Текст книги "Единственные дни"

– Молва о том, что меня высекли, разошлась быстро, и, конечно, сам я узнал об этом слухе последним. Я считал себя опозоренным и пришел в отчаяние. Я взвешивал, что лучше – убить себя или убить Его…

– Кого? – настороженно спросил Николай.

– Votre Majeste![1]1
  Его величество (фр.).


[Закрыть]

– Господи! – невольно вырвалось у Николая.

Это настроение Пушкин отразил в своем неотправленном письме царю, а по нашему замыслу его внутренний монолог стал диалогом – исповедью перед другом.

– И я решил, – продолжал Пушкин, – вложить в свои разговоры, в свои сочинения столько негодования и вызова, что правительство было вынуждено обращаться со мной как с преступником. Я жаждал Сибири или крепости для восстановления своей чести.

В этом диалоге с другом уже намечена вся трагедия человека, для которого честь и достоинство – главное, а защита чести становится делом жизни.

«Правду свою, не скрыв в сердце своем». Таково начало. И таков финал. Кто-то заметил, что человек един во всем – в помыслах, в действиях, в поступках. Противоречия в нем самом только выверяют непреложность единой линии поведения.

Через два дня я показала отснятые сцены Козминым. Борис Михайлович и Любовь Владимировна буквально впились глазами в экран, особенно отметив игру нашего Игоря – Александра Пушкина и Ивана – Николая Раевского.

– Да он таким и был, Пушкин, – вихрь! Импульсивен, неровен и всегда искренен. Только тебе, Игорь, над пушкинским смехом необходимо потрудиться, – сделал замечание Борис Михайлович. – Пушкин, по словам современников, смеялся так, что кишки было видно.

Это удивительно точное замечание понравилось Игорю, но он и сам старался найти эту безмерность хохота Пушкина.

– И Раевский хорош: естественен, бесхитростен с другом, – обратила свое внимание на Ивана Любовь Владимировна. – Умеет почувствовать Пушкина и заранее ему всё прощает. Славно получается.

Такова была оценка друзей и наших первых зрителей. А тогда, 15 февраля, вечер незаметно перешел в ночь. Мы закончили снимать так поздно, что оставалось всего несколько часов до начала новых съемок в Святогорском монастыре.

Святые горы

Незаметно наступило 16 февраля, к нам вернулся Сергей Никоненко, и мы дружно выехали на съемки в Святые Горы.

В лето 1563 года от Рождества Христова близ речки Луговица «явися, на воздусе в неизреченном свете образ Божьей Матери “Умиление” блаженному Тимофею. И был глас к нему, повелевавший идти на Синичью гору…»

Здесь, при чтении Святого Евангелия, нашли икону Божьей Матери Одигитрии, стоявшую на сосне. Царь Иоанн Васильевич Грозный повелел на сем месте устроить монастырь, а на Святой горе воздвигнуть каменный храм во имя Успенья Пресвятой Богородицы, построив его таким образом, чтобы престол был устроен на пне той самой сосны, на которой явилась икона Одигитрия.

С тех пор минуло 432 года. И ныне являет свои чудеса чудотворная икона Божьей Матери. И как встарь, в Божьем храме поют монахи, а мы снимаем сцены отпевания и похорон Александра Сергеевича Пушкина. Отец Макарий облачился в старые золотистые ризы, соответствующие эпохе, опять же чудом уцелевшие в монастыре. Пахнет ладаном, в воздухе присутствует голубоватое сияние от кадила и золотистое – от поминальных свечей.

– И сам, Господи, упокой душу усопшего раба Твоего новопреставленного Александра…

Хор монахов подхватывает слова настоятеля.

– Его еже проститеся ему всякому прегрешению вольному же и невольному…

– …Бо есть не печаль, но жизнь бесконечная…

Никоненко, преображенный в Никиту Козлова, низко кланяется чудотворной иконе и целует ее, ставит свечу за упокой барина своего Александра Сергеевича Пушкина.

Пушкина многое связывало со Святогорским монастырем. Есть предание, что, работая над Борисом Годуновым, Пушкин живо интересовался монастырскими книгами и древностями, для чего ему отводили в монастыре келью, которую он испещрял своими надписями на стенах, так что приходилось ее белить после его ухода.

В апреле 1836 года Пушкин привез в Святогорский монастырь хоронить свою мать, Надежду Осиповну Пушкину. Тогда же поэт внес в монастырскую казну деньги, откупив себе место рядом с могилой матери.

 
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому приделу
Мне все б хотелось почивать.
 

Так и произошло морозным февральским утром. Трое мужиков и Никита Козлов трудились почти впустую. Лопаты, даже лом, не брали толстую корку льда. «Нельзя копать, – заключил один из мужиков. – Земля промерзла… Ломом пробьем лед для ящика, да снегом закидаем, а по весне земле предадим».

Никита выхватил лом у мужика и стал отчаянно бить и кромсать лед.

Сергей Никоненко отбросил лом. Лицо его было мокрым от пота и слез.

– Ну что, довольно? – спросил он у меня.

– Спасибо всем, – поблагодарила я актеров. Эпизод снят. Следующий – отпевание.

Поставили простой деревянный крест, прикрыли могилу еловыми ветками. И снова отец Макарий, преображенный в отца Иону, собрал братию, и началась литургия.

Сняли сцену похорон и были приглашены всей группой отцом Макарием в трапезную.

Отведали монастырскую пищу, поблагодарили отца Макария и братию за сердечное участие в нашем фильме и, поклонившись настоящей могиле Александра Сергеевича, отправились в Тригорское.

Никита Козлов

Никоненко ушел к нашему гримеру Инне Горбуновой. Прошло не более получаса, и к нам вошел чисто выбритый, с закрученными усиками и залихватским чубом сильно помолодевший Сергей Петрович.

Ему предстояло сыграть с молодым Пушкиным сценку у рукомойника из киевского периода жизни Александра Сергеевича.

– Батюшка мой, ну сними ты, наконец, рубаху энту. Прямо прикипел к ней. – Никита стал стягивать с барина красную рубашку.

– Да чем же она тебе не по нраву, Никита?

– Не барская она. Я вот сюртучок-то зашил, подштопал где надо, как новенький.

– Ну, брось, Никита, брось, мне и в этом сгодится, – упрямился Пушкин.

Никита полил барину из кувшина воды на шею. Заботливо вытер полотенцем и намекнул: «А когда же мы в Екатеринослав двинем?»

– А чем здесь плохо? – удивился Александр.

– Да ничем, ничем не плохо. – Никита близко придвинулся к уху барина и зашептал почти трагически.

– Только не велено нам в больших-то городах останавливаться. Ну, как арестуют нас?

– Так и что? – беспечно спросил Александр. – И посидим. Зато Киев посмотрим и девок пощупаем, – и барин ущипнул своего верного слугу за бок. Тот хохотнул.

– Так нечто в Екатеринославе девки перевелись? – добавил Никоненко от себя.

Александр потянулся за красной крестьянской рубашкой.

– Куда! – всполохнулся слуга и мгновенно накинул на барина белую с кружевным воротником. – Вот белая, чистая.

Александр сдался. Никита стал застегивать пуговички на рубашке. Тут Никоненко опять вышел на импровизацию:

– И куда ж она подевалась, шельма? Вам бы, барин, молоденькую девку, она бы враз все пуговки отыскала.

Пушкин расхохотался и снова ткнул дядьку в бок.

– Ну вот и готово, – удовлетворенно произнес Никита, и Пушкин мгновенно улетел. А слуга глянул на себя в зеркало, подкрутил усы и, горделиво унося таз с водой, неожиданно запел:

 
В островах охотник
Целый день гуляет,
Нет ему удачи,
Сам себя ругает…
 

После этого дубля раздались дружные аплодисменты съемочной группы – первых зрителей этой сцены.

– Я снялся в прошлом году в десяти фильмах, поставил сам два и участвовал в двух спектаклях, – рассказал мне Сергей Никоненко после съемок.

Я еще раз порадовалась его неутомимой работоспособности. О своей роли в нашем фильме он знал практически всё и цитировал Пушкина и его современников.

– Никита Козлов – «дядька» поэта, крепостной, приставлен был к Пушкину еще с детства, прошел с ним всю ссылку. «Доморощенный стихотворец». Пушкин любил своего дядьку. Однажды Модест Корф побил палкой Никиту, Пушкин заступился за него и вызвал обидчика на дуэль, которая, по счастью, не состоялась. Его пытались подкупить, прося дать почитать бумаги барина, но верный слуга не согласился.

– Он не просто любит барина, – добавляю я к размышлениям Сергея, – он себя с ним соединяет, объединяет словом «мы» говорит: «Когда мы вызывали такого-то на дуэль…», или «Когда мы с ним писали».

Сергею это понравилась.

– И за девками небось оба гоняли? – уточнил Никоненко.

– Обязательно! – согласилась я.

Но сегодня будем играть самый грустный эпизод. Верный Никита везет тело барина в гробу. И несмотря на это, он все тот же. Как раньше заботился о барине, о его кафтане, так и теперь – о гробе его, не переставая говорить с Александром Сергеевичем, внутренне общаться.

Никоненко уселся на дровни, обхватив гроб руками. Лицо его мгновенно стало скорбным и сосредоточенным. Я тихо предупредила актера, что снимается кадр, когда лошадь, везущая гроб и Никиту, падает, что будет подсечка, чтобы он был осторожен. Сергей только кивнул мне, не выходя из образа. Актер Алексей Шейнин уже был готов, я объяснила ему задачу. Возглавлял шествие Владимир Соломонович, одетый в военный костюм, под ним играл гнедой красавец ахалтекинец.

Володя-оператор давно уже стоял на точке съемки и успел снять два пейзажа. Итак, мотор! Начали!

Странная погребальная процессия продвигалась по земле, скованной льдом и небывалым морозом. Впереди скакал жандармский полковник. За ним дровни с гробом, на которых примостился верный Никита Козлов. Шествие замыкала кибитка, в которой сидел Александр Сергеевич Тургенев.

Не выдержав гонки и холода, конь, везущий сани с гробом, пал. Гроб накренился, Никита подхватил его.

– Господи, полегче надо бы, полегче, – испуганно проговорил он, продвигая гроб на место.

– Эх, загнали лошадку, жаль, – причитал над павшей лошадью извозчик, – почитай сто сорок верст без отдыха гоним.

– Разговорчики! – остановил его жандарм. Вышел из кареты и Александр Тургенев.

– Нужно поменять коня, я заплачу, – говорил он то по-русски, то по-французски. Никита подошел к гробу, стал что-то поправлять, беспрерывно что-то толкуя про себя. – Ну ничего, ничего, обойдется, все уладится, все.

– Эй, мил человек! – окликнул его жандарм. – Ты с кем это говоришь?

Никита взглянул на жандарма, вздохнул:

– Так, сам с собой, сам с собой.

Подойдя к саням с другой стороны, он сел рядом с гробом и ушел в свои мысли. Ему послышался смех барина. И он увидел его – молодого и здорового, купающегося в снегу. Потом видение пропало, и Никита опять увидел перед собой гроб. Он смахнул с него снег и, завернувшись в рогожу, горько заплакал.

Эту небольшую сцену мы снимали весь световой день. Никоненко безропотно разъезжал в санях по всему лесу. Снимали и общие, и крупные планы. А я все время ловила себя на мысли, что мы все участвуем в каких-то реальных событиях, и несмотря на то, что карету относили ребята, помощники Владимира Соломоновича, на руках, что впрягали и выпрягали коней, менялись объекты, оставалась единая напряженная тема верного слуги и последней дороги Пушкина. Когда стало опускаться солнце, привезли блинчики и чай. Сергей перекусил, и мы отправили его с площадки прямо в театр. В Петербурге шел спектакль с его участием. Потом он поедет в Москву, а к 16 февраля приедет к нам в Михайловское еще на один день.

Пушкинский дом

На следующий день выехали с группой в Михайловское. Я вошла первая в дом Пушкина, сняла пальто, надела музейные тапки – никого, пусто.

– Ау, люди! – позвала я и прошла через весь дом. Вот столовая, кабинет – никого. Подумалось – и как так можно? Мировой ценности экспонаты, и никого нет. Дошла до закрытой двери, открыла – а там полно людей, охранники улыбаются. Оказывается, они за мной на мониторе наблюдали.

– Ну, как я себя вела? – поинтересовалась я.

– Пока неплохо, – успокоили они.

Очень скоро начали снимать.

– А где же тут был кабинет Александра Сергеевича? – интересовался Тургенев – артист Алексей Шейнин.

– А вот тут все у него было: и кабинет, и спальня, и столовая, коли дома – так всё тут.

– Скучал он тут жить-то?

– Стало быть, скучал: не поймешь его, впрочем, мудреный он был, скажет иногда невесть что, ходил эдак чудно. Палка у него завсегда железная в руках, девять фунтов весу, уйдет в поля, палку кверху бросает, ловит ее на лету.

Старик и впрямь будто подкинул палку и лихо ее поймал.

– А не то дома вот с утра из пистолетов жарит, в погреб, тут, за баней, да раз эдак сто и выпалит в утро-то.

Тургенев и Маша рассмеялись. И вдруг – словно тихий ангел пролетел – все изменилось. По лицу Тургенева потекли слезы, а старик кучер отер мокрые глаза рукавом.

Мария Осипова взглянула в зеркало, а там – Пушкин в красной рубашке. Маша перекрестилась.

– Прохор, – обратилась она к старику, – надобно зеркала завесить, нехорошо.

– Завесим, сделаем, – согласился Прохор.

Тургенев взял перо на память о поэте.

Сцена завершена.

Еще раз внутренне поблагодарила Гейченко и всех тех, кто создавал или пересоздавал дом поэта.

Мой сын Ваня Бурляев ходил по комнатам и впитывал в себя впечатления. Когда я близко подходила к вещам, он тревожился: «Осторожней, мама, ведь это все настоящее».

Забегая вперед, скажу, что все мы в эти дни испытали некий взлет, духовное потрясение от близости поэта. Может, потому, что с нами был Игорь Днестрянский, который своим живым явлением среди этих подлинных вещей давал нам какую-то почти мистическую ноту реальной встречи с Пушкиным.

Встречи с Пушкиным

Здесь скажу, что мы уже два года собираем некие рассказики о тех людях, которые бывают потрясены от встречи с нашим актером, исполнителем роли Пушкина. Он и без грима очень похож на него, а уж в пушкинском костюме буквально вызывает у людей прилив радости, особенно у детей. Вот несколько воспоминаний.

Захарово. Место под Москвой, где прошли детские годы поэта и где каждый ребенок знает, что здесь когда-то жил Пушкин. Съемки были летом. Игорь Днестрянский, одетый и загримированный, стоял поодаль от камеры в лесочке и читал книжку. Неожиданно около меня возник мальчик шести – семи лет на велосипеде. Увидев Пушкина, он остановился и замер.

– Это Пушкин? – спросил у меня.

– Пушкин, – подтвердила я.

Ребенок заволновался.

– А его, говорят, убили? На дуэли? – он заглядывал мне в глаза.

– Так двести лет прошло, он и воскрес, – неожиданно для себя ответила я ребенку.

Мальчишка глубоко вздохнул, расплылся в улыбке. И я поняла, что заронила в сердце ребенка радость от встречи с живым Пушкиным.

В Михайловском на двухсотлетии поэта мы проходили сквозь толпу людей, и опять же мальчик, девяти лет, обратил внимание на Игоря.

– А говорят, Пушкину двести лет? – съехидничал он.

– Не верь, малыш, Пушкину всегда тридцать семь, – ответил Игорь.

В Тригорском к Игорю бросилась девочка шести лет, ее звали Лада.

– Пушкин, я так и знала, что увижу тебя. Я тебе сейчас твои стихи читать буду.

Она забралась к нему на колени и тут же, уютно пристроившись, начала читать «У лукоморья дуб зеленый»…

В Гурзуфе актер спешил на съемку и спросил у прохожего: «Который час?» Тот поглядел на него, затем на часы и сказал:

«Ну надо же, Пушкина встретил, и время остановилось!» Время не остановилось. Но пропустило нас в Михайловское, где ожил дом поэта и опять зазвучали смех и шутки.

Встреча веков

«Над вымыслом слезами обольюсь» – как точно сказано у Александра Сергеевича. Но на то способны далеко не все. «Когда сменяются виденья перед тобой в волшебной мгле и быстрый холод вдохновенья власы подъемлет на челе».

Это тайна из тайн – вход в пространство вдохновения. Там ждут главные встречи, оттуда помощь, туда улетают сновидения и, может быть, и сама жизнь.

В нашем фильме это нечто будет присутствовать в каждом кадре. Пушкин проникает в пространственную связь с теми, с кем ему необходимо встретиться.

«Лодка плыла среди странно светящегося тумана. Александр не знал, как очутился в ней. Впереди сидел человек в одеянии странника.

– Где мы? – спросил Александр.

– Да вроде нигде или везде, кто тут разберет… – ответил странник. – Человек плотью своей пребывает в одном месте, а душою непрестанно кочует в иных пространствах и временах…

– Григорий Саввич! – воскликнул Александр, узнав душой украинского философа и поэта Сковороду.

– Он самый, – улыбнулся тот, – признал, хорошо, благодарствую…

– А весла где? – вдруг забеспокоился Александр.

– Да зачем они здесь, – спокойно ответил Григорий Саввич.

– Так что же, разве я умер? – предположил Александр.

– Ты-то еще нет…

– А?..

– А я, как видишь, тоже живу помаленьку».

Так Пушкин встретился с Григорием Саввичем Сковородой. А в их лице – XVIII век с XIX. Скажут: как это могло случиться, ведь нет даже сведений о том, что Пушкин интересовался украинским философом.

Для нас важно другое, важно, что оба размышляли над таинством языка и строили его. А в том, что Пушкин был знаком с произведениями Сковороды, сомневаться не приходится.

«– Необходимо, Александр, народ постичь, что ему нужно более всего. Как там у тебя в сказке:

 
Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме Бога одного…
 

– Я сказок не пишу, – усмехнулся Александр. – И стихи не мои.

– Твои, твои, – убежденно сказал Григорий Саввич, – только пока тобою не написаны… Ты небом избранный певец…»

Эту сцену мы снимали в Киеве, в роли Григория Сковороды – Богдан Ступка, удивительно тонкий и замечательный актер.

Станислав Любшин

В Петергофе нам предстояло снять сцену переселения четы Волконских из Петровских заводов на вольное поселение.

Я с нетерпением ждала приезда исполнителя роли князя Волконского – Станислава Андреевича Любшина.

С тех пор как разрушился наш кинематограф, с экранов ушли лучшие актеры, им просто не в чем было сниматься. И я с огромной радостью увидела зрелого Любшина – все такого же моложавого, седина только украшала его. Конечно, он человек XIX века, утонченный интеллигент. Когда я сообщила о том, что решила пригласить Любшина на роль Волконского, мой сын Ваня сказал: «Здорово, это просто здорово, мама».

– А ты его помнишь? – тревожно спросила я, не надеясь, что в памяти молодого человека «клипового» века удержались фильмы Любшина, и ошиблась:

– Конечно, помню, – почти вскричал Иван, – как он сыграл Егора в картине «Не стреляйте в белых лебедей».

– А «Позови меня в даль светлую»? Ведь он поставил этот фильм как режиссер, – напомнила я сыну.

– Правда? Этого я не знал. Но фильм помню.

«Слава Богу, – подумала я, – дети помнят лучшее». Любшин дал согласие участвовать в нашем фильме сразу, хотя наши переговоры шли только по телефону. И вот, только 19 февраля 2001 года произошла наша реальная встреча со Станиславом Андреевичем. Честно говоря, я волновалась, все время выглядывала в окно, не подъехала ли машина. В это время Инна Горбунова работала над моим обликом, ведь сегодня я должна была не только снимать, но и играть Марию Волконскую. Меня загримировали, я даже успела надеть длинное дорожное платье, как в коридоре запели и защебетали голоса моих кинематографических детей – значит, вся семья в сборе.

Вошел Станислав Андреевич, и мы встретились, будто и не расставались никогда – так знаком был мне этот человек. Думаю, что он почувствовал то же, потому что вскоре мы беседовали, как близкие друзья. Я вручила Станиславу Андреевичу, а через пятнадцать минут уже Славе, текст, который задумала еще в Михайловском. Конечно, так не делают, не суют актеру в день его приезда на съемки текст и не разучивают новую сцену за час до съемок. Но что делать, меня посетило вдохновение.

По сценарию, а это самые первые кадры в нашем многосерийном фильме, Волконские должны были следовать со своим скарбом и детьми в кибитке, а закадровый текст должен был знакомить нас с героями и их жизнью. Но, размышляя над образами и имея перед внутренним взором исполнителя, я решилась на сцену в лесу. Любшину она понравилась, наши славные дети быстро выучили текст, и вот мы на натурной площадке. Холодно, как в Сибири, не меньше 20 градусов ниже нуля, что для Петергофа – все 30, так как очень большая влажность, из ноздрей лошадей валит пар, а мы и рады – никто не будет сомневаться, что съемки шли в Сибири. С Володей выбрали самые «сибирские» участки Петергофа и начали снимать. Тройка наша подлетела к поваленному дереву и остановилась.

Одного за другим Сергей Волконский достает своих ребятишек из кибитки, чтобы размяли ножки, подает руку жене.

– Мама, – спрашивает Марию Волконскую десятилетний Михаил. – А там, куда мы едем, ты с нами будешь жить или опять с папой в остроге?

– Там нет тюрьмы, – отвечает Мария. – Там мы будем жить на вольном поселении.

– Да, мы там все вместе будем жить, – подтверждает Волконский, и дети в восторге бросаются к нему, не веря своему счастью.

– Будем жить вместе с папой и мамой!

На этом моменте делаю паузу, чтобы выстроить мизансцену для детей, которых играют Даша Сумкина и Арсений Макеев. Всматриваюсь в лицо Любшина – кажется, все идет хорошо.

Это мой Пушкин

– Боже мой, Серж. Как хорошо. Никто за нами не смотрит, никто не наблюдает, никто не подсматривает… Господи, как хорошо!

– Маша, – Сергей Григорьевич обнял за плечи Марию. – Прости меня…

– За что? – спросила Мария.

– За все.

Мария порывисто поцеловала мужа, прижалась к нему.

– Господи, Серж, я каждый день благодарю Господа за все испытания, которые он нам приготовил…

Волконский позвал детей, помог им усесться в кибитку, и лошади тронулись в путь. Конечно, эту сцену мы сняли не сразу, сделали дубли, меняли точки съемок, и все-таки все произошло так стремительно, что когда мы отогревались в доме Бенуа, у всех был вопрос: «Ну как, получилось?»

Ответ на этот вопрос придет гораздо позже, когда будет закончен фильм, когда каждая сцена обретет свое место и время и, наконец, тогда, когда наш фильм увидят зрители.

Съемки закончились только к вечеру.

Последним снимался Пушкин. Игорь Днестрянский весь день приноравливался к ахалтекинцу с гордым именем Гурджан. Пока наш Пушкин объезжал коня, около него образовалась стайка детей четырех—шести лет. Их привели смотреть лошадок, но увидев Пушкина на коне, они уже никуда не захотели идти дальше.

– Пушкин! Смотри, Пушкин! – кричали они и наконец привлекли внимание молодого актера. После съемок Игорь соскочил с коня, распахнул руки и крикнул:

– Здравствуй, племя младое, незнакомое!

Дети кинулись к нему, мгновенно облепили, ближние обнимали его, приговаривая:

– Это мой Пушкин, мой!

Остальные обнимали тех, кто был рядом с актерами, и все, задрав головы, с восхищенными глазами старались увидеть и запомнить его лицо.

Этим эпизодом и закончились наши зимние съемки в Петергофе.

Из интервью 2003 года

– Наталья Сергеевна, говорят, вы пишете книгу?

– Не одну. Сразу две.

– Я про автобиографию…

– Издательство заказало ее как автобиографию, но мне хотелось бы сделать книгу не столько о себе, сколько о людях, с которыми свела жизнь, – о личностях более значительных, чем я сама. Эта книга будет о моем отце, Сергее Федоровиче Бондарчуке, маме – Инне Владимировне Макаровой, о моем любимом учителе Сергее Апполинариевиче Герасимове, о режиссерах Тарковском, Шепитько, Мотыле… В работе использую дневники, которые, по счастью, веду с пятнадцати лет, и летопись картин, хронику съемок. Хочу назвать книгу – «Единственные дни».

– А вторая о чем?

– Правильнее – о ком. О Пушкине. Дерзновенно пишу роман, хотя прекрасно понимаю: биографический роман о Пушкине требует пера, по меньшей мере, Толстого. Но делать нечего, пытаюсь объять необъятное – пишу сама, поскольку мне этот роман жизненно необходим: он станет основой для сценария к сериалу об Александре Сергеевиче под названием «Одна любовь души моей». В течение пяти лет я изучала материалы по Пушкину, нашла много достойных научных трудов, но, представьте себе, ни единого романа, который мог бы лечь в основу сценария… Пишу одновременно и роман, и киносценарий. Видимо, книга выйдет прежде фильма – с иллюстрациями уже отснятых эпизодов.

– И сколько серий предполагается?

– Тридцать семь. По числу лет, прожитых Пушкиным. События будут развиваться «от обратного»: сначала дуэль, смерть, а потом воспоминания людей, любивших и знавших поэта.

– Сделать 37 серий по нынешним временам… Вы полагаете, это возможно? Первые две серии вашего фильма мы уже видели в 1999 году. Их показывали в честь пушкинского юбилея – тогда, признаться, многие решили, что этим дело и кончится.

– Я считаю фильм о Пушкине главным делом жизни. У нас снимаются великолепные актеры: Сергей Безруков, Станислав Любшин, Александр Михайлов, Илзе Лиепа, Василий Лановой – и совсем молодые артисты: Юрий Тарасов, Игорь Днестрянский, Софья Торосян.

– Вы с Бурляевым разошлись, но сохранили хорошие отношения.

– Разумеется. Удивительный факт – после развода наши отношения с Николаем Петровичем не ухудшились, а, напротив, улучшились. Мы потеряли «кухонный интерес», но духовный остался. К тому же Бурляев – исключительный отец, не просто хороший, а исключительный! Он постоянно общается с Ваней и Машей. И у меня, на мой взгляд, сложились хорошие отношения с его новой супругой, Ингой Шатовой. Как-то раз мы даже отпраздновали все вместе Новый год. А Ваня – ему сейчас двадцать шесть лет – помогает отцу в подготовке и проведении кинофестиваля «Золотой Витязь», но основная его стихия – музыка. Он участвовал в фильме о Пушкине как композитор.

– А дочь Маша, как и прежде, занимается химией?

– Нет, химия была ее страстью тогда, когда Маше было десять лет. Сейчас ей пятнадцать – она увлечена пением. Ездит в Москву на уроки сольфеджио. Однажды она исполнила на школьном вечере песню, сочиненную братом, имела успех – с тех пор все и началось…

– Наталья Сергеевна, я знаю, вы сейчас снова замужем, но кто ваш супруг – тайна за семью печатями…

– И я вовсе не стремлюсь ее раскрывать. Может, суеверие. Не знаю. Было время, когда мы с Николаем Петровичем Бурляевым постоянно во всеуслышание твердили: «Мы, мы… у нас, у нас…». И что же? Через семнадцать лет совместной жизни расстались. Нет, лучше не выставлять сокровенное напоказ.

Беседовала Puma Болотская.