Текст книги "Единственные дни"

Усадьбой ныне владеет, бережно восстанавливая ее, потомок рода Лермонтов – Михаил Юрьевич Лермонтов со своей заботливой супругой Натальей. Они рачительно восстанавливают усадебные постройки и оживляют некогда полностью разрушенные интерьеры.

Стали прибывать актеры: Евгений Редько, Алексей Богданович, Анастасия Заворотнюк…

Главной женской привязанностью Гоголя была Александра Осиповна Россет. Блестящий ум и красота вкупе с изысканным аристократизмом, привлекали к Александре Осиповне Смирновой-Россет творческие натуры. Пушкин ценил ее колкие эпиграммы, Жуковский любил посещать ее поэтические салоны, а император прислушивался к ненавязчивым и тонким высказываниям Черненькой, как он шутливо величал Смирнову. Будучи проездом во Франции, Гоголь не преминул посетить ее дом в Париже. «Незаурядный хохлик», как она его называла, всегда был в поле ее человеческих и сердечных интересов. Ее огненно-черные глаза, обворожительный облик, резкий и в то же время трогательный характер требовал от актрисы острохарактерности и в то же время глубочайшего трагизма. Я почти сразу остановила свой выбор на Анастасии Заворотнюк. Конечно, прекрасно представляя себе, что пресса мне этого выбора не простит, как не простила Сергея Безрукова в роли Пушкина. Но известные актеры потому и становятся популярными, что их любят зрители. Я давно присматривалась к Анастасии и видела в ней гораздо больше, чем «Прекрасную няню». Она обладает не только острой характерностью, но и глубоким драматизмом. Я думаю, что после наших съемок и роли Смирновой многие увидят в Насте удивительно тонкую драматическую актрису.

Снимали сложные сцены, где Гоголь, Смирнова и Данилевский получают сообщение о смерти Пушкина. Потом – размышления Гоголя и Смирновой о смерти. Так как жили мы безвыездно в самой усадьбе, удавалось с утра до вечера снимать, а потом еще и репетировать с артистами. Настя обладает тонким и благородным характером, терпением и искренним желанием делать все как можно лучше. Она оценила нашу слаженность в работе и уезжала буквально со слезами на глазах.

Второй женский образ – Анны Виельгорской – я поручила своей дочери, Марии Бурляевой, как раз к этому времени закончившей РАТИ. Первую сцену на лошадях снимали в парке. Маша любит конную езду, увлекается с детства лошадьми. Здесь ей пришлось продемонстрировать все свои навыки. Она галопом скакала в дамском седле. Молодого человека, сопровождавшего ее в конной прогулке, играл Иван Мурадханов, мой «Бембенок», игравший в театре «Бемби» с четырех лет, потом также закончивший РАТИ.

Следующая сцена неимоверно сложная, одна из главных в фильме. Объяснение между Гоголем и Анной вылилось в признание обоих в чувствах друг другу. В истории известна только одна женщина, за которую сватался Гоголь, – Анна Виельгорская. Конечно, ему отказали – Анна была намного моложе его, аристократка, из богатейшей семьи, а у Николая Васильевича ничего не было, кроме зонтика и сомнительной славы писателя, которого к этому времени ругали все за его «Переписку с друзьями». Так что начало отношений было их финалом.

Специально для этой сцены делалась декорация на натуре: терраса на фоне озера и дома усадьбы. И вот актеры загримированы, все и всё на площадке… кроме генератора. Генератор так завяз в грязи, что вытащить его смогли только под утро. А у Евгения Редько съемки на следующий день в 9 утра. Общее решение: встать в три часа ночи и снимать в утреннем режиме. Утром, еще до восхода все собрались на площадке. Появились первые лучи солнца. И перед нами возникла картина пленительная. Туманное, ирреальное озеро, прозрачный лес, белоснежные занавеси беседки и двое людей, объятые прекрасными чувствами. Второй раз убедились, что нет худа без добра. Сцена получилась прозрачной и зыбкой…

А дальше, дальше мы встали… Средств нет. Сколько нам ни обещали, а никто не помог. Что делать? А тут еще общемировой финансовый кризис. Отовсюду отказы. Еще один незаконченный проект. Группу пришлось отправить в бессрочный отпуск. Прошло четыре месяца, я смонтировала все, что было отснято. Пятьдесят минут полезного материала. Затем я села еще раз за сценарий, с болью рассталась со многими, очень и очень нужными сценами и приняла единственно возможное решение: на остаток денег для монтажно-тонировочного периода отснять в павильонах студии Довженко еще шесть съемочных дней, последних!

Группа согласилась с моим решением.

Последний съемочный период

На последние средства, рассчитав всё до копейки, наша киногруппа отправилась в Киев. За три недели до нашего приезда в самом большом в Европе павильоне творил декорацию наш художник Сергей Воробьев совместно с декоратором Владимиром Скворцовым. Молодой художник Кирилл Сафронов вызвался ехать в Киев без оплаты труда, только за тарелку супа.

На студии Довженко в павильоне нас ожидал гоголевский мир: стараниями художника была создана комплексная декорация. Мы вошли в дом Толстых, где Гоголь жил и творил в последние четыре года жизни. Граф и графиня не только приютили у себя бездомного писателя, но и создали особую атмосферу, где у Гоголя было все – кабинет с любимыми книгами, иконами, в гостиной его всегда ждал обед, нашлось место и для его слуги.

Вечером в декорации вошли актеры: роль Александра Толстого согласился играть Николай Бурляев, графиню Толстую – Инга Шатова. В этот день Сергею Воробьёву и его помощникам довелось услышать самые восторженные слова. Дом Толстых плавно перетекал в две итальянские гостиные: в одной должна была появиться Смирнова-Россет, другая декорация представляла комнату, где жил и творил Гоголь в Риме. Мой любимый терракотовый цвет плавно переходил в золотистые тона. Художникам было разрешено использовать все элементы декораций, собранных на студии Довженко за все годы. Съемки фильма о Гоголе были единственными на студии. Все остальные проекты поглотил кризис. В запасниках, в пыли и полуразрушенном состоянии был найден барельеф с Христом. Нашим художникам удалось его восстановить и поместить над камином в итальянской комнате Гоголя. Этот барельеф был создан еще для фильма «Овод», где снимался мой отец.

Беседка в Ницце была украшена витражами, дом Виельгорских «во Франции» был решен в замковом стиле.

На следующий день мы попросили отца Андрея освятить павильон. На обряд освящения собралась вся киногруппа. Священник обошел всю декорацию с молитвой и святой водой. После обряда прочел нам от себя проповедь, которая сплотила всю киногруппу, а это сорок москвичей вместе с актерами и двадцать человек с Украины.

Обращаясь к нам, отец Андрей сказал: «Не думайте, что Николай Васильевич Гоголь умер. Его душа жива, он пребывает в другом мире и ему вовсе не безразлично, как вы будете о нем снимать фильм». Лучше слов для группы быть не могло.

Условия работы были близки к фронтовым: огромный павильон киностудии Довженко практически не отапливался. Находясь там по двенадцать часов, а к концу еще дольше, группа утеплялась, чем могла. Многие были в шубах, в валенках, а наши актрисы снимались в тончайших открытых платьях. Анастасия Заворотнюк, Маша Бурляева, Инга Шатова, Елена Аминова самоотверженно часами оставались в холоде. В момент съемок в декорации, изображающей солнечную курортную Ниццу, изо рта шел пар. Но ни разу я не услышала от кого-нибудь жалобу. Все понимали – это была последняя возможность снимать во время кризиса… Когда остановлены двести кинопроектов, эти съемочные дни – подарок.

Евгений Редько играл блестяще. За шесть неповторимых дней мы успели рассказать о самом тяжелом и ответственном периоде жизни Гоголя, когда он осознал, что вскоре покинет этот мир. Гоголь не боялся смерти, но страшился предстать «неприбранным», неочищенным перед божьим судом. Его главное жертвоприношение – акт сожжения рукописи второго тома «Мертвых душ», над которым он работал последние двенадцать лет. На киноплощадку прибыл Леонид Мозговой – тонкий многогранный актер, известный по лентам Александра Сокурова. Ему предстояло воплотить образ врача Тарасенкова, лечившего Гоголя в последний период. Именно Тарасенков в нашем фильме в разговоре с Александром Толстым утверждает: «Есть огромное различие между душевнобольным и душевностраждущим. У Николая Васильевича нет нарушения сознания». В своем фильме о Гоголе мы пытались избавиться от привычных клише советского периода: «Гоголь впал в мистицизм и сошел с ума». Нет, Гоголь не сошел с ума! Его сознание продолжало быть ясным даже на смертном одре. Но он был искренне верующим человеком и тяготился своими грехами. С советского периода за графом Толстым закрепилась несправедливая репутация человека, сыгравшего в судьбе Гоголя некую роковую роль. Но сам Гоголь считал Александра Петровича самым близким себе по духу. Николаю Петровичу Бурляеву за небольшой период экранного времени предстояло раскрыть образ известного военного деятеля и дипломата графа Толстого. Необходимо было передать природную доброту, религиозную настроенность души, склонность к аскетизму. Николаю был близок образ Толстого, и он с огромной душевной самоотдачей взялся за эту роль. Между ним и Евгением Редько сразу установились доверительные отношения. Инга Шатова сыграла образ графини Толстой. Гоголь искренне любил графиню за ее доброту и поверял ей свои тайны. У нас в картине Николай Васильевич именно ей, графине Анне Георгиевне Толстой, признается, что посватался за Анну Виельгорскую и ему отказали. Маша Бурляева появилась на киноплощадке на второй день. Сцены, которые ей предстояли, были центральными в фильме. Она нервничала, но ей все помогали. Я репетировала с ней и ее экранной мамой, Еленой Аминовой, которая играла Луизу Карловну Виельгорскую. Очень помог и сам Евгений Редько. Маша Соловьева осветила беседку в Ницце, и везде побежали солнечные зайчики – блики от «моря».

Сцена, которую играла моя Маша, была необыкновенно трудна. Анна Виельгорская читает фрагмент из книги Достоевского «Бедные люди» и неожиданно раскрывает перед всеми свою душу. «В ней нет ничего утаенного», – отмечает Николай Васильевич Гоголь в своей записной книжке, восхищенно глядя на юную Виельгорскую. Этот взгляд перехватывает Смирнова-Россет, понимая, что отныне не она, а другая становится музой Гоголя. Уже под ночь стали снимать конфликтную сцену между Анной и Гоголем. Николай Васильевич, по просьбе матери Анны, неудачно сватает Апраксина. Анна чувствует его неискренность и обвиняет Гоголя в том, что, доверяя ему, могла бы стать несчастной на всю жизнь, так как верит ему более, чем себе.

«Но ваша матушка и ваш возраст!» – возражает Гоголь – «Ах, матушка! Ах, в девках сижу! – всё более распаляется Анна. – Не суйтесь в мои дела своим длинным носом!» – «Вот и всё…» – горько про себя замечает Николай Васильевич. Но Анна вновь появляется и трогательно просит у него прощения.

Актеры сыграли, все оттенки чувств пронеслась перед нами, и мы почувствовали, что главные сцены фильма сняты.

Настя Заворотнюк приехала к нам в Киев впервые без своей помощницы, чтобы даже за билет и проживание мы не платили лишнего. Очень переживала за временную остановку проекта и радовалась нашим съемкам в «вечной мерзлоте» павильона.

Гоголь вводит Смирнову в солнечный мир выбранных для нее комнат с видом на фонтан Треви. Кокетничая с Гоголем, Смирнова неожиданно спрашивает его: «Вы так говорите потому, что немного в меня влюблены?.. Ну, признайтесь, признайтесь!» Но Гоголь молчит. Ох, как непросты его отношения с женщинами! Ни кокетством, ни даже красотой не привлечь его сердце.

Его молчание вызывает Смирнову на предельную откровенность, она рассказывает о смерти дочери и даже неудавшемся романе… «Я пережила депрессию такой силы, что передо мной маячил призрак сумасшествия…» – «Италия вас спасет», – с нежностью и состраданием говорит Гоголь. «Не Италия меня спасет, а вы, Николай Васильевич!»

И действительно, так и было, Гоголю удалось развернуть душу Смирновой к глубинному христианскому осознанию себя в мире и оградить ее от опустошающих светских романов.

В этот же день мы перешли во вторую декорацию – дом Гоголя в Италии. Чтобы «оживить» это помещение, Маша Соловьева потребовала от художников огромное стекло, на которое ассистенты лили воду. Тени от струек реально бегущей воды мгновенно оживили павильон, а вспышки молнии, сделанные специальными приборами, придали драматизм происходящему. «Мне давно было предсказано, что я встречу человека, который будет играть в моей жизни самую значительную роль…» – призналась Смирнова. – «И… что? Встретили?» – почти с ужасом произнес Гоголь. – «Думаю… – Смирнова смотрела ему прямо в глаза… – думаю, что встретила». Разряд молнии высветлил комнату.

– Вы, кажется, боитесь грозы? – заметила Смирнова.

– Как знать, не с этого ли всё и начнется?

– Что начнется? – спросила Смирнова.

– Конец света, – просто сказал Гоголь, как о деле, давно решенном.

Гоголю дана была труднейшая и страдальческая внутренняя жизнь. Судьба его была мучительной, но закончил он жизненный путь не в поражении. Иначе не были бы сказаны последние слова, слетевшие с его губ: «Как сладко умирать…»

Таинство последних дней великого писателя и духовидца мы прожили за шесть сокровенных дней, снимая в павильоне студии Довженко. Незримое присутствие гения было ощутимо всеми. И даже атмосфера его произведений, казалось, проникала в павильон. Однажды наш молодой художник Кирилл, ассистент художника-постановщика, последним покидал огромный павильон. Он неспешно намазал себе бутерброд и вдруг, поднося его ко рту, почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит. Кирилл огляделся, в полумраке огромных пространств – никого. Он откусил подсохший хлеб, сдвинув верхней губой маленький кусочек сала. Ощущение постороннего взгляда не проходило. Художник налил себе чая и тут неожиданно встретился глазами с черным котом. В голове пронеслись съемки на озере, он почему-то сразу вспомнил кота в воде и то, как ему не удалось тогда кота этого догнать вплавь. Нет, что за наваждение – кот был не тот, да и не черный вовсе – грязный какой-то. Кирилл собрался было доесть, но что-то заставило его оглянуться. И… о, боже! – вокруг были коты. Они все, не мигая, смотрели на молодого художника с маленьким кусочком сала. И медленно, не издавая ни звука, приближались… В этот момент свет окончательно погас, осталось скудное дежурное освещение. Кирилл в ужасе бросился прочь, по дороге зацепился за какую-то пыльную ткань, запутался в ней и упал. В отчаянье рванулся вон, обронив по дороге свой кулек… Вот так.

Все бы ничего, но наутро кулек свой он обнаружил совсем в другом месте…

Чрезвычайный съезд

30 и 31 марта 2009 года в Москве в Гостином дворе проходил Внеочередной Чрезвычайный Съезд Союза Кинематографистов Российской Федерации.

Я являюсь членом СК с 11 октября 1973 года. Двадцать шесть лет – срок немалый. В книге я уже вспоминала V съезд кинематографистов, когда группировка «перестройщиков» топтала и глумилась над теми, кто создал великие кинотворения советского периода. Унижали мастеров: Кулиджанова, Ростоцкого, Озерова, Наумова и более всех – Сергея Федоровича Бондарчука. И только один человек поднялся тогда на защиту Бондарчука – Никита Сергеевич Михалков. Спустя 24 года история почти повторилась. Но теперь оклеветан, оболган был сам Михалков. Новая группировка опиралась на прежнюю, то есть именно тех, кто прожил эти годы с желанием взять реванш после того, как Никиту Сергеевича большинством голосов избрали председателем СК. Неожиданно и спешно группа «недовольных» выступила с письмом к Президенту Российской Федерации Д.А. Медведеву, что-де Михалков «оказался неэффективным руководителем СК».

В конце декабря 2008 года быстренько был сфабрикован так называемый VII съезд СК, куда не было позвано, и котором даже не было информированы большинство членов Союза кинематографистов, в том числе и я. Под шумок на пост председателя вместо Михалкова был избран Марлен Хуциев, который по своему возрасту скорее мог войти в когорту старейшин. Дело, конечно, было в другом. Рейдерский захват Союза был нужен для захвата имущества СК, для контроля над государственным финансированием. Поэтому Михалкова обвиняли чуть ли не в хищении имущества СК.

Михалков подал в суд, объявив VII съезд незаконным, и призвал собраться на внеочередной съезд. Вот тут так называемые кинокритики стали вести информационную войну с Михалковым, обливая его грязью и клеветой. Дальнейшие подсчеты стоимости этой грязной войны выявили факт: на нее ушло полмиллиона долларов. В журнале «Кинопроцесс» были опубликованы отдельные реплики из Интернета на Михалкова: «Врет, подличает, вор, мафиозный барин, хам», а в конце высказались, что ему де теперь «нужно застрелиться»…

Хочу ответить на этот последний выпад – не дождетесь, господа! Среди черной жижи клевет прорывались голоса: «Никита Сергеевич! Мы вас любим! Держитесь!!! Не отступайте! Победа будет за вами и вашей командой!!!»

30 марта огромное пространство Гостиного Двора наполнилось кинематографистами, не только московскими и питерскими, но и из дальних регионов: члены СК Татарстана, Якутии, Урала, Самары, Саратова, Донского Союза, Сибирского, Северо-Кавказского и других. Прибыли представители СК своих стран: Белоруссии, Армении, Украины… Всего собралось 2570 членов Союза кинематографистов. Кворум был, и Никита Сергеевич открыл съезд.

Почетные места под горячие аплодисменты зала заняли старейшины: Генрих Боровик, Вера Васильева, Владлен Давыдов, Зинаида Кириенко, Владимир Наумов, Вадим Юсов, Михаил Ножкин, Инна Макарова.

На моем ряду сидели дорогие моему сердцу люди: Николай Губенко и Жанна Болотова, Элизбар Караваев, мой двоюродный брат Андрей Малюков, драматург Эдуард Володарский…

По традиции съезд почтил память кинематографистов, ушедших из жизни за пять лет. Последний съезд был в октябре 2004 года. На двух огромных экранах под музыку поплыли имена без регалий. Среди них: Пуговкин, Мордюкова, Хмельницкий… Этих великих оплакивал весь народ, но о других… мы ничего не знали – это были гримеры и звукооператоры, художники и кинооператоры… То и дело по залу проносился чей-то скорбный вздох. Только по этой нескончаемой ленте узнавали о тех, кто ушел… Так я узнала, что ушла моя гример по фильму «Солярис»… Знакомые фамилии вспыхивали, и мы прощались, прощались со своей юностью, со своими друзьями, коллегами… На глазах многих были слезы…

Какими никчемными стали в этот момент дрязги, когда наши товарищи уходили в вечность.

Никита Сергеевич Михалков более двух часов докладывал съезду о той бескомпромиссной многолетней борьбе, которую ему приходилось вести за сохранение Союза кинематографистов, когда разрушились практически все Союзы, за сохранение его собственности и отстаивание понятия чести и достоинства. Своим убедительным докладом Михалков вскрыл некоторые финансовые махинации, которые проводила сравнительно небольшая, но влиятельная группа кинематографистов. Но была еще одна, более серьезная опасность.

Из доклада председателя СК Н.С. Михалкова: «Это попытка рейдерскйм путем ввести в Союз кинематографистов либерально-атлантическую диктатуру с далеко идущими последствиями. Вот цитата одного из невидимых идеологов – Дмитрия Быкова, опубликовано в “Русской жизни” 25 марта 2009 года:

“Вырисовывается следующая, более чем вероятная перспектива. После краха последней корпорации творцов, кризис русской государственности тоже окажется близок к разрешению, а сама эта государственность – к разрушению”.

Вот чего добиваются, в конце концов, от нас, – подытожил Михалков. – Но, друзья мои, есть такое понятие “Родину защищать”. Сегодня это касается не только военных, это касается нас с вами.

Два замечательных человека определили, что такое счастье и свобода. Один сказал, что “счастье – это, когда ты смел и прав”. А другой сказал, что “свобода – это абсолютное доверие Богу”. Я свободен и счастлив, чего и вам желаю!»

Михалков закончил. Зал буквально взорвался аплодисментами. Один за другим кинематографисты стали подниматься с мест и приветствовали Никиту Сергеевича стоя. Я видела, что в этот момент творилось с ним. Он понял, что одержал победу, но он также понял, что все эти люди, собранные со всей страны, доверяют только ему и не отпустят. И вновь – тяжкий крест председателя Союза кинематографистов ляжет на его плечи. В глазах Михалкова была почти непередаваемая словами тоска и слезы благодарности. Он был не один, но он снова будет разрывать свое живое человеческое сердце между созданием фильмов и обилием проблем в кризисные годы всего нашего кинематографа.

В конце первого дня съезда Михалков был вновь избран председателем Союза кинематографистов решением большинства участников съезда.

В середине второго дня был зачитан список молодых актеров, режиссёров, композиторов кино, желающих вступить в Союз кинематографистов. Среди них были: Марат Башаров, Артем Михалков, Игорь Петренко, Любовь Толкалина, Филипп Янковский, Дмитрий Дюжев, Федор Бондарчук, Иван Бурляев.

Съезд утвердил поданный список, и в рядах Союза кинематографистов появились молодые, но уже зарекомендовавшие себя, люди. Никита Сергеевич поздравил молодых коллег и предложил нескольким выступить. Среди выступающих был и мой сын Иван Бурляев. Он обратился к залу: «Я композитор. Я просто скажу о своем ощущении. Представьте себе, где-то целый день мотаешься и потом подходишь к дому своему, и там огни горят, ты подходишь к дому, и тебе открывают дверь. Вот это чувство сейчас у меня. Мне очень приятно, я надеюсь, мы дома».

Да, Ванюша, кинематограф – наш дом, и там горят волшебные огни творчества. Но в этом же доме есть углы и закоулки, где тлеет зависть к успеху, откровенная злоба и жажда первенства.

Мне было ясно одно: в труднейший кризисный год на нас, кинематографистах, определенные разрушительные силы хотели разыграть привычную для слабой интеллигенции карту раскола, подрыва авторитета крупнейшей личности. Интересно, что и на этом съезде были выступления отдельных персон, которые вспоминали V съезд, где громились авторитеты советского периода, с удовольствием. Их мнение было непоколебимо. То, что подобный съезд и надругательство над именем Бондарчука привели впоследствии Сергея Федоровича к концу жизни, их удовлетворяло. Мертвый художник не опасен! Маленькие и злые… Их цель – разъединить, расчленить.

Если Сергей Федорович после V съезда кинематографистов предсказал распад Союза социалистических республик и падение культуры, то по некоему сценарию после развала и распада нынешнего Союза кинематографистов, видимо, планировался дальнейший развал и расчленение нашей страны, тем более, что момент кризиса всегда взрывоопасен. Что ж, на войне как на войне!

Общими усилиями правду удалось отстоять и в данном случае главную победу в этом сражении, конечно, играла объединяющая личность Никиты Сергеевича Михалкова.