Текст книги "Стихи. Том 3. 1999—1980"

«Холод – холод, ветер-ветер…»

 
Холод – холод, ветер-ветер,
снег.
И за пять минут деревьев темных —
нет.
Неожиданно проглянул с неба
свет,
и увидел, что весны пропал и
след.
 

26 апреля 1988

«Я вдруг поняла, что волненья напрасны…»

 
Я вдруг поняла, что волненья напрасны,
что все хорошо, пусть мне плохо кругом,
мы часто в душе своей просто несчастны,
но вдруг улыбнемся и счастье волчком.
 
 
Казнить мне себя за язык мой болтливый,
совсем ни к чему я такой родилась,
с душою, чрезмерно порой совестливой,
я в адовы муки сама забралась.
 
 
И мне отомстить за крамолу так просто,
стихи написать, сбросить чей-то указ,
иначе меня поразит чья-то косность,
иначе закончится женский мой сказ.
 
 
***
Мысли мои очнитесь, глупость уйди с тоски,
как все нелепы лики, если слова горьки.
Как надоело спорить и угнетенной быть,
Мне надоело горе, – не в чем его топить.
 
 
Если смотреть снаружи – вроде, все ерунда.
Так почему, почему же жизнь-то моя горька?
Может, сама себе я горе сие ищу,
Часто, порой напрасно, я в пустяках грущу.
 
 
И… вдруг, внезапно вижу зеркало перед собой:
Женщина очень суровая тихо идет в бой.
Как все меня удручает! В холоде есть немота.
Зеркало это не знает. В зеркале – я не та.
 

29 апреля 1988

«Усталость кончилась, прошла…»

 
Усталость кончилась, прошла,
как в полдень тень.
Я улыбнулась и ушла
к деревьям в сень.
 
 
Над головою чудом жизни —
сияет синь.
А на ветвях сережки висли —
попробуй, скинь.
 
 
А вечером от утомленья —
спасет пень,
на нем сидишь в пылу забвенья,
а встать уж лень.
 

13 мая 1988

«Если б можно было укрощать себя…»

 
Если б можно было укрощать себя,
и спокойно делать, то, что скучно,
я жила бы долго, не скорбя,
и не лезла б в неизвестность кручи!
 
 
Редкий пух слетает с тополей,
отмечает годовщину знаний,
влезла я на кручу всех быстрей —
стало скучно от своих познаний.
 
 
Вновь сижу, грущу без суеты,
думаю: «Ну, где теперь вершина?»
Мне скучны всегда мои следы,
и не интересно, что свершила.
 
 
Да, с такой натурой двадцать лет
трудно просидеть на тихом месте.
Новеньких квартир чудесный свет,
не проникнет в старые подъезды.
 

1988

«Вырастаю на каблуках…»

 
Вырастаю на каблуках
в росте, чувствах и даже в осанке,
потому что без них на бобах
я катаю лишь будние санки.
 
 
А сегодня и солнце, и май
приподняли меня над собою.
Вспоминаю я прошлое, знай,
каблуки – они были с тобою.
 
 
Здравствуй, май человеческих чувств,
светлых, ясных, нетронутых красок.
Я с тобой никогда не уймусь,
с каблуками из собственных сказок.
 

11 мая 1988

«В пустой голове возникает эфир…»

 
В пустой голове возникает эфир,
я слышу случайные фразы.
Бывает, что ночью врывается мир —
и в мыслях – чужие рассказы.
 
 
Порой мне мешают чужие слова:
сбивают настрой мой на радость,
иль в мысли мои забегает молва,
и сразу горчит жизни сладость.
 
 
Живу в проводах и в эфирных волнах,
и чувствую импульсы с теми,
кто радостен, в горе иль ввергнут в свой страх —
все шлют свои импульсы, темы.
 

18 мая 1988

«Отцветает яблонька – опадает цвет…»

 
Отцветает яблонька – опадает цвет,
белой недотрогою не проходишь век.
На земле, опавшие лепестки ковром,
как прощанье с юностью и ее ледком.
 

25 мая 1988

«Крупным градом открывалось лето…»

 
Крупным градом открывалось лето,
сильным ливнем, оросив леса,
дождик шумно возвещает свету,
что приходит лета полоса.
 
 
Дождь в туманы облачил природу,
на два дня завесил небосклон,
не жалея извергал он воду,
и стекали струи под уклон.
 
 
И туманной облачной погодой,
и сырой, растущею травой,
дождь легонько расправлялся с модой,
оставляя капли за собой.
 
 
Грим смывал, касался ног и платьев,
барабанил мерно по зонтам,
презирал случайные проклятья,
говорил: «Я там, там, там, там, там».
 

2 июня 1988

«Остановись в лесу без суеты…»

 
Остановись в лесу без суеты,
подумай о судьбе своей не с ходу,
тогда поймешь, почувствуешь, что ты
в своих делах сам делаешь погоду.
 
 
А утешение – это пенье птиц,
они замолвят за тебя пред небом,
и милыми вновь станут сотни лиц,
которым твои горести нелепы.
 
 
И ты спокоен в зоне буйных трав,
ты набираешь жизненные силы,
потом в быту от мелких, крупных травм
ты устоишь, и люди снова милы.
 
 
Душа сильна – силен и человек,
его не сломят беды и болезни,
не ждет врагов и удлиняет век,
лишь мудро избегая грубой лести.
 
 
Остановись в лесу без суеты,
вздохни всей грудью воздух очищения,
и ты поймешь, почувствуешь, что ты —
готов к проблемам или к их решеньям.
 

4 июня 1988

«Описывать темы глобальные…»

 
Описывать темы глобальные…
Зачем, отчего, почему…
А в жизни все темы случайные,
глобальных тем – нет потому,
что кот бедокурит, нечаянно.
Хозяин готов его съесть,
и я среди криков не чаяла,
чего б для спокойствия съесть.
 

9 июня1988 г.

«За двойными стеклами дождя…»

 
За двойными стеклами дождя,
унывать от влаги не пристало.
Чувствую, для жизни не устала,
за двойными стеклами дождя.
 
 
Суета дневных переживаний
медленно стекает со стекла,
так порою жизнь моя текла,
суетой дневных переживаний.
 
 
На вершине выполненных дел,
в пелене дождя все горизонты,
мысленно разделишь их на зоны,
на вершине выполненных дел.
 
 
И заметишь, что вершины стерты.
Вновь земля и капли от дождя,
но ты улыбнешься как заря.
И заметишь, что дождинки – стерты.
 

16 июня 1988 г.

«Гуляет ветер по квартире…»

 
Гуляет ветер по квартире,
срывает листики с их мест.
Я отпуск посвятила лире,
живу отшельником как перст.
 
 
Ремонт недолго мерил силу,
опустошая часть души,
квартиры облик очень милый,
но его надо завершить.
 
 
Решила сделать просто книгу,
и собираю все что есть,
мне далеко до высшей лиги,
но мне приятна эта честь.
 

20 июля 1988

«Мускулы играют у студентов…»

 
Мускулы играют у студентов
и растут под грузом кирпичей,
не волную их друзей патенты,
с каждым днем становятся ловчей.
 
 
Стены поднимаются под крышу,
дождик прекращает этот рост,
все замолкло. Речи их не слышу.
Исчезает наш оконный мост.
 
 
Да, студенты – время малых нервов,
нужно вам от жизни много брать.
Мускулы у белых и у негров
могут очень сказочно играть.
 
 
Раньше была в моде стройность римлян,
в наше время ими стали негры,
и пою я песнь под сильным линем,
мускулам, играющим, как нервы.
 

29 июля 1988

«Утром солнце подарило…»

 
Утром солнце подарило
блестки солнечной росы,
все травинки возродило
для придания красы.
 
 
И туман поднялся к елям,
их макушки захватил,
и прислушивался к трелям,
что кузнечик возвестил.
 
 
И тепло к траве склонилось,
к каждой капельке воды,
чтоб та больше засветилась
и исчезла, как и ты.
 

1988 г.

«Осень кратковременно прекрасна…»

 
Осень кратковременно прекрасна,
воздухом бодрит мои виски,
изредка зальет слезой ненастной
всех деревьев разные листки.
 
 
Слабые деревья год от года
первыми уходят в желтизну,
в этом не виновна и погода,
просто потянуло листья к сну.
 

1988

«Вишневые розы на Вашем столе…»

 
Вишневые розы на Вашем столе,
вишневая шаль – дань романсу,
а все это чувства на чьей-то золе,
и розы, как стиль ренессанса.
 
 
Вишневые розы – цветы, как цветы,
но редкой, прекрасной породы,
слегка отвернули надменно листы
и ждут стихотворные оды.
 

1988

«Стихи теряю на ходу…»

 
Стихи теряю на ходу:
пишу их мысленно
и никогда их не найду,
в бумагах письменно.
 
 
Я с детства так пишу стихи —
их не фиксирую,
и потому они тихи,
и я их – милую.
 
 
Стихи, вернитесь, я вас жду!
А вы не слышите.
Я от волнения к вам иду.
Вы еле дышите.
 
 
Я не пишу давно стихов,
пишу программы лишь,
а без стихов, во тьме веков,
лишь угнетает тишь.
 

1988

«В густом тумане родилась зима…»

 
В густом тумане родилась зима,
и забрала в мороз деревьев ветки.
Исчезла даль. Туманов холода,
проникли в мозговые клетки.
И иней лег на мысли, провода.
И в душу залегла зима.
 
 
Да, вот беда, и дрожь идет по коже,
и мозг замерз, и застывает кровь.
Туман виновен ли в моем морозе?
Или слова людей меня морозят вновь?
Иль просто каменная поза,
уносит нас в века моложе?
 

1988

«На сугробы и дрожь всего тела…»

 
На сугробы и дрожь всего тела
дождик лил, извергая мороз,
а душа по – весеннему пела:
ты мне радость словами принес.
 
 
Ты назвал меня с лаской «весною»,
за лучистый и радужный свет,
и пусть дождик дробил снег, не скрою
доброта – это лучший привет.
 
 
Дождик льет вопреки ноябрю,
и вонзается в снег как дробинки,
может, я еще много стерплю,
но никто не увидит дубинки.
 

1988

«Не сердитесь, люди, друг на друга…»

 
Не сердитесь, люди, друг на друга,
не губите души сгоряча,
протяните лучше в дружбе руки,
и танцуйте танец сгоряча.
 
 
Эх, какие чудные просторы!
Прогуляйтесь по снегам полей,
в памяти останутся узоры
серебристых, снежных тополей.
 
 
Улыбнитесь ясно вы друг другу,
сбросьте горы разовых обид.
Пожелаю дружбы всему кругу,
а иначе кто-то будет бит.
 
 
Но друзья отчасти будут правы,
если разбредутся по лесам,
ведь на чувства часто нет управы,
дружбу не вмещает малый зал.
 

20 декабря 1988

«Лиса красивая бродила по лесам…»

 
Лиса красивая бродила по лесам
и наблюдала красоту земную,
и умная была не по летам,
и на небо смотрела, вот зевнула.
 
 
Вот пролетели птицы средь ветвей,
по тусклому и скромненькому небу.
Сосна вздохнула – нет, не соловей.
Лиса споткнулась, будто видит слепо.
 
 
Лиса в лесу не бойся ели скрип
и не пугайся дуновений ветра.
Снежок летит, но это ведь не грипп,
а кожа у тебя как бы из фетра.
 
 
Как не боятся, если страх в крови
сжимает все сосуды от испуга,
и смелость хоть зови, хоть не зови,
лишь хитрость ее вечная подруга.
 
 
В лесу идет вторичный снегопад,
так ветер разгоняет скудный иней,
Лиса с хвостом вздохнула невпопад
и спряталась за вечер темно-синий.
 

1988

«Выдумывать можно мученья…»

 
Выдумывать можно мученья,
а повод – простое кино,
и спрятать себя в заточенье,
спугнуть даже легкое чтенье
и думать, что зло нам дано.
 
 
Смешно и нелепо, но все же
один у нас враг на земле:
ассоциативный вельможа,
он знает, на что – что похоже,
и прочно сидит он в седле.
 

1988

«В мозгах возникла перегрузка…»

 
В мозгах возникла перегрузка:
обиды всплыли, чей-то вздор,
немой укор, своя нагрузка
и, где я шла наперекор.
 
 
Хочу увидеть я просторы
земли, вселенной. Но мираж…
Он будто страж, иль в окнах шторы,
иль без машин пустой гараж.
 
 
Закрыта я в своих мозгах.
Усталость спряталась в ногах.
 

1988

Зимний романс

 
Спокойная нежность заполнила душу,
не гложет тоска, нет страданий и слез.
Я Вас повстречала в январскую стужу,
нас обнял счастливый московский мороз.
И стоны, и муки терзать перестали,
распутались путы сердечных невзгод.
И как Вы меня среди прочих узнали
в московской толпе, где народ да народ?
 
 
И счастья улыбка лицо озаряет,
и словно светлее от Ваших очей.
Мороз – не мороз, если сердце пылает
и кровь разгоняет быстрей, горячей.
Надежда и радость в душе безмятежной,
нет больше печали, нет тока в крови.
В морозных узорах Москвы белоснежной,
мне видятся очи лукавой любви.
 
 
То были не Вы, это просто прохожий
прошел, озарил меня нежной душой.
Он был лишь на Вас отдаленно похожий,
Такой же красивый, такой же большой.
Мгновенное чудо, волшебные мысли,
надежда на счастье в душе пронеслись.
И чувства достигли немыслимой выси,
но скоро, как снег, и они улеглись.
 

3 января 1987

«Я вальс на лыжне танцевала…»

 
Я вальс на лыжне танцевала,
кружился со мной белый лес.
Блестела, искрила, ласкала
вся зимняя сказка чудес.
Серебряный иней березки
от вальса светил и сверкал,
снежинок красивые слезки
на землю порой опускал.
 
 
На елочке белка кружилась,
махала пушистым хвостом,
и серая шубка струилась
красивым, летящим пушком.
Старинная ель танцевала,
не сбросив снежинок своих,
она важно так проплывала
с прической из веток хвои.
 
 
Вот сосенка – стройная песня,
топорщит иголки в снегу,
она станет будущим лесом,
пройти мимо я не могу.
Мне зимнего танца кружение
открыло в природу глаза:
какое кругом – наваждение!
Какие в лесу чудеса!
 

Январь 1987

«Я песню в лесу потеряла…»

 
Я песню в лесу потеряла
среди белоствольных берез,
средь елей могучих искала,
под небом сверкающих звезд.
Бежала, искала, металась,
в сугробах тонула, звала,
она мне тоской отзывалась,
и грустная песня была.
 
 
Текли мои слезы ручьями,
сбегали по черному льду.
Ты счастья бросал мне горстями,
а горя – пылинку одну.
Свиданье в тумане кромешном,
что липкой смолою стаял,
сверкнуло посланьем небесным:
нам Бог, что имел – все отдал.
 
 
Нас ливень спасал, охраняя,
от всех любопытнейших глаз,
но смыла вода ледяная
из сердца сверкавшую вязь.
Мерцали глаза антрацитом,
впивались в сердечную боль,
я в чувстве твоем позабытом
искала заветную соль.
 

1987

«Мы так давно живем с тобой…»

 
Мы так давно живем с тобой
под этой крышею вдвоем,
и не всегда мой дорогой,
свою любовь мы бережем.
ты помнишь, письма мне писал,
из сотен милых, нежных слов?
Ты их из сердца доставал,
и нет прекраснее даров.
 
 
А, помнишь поезд, бросив свой,
ко мне в вагон ты прибежал?
А поезд твой махнул рукой.
Ты от него тогда отстал.
А, помнишь, глядя на меня,
вонзил топор ты в свою ногу,
и с дерева снимал меня
для фотографии подолгу?
 
 
А возвращаясь из кино,
ты на руках меня носил.
Но это было так давно,
а вот теперь и нет тех сил.
Ты – моя первая любовь,
ты – сердцу моему награда,
и рада я, что вновь и вновь,
ты постоянно где-то рядом.
 

9 января 1987

«С днем 8 марта, мама!..»

 
С днем 8 марта, мама!
Долгих тебе лет!
В спорте будь всегда упряма,
пусть бежит твой след.
Не горюй и не кручинься,
улыбайся, не грусти,
на диванчике подвинься
и подругу в дом пусти.
 
 
Вы вдвоем за самоваром.
Побежит ваш разговор,
время не проходит даром
с ним у вас есть договор.
Вспомните добром вы папу.
Молча, с вами посидит,
и меня, и нашу бабу.
Вам хороший аппетит.
 
 
Шлю привет твоей подруге,
и желаю счастья вам.
Ну, а брату, жизни другу,
быть удачливей в делах.
Не грустите, дорогие,
в мыслях с вами я всегда.
Пусть минуют дни плохие,
вас увидеть рада я.
 

27 февраля 1987

«На сорок первом, в облачных местах…»

 
На сорок первом, в облачных местах,
где ливни, грозы заменяют солнце,
на крепкой ели притаился страх
и на столе ей проточил оконце.
От ужаса ее немеют иглы,
чуть шевелятся шишки на ветру.
Зачем ее в монахини постригли?
Такую ель отдать на посмеянье?
О, этого совсем я не пойму.
 
 
Она скромна и летнею порою
среди берез ель гордая стоит,
а белочек питательной средою
ель круглый год к себе манит.
Она добра, во всем неприхотлива,
растет среди друзей своих, подруг,
спокойна и вовсе не болтлива.
И у нее неверности недуг?
 
 
Не верю я. Не верю. Ох, не верю.
Ель притаилась в голубой тоске?
Ей надоели леса пустомели?
Она по кедру стонет по весне?
Бояться ей молвы людей не надо.
Стряхнула ель с себя гнетущий страх,
всегда она царица леса-сада,
То был случайный в мыслях горький крах.
 

1987

«Зима уходит. Пред весной…»

 
Зима уходит. Пред весной,
очистил свет леса от снега.
Деревьев в красоте лесной
коснулась ласковая нега.
Вот клен стоит. Он очень прост,
И ствол немного шелушится,
снега растают – будет рост,
листвой он в небо устремится.
 
 
Забытый ветром старый лист
висит на ветке, возвещая,
что был когда-то желт и чист,
да зиму провисел линяя.
На ветках нет семян – стрекоз,
они под белым снегом скрыты,
но вот проснутся семьи ос,
деревья будут вновь укрыты
 
 
зеленым кружевным листом,
в своей красе необозримой,
темнее станет он потом,
с характером, весьма строптивым.
А к осени он зацветет,
но не цветами-семенами,
он листьями в красу пойдет
бордово-желтыми тонами.
 

Март 1987

 
***
Веет ветер на дорогах,
и смеются небеса,
сквозь проталинки в сугробах
ищут лета адреса.
Молчаливые березки
стали истиной простой,
постучались все в киоски,
мол, возьмите на постой,
 
 
припиши на косогоре,
мы здесь новые жильцы
и сосенки с нами в паре,
мы из леса к вам гонцы.
Часть подружек прибежала
к берегам большой реки
и на косогоре встала.
Их качают ветерки.
 
 
Улыбнулся им суровый,
древний, голубой Иртыш:
«Вид у вас, вполне, здоровый.
Ветер, друг, ты, что молчишь?»
Небо их уже признало,
из сугробов воду пьют.
Как для жизни надо мало:
птицы гнезда в кронах вьют.
 

1987

«Мой любимый терракот…»

 
Мой любимый терракот
над березами искрится,
как осенних листьев свод
в марте, можно удивиться.
Я смотрю на них с пруда,
пузырьками лед унизан,
подо мною толща льда,
трещинами он пронизан.
 
 
Ты здесь шел в рассвете дня
солнце в мантии сияло.
«Не забыл он про тебя», —
льдинка, тая, прошептала.
Как увидеться с тобой
там, где лед влечет в глубины?
Где же след твой дорогой?
Подо мной – одна пучина.
 
 
Ты с зарей, а я с закатом —
нам не встретиться на льду,
по поверхности покатой
я одна сейчас пройду.
Терракотовые страсти
все замерзли, словно пруд,
все страдания – напрасны,
тут бы бросить соли пуд.
 

1987

«Играло солнце на рояле…»

 
Играло солнце на рояле
лучами теплыми весны.
В рояле клавиши стояли
домами разной высоты.
Играло солнышко в полях,
оно волнение зарождало
в еще белеющих снегах,
и вод журчанье ожидало.
 
 
И оседал снег от капели,
и морщился от света он,
и таял от весны свирели,
и ожидал морозный звон.
Морозец прятался в тени,
таился до ухода солнца,
луной заканчивались дни,
и наступала власть морозца.
 
 
Зернистым становился снег,
и покрывались льдом сугробы,
и наслаждался снег от нег
под серебристой снежной робой.
А утром солнце поднималось
в своих малиновых лучах,
в снегах узоры оставались,
и оседал снег на полях.
 

1987

«Каждый день иду к тебе…»

 
Каждый день иду к тебе
и знакомлюсь с чудом эха,
эхо то живет во мне,
отголосками привета.
Ива редкой красоты,
в желтых одуванчиках,
дарит от тебя цветы
в своих ветках-пальчиках.
 
 
Подарила мне сережки
добродушная ольха,
пробежала мимо кошка,
от тебя несла слова.
Вот кустарник неизвестный
мне ладошки протянул,
по весне красавец местный
лист цветочками загнул.
 
 
Старый дуб, слегка надменен,
в небо отдал всю листву,
но его с лихвой заменит —
вздох, терзающий струну.
Это ты меня встречаешь,
ты с надеждой ждешь меня,
ты в волнение замираешь.
Милый лес, я жду тебя!
 

1987

«Канал, ты так прямолинеен…»

 
Канал, ты так прямолинеен,
в тебе отменная краса,
вода в брегах твоих синеет,
и рядом ровные леса.
Так не бывает у природы:
блестят в граните берега,
совсем неглинистой породы,
что пробивает лишь река.
 
 
Возможно, баржам очень скучно
плыть сквозь красивый коридор,
но все доказано научно,
давно погашен всякий спор.
Нужны для жизни эти рельсы,
как сон, бегущая волна.
Ведь баржи, словно денег кейсы,
их жизнь прибрежная полна.
 
 
Обволокло теплом природу,
с каналом дружит ветерок,
он ромбами гоняет воду,
канала маленький игрок.
Иду вдоль берега канала,
Хороший, ровный, милый вид,
приятно, что тебя узнала.
Канал, однако, славный тип.
 

1987

«Добрый вечер, Незнакомка!..»

 
Добрый вечер, Незнакомка!
Неприметная всегда,
вдруг красавица-креолка.
Да, сегодня ты звезда.
Я спросила: «Кто? Какая?
Кто сегодня всех милей?»
Но плечами пожимая,
не ответили о ней.
 
 
Ты ногой своей коснулась
нежной зелени травы,
с ветром нежно встрепенулась,
в светлой зелени листвы.
Распустила с ветром косы
с головы и до колен,
пролетали мимо осы,
а тебе и нет проблем.
 
 
Каждый волос совершенство,
как пушистый горностай…
Посмотреть – одно блаженство.
«Ты его в ломбард не сдай!»
Ты ж осинка молодая,
ты над берегом стоишь,
ты красивая, живая,
лишь сережками шалишь!
 

5 мая 1987

«Тюльпан – цветок необходимый…»

 
Тюльпан – цветок необходимый,
к восьмому марта для утех.
Горит огнем тюльпан красивый,
пылает пламенно для всех.
Пурпурный цвет его основа,
но он бордовым может быть,
и в красно-желтом цвете нов он,
готов на праздник мирно плыть.
 
 
Людьми за красоту и гордость,
тюльпан был с древности любим,
добыть его – большая сложность.
Он состояние стол им.
Теперь цветет в садах и парках,
несет он праздник в жизнь людей,
он украшение подарков
для подношения гостей.
 
 
Цветок любви и уважения,
цветок пленительных побед.
Он не бывает поздний, ранний
цветет весь год цветок для всех.
В тюльпане тайна полнолуния:
он так же светел и лучист,
он в ореоле, словно лгунья,
но в красоте своей он чист.
 

1987

«Каскад сиреневатого фонтана…»

 
Каскад сиреневатого фонтана,
далекий правнук «Шахматной горы»,
он расположен в парке не спонтанно.
Он в пруд несет прозрачные дары.
Течет вода в сиреневом граните,
летит струей в воздушной синеве.
О, струи, струи, солнечные нити!
Блестят сполохи в Сходне, не Неве.
 
 
Я засиделась на его граните,
в день солнечный и полный красоты.
О, воды, воды, душу мне встряхните,
и заберите стоны немоты.
Я оживу на каменных ступенях,
сольюсь одеждой с цветом ручейка,
чуть-чуть займу его текучей лени.
И вдруг услышу: песнь его звонка!
 
 
Любимый парк с каскадом людям данный,
таишься ты средь зелени лесов,
где три кита взрываются фонтаном,
чудесный пруд, каскада вечный зов.
Каскад, каскад, с тобою я сроднилась,
и даже в отпуск бросить не хочу.
Ну, что мне воды Ганга или Нила?
Я и в фонтане прелесть нахожу.
 

1987

«Август полонили сентября туманы…»

 
Август полонили сентября туманы,
лес собой укрыли травы без дурмана.
Рассекаю воздух гордой головою,
а душа в тумане и года со мною.
Но спокойно травы окунулись в росы
по краям дороги, где растут березы.
Томные туманы сыростью повисли,
с капельками влаги прибегают мысли.
 
 
Возникает город в дымке предрассветной
белыми громадами, стены в окнах светлы,
а над ними в небе – облака застыли,
белою струей солнце угостили.
Город приподнялся на берег пруда,
смотрит величаво: виды хоть куда.
Он хороший, светлый и людьми пригож
город на пригорке он на что-то гож.
 
 
Красная рябина от тумана в росах,
разбросала ягоды на зеленых косах.
Не по нраву было ей людей молчанье,
яростно кричала о своем венчание
с небесами летом, с птичьим песнопением,
по своим понятиям, по своим ступеням.
Гроздь мне протянула красная рябина:
«Позабудь туманы, ты еще любима».
 

11 августа 1987