Текст книги "Ближе к телу"

Глава 4
Ольга

Я проснулась и не сразу поняла, где же нахожусь. Поначалу мне даже показалось, что я еще сплю. Во-первых, мой диван был значительно мягче. Во-вторых, меня возмутил полный порядок в квартире. В моей собственной квартире обычно царит творческий беспорядок. Здесь же на полу – это первое, что я увидела, открыв глаза – нет ни пылинки. Да и вещей разбросанных не наблюдается. Наконец в моей памяти всплыло все, и я в ужасе закрыла глаза. Господи, лучше бы я спала. Думать об этом – сил моих нет. Неужели такой кошмар случился наяву? Ужасно хотелось вновь заснуть и не просыпаться. Надо срочно подлечить эмоциональную ауру, иначе у меня будет жуткая депрессия.

Из кухни доносились аппетитные запахи. Только тогда я вспомнила, что вчера целый день не ела. Аппетит проснулся вместе с горем. И я поползла умываться. Ноги не держали меня – и это вполне объяснимо. Такая трагедия! Где же мне теперь искать моих маленьких? Что делать? Но Полина поможет мне, а вместе мы – сила. Вот только что делать – это вопрос. Может, хоть Полина поможет?

И я вошла на кухню, где сестра уже колдовала над приготовлением завтрака.

– Оля, садись завтракать, – предложила Полина. Отказываться я не стала. Я человек не гордый, тем более, потребуются силы, чтобы все пережить. Пока я поглощала чай с булочками, Полина рассказывала мне, до чего она додумалась. Меня глубоко поразила эта мысль – мои дети пострадали из-за обычной фотографии. Какой ужас! Нас перепутали всего-навсего. Всего-навсего?! Как они могли! Похитить моих детей – из-за какой-то фотографии!

– Ну и давай отдадим им эту несчастную фотографию, пусть подавятся, – с надрывом воскликнула я. Сестра смотрела на меня как на кандидата в психушку:

– Оленька, кому им? Никто ничего не требует.

– Ох, Поля, я же у тебя ночевала. А вдруг мне уже звонили домой?

– Объясняю вам еще раз, Ольга Андреевна, – с нетерпением высказалась Полина. – Если тебя приняли за меня, они разумеется знают, где я живу – ведь Костю убили в моей квартире. А теперь подумай хорошенько – кому они сообщат о похищении прежде всего? Разумеется, не тебе. Пойми, эти гады могут даже не знать о твоем существовании. Мне же никто не звонил и ничего не требовал.

– Покажи мне хотя бы эту свою фотографию, – потребовала я. И Полина беспрекословно положила передо мной оборванный снимок. Я посмотрела на фото, перевернула и увидела ряд цифр, которые неизвестно к чему относятся. Я вернула фото сестре.

Полина помолчала, собираясь с мыслями, и выдала еще одну версию событий.

– Оля, помнишь, ты рассказывала мне про какого-то своего клиента, жаждущего усыновить ребенка?

– Ну конечно же, Олег Владимирович Русанов. Милый человек, но вбил себе в голову эту идею, – сказала я. – Знаешь, когда я добиралась до причин его комплекса, он сказал, что его брат погиб из-за женщины. Парня бросила какая-то девушка…

– «Продинамила», – ехидно выдала Полина.

– …И он начал колоться. Передоз – и все… А почему ты спрашиваешь?

– Как ты считаешь, мог он похитить Артура и Лизу?

– Господи, Поленька, да как ты можешь такое говорить? Конечно же, нет – он очень мирный человек, никогда бы не пошел на преступление.

– Оленька, ты наивна! – возмущенно воскликнула Полина. – Хоть ты и психолог, но в душу человеческую не заглянешь. Вспомни, как мы ошиблись в Кособудском? Думали, прямо как дедушка, а он… Так и теперь – все может быть.

Да, с Львом Сергеевичем получилось и впрямь некрасиво. Но это не значит, что все в мире столь же коварны и никому нельзя доверять. Полина меня не слушала, она настаивала на своем: проверить Русанова.

– Поля, я не буду этого делать. Во-первых, я ему доверяю и не думаю, что он мог пойти на такой ужасный поступок. Во-вторых, он доверяет мне, а я не хочу обманывать человека, – решительно заявила я, ожидая возражений сестры. Полина иногда становится ужасно упрямой и не терпит, если ей кто-то вздумает перечить. Но сейчас она согласилась на удивление легко:

– Оля, ты просто дай мне его адрес, и я сама разберусь с этим человеком. Тебе предстоит другое занятие.

Я покорно нашла в сумочке блокнот и продиктовала адрес Русанова. Потом вспомнила, что мои дети неизвестно где (разумеется, я и не думала это забывать – но общаясь с Полиной, переключилась на другое), и усиленно заморгала.

– Полечка, что же делать? – расстроенно спросила я. Слезы подкатывали к глазам. Очки запотели.

– Главное, не реви! – рявкнула бессердечная Полина. – Тебе придется все же принять участие в расследовании этого преступления, хоть ты и не хотела.

Да уж, теперь хочешь – не хочешь, а придется влезать в это дело. Ну почему так – все живут как люди, нам же с сестренкой постоянно попадаются всевозможные расследования. Я смотрела на сестру, ожидая ответа на свой вопрос. Плакать уже не хотелось – меня обуяло жгучее желание раскрыть это преступление и найти своих детей. Полечка заметила изменение в моем настроении и решительно заявила:

– Мне сейчас на работу. Тем более, ты психолог и разбираешься в людях лучше, чем я. Так что, Оленька, тебе придется съездить к Костику домой и поговорить с его родственниками. Им, конечно, не до этого – но в таком состоянии, возможно, что-нибудь узнаешь.

Я согласно кивнула. Конечно, я поеду. Куда угодно отправлюсь. Я уже собралась и стояла у дверей, когда Полина меня оскорбила. Она сказала напоследок:

– И прошу тебя, не напивайся! Ты мне нужна в трезвом состоянии!

Как она могла так сказать! Я вообще никогда не напиваюсь! Зачем мне это? В моей жизни не все так плохо, а пьют люди из-за полной безысходности. Только Поленька этого не понимает.

Я холодно проигнорировала замечание Полины и вышла из ее квартиры. Напоследок Поля сказала, что будет ждать звонка. Я гордо проследовала к лестнице, не обращая на нее внимания. У меня такое горе, а Полина Андреевна об одном думает. Да как она вообще могла такое сказать! Это просто ужасно – иметь бессердечную сестру, которая тебя не понимает и не принимает такой, какая ты есть. Полине почему-то всегда хочется переделать меня, как она считает, к лучшему. Вероятно, это комплекс, возникающий у сестер-одногодок. Но Полина совершенно безосновательно считает свою жизнь более насыщенной. Вот еще! С работы домой, из дома на работу – и все! Господи, моя жизнь значительно интереснее! Я в этом даже не сомневаюсь!

Но Полина не оставила меня в покое. Она нагнала меня у подъезда, когда я уже ступила на скользкую дорожку, и окликнула. Я, не оборачиваясь, шла дальше.

– Ольга, чудо мое, остановись, сумасшедшая! – вопила Полина, стоя на заснеженном асфальте в домашних тапочках. Я сжалилась над ней и обернулась, выжидающе глядя на сестру.

– Как, спрашивается, ты намерена отправиться к Костику? Будешь искать его адрес через адресный стол? – ядовито спросила Полина. И тут я сообразила, что и впрямь забыла взять у нее адрес. Полина протянула мне листок из блокнота, глядя как на истеричку. Я холодно кивнула и пошла к троллейбусной остановке, сжимая в руках лист с адресом.

Как я поняла позднее, взглянув на лист бумаги, ехать мне предстояло в другой конец города. Но делать нечего. Денег на машину у меня, разумеется, нет. А на остановке стоять довольно холодно.

К счастью, троллейбус подошел довольно быстро. Я без особого труда нашла нужный мне дом – типовую многоэтажку – и поднялась на седьмой этаж в обшарпанном лифте.

Нажав на кнопку звонка, я услышала за дверью шарканье ног. В глазке мелькнул лучик света, потом дверь открылась.

– Здравствуйте, – пробормотала я, боясь встретиться взглядом с полными боли глазами нестарой еще женщины.

– Вы из милиции? Заходите, – вяло махнула она рукой.

– Меня зовут Ольга Андреевна, – представившись, я прошла вслед за женщиной в маленькую прихожую и сняла сапоги. Я решила придерживаться версии, которую столь удачно подсказала женщина.

– Я – Александра Михайловна, – представилась женщина. Она предложила мне пройти на кухню и опустилась на стул напротив.

– Меня уже расспрашивали, – медленно сказала женщина, смахивая со щеки тяжелую каплю. – Я слушаю вас.

– Мне очень жаль, что пришлось вас побеспокоить, но понимаете, расследование… – неуверенно забормотала я. Александра Михайловна устало кивнула, обреченно глядя на свои руки.

– Вы не знаете, были ли у Кости враги? – спросила я.

– Ну что вы, Костя был милым ребенком. Он никому не делал зла. По крайней мере, я этого не знала.

Я сочувственно кивнула, ласково прикоснувшись к руке женщины. Она производила впечатление человека очень одинокого. Я прекрасно понимала ее горе. Александра Михайловна смотрела на меня печально и устало. Она помолчала несколько минут, потом спросила:

– Неужели вы думаете, что Костя мог бы кому-нибудь навредить?

Я пожала плечами, и тогда Александра Михайловна, словно желая высказаться, стала рассказывать мне про сына. Я слушала и кивала. Может быть, чуть-чуть, но станет этой женщине легче, если поговорить. И она говорила. Она рассказывала все-все про своего единственного сына, потом сорвалась с места и ушла куда-то.

– Вот, посмотрите, – и женщина выложила передо мной обтянутый серо-голубым бархатом толстый фотоальбом.

Я автоматически листала фотографии, почти не выслушивая пояснений Александры Михайловны, но и не прерывая ее. Я прекрасно понимала, что такие воспоминания на первых порах немного утоляют боль. И рассматривала фотографии в надежде отыскать что-то полезное. Одно фото привлекло мое внимание. Не знаю, что именно, но что-то мне показалось в нем знакомым. Моя зрительная память порой оставляет желать лучшего.

На фото был изображен старый дом, перед которым стояла молодая девушка со светлыми волосами и ярко-красными ногтями.

– Кто это? – спросила я. Александра Михайловна удивленно уставилась на фото и сказала:

– Ой, а откуда она? Я даже не знаю. Может, Костина девушка?

– Можно, я ее возьму? – попросила я, и женщина согласилась. Я сунула снимок в сумку и продолжила беседу:

– В последнее время было что-нибудь необычное? Может быть, Костя чего-нибудь боялся? Опасался?

Александра Михайловна задумалась. Она смотрела на меня с некоторым сомнением. Наконец сказала:

– Вы знаете, нет. В последние пару недель Костенька… Он стал спокойнее, как-то раскованнее и добрее. Я не знаю, важно ли это…

– Расскажите подробнее, пожалуйста. Что, раньше у него был плохой характер?

– Ну, Костенька, когда устроился на работу, стал нервным. Раньше он никогда не скрывал ничего от меня. Он вообще был очень открытым ребенком. Но потом стал скрытничать, ничего не говорил. Он просто отмахивался от меня, говорил, что у него совершенно нет проблем. А недели две назад он стал гораздо спокойнее, даже раскованнее.

– А с чем это связано, вы не знаете?

– Я много думала об этом. Он примерно в то время познакомился с какой-то девушкой. Кажется, ее звали Лена. Но я ее даже не видела ни разу. Они общались по телефону, Костенька приходил домой очень поздно, а порой и не являлся ночами.

– Вот как… – задумчиво пробормотала я. – А все же подумайте, Александра Михайловна, может быть, у Кости были недоброжелатели?

– Ну я не знаю… Только со школы они враждовали с одноклассником. Геной его звали. Понятия не имею, что они там не поделили, но постоянно дрались. Я сколько раз разговаривала с его матерью!

Что ж, это уже что-то. Появился бывший одноклассник. Интересно, что они не поделили? Какие вообще проблемы могут возникнуть в школе? Соперничество из-за оценок? Амурные дела?

– Ну, школьные дела – это одно…

– Понимаете, Костя до сих пор боялся его. Они друг друга ужасно не любили. И повзрослев, не улучшили отношений. Даже, пожалуй, стали сильнее враждовать.

– Его адрес вы знаете? – приготовив блокнот и ручку, спросила я. Александра Михайловна продиктовала мне адрес.

– Фамилия?

– Хребтов Геннадий… Как отчество, не знаю.

– Простите, а отец Кости… Может быть, он знает больше вас? Ведь молодые люди обычно больше доверяют папам, чем мамам, – предположила я.

– Мой муж давно умер, – заметила женщина грустно.

– У Кости были друзья?

– Я не знаю. К нам часто звонили и молодые люди, и девушки. Но я никогда не расспрашивала сына об этом. Он не любил, когда лезут в его жизнь.

– У Кости были братья или сестры? – спросила я. Нередко бывает, что сестра, например, гораздо лучше знает брата, чем мать. Живой пример тому – мы с Полиной. Мы знаем друг друга гораздо больше, чем Ираида Сергеевна – нас обеих. Причем не только и не столько достоинства, особенно известны недостатки. Но и теперь Александра Михайловна покачала головой, добавив:

– Костя… был… моим единственным сыном.

– Где Костя работал?

– Да в больнице санитаром. Он же у меня медицинское училище закончил, готовился в институт поступать. И еще он подрабатывал ночами в каком-то клубе, что ли. Я говорила ему, чтоб не перетруждался. Зачем над собой издеваться? – всхлипнула женщина. – Но он же упрямый! Вот и надрывался на двух работах.

– А кем он работал в этом клубе и где именно? – насторожилась я. Может быть, и ничего важного не было в этих сведениях – тем не менее, на всякий случай следует знать. К несчастью, бедная Александра Михайловна понятия не имела, чем занимался ее сын в ночном клубе. Тем не менее…

Я простилась с женщиной, оставив ее наедине с горем. Конечно же, нет ничего хуже, чем потерять детей. В любом возрасте. Я слишком хорошо это понимала, особенно теперь, когда мои Артур и Лизонька неизвестно где. Господи, мне снова стало очень страшно. Бездумно шагая по улице, я решила все же поехать к Полине и поделиться с ней полученной информацией. Но сначала надо побывать дома – вдруг сестра ошибается, и детей похитили ради выкупа, тогда меня может ждать письмо. И я отправилась домой.

Вдруг из подворотни моего дома раздался мужской голос:

– Лелька!

Обернувшись, я увидела долговязую фигуру Дрюни Мурашова. Он бросился ко мне со всех ног.

С Дрюней мы друзья детства. Мурашов – человек очень талантливый, он поет, играет на гитаре и может спародировать кого угодно. Единственный Дрюнин недостаток – он терпеть не может работать. Но хочет иметь деньги – без особого труда. Что и заставляет Мурашова ввязываться в сомнительные предприятия. Как-то он продал обычный гипс с оригинальной рекламой – порошок для домашнего протезирования зубов. Правда, потом его побили за такой обман – тем не менее, Дрюню это ничему не научило.

А еще, когда у Мурашова нет денег, он с завидной регулярностью продает собственной матери обручальное кольцо и через некоторое время забирает его обратно. Я даже испугалась – вдруг Дрюня решил попросить у меня денег в долг, а их совершенно нет. Но Мурашов подозрительно широко улыбался. Он приобнял меня и воскликнул:

– Лелик, у меня выгорело одно дельце. Пошли обмоем.

Я посмотрела в горящие глаза приятеля и – не смогла ему отказать. В конце концов, полчаса ничего не изменят. А Дрюня, в случае чего, сможет мне помочь. Он не раз помогал нам с Полиной в расследованиях, порой чисто случайно.

Мы зашли в магазин, запаслись продуктами, при этом я намекнула Дрюне, что есть у меня дома решительно нечего, и он должен позаботиться о еде. Мурашов кокетничать не стал.

Придя домой, я увидела на кровати игрушки Лизоньки. И разревелась. Вот до этого одноногого мишки у меня никак не доходят руки – починить времени не хватает. А Лизонька так просила: «Мамочка, вылечи мишку. Он хороший». Я же отмахивалась: «Дочка, потом, у мамы нет времени». Может быть, это наказание свыше – слишком мало внимания я уделяла своим детям… При этой мысли слезы полились еще сильнее.

– Лелька, да ты что? Что случилось-то? – Дрюня испуганно бросился ко мне и обнял. Я безудержно лила слезы, уткнувшись в его колючий свитер. И бормотала:

– Дрюнечка, все так плохо. Сначала этот мертвый… потом дети…

Мурашов отстранил меня и встряхнул так, что голова мотнулась из стороны в сторону. Он выглядел испуганным не на шутку.

– Скажи нормально, я ничего не понимаю.

– У меня похитили детей, Артура и Лизоньку, – разревелась я. – Вот.

– Лель, так надо выпить за успешное возвращение детей к мамочке. И мы придумаем, что делать. Если что, можешь рассчитывать на меня.

– Дрюнь, как там Лена? – вспомнив наконец о долге вежливости, спросила я у приятеля о его супруге. Он поморщился:

– А что Лена! Обиделась она на меня.

Это не было удивительным. Лена обижалась на супруга с завидной регулярностью и уезжала от него к матери. Но потом все равно возвращалась. Все-таки Дрюня очень обаятельный человек, с ним не соскучишься. Вот и Лена, несмотря ни на что, возвращалась к мужу.

– Опять к маме уехала? – уточнила я. – А почему?

– Ну да, дочку забрала и уехала. Просто понимаешь, чтобы начать дело, мне нужны были деньги. Ну я и продал ее шубку – все равно в шкафу лежит. Я сказал, что обязательно отдам деньги – но Ленка не поверила. И уехала. Я даже деньги ей отвез, когда дело выгорело. Нет, говорит, я не могу жить с таким человеком, – как обиженный ребенок пожаловался Дрюня. Потом улыбнулся, поднимая бокал.

Когда бутылка коньяка опустела, я почувствовала, что стало гораздо легче. Проблемы отодвинулись на второй план. Я верила, что найду детей, и все будет хорошо. Я даже не стала расспрашивать Мурашова о его подозрительно выгодном дельце. Обычно все аферы моего приятеля заканчиваются не лучшим образом. Но блаженному состоянию не суждено было продлиться. Позвонила Полина.

– Ольга, ты вернулась? Почему не позвонила?

– Т-только что пришла, – заверила я ее, – честное слово.

Кажется, Полина не поверила – скептически хмыкнула в трубку. Ну что я могу поделать, если устала до такой степени, что язык не шевелится? Чужое горе, да и мое собственное, всегда нагоняет на меня тоску. Я просто в депрессии. Особенно мое собственное несчастье. А чего ожидала Полина? Что я буду бегать по городу с блаженной улыбкой на лице и оповещать всех, что у меня похитили детей?

– Ладно, я сейчас приеду к тебе, – безаппеляционно заявила сестра. – Жди.

Я оглядела свою квартиру. То, что я увидела, не порадует Полину. Она же аккуратистка. А у меня царит творческий беспорядок. Полина, конечно же, вымоет недельные запасы грязной посуды и протрет полы, что я собиралась сделать как раз вчера, приведя детей домой. Но сестра же будет ворчать на меня, снова скажет, что я совершенно не приспособлена к жизни. Ну что делать? Убраться за пятнадцать минут я не смогу, даже если мне поможет Дрюня. Чего он делать не расположен. И я сказала, стараясь, чтобы голос звучал как можно более естественно:

– Поля, лучше я сама к тебе приеду, жди меня, – и положила трубку, не став выслушивать ее возражений. После чего заявила Мурашову:

– Дрюнь, ты извини, мне пора. Если хочешь, пойдем со мной к Полине.

Вот этого мой приятель делать не собирался ни в коем случае – Поля его на дух не переносит, она считает, что Дрюня на меня дурно влияет. И Мурашов вряд ли хотел видеть убийственный взгляд Полины. Он вежливо отказался, уже одеваясь в прихожей. Я вышла из квартиры вслед за ним и окликнула:

– Дрюнь, проводи меня, хотя бы. А то скользко на улице.

Такое воззвание к его мужской чести Дрюня просто не мог проигнорировать. Он по-джентльменски взял меня под руку и осторожненько повел к остановке. Было и впрямь очень скользко – я едва держалась на ногах. Дрюня галантно подсадил меня в троллейбус, потом влез сам, пробурчав:

– Только к Полине я не пойду с тобой.

С этим я полностью согласилась.

Когда мы шли от остановки, Дрюня вдруг резко отшвырнул меня в сторону, прямо на жесткий подмерзший асфальт, и сам бросился рядом. Я очень больно ударилась о бордюр, потом увидела, как сверкнули фары – машина направлялась прямо к нам, распростертым на земле. Но неподалеку раздался вой сирены, и на мокром асфальте отразились синие огоньки милицейской мигалки. Взвизгнув тормозами, машина-убийца резко развернулась и устремилась в обратную сторону. Милицейская машина также не стала задерживаться – может быть, органам правопорядка было некогда – не знаю. Я разревелась от страха и облегчения:

– Это меня хотели убить!

– Лелечка, не плачь, – поднимая меня с асфальта, бормотал Дрюня. – Идем, я отведу тебя к Полине.

– Ты же не хотел идти, – сквозь слезы пробурчала я.

Дрюня посмотрел на меня почти оскорбленно:

– И ты думаешь, я смогу просто сесть на троллейбус и уехать? – с пафосом воскликнул он, поддерживая меня.

Открыв дверь, Полина что-то сказала. Я сразу же разревелась. Сестра смотрела на моего спасителя Дрюню с откровенным пренебрежением. Потом она проводила меня в зал и налила в стакан настойки. Кажется, Дрюня, поговорив с Полиной, ушел. Или она его нагло выгнала.

Потом я с триумфальным видом рассказала сестре все, что узнала. Полина насмешливо посмотрела на меня. Я сказала:

– Полечка, я поеду навещу Гену Хребтова, вдруг он что-то знает.

Сестра скептически улыбнулась, потом отвернулась и посмотрела на ополовиненную бутылку наливки.

– Иди отсыпайся, чудо мое, – хмуро сказала сестра. – И не пей больше, мне понадобится твоя помощь. Хотя… выспись у меня или давай я тебя отвезу.

Я решительно отказалась от такой опеки. Полина усмехнулась, но настаивать не стала. Только повторила:

– И чтобы больше не пила.

Я пожала плечами и вышла. Мне было хорошо и спокойно. Только последние слова Полины подействовали мне на нервы. Значит, она считает, что я ничего не могу сделать? Ни на что не способна? Так она думает? Ну, я покажу ей, на что может быть способен психолог и кандидат наук Ольга Андреевна Снегирева.

Полина говорит, что я совершенно неприспособлена к жизни. Как бы не так. Вот сейчас поеду к Геннадию Хребтову и поговорю с ним. Может, это и правда он убил Костю и похитил моих детей. Дело будет раскрыто, мои маленькие вернутся домой, а Поля еще пожалеет о своих словах.

С такой решимостью я поехала по адресу, данному матерью Кости.

Гена жил в многоэтажном доме, на третьем этаже. Я нажала на звонок. За дверью раздались пронзительные трели. Я стояла и думала, что же скажу, когда дверь откроется. Потом решила, что назвавшись психологом, буду совершенно честна и при этом смогу задавать вопросы.

Дверь открыл молодой человек. Я улыбнулась и спросила спокойно:

– Здравствуйте. Могу я поговорить с Геннадием Хребтовым?

– Это я, – распахивая дверь, улыбнулся молодой человек. – Проходите.

– Меня зовут Ольга Андреевна, – представилась я, входя в тесную прихожую. – Геннадий…

– Можно просто Гена, – слегка улыбнувшись, сказал парень – лет двадцати с небольшим. У него были выпуклые светлые глаза и пушистые темно-русые волосы. И улыбался Гена просто очаровательно – этакий скромный пай-мальчик.

– Вы знали Костю Хорькова? – спросила я, внимательно глядя на него. Гена поморщился, словно его заставили съесть целый лимон. Помедлил с ответом.

– Вы из милиции? – наконец спросил он.

– Не совсем, – честно призналась я, улыбнувшись. – Я психолог, изучаю психологию убийств.

– Я терпеть не мог Костика, – решительно выпалил Гена, прямо глядя на меня. – Я, наверное, мог бы его убить сам, но не делал этого. В милиции меня уже расспрашивали.

– Вот как… А чем же продиктована ваша неприязнь к Хорькову?

– Он занимался грязными делишками, начиная со старших классов школы. Слухами земля полнится…

– Что именно в его жизни вас не устраивало?

– Понимаете, Ольга Андреевна, я с детства воспитан в ненависти к наркотикам. Костя же, когда ему были нужны деньги, кажется, приторговывал зельем. И бедняги-ребята… Короче, только среди моих друзей двое едва не втянулись в этот кошмар. И все благодаря тому, что у Костика денег не было, – с сарказмом добавил Гена. – Так что вполне естественно не любить эту отвратную личность.

– Откуда вы узнали, что он торгует наркотиками? – спросила я спокойно. Вот расскажу Полине, чем занимался ее хороший несчастный мальчик.

– Я же говорю, мои друзья покупали у него.

– Вот как, – вздохнула я. И задумалась: может быть, Гена знает про Лену. – Гена, а вы случайно не знаете, с кем Костя встречался в последнее время?

– Упаси боже еще лезть в любовные делишки этого обормота! Понятия не имею. Еще в школе он встречался с девчонкой из какого-то лицея. Видная девушка. Ему и деньги нужны были для нее. Как же ее звали-то? Имя еще необычное… Такое старинное, кажется. О, точно, Таиса ее звали. Высокая рыжая девчонка, хорошенькая очень. Но потом они расстались.

Я равнодушно выслушала эту тираду – школьные романы Костика меня совершенно не интересовали. И улыбнулась с облегчением, что могу с сознанием прекрасно выполненного долга отправиться к Полине. Неважно, что ничего толком не прояснилось, кроме наркотиков. Главное, можно оставить в покое Геннадия Хребтова – он производил впечатление достаточно безвольного человека и не мог убить Костика.

– Послушайте, но если Костя занимался наркотиками, почему вы ничего не попытались сделать? – удивленно спросила я, подумав, что если бы заметила кого-то из моих знакомых за таким занятием, приняла бы меры. – Вы же могли обратиться в милицию.

Гена смущенно потупился.

– Во-первых, все менты купленные – это известно каждому, – презрительно поморщился он. – А потом, зачем я буду лезть в чужую жизнь? Каждый живет как может и как хочет. Я просто старался не общаться с Костиком, и все. – Да, Костя еще и на руку нечист был. Не могу сказать точно, но ходили слухи… – и Гена замолчал.

Наверное, решил посмотреть, как я отношусь к сплетням. Очень плохо, но если это надо для дела… К тому же как показывает практика, далеко не всегда сплетни не имеют под собой почвы.

– Что вы имеете в виду? – удивленно спросила я.

– Да Костик еще и кражами занимался, говорят, – чуть смущенно заметил Гена. – Домушничал… Честно говоря, я могу в это поверить – руки Костика всегда были очень ловкими. Еще в школе мы как-то захлопнули дверь кабинета и забыли ключ. Так Костя открыл замок обычной шпилькой.

– И еще один вопрос, последний, – с улыбкой сказала я. – Вас, наверное, уже спрашивали в милиции. Где вы были вчера с трех до пяти вечера?

Гена задумался, недоверчиво глядя на меня. Наверное, он решил, что на психолога мало похожа – скорее на ведущего допрос следователя. Но его сомнения меня совершенно не тревожили. Ожидание ответа затянулось. Легкий хмель и даже эйфория от собственной деятельности понемногу проходили, оставляя за собой отчаяние и головную боль. Я поморщилась. Геннадий наконец собрался с мыслями и сообщил:

– Вчера я весь день был с друзьями, ко мне приезжала сестра из Владивостока, и мы с мамой, сестрой и приятелями были у меня. Подтвердить это могут все они: моя мама, даже соседи… Достаточно шумная была вечеринка.

Гена потер переносицу и добавил:

– Из соседней квартиры Васек даже заходил к нам часа в три – в половине четвертого. Мы ему налили, и гудели все вместе до того, как за ним пришла жена. Она увела его часов в шесть, наверное. Я все это рассказывал в милиции, так что можете не проверять.

Я была вполне удовлетворена своей деятельностью и, простившись с Геной, отправилась к Полине делиться новостями. То-то она обрадуется.

По пути решила заехать к Жоре – может быть, удастся узнать что-нибудь про связь Кости с наркотиками. Хотя… согласится ли Жора со мной разговаривать? Я же не Полина. С другой стороны, я психолог. И могу помочь следствию. Но может быть, попросить Полину поговорить с Овсянниковым? Он же ее муж, пусть бывший.

Впрочем, Полина уже звонила Жоре сегодня. И вряд ли согласится сходить к нему – она и так едва отделалась от Жориного общества. Слишком уж он жаждет пообщаться с бывшей супругой, бедняга. Что ж, значит, придется отправиться к Жоре самой.

Я подошла к зданию и беспрепятственно поднялась в Жорин кабинет. Вероятно, меня приняли за сестру – а Полину Андреевну Снегиреву здесь прекрасно знали и не смели чинить ей препоны. Понимали, чем чревато пойти против Полины Снегиревой – нрав моей сестрицы стал уже известен по всему отделению. Подойдя к кабинету Жоры, я увидела его самого, летящего откуда-то с ворохом бумаг. Верхняя папка кренилась и едва не падала. Я стремительно подхватила ее и прошла за Жорой в кабинет, не дожидаясь его возражений.

– Оленька, какими судьбами? – сочувственно прикоснувшись к моей руке, спросил Жора. Странно, он единственный, кто никогда нас не путал. Самое забавное в том, что Жора сначала познакомился со мной в клубе авторской песни, и только потом, не без моего участия, с Полиной. Но влюбился он в мою сестру, причем с первого взгляда.

– Жора, пообещай, что поможешь мне, – умоляюще глядя на него, сказала я.

Видимо, бравый майор вспомнил, какое горе меня постигло, и решил не усугублять ситуацию. Он не любил, когда я плачу, точнее боялся. Не умел Жорик успокаивать расстроенных женщин. А я, вспомнив о своих злоключениях, стряхнула со щеки слезу и прищурилась, пытаясь сдержать соленый поток.

– Конечно, Оленька, только не плачь. Все будет хорошо. Я обязательно помогу тебе, не сомневайся, – и Жора усадил меня в кресло.

– Жора, правда, что Костя Хорьков распространял наркотики? – слезы мгновенно высохли. Теперь я была одержима гневом – какие-то люди посмели похитить моих детей, и намерение «найти и обезвредить» этих людей все более усиливалось.

Овсянников внимательно посмотрел на меня и проницательно заявил:

– Вы с Полиной все же сунулись в это дело? Ну что вам дома-то не сидится? – вздохнул он.

– Жора, пойми, похитили моих детей, в квартире моей сестры нашли труп. И как мы можем сидеть и ждать?! Ты вспомни, сколь успешны были наши предыдущие расследования! Неужели тебе не кажется, что мы неплохо справляемся? Порой простым женщинам доверяют гораздо больше, чем работникам милиции.

Жора остолбенел, услышав такую отповедь. Но с успешностью наших с Полиной действий он не мог поспорить. Мы уже не раз сталкивались с преступлениями. Порой я даже не понимаю – что у нас, крест такой по жизни, вести расследования?

– Оленька, я помогу тебе, раз уж обещал. Но придется серьезно поговорить с Полиной. Она совершенно от рук отбилась.

Слышала бы это Поля, она бы так возмутилась! Мокрого места бы не оставила от следователя Жоры Овсянникова. Она – отбилась от рук? Да такая фраза бы серьезно оскорбила мою сестренку! Но передавать ей слова Жоры я не собираюсь – пусть разбираются сами, лишь бы Овсянников помог нам в расследовании. Я молча смотрела на Жору, ожидая ответа. Он также помолчал, прикурил, но увидев, как я поморщилась, затушил сигарету в пепельнице и открыл форточку. Я не переношу табачный дым и единственный человек, которому позволено курить в моем присутствии – Полина. Жора перелистал дело в папке, потом вдумчиво посмотрел на меня.

– Дважды Константин Яковлевич Хорьков задерживался за продажу наркотиков. В первый раз ему дали условный срок и отпустили. А вот второе задержание… Здесь очень много непонятного. Дело закрыто за нехваткой улик. Как-то странно все происходило. Отпечатки пальцев Кости были обнаружены в подвале, рядом с трупом заядлого наркомана, и на шприце тоже, хотя кто-то пытался их стереть. Он умер от передозировки. Но Хорькова видели около того дома примерно во время смерти парня. Следствие ухватилось за это. Но доказать ничего не удалось. Как только следователи начали копать под это, единственный свидетель решительно отказался от своих показаний. У Хорькова неожиданно появилось алиби – оказывается, в тот день и час он находился в больнице, в кабинете главврача, которому была нужна помощь.