голоса ни разу не слышал, тоже ни к чему.

– Ты уходишь? – спросила шепотом с затаенной надеждой на что-то. На что может надеяться рабыня?

– Да, пора.

Девушка была хороша, но она рабыня, а от этих людей Владимир старался держаться как можно дальше…

– Возьми меня с собой?

– Куда?! – расхохотался князь. – До первой волны, чтобы сунуть тебя туда головой?

Он уже сделал шаг в сторону, но вдруг услышал:

– Я ношу под сердцем твоего сына.

Бровь Владимира взлетела, выражая крайнее удивление:

– Моего? Ты, которая ублажает всех, смеешь утверждать, что ребенок мой, да еще и сын?

– Я за это время ни с кем не была, кроме тебя.

Глаза юной женщины не лгали, но к чему она Владимиру? Да и сын здесь на острове или с собой в походе не нужен вместе с его матерью.

– Но вы же умеете избавляться от плода. Сделай это.

– Я христианка, я не могу.

Он все же ушел, но обернулся:

– Как тебя зовут?

– Гудрун. – Девушка сделала шаг к князю, вся потянулась навстречу надежде, что передумает, возьмет ее с собой. Нет, не взял. Викинги не думают о таких вещах, как рождение детей у рабынь. Даже если родится сын, этого для женщины достаточно – воспитывать сына героя.

Князь пытался убедить сам себя, что осчастливил дуреху уже тем, что спал с ней. Небось с Хеги тяжелей. Или вон с огромным Ренди, который двум девкам своим весом ребра поломал.

– Что тебе сказала Гудрун? – Рагнар чем-то обеспокоен.

– Что носит под сердцем моего сына.

– Ты поверил?

– Даже если это так, мне все равно.

Подошел и Добрыня:

– О чем вы спорите?

– Гудрун от Владимира ребенка ждет.

Добрыня нахмурился:

– Всюду ты нагадить успеваешь!

– Чем худо, что от сильного мужчины рождаются сильные дети? – расхохотался Рагнар. – У меня много детей по всему побережью.

Владимир дернул плечом:

– Меня не беспокоит эта рабыня. Пошли, работы много!

Никто не видел, как Добрыня сначала передал Харальду пару серебряных монет, потом увел Гудрун подальше от жилья, посадил в лодку и отвез на маленький остров.

– Иди туда. Там монах живет. Один он, не бойся.

– Я знаю. Это Авраамий.

– Ему скажешь о ребенке Владимира. Харальд будет присылать вам еду. Но если ты когда-нибудь еще…

– Не бойся, ни ты, ни твой племянник обо мне больше не услышите. – Юная женщина вскинула на плечо большой мешок и зашагала в центр маленького острова навстречу спешившему к ней монаху.

Кнорры варягов отплывали от острова, чтобы пересечь огромное озеро, которое некогда было морским заливом и даже теперь звалось морем за свои размеры и свой крутой непредсказуемый нрав. Это не были огромные драккары викингов, на каких они раньше передвигались по морю на западе, драккарам с их глубокой посадкой трудно передвигаться по неглубоким извилистым рекам Руси, можно сесть на мель и стать легкой добычей местных жителей. Прошли те времена, когда одно появление боевых кораблей викингов на горизонте лишало людей способности двигаться и сопротивляться. Теперь даже франки давали отпор, а об ильменских словенах и говорить нечего.

Владимир не оглядывался, во-первых, это дурная примета, во-вторых, его действительно занимало только то, что впереди.

Князь стоял на носу, цепко держась за натянутый канат и вглядываясь в озерную даль. И впрямь море… Он никогда не был на море, но вот эти водные просторы, где не видно земли, впечатляли.

Что ждет его впереди?

И вдруг в шуме ветра и волн послышался голос предсказательницы:

– …дорогу может пройти только тот, кто шагает…

Но тут же:

– Я ношу под сердцем твоего сына.

Владимир даже замер, вслушиваясь в говор волн. О, боги! Это же один и тот же голос! Как он сразу не догадался?

Князь резко повернулся к дяде:

– Брунгильда это Гудрун? Ты обманул меня?

Добрыня выдержал бешеный взгляд племянника, усмехнулся:

– В чем? Брунгильда может вселяться в любую из женщин, какую пожелает. Когда ей нужно пророчествовать.

– Гудрун носит мое дитя.

– О ней позаботятся, Владимир, – Добрыня встал и шагнул ближе к племяннику, чтобы даже ветер не отнес его слова к дружинникам, – прекрати сомневаться. Сомнения разрушают твою силу. И прекрати переживать из-за женщин! Если уж сделал что-то, то забудь. Это их судьба – носить и рожать детей от мужчин. Твое дело иное. Ты князь, помни об этом!

Глава 3
Месть

О приближении варяжских ладей к Новгороду сообщили сначала дальние нижние дозоры, что охраняли покой большого города с севера ниже по течению Волхова, потом и ближние. Но сообщали без сигнала тревоги, значит, караван торговый.

Все равно опасно, северные гости без кольчуг и мечей не плавают даже если на торг. К тому же ладей слишком много, не иначе целая дружина прибыла.

Потому ухнуло било, гулко сообщая, что нужно быть осторожней.

Народ новгородский заволновался. Жизнь такова – пахать паши, рыбачь или пируй, но за меч рукой держись, в крайнем случае, за рогатину.

Но голос человека с первой ладьи показался знакомым:

– Эй, Новгород, пошто князя не встречаете?

– Владимир Святославич, ты ли это? – отозвался дружинник на берегу.

– Я! – с удовольствием расхохотался рослый взрослый мужчина в княжьем плаще.

Возможно, его встретили бы совсем иначе, но всех до такой степени поразила произошедшая с Владимиром перемена, что об ином и не подумали.

– Дружину варяжскую привел.

Владимир никак не мог понять, почему народ не кричит от восторга и не бросается приветствовать своего князя. В Альдейгье им сказали, что Новгород живет по-прежнему, что Ставр умер, а княгиня Алохия с сыном в порядке.

Рагнар поинтересовался:

– Они не хотят принимать тебя, Вольдемар? Наказать их?

– Нет, что ты! Просто не узнают. Изменился сильно. Подождите меня здесь.

Оставив варягов, выгружавшихся на берег чуть в стороне от остальных судов под присмотром Добрыни, Владимир в сопровождении пары охранников бросился на княжий двор к Алохии и Вышеславу. Только сейчас он вдруг осознал, как соскучился по жене и сыну.

Его явно не ждали и даже не желали!

Алохия смотрела на мужа с непонятной смесью ненависти и жалости.

– Новгород заплатил за твое преступление огромную виру, князь. Мой отец умер от позора, а я отдала все, что получила в наследство, только бы выкупить у Рогволодовичей жизнь нашего сына. Они не кровные местники больше, живи спокойно. Только не здесь. Не навлекай беды на город и нас с сыном.

У Владимира заходили ходуном желваки. Пока он мужал среди варяжской дружины, его родственники в Новгороде выкупили его жизнь у Рогволодовичей.

Год назад он как нашкодивший щенок уполз бы в свои покои и пересидел, пока злость старших не уляжется, но сегодня за его плечами был тяжелый опыт варяжской вольницы, а за спиной сама варяжская дружина. Все синяки, едва зажившие раны, побитые косточки взывали к иному. А еще двойное пророчество…

Нет… Он варяг и будет поступать так, как учил его Рагнар. Он пойдет и убьет Рогволодовичей, теперь он это может.

Алохия не верила своим ушам:

– Ты хочешь мстить Рогволодовичам за свое преступление? За то, что убил их родителей и обесчестил сестру?

Владимир сказал ей то, что услышал от Рагнара:

– Тех, кого ты обидел, надо убивать. Если ты не сделаешь этого, когда-нибудь они придут и убьют тебя. И тебя с моим сыном тоже.

– Тех, кого ты обидел, надо убивать? Тогда убей и меня тоже. Меня ты обижал с первого дня после свадьбы. На, – Алохия протянула мужу клинок.

Он круто развернулся и бросился прочь из ее опочивальни.

Доброго слова вслед не услышал, но и проклинать непутевого мужа, от которого видела столько бед, Алохия тоже не стала. За прошедшие месяцы она повзрослела даже больше мужа.

Зря он спешил в Новгород, никто его здесь не ждал. Надо было сразу в Полоцк.

Но кто он сейчас? Если город не примет своего князя, то Владимир вовсе не князь новгородский. Захлестнула новая обида почему-то на Рогволодовичей, словно те виноваты в его вине.

По неписаным законам убийство выкупалось либо смертью виновного, либо большим выкупом, и чем знатней убитый, тем больше этот выкуп. Если вира принята, мстить больше нельзя. Владимир удрал за море, а воевать с Новгородом, чтобы убить ни в чем не повинного маленького Вышеслава, за которого потом будет вечно мстить его род, Рогволодовичам не хотелось.

Рогволод был князем, а потому вира получилась огромной, Алохии пришлось отдать все, что осталось после отца. Многое обменяла у Годины и других купцов на серебро, добавила все свое, продала быстроходные ладьи, что принадлежали Ставру, большие амбары на берегу Волхова, запасы скоры – пушнины. Со слезами на глазах ставила свои печати на связках с великолепными соболями, куницами, беличьими шкурками перед продажей. Купцы покупали дорого, себе в убыток, только бы помочь юной княгине.

Все ушло в Полоцк, но Алохия не жалела, теперь Рогволодовичи не станут мстить маленькому Вышеславу, а это главное, это важней серебра и мехов.

На берегу Рагнар с Уве разглядывали тын новгородского Детинца.

Крепок, огромен, такой не возьмешь с налета. Пожалуй, в четыре человеческих роста, толстенные лесины вкопаны в землю на треть, стоят плотно. За верхушками частокола виден второй ряд, а там явно третий и четвертый. Между первым и вторым рядом земляная насыпь, по которой ходят дозорные, но стрелой их не возьмешь ни прямой, ни навесной.

Рагнар кивнул приятелю:

– Хорошо сделано, крепко.

Тот согласился:

– Да, постарались.

К ним подошли еще несколько человек. Варяги стояли, указывая друг другу на заостренные колья поверху, на щиты, на узкие мосты, перекинутые снизу к въездным проемам, которые так легко убрать. На сами ворота – тяжелые, кованые…

Хвалили, языками цокали, не понимая, кого Вольдемар боялся в столь защищенном городе.

Это обсуждение не могло остаться незамеченным со стороны новгородцев. Над частоколом немедленно показались лучники, а из ворот поспешно выбежала пара десятков дружинников и окружила варягов полукольцом, натянув тетивы своих луков.

Рагнар с товарищами выхватили мечи. Порубить эти два десятка слабаков Рагнару представлялось делом минутным, но он понимал, что это лишь начало. Кто знает, какая сила ждет их вот за этими стенами? Не заманил ли Вольдемар их в ловушку? Только зачем?

От берега к ним бежал Добрыня, размахивая руками:

– Эй, эй! Совсем ополоумели?! На княжью дружину с луками и стрелами?

Добрыня встал перед варягами, словно мог заслонить их от стрел своей тушей.

Его узнали, но это не смутило защитников. Старший лучник спокойно посоветовал:

– Стой, где стоишь, Добрыня Никитич. Нет у нас князя, сбежал твой Владимир, как нашкодивший хорек. А что дружину привел, так мы и с ней справимся. Скажи, чтоб опустили мечи и убирались восвояси.

– Вы как князя встречаете?! – попробовал начать сначала Добрыня, с тоской думая о том, что сам Владимир убежал на княжий двор и может оттуда попросту не вернуться.

Но он ошибся, вернулся князь, позади шеренги лучников раздался его голос:

– Это мои люди! Почему луки подняли?

Владимира пропустили к Рагнару и товарищам (туда уже подтянулись и остальные, варяжская дружина стояла, готовая напасть и порубить в крошево всех, находящихся на берегу) и луки опустили по команде старшего, но стрелы с них не сняли, готовые вскинуть и метнуть целую тучу.

– Не князь ты нам больше, Владимир Святославич. Иди своей дорогой, – миролюбиво, но твердо посоветовал старший лучник. – К чему варяжскую дружину с собой привел?

– Я вас не трону, на Полоцк пойду.

– На По-олоцк… – чуть насмешливо протянул лучник. – Там тебя ждут… Очень ждут.

– Не твое дело. В город, – Владимир с усмешкой кивнул на стены Детинца, – не пойду, не бойся, никого не трону. Так своим трусам и передай. Но здесь нас не трогайте, не то худо всем будет.

В голосе князя звучала непривычная новгородцам твердость и уверенность. Они знали юного Владимира как мальчишку, только и умеющего девкам юбки задирать да по окрестностям носиться. Теперь перед ними стоял взрослый сильный мужчина, способный свернуть шею быку. Но не в силе дело, а в уверенности, которая сквозила в каждом взгляде, движении. Настоящий князь.

Лучники отступили, а Владимир обернулся к Рагнару:

– В город не пойдем. Не стоит связываться. Переночуем здесь на берегу. Только охрану хорошую выстави. А утром через Ильмень дальше двинемся. Наша цель Полоцк. Вот там можно будет пограбить вволю.

Тот только коротко кивнул:

– Теперь понимаю, почему ты ушел отсюда, Вольдемар. Мне эти новгородцы тоже не нравятся, но если ты говоришь не трогать – не тронем. Придет время и этого города.

– Хорошо, – согласился Владимир.

Они действительно разбили большой лагерь на берегу, распугав остальных торговых гостей и просто рыбаков.

Плохо, что купить еды не удавалось. Владимир понимал, что голодных варягов удержать не получится и округа будет разграблена. Врата Детинца закрыты, стена ощетинилась многочисленными луками.

Но новгородцы хитры, на берег к устраивающимся на ночевку варягам бочком пришел давний новгородский знакомый – Бредята. Вернее, пришел к Добрыне, памятуя, что именно уй у Владимира главный советчик.

Начал с простых приветствий и осторожных расспросов, где были да куда направляются.

Добрыня усмехнулся:

– А чего же самого князя не спросишь? Вон он с дружиной своей.

– Ладно, крутить не буду, спрошу прямо: чего вам тут надо?

– Сейчас еды да питья. Сам понимаешь, люди долго гребли, проголодались, а купить невозможно. Боюсь, как бы сами не взяли на Торговой стороне или вон на ладьях.

– Грабить Новгород? – зло прищурился Бредята.

– Продайте еду, грабить не станем. А завтра поутру через Ильмень дальше пойдем.

– Куда? – Щербина меж зубов у Бредяты на миг мелькнула и спряталась за бесформенными губами. Не раз бывал бит за то, что лез не в свое дело, но нос совать не перестал. Но сейчас он был выгоден Добрыне, небось не сам пришел, а прислан, чтобы разведать. А если варяги его башкой в Волхов сунут и подождут, пока дергаться не перестанет, так невелика потеря для города.

Добрыня вовсе не собирался обсуждать с этим битым слизняком планы племянника. Он наклонился ближе и заговорщически сообщил:

– На Киев пойдем.

– Ну да? – не поверил Бредята.

– Да. А может, и дальше на Царьград. Пока не решили, посмотрим, как по пути примут.

– А Новгород чего же разорять не станете?

Добрыне очень хотелось назвать мужика дураком. Они сидели под крепкими стенами сильного уже города, были голодны, а внутри за стенами сын князя Владимира – лучший заложник, какого можно найти. Да и от самого князя новгородцы не отказывались. Кляли, конечно, что пришлось виру платить, но заплатила Алохия, городу от этого большой потери не было, а полочан новгородцы всегда недолюбливали.

В городе опасались, но только не разорения, а простой стычки с варяжской дружиной или того, что князь поставит своих новых приятелей над Новгородом.

Сначала новгородцы встретили Владимира и его приятелей настороженно, но когда поняли, что им его появление ничем не грозит, даже поддержали. Напасть на Полоцк? А почему бы и нет? Вины теперь перед Рогволодовичами нет, нападение не будет кровной местью, просто набег на слишком разбогатевших после виры соседей.

Нашлось немало тех, кто пожелал пойти на Полоцк вместе с Владимиром. А потом можно и дальше на Киев и – страшно подумать – Царьград! Вот где, говорят, златом даже улицы выстланы, как в Новгороде деревянными плахами. Отчего бы не отодрать себе такую плашку?

Новгородское войско получилось большим.

Это привычно для людей – новгородцы вовсе не были злы на полочан и не грабители по натуре, но если есть возможность поживиться, почему бы ею не воспользоваться? А еще больше шли за компанию: соседи идут, и я пойду. О гибели, как обычно в таких случаях, никто не думал.

На Волхове и вдоль берега Ильменя плотно борт к борту встали ладьи желающих отправиться на Полоцк. До него полтысячи верст тяжелого пути – с волоками, непроходимыми лесами и непролазными болотами, где предстояло тонуть, таскать эти самые ладьи на себе на берег, толкать на катках, снова сносить в воду… Следовало поторопиться, потому как вода на Ловати по ту сторону Ильмень-озера не держится долго, пройдет половодье, уйдет и высокая вода, скреби тогда днищем по камням…

К Владимиру на берегу подошел Дедилец, новгородский купец из не очень богатых, тех, кто всюду ходил сам, а не отправлял людей.

– Князь, дозволь сказать…

Владимир кивнул, распорядился, чтобы продолжали без него, и отошел в сторону с Дедильцом.

– Что не так?

– Все так, только я вот что сказать хочу. – Дедилец взял прутик и принялся рисовать на песке. – Я в Полоцк не раз хаживал и жил там долгое время, округу по-всякому знаю, что с востока, что с запада, что с севера, что с юга.

Владимир внимательно слушал и следил за веточкой, помечавшей на сыром песке кружки и извилистые линии.

– Полоцк на берегу Полоты стоит, рядом с Двиной, но не на ней. Это удобно, и подплыть можно, и враг прямо не наскочит. От Двины нас ждать будут. А можно часть войска с другой стороны отправить по самой Полоте, она из Неклочь-озера вытекает. Там точно застав нет, хорониться не от кого. Вокруг Неклоча болота и места черные, безлюдные. Если напасть с двух сторон, так лучше получится.

Владимир немного подумал и хмыкнул:

– А как мы узнаем, когда с двух сторон нападать? Да и что толку нападать на крепостные стены?

– Есть место, где Полота близко к Двине подходит, версты три лесом, не более, ну, пять, коли ноги беречь станешь.

– Если подойти по Двине, встать и вызвать Рогволодовичей в поле биться, а варяжскую дружину по Полоте отправить, чтобы в спину ударила…

– Да! – обрадовался тому, что князь сразу схватил его задумку, Дедилец. – От Ловати разделиться можем, я до Неклочи и по Полоте проведу.

Это был большой риск, но он увеличивал шансы на победу.

– Я подумаю, только молчи пока об этом, чтобы никто не знал.

Дедилец кивнул:

– Я, княже, о том же просить хотел. Не ровен час кто-то из болтливых проговорится и дойдет до полочан.

Владимир попросил Добрыню найти ему среди сидящих в яме или даже просто рабов полочан, но не мальчишек, а чтобы окрестности знали.