Текст книги "Стихи. Том 3. 1999—1980"

«Отдать бы должное мужчине…»

 
Отдать бы должное мужчине,
что с внучкой весело играл.
Он находил для игр причины,
когда ее за ручку брал.
 
 
Ведь ни отца, ни деда рядом,
девчушка грустная растет.
Пусть растрепались в играх пряди,
но смех, веселость им идет!
 
 
И смех его звучит счастливо…
Играет, бегает, шалит,
и танцевать идет ретиво,
и их дуэт азартом слит.
 
 
Немного грустно и приятно
смотреть на милую возню.
Все, что творят они – занятно.
Их шалость в память я возьму.
 
 
А он дельфином с ней резвился,
акулу мог изображать.
А может то амур так вился?
Ему бы руку мне пожать!
 

1999

«Вы мысленно меня влечете вновь…»

 
Вы мысленно меня влечете вновь,
и кровь моя бурлит, бушует кровь.
Пока же только стопка чертежей,
меж нами ходит в кольцах виражей.
 
 
Потом сказали: «Это вот исправь».
Да, Вы в работе нашей просто граф.
И так же благородны и грустны,
и Ваши фразы искренне просты.
 
 
Один сегодня князь и граф, и царь,
как будто время возвратилось в старь.
Я беспредельно предана ему.
А почему? Я право не пойму.
 
 
И знойность теплых дней в его глазах,
и напряженность в наших голосах.
Мгновенье, что коснулось наших рук,
становится прекраснейшим не вдруг.
 
 
Сегодня с Вами мы и далеки,
а облака над нами так легки,
но все поймет мудрейший небосклон,
обнимет нас и сделает поклон.
 

1999

«Приятны ионы влюбленности…»

 
Приятны ионы влюбленности,
божественно чувство твое,
отчаянье есть в непреклонности,
навряд ли возьмешь ты «свое».
 
 
Идут от тебя гены памяти,
но так неуверенно, что
подобны они только знамени,
когда неизвестно: «Ты кто?»
 

1999

«Эти скалы обдувают ветры…»

 
Эти скалы обдувают ветры
разной силы, тембра, красоты.
Чаще здесь проходят пару метров,
секретарь наводит всем мосты.
 
 
Вот она: цветы и телефоны.
Двери ходят здесь туда-сюда.
Совещанья, блицы, перезвоны,
но они – истории слюда.
 

1999

«Плохо и плохо, и небо сереет…»

 
Плохо и плохо, и небо сереет,
серая лента дорог,
где-то внутри все ж сомнение зреет:
«Может уйти за порог?»
 
 
Несправедливость чудовищна очень,
надо ее пережить,
мысленно часто мы счастье пророчим.
Платье что ль новое сшить?
 

1999

«Ладошки желтых листьев…»

 
Ладошки желтых листьев
в зелено-темном клене…
Художник, где же кисти?
Вид просится в салоны.
 
 
Вот так же у кого-то
мелькает седина,
но в молодой когорте
особо не видна.
 

1999

«Я не верю в ударенья…»

 
Я не верю в ударенья
на конце и в центре слов,
что такое наши пренья,
если нет любви основ?
 
 
Безысходности критерий
взгляды встреч, сердечных мук.
Обойдусь я без истерик —
впереди – полно разлук.
 

1999

«Привлекает красота…»

 
Привлекает красота,
но пленит тепло эмоций,
Ваших линий чистота
не дается мне без лоций.
 
 
В каждом взоре и кивке,
в каждой фразе слов и жестов,
все купаешься в вине,
ощущая холод жести.
 

1999

«О, ты верлибр моей души…»

 
О, ты верлибр моей души,
ты – ревностью коварен,
все отношения крушишь,
хотя ты сам не ранен.
 
 
Без импульсов волшебных чувств,
что почивают нежно,
ты не создашь семейных уз,
ведь ты – любви подснежник.
 

1999

«У него есть жена…»

 
У него есть жена.
Да, у всех она есть!
А стихи – письмена,
у поэта есть честь!
Не беру я мужей!
Я пишу с них портрет.
Из семейных вожжей,
Ревность только и бред.
 

17 ноябрь 1999

«Новый, старый Новый год…»

 
Новый, старый Новый год.
Снег. Деревья. Серость.
В жизни следует итог:
всем желаньям мера.
 
 
Позвонить? Не позвоню.
Написать? Не буду.
Мысли, взгляды отгоню,
чувства – позабуду.
 
 
Если сам ко мне придешь,
буду очень рада,
если ты меня не ждешь —
ничего не надо.
 
 
А на деле просто так
нет случайной фразы,
чтобы умный и простак
знали сердца фазы.
 
 
Если я не позвоню,
то никто не вспомнит,
если я не позову,
дверь моя не вздрогнет.
 

13 января 1998

«Бегу, бегу и добежала…»

 
Бегу, бегу и добежала,
дела все сделала едва,
себя сегодня убеждала,
что дважды два бывает два.
 
 
Сумбур, конечно, но усталость
бывает хуже грязи, дыр.
Душа немедленно восстала
против заброшенных квартир.
 
 
Сегодня горе – у Федоры,
но улыбнулась чистота,
исчезли мрачные раздоры,
их укротила красота.
 
 
В квартире солнышко царило,
сверкая нежно в хрустале,
и это лучшее мерило
красивой жизни на столе.
 
 
И дважды два уже четыре,
но дважды два возможно – шесть.
Но лучше там, где лишь четыре,
а там, где шесть – возможна месть.
 

25 января 1998

«Погода, природа, невзгоды…»

 
Погода, природа, невзгоды,
пурга и метель, и мороз.
На севере часты невзгоды,
на юге не меньше угроз.
 
 
Везде хорошо, где спокойно.
Везде хорошо. Только, где
ты можешь прожить так достойно,
без частых поклонов беде?
 
 
Наш мир так велик и коварен,
что славу он чтит не всегда.
Взлетевший над всеми был ранен,
его закатилась звезда.
 

25 января 1998

«Сегодня утро мне сказало…»

 
Сегодня утро мне сказало,
что светит нежной синевой,
оно от солнышка визжало,
не слышно только волчий вой.
А небо плыло вековое
над лесом с белым серебром,
и улыбалось мне в покое,
спокойствие в природе – бром.
 

15 января 1998

«Снега, метель, любви забвение…»

 
Снега, метель, любви забвение.
Ваш взгляд на грудь – тягучий взор.
Здесь беспричинны обвинения,
а взор Ваш трепетный обзор
 
 
великих книг и тайн, и сказок.
Давно ушедшие года.
Мы друг пред другом и без масок,
любовь нужна нам иногда.
 
 
Небезразличны мы, однако,
и кто-то кем-то, а любим,
Вам не подать иного знака
о том, что мы любви хотим.
 

1998

«Пушинки вербы, как росинки…»

 
Пушинки вербы, как росинки
еще малы, еще светлы,
а в серых тучах – неба синька,
проталины кругом видны.
 
 
И ветер свеж и очень ласков,
он треплет нежно ветви крон.
Весна всегда немного баска,
не нанесла зима урон.
 

1998

«Поймать мгновенья бытия …»

 
Поймать мгновенья бытия —
задача из задач.
Свечение солнца и себя —
удары всех подач.
 
 
Сверкание снега в свете дня,
птиц пенье по весне.
Вот птица ходит возле пня,
а пень еще во сне.
 
 
Ручьи таятся до поры…
Мгновенье – потекут,
но все еще в снегу боры
свои наряды ткут.
 
 
А в городах свои права,
снегам их не дают,
в них есть шоферские права,
а снежных – не поймут.
 
 
И не поймут, или поймут,
что счастье – снег весной.
Его все быстренько примнут.
Мгновенье вновь со мной.
 

1998

«Глобальность жизненных истоков…»

 
Глобальность жизненных истоков
скользит приватно.
Везенье, счастье и пороки
витают складно.
 
 
Но без прекрасных слов и жестов —
пустые залы,
как без тепла одежды, шерсти —
худые малы.
 
 
А что такое меркантильность?
Металла звуки.
В своих стихах встречаю стильность —
любви и муки.
 
 
Виденья чудные рождают
красоты века,
но чувства искренние тают —
прикрыты веки.
 
 
С любовью в небо уплывают —
красавцы строки,
азарт невольно я сбиваю,
где есть пороки.
 

1998

«Стерилизация земли …»

 
Стерилизация земли —
трехдневный снегопад.
Бураны, вьюги отмели,
и вдруг – весна назад.
 
 
Не обошлось без похвалы
в космический наш день,
и вот сугробы и валы
бросают снега тень.
 
 
Деревья гнуться в белизне
сугробов всех мастей,
куда не глянешь и везде
безумство новостей.
 
 
Все вспоминают снегопад
и белый, снежный смог,
а воздух чист и беловат.
Три ночи белый Бог.
 
 
Был ночью страх и так светло,
был ярок небосклон.
Сугробы снега намело.
Вновь ветви шлют поклон.
 

14 апреля 1998

«Звуки бегут по роялю…»

 
Звуки бегут по роялю,
голос красивый чуть тих.
Где мой любимый? И я ли
мирно пишу этот стих?
 
 
Взять телефон. Что же будет?
Даже скорей ничего.
Сердце звонок не разбудит,
чаще без чувства легко.
 
 
Быстрые звуки рояли,
солнца морозного свет.
Я без тебя устояла.
Нет ведь тебя со мной, нет!
 
 
Если приедешь ты в гости,
взглянешь надменно чуть-чуть.
Чувства отсутствуют горсти,
ласки твои не вернуть.
 
 
Звуки рояля устали,
темен ночной небосклон.
Мы без любви устояли,
бывшему чувству – поклон.
 

1998

«На Вас давно дана наводка…»

 
На Вас давно дана наводка,
что Вы прекрасны и Ваш час
взойти в поэзию так ходко,
как Вы идете в ранний час.
 
 
То затаитесь непреступно,
то неотступно виден взор,
и вижу я слегка попутно
в глазах лишь маленький укор:
 
 
Не в том болоте Вы искали,
и возраст Вам моложе дан.
И странно то, что Вы попали
своей стрелой в мой статный стан.
 
 
А вот сегодня Вы не в белом
и черный бархат Вам идет.
О, Господи, какой Вы смелый!
И к черту возраст! Ток идет!
 
 
Вы не Поэт? Так я ошиблась!
Вы, кто? Актер? Вы так хорош…
Вы инженер с прекрасным шиком?
Вам вместо галстука бы – брошь!
 

1998

«Яркий свет идет сквозь шторы…»

 
Яркий свет идет сквозь шторы,
бархат взора у двери.
Нашим чувствам нет опоры,
лучше взгляд свой отверни.
 
 
Хватит лучика надежды,
хватит: «здравствуй» и «прощай».
Одноцветные одежды
и любовь не возвращай.
 
 
Яркий свет, тетрадь и ручка,
одиночество труда.
Будем брать творений кручи,
где руда, руда, руда.
 
 
Яркий свет красивой строчки
озарит внезапно взор,
пробежит по шву сорочки.
Оторвись, кончай обзор.
 
 
Ослепительно, лучисто
светит солнце из пруда.
У жучков бежать искристо,
много тратится труда.
 

1998

«А ревность? Это отговорка…»

 
А ревность? Это отговорка.
Не хочешь если, так ревнуй.
А, может, ревность – поговорка:
«Железо лишь горячим куй!»
 
 
А ты прошел – и не заметил,
а я прошла – уйдя в себя.
От ревности на сердце метки,
и ревность рвется не любя.
 
 
Других любить совсем не надо,
я все еще люблю тебя,
пройду вдоль школьной я ограды,
пройду, край веток теребя.
 
 
Я не люблю и не ревную.
Листва наивна как дитя.
Я лучше ревность зарифмую,
не буду жить, любимым мстя.
 
 
И вот сегодня завершился
большой этап моей любви,
прошла я ревности вершину.
Ты не ревнуй, и не зови.
 

1998

«Чокнешься от ваших двух желаний…»

 
Чокнешься от ваших двух желаний,
солнце спит в заоблачной дали.
Так пошли мне, Господи, послание
и немного чувства утоли.
 
 
Почему меня вы не любили?
Почему горят глаза, слова?
Лучше бы любовь вы пригубили,
будет в жизни новая глава.
 
 
Солнце робко, холодно восходит,
ваши чувства двойственно робки,
почему до вас все не доходит,
что любовью дни мои редки.
 
 
И очнитесь лучше от работы,
вы взгляните истине в глаза,
и прибавьте женской мне заботы,
пусть поспит небесная слеза.
 
 
Вот они шлифованные рифмы,
и любви заштатные слова,
хорошо встречать вас возле фирмы,
но без вас грядущая глава.
 

1998

«А мне приятно Ваше общество…»

 
А мне приятно Ваше общество,
азартно-голые глаза,
и наше странное сообщество,
и серебро, и бирюза.
 
 
И Ваши ритмы на рояле,
и нервный облик молодой.
Мы рядом раньше не стояли?
Так посиди или постой.
 
 
Представьте, мы и на линкольне,
на нем плывем по воле волн,
но волн чужих. А где приколы?
Поэт талантом явно полн.
 
 
И все же давит притяжение
такой неистовой души.
Влечет поэзии рожденье,
достигнет нужных мне вершин.
 
 
Но Ваш ответ простой и чистый,
что все ни так, и все ни то.
Взгляд удивительный, лучистый,
пленит немедленно ЛИТО.
 

1998

«Я прошу Вас, придите со скрипкой…»

 
Я прошу Вас, придите со скрипкой,
инструмент Ваш у нас не звучал.
А скрипичный звуки нас скрепкой
закрепят наш совместный причал.
 
 
Я устала без Ваших объятий,
я устала без Ваших очей,
буду музыкой Вашей объята,
не хватает скрипичных ночей.
 
 
Загорела слегка Ваша кожа.
Я, конечно, безумно скромна,
но для скрипки разложено ложе,
от любви затрепещет струна.
 
 
Встрепенется аккорд музыкальный,
утомленно сольются сердца.
Поцелуй, где-то рядом с бокалом,
а вблизи – не увидишь лица.
 
 
Скрипка, скрипка, прекрасны минуты
чудной музыки будущих нот,
когда радости мощные путы,
утолили конфеты «Рот-фронт».
 

1998

«Листает май свои листки…»

 
Листает май свои листки,
раскрыв их видимо и зримо.
Заснули громкие звонки,
а я пишу неумолимо,
 
 
когда луч солнца упадет
косой линейкой на тетрадку,
когда поэзия взойдет
ко мне на стол совсем украдкой.
 
 
И отразят прожектора
мою энергию мышленья,
и чертежей моих гора
в цех отдадут свои веленья.
 
 
Люблю работу над собой,
над образом своих изделий,
за корпусом и за скобой,
такая масса сновидений.
 
 
А солнца лучик справедлив,
он водит ручку, карандашик
и создает души отлив
для вашей бабушки Наташи.
 

1998

«С машин стихи не начинаются…»

 
С машин стихи не начинаются,
поток машин – лихой пейзаж.
За окнами кабины маются,
какой-то странный антураж.
 
 
И до Москвы идет лавина
сквозь суету соседних шин,
посмотришь вверх, а там кабина,
так едет множество машин.
 
 
А вот на выставке парадно,
здесь антураж совсем иной,
здесь за свой труд весьма отрадно,
никто не спорит за спиной.
 
 
Здесь много пышного созвездия,
аппаратуры и шум их,
а звезд из зеркала – их бездна,
пленителен молчанья миг.
 
 
А из Москвы – на электричке,
вагон забит, стоит багаж.
Здесь поневоле все сестрички,
от выставки один мираж.
 

10 апреля 1998

«Прохладное лето лесной полосы…»

 
Прохладное лето лесной полосы,
сквозь облачность редкое солнце,
но кто-то стоит у прибрежной лозы,
ногою касается донца.
 
 
А ветер тревожно бежит по спине,
по коже с приятной прохладой.
И кто-то мешает качаться блесне,
а может быть, так все и надо.
 
 
Прохладное лето лесной полосы
вдруг стало безветренно – жарким.
И сразу на лицах краснеют носы,
и всплески воды нам подарки.
 
 
Прибрежные тропки пружинят легко,
трава прилегла под ногами,
и ветер уже обдувает виски,
такая картина – веками.
 
 
А если немного глаза приподнять —
увидишь белеющий город.
Нам просто века на тропинке обнять,
а ветру проникнуть нам в поры!
 

1998

«Лес блаженно источал…»

 
Лес блаженно источал
волны свежего тумана
и в объятья заключал
шеи точно талисманы.
 
 
Две семерки. Ясный день.
Чуть прохладно, но не очень.
В ясный день уснула лень,
и тумана светит проседь.
 
 
Я печалилась о Вас,
дорогой мой современник,
был в печали некий фарс,
или мысли о замене.
 
 
То ль Вас в гости пригласить,
то ли Вас оставить вовсе,
наши чувства не гасить
о туман совместной злости.
 
 
Жить нельзя мне без стихов,
жить нельзя без зимней вишни,
малое число грехов
одиночеством и вышло.
 

27 июля 1998

«Скоро леса окунутся в росу…»

 
Скоро леса окунутся в росу,
сбросят свою молодую красу.
Кисти рябины и клюквы не рвать,
будут они еще зимушку спать.
 
 
В городе нет ни листвы, ни весны:
камни, асфальт, лишь плакаты красны.
Шапки одели – так, значит зима,
а нет людей – не узнаешь сама,
 
 
что за погода в Москве за окном?
Мало машин? Это знак перед сном.
Вот, что такое искусственный куст,
тот, что стоит у дверей нежно-густ.
 
 
Казусы света скрывает метро,
рядом с метро открывают бистро.
Арки надменные – каменный свод,
и пешехода полоски нам брод.
 
 
Можно сказать, что бывают дожди,
или снежок говорит: «Подожди».
Кто-то прочтет, скажет: «Ну, из села!»
Нет, из Москвы, где листва весела.
 

26 августа 1998

«И что интересно, рождение сказки…»

 
И что интересно, рождение сказки
всегда происходит в холодном снегу,
где с горки так резво слетают салазки,
что вновь их достать я уже не могу.
 
 
И что забавляет? Ребенок спокойно
съезжает на санках и в гору идет,
а взрослые могут на горке достойно
стоять и смотреть, сразу видно, кто ждет.
 
 
И в этом есть сила любых поколений,
проехать на санках, взрослея, нельзя.
И что удивляет? Идут повеления
от маленьких – взрослым, и едут, скользя.
 
 
Дома преспокойно мелькают огнями,
но в этих домах то пожар, то стрельба.
Ведь мирное время. Скажите, что с вами?
Зачем так сурово? За жизнь все борьба.
 
 
И вот на горе, где резвились детишки,
остались лишь мы, да еще смельчаки.
А люди боятся? Где санки? Ледянки?
Все дома сидят, надевая очки.
 

1998

«Что-то спать мне не дает…»

 
Что-то спать мне не дает,
что-то в воздухе чужое,
что-то перцем отдает,
что-то чудится большое.
 
 
Бывший что ли старый черт,
будто волк зубами щелк,
и закрыт любовный грот,
не медведь он ныне, волк.
 
 
Что-то где-то да ни так,
все ни так или ни эдак.
Одиночество пустяк?
Это что-то вроде бреда.
 
 
Ночь без сна и все на нет,
что-то где-то происходит,
я включаю верхний свет,
в голове же мысль приходит:
 
 
«Я неправильно живу,
что-то мне не по карману,
кем я в обществе слыву?
Не слыву, так слыть я стану».
 

1998

«Что-то новое в судьбе…»

 
Что-то новое в судьбе,
что-то снежное в пространстве,
все прекрасное в тебе
отболело в ритме странствий.
 
 
Просто, мило и легко
выбрать чувствам направление,
только это никого
не изменит в повеление.
 
 
Но отвесный снегопад
чувства чуточку отбелит.
В творчестве без чувства – спад,
цвет один – прозрачно-белый.
 
 
Чувств порой такая цепь,
не окинуть просто взглядом,
всех мужчин поставить в степь,
будет лес, возросший сразу.
 
 
Это шутка, только в ней
нет единого пленения,
нет снежинок, просто снег,
Стих для всех одно творение.
 

1998

«Затянуло небо, затянуло…»

 
Затянуло небо, затянуло,
разразилась жуткая гроза.
На уши подушку натянула,
чтоб не слышать грома, а глаза
 
 
открываться даже не хотели.
Что-то неестественное есть
в громовых раскатах и капели,
словно не гроза, а чья-то месть.
 
 
Да, сегодня небо затянула
серая без мыслей пелена.
На тебя нечаянно взглянула —
у тебя от страха уж слюна.
 
 
Что-то очень много было света,
ни гроза, а сцена, некий хит,
новые подарочки от лета.
А в твоих глазах таежный скит.
 
 
Может то светили ярко линзы,
как конструктор, думаю, что так,
а глаза зарылись уж в подушки,
смесь грозы и пушек – не пустяк.
 

1998

 
***
На столе гвоздики. На столе гвоздики.
Два стола стояли, а они на стыке.
Что еще случилось? Ничего и все же.
Я Вас не забыла. Вы с другими схожи.
 
 
На границе чувства, на границе веры,
мы еще похоже знаем чувствам меру.
Вы любовь излили в лепестках цветочных,
а любовь земная более порочна.
 
 
Снег летит сурово, резкий и колючий,
кто так бестолково все гвоздики мучит?
Если откровенно, все прошло, исчезло.
Лепестки гвоздики нам не бесполезны.
 
 
Ведь они продлили нежности мгновенья,
а потом, наверно, много дней забвения.
И оно настало. Вы с другими ныне.
Ни цветов, ни взглядов. Настроение стынет.
 
 
Что такое стало и с тобой, и с этим?
Мы свою усладу лепестками метим.
А теперь, когда мы далеко, далече,
без гвоздик на стыке будет много легче.
 

1998

«Снегирь на ветке, словно брошь…»

 
Снегирь на ветке, словно брошь
на фоне дома.
Мороз кричит: «Он так хорош,
Он в щеки тоном!»
 
 
А жизнь проста и чуть сложна,
и в ней есть юмор,
в своих мечтах ты лишь княжна,
не надо шума.
 
 
Купи кулон, златую цепь
и обесценься,
а жизнь создаст событий цепь,
на все есть цены.
 
 
Мороз и солнце в небесах,
и все чудесно.
Блеск чистоты на волосах,
для взглядов место.
 
 
Заколка цвета снегиря
простое чудо,
Мужчины в чем-то егеря
везде и всюду.
 

1998

«Я редко над собою вижу звезды…»

 
Я редко над собою вижу звезды,
всегда тогда, когда все спят почти,
когда прохладно, ясно, очень поздно,
когда все в мире просит: «Помолчи».
 
 
В такой момент затихну восхищенно
от красоты, безбрежности небес.
В такой момент не скажешь раздраженно,
а чувство будет, словно бы воскрес.
 
 
А звезды так божественно прекрасны,
мерцает свет невидимый с тобой.
Как звезды величавы! Светят ясно.
И в свете их не видно глазом сбой.
 
 
И смотрят звезды с неба молчаливо,
и темнота их оттеняет блеск.
И в небе безграничный звездный ливень,
где млечный путь похож на Эверест.
 
 
В меня вольются звездные просторы,
сиянье благородное всех звезд,
потом рукой закрою в звезды шторы,
и вновь засну в созвездие милых грез.
 

1998

«Привет, шуршащая листва!..»

 
Привет, шуршащая листва!
Привет, тебе мой край любимый!
Травы увядшая ботва
шуршит, шуршит у ног Альбины.
 
 
Шур-шарики листвы шуршат,
их звук ничем неповторимый,
в тиски осенние зажат,
а осенью все звуки зримы.
 
 
Права у осени свои,
они Альбине не знакомы.
Идут осенние бои:
у листьев с ветром есть законы.
 
 
Но то Альбине невдомек,
она лишь шарики меняет.
Я поняла листвы намек,
Альбина листья догоняет.
 
 
И шарик катится ежом,
и ветер вдаль его относит…
Мы чинно следуем пешком.
И, вдруг – догнать решаем Осень!
 

1998

«– Я не буду рвать для вас рябину…»

 
– Я не буду рвать для вас рябину,
эти самобытные цветы, —
девочкам сказала и Альбине.
– Дайте вы рябине отцвести.
 
 
Ведь рябина пышно расцветает
белыми кустами в вышине,
словно белым айсбергом летает,
и цветет под солнцем, крыши нет.
 
 
Белая рябина – откровение,
белые, невзрачные цветы.
Ягоды пойдут после цветенья.
Только горьковата очень ты!
 
 
Девочки, не трогайте рябину,
птицам вы оставьте жизни фунт,
а сорвете, бросите их в глину.
Высока рябинушка, не рвут.
 
 
Белые соцветия рябины,
словно шар окутали листву,
повернули девочки к ней спины,
и играют, вот и повествуй.
 

1998

«Пропускаю осень незаметно…»

 
Пропускаю осень незаметно,
не смотрю на серый взгляд небес.
Листья опадают вниз несметно
под ноги взрослеющих невест.
 
 
Сухостой осенних листопадов,
будто бы подрублены леса,
с них скользят листочков водопады,
с грустью провожают их глаза.
 
 
Серебрятся только листья ивы,
что-то в них надменно и хитро,
знают что-то, это ли ни диво,
вместо пива – пьют они ситро.
 
 
Осень жизни пропустить? Возможно.
Лето пусть продлится до зимы.
В сердце от прекрасных глаз – тревожно,
так недалеко и до весны.
 
 
Нет дождя, сухие листопады,
но морозов тоже еще нет.
В прошлом веке ставили лампады,
а у нас – в окошке первый снег.
 

1998

«Бордово – черные цвета…»

 
Бордово – черные цвета
из длинных веток винограда
на доме, будто бы звезда —
растянут куст. Глазам – отрада.
 
 
А может это просто вьюн
такой большой и многолетний?
А на балконе парень-юн
мелькнул в одежде светло-летней.
 
 
Сказать подруге пару слов,
потом замолкнуть на неделю.
Пусть в жизни множество углов,
их обогнем и снова в деле.
 
 
Из года в год, лет двадцать шесть
таких звонков, бесед, доверья,
То нас волнует ткань, то шерсть.
И вновь звоню: " Мне маму. Вер, я.»
 
 
О чем хотела я сказать?
Наверно что-то, то-то, то-то.
Жаль сын ее… Он мне не зять.
Не получилось это что-то.
 

1998

«Желтеют. Ветер. Ветви. Листья …»

 
Желтеют. Ветер. Ветви. Листья —
суровый кризис нервных дней,
пора забросить в красках кисти
и становиться мне сильней.
 
 
Мы обойдемся друг без друга,
мне будет лучше без него.
Я разрываю обруч круга,
а без любви всегда легко.
 
 
А в небесах немного сыро,
а за окном – падение грез.
В падение листьев осень скрыла
туман невыплаканных слез.
 
 
В морозном утре свежесть, прелесть,
здоровый воздух без проблем.
Прожить на свете часто смелость,
и не всегда нам друг – дисплей.
 
 
В морозных чувствах, отношениях
нет лишних жалоб, чувств, поэм,
возможны средние свершения,
и все без страсти и проблем.
 

1998