Текст книги "Стихи. Том 3. 1999—1980"

«Дорогой мой человек…»

 
Дорогой мой человек,
ты был мил мне интеллектом,
от тебя шел знаний свет,
он и был ко мне твой вектор.
Я любила твои очи
с умным заревом огня,
и набор словесных строчек —
в них вилась порой змея.
 
 
Не читал мои стихи,
и не знал, кто я такая,
наши редкие звонки,
слушал ты, слегка зевая.
И наивен был порой,
и счастливый, как младенец.
На мне видел цвет и крой,
Знал всегда, что надо делать.
 
 
Знаю я – твой ум могучий
редко веял надо мной,
он не мог нигде наскучить.
Да, ума был мощный слой.
Вот и все. А без тебя
Очень грустно в нашем мире.
Глупый стих. Тебя любя,
им стреляла, словно в тире.
 

27 августа 1987

«Под сенью липовой аллеи летней…»

 
Под сенью липовой аллеи летней,
сквозь аромат цветущих пышных крон,
ходила я с надеждой незаметной:
вдруг ты придешь, любви сердечной тон.
Счастливая была, а ты – прекрасен,
когда ты шел навстречу, словно свет.
Сиял ты как луна, и смысл был ясен:
ты всей душой несешь мне свой привет.
 
 
Желтели листья, золотистой стаей
над головой летела вновь листва,
надежда счастья стала быстро таять,
а ты исчез, растаял навсегда…
Ты ждешь меня? Так подожди, мой милый,
еще чуть-чуть. Я скоро, я спешу.
И ты, конечно, наберешься силы.
Но о любви не говори, прошу…
 
 
Приятно быть любимой и красивой,
и видеть белый и пушистый снег,
и быть от доброты еще счастливой,
и наблюдать внимательных глаз бег.
Пришла зима, мне ясный месяц светит
в конце аллеи на моем пути,
и инеем морозец липы метит,
но ты, как месяц, мне в пути – свети!
 

1987

«Приснился сон: стою на сцене…»

 
Приснился сон: стою на сцене,
сплошной металл и лестниц нет,
и сцена эта как арена,
и я вверху, а спуска нет.
 
 
Хожу по краю: нет, не прыгнуть,
внизу глаза людей блестят.
Как мне о помощи им крикнуть?
Они же зрелища хотят.
 

1987

«Розовые, яркие барашки…»

 
Розовые, яркие барашки
по березам утренним бежали,
говорили облачным ромашкам,
что на небо с солнышком попали.
 
 
А оно из грота улыбалось,
словно бы расцвечивая стены,
красками, морозцем забавлялось
на барашках, вздувшихся как вены.
 
 
Небо розовато-голубое
смотрит очень чистыми глазами,
так бывает в поле над ковбоем,
но и над московскими лесами.
 

1987

«На грусть тихо падает снег…»

 
На грусть тихо падает снег.
И пусть. Я спокойнее всех.
Иду, где снежинок всех бег.
Иду.
Скрипит под ногами мечта,
Грустит, что снегами полна,
Что так велика, как земля она.
Она.
Привет. Мне от сосен, берез.
От тех, что спасает от слез,
от тех, что прекраснее грез.
Грез.
 

19 января 1987

«Березы белая кора…»

 
Березы белая кора
под белым инеем милей,
и пусть печаль моя стара,
но у берез она белей.
 
 
И небосвод морозный бел,
окутал он поля, леса,
а впереди так много дел,
судьбы незримой полоса.
 
 
Но в белый день
в судьбе светлей,
по снегу белому иду,
и на душе моей белей
 
 
от снега белого на льду.
На мир смотрю я из окна:
леса белы от инея,
вдали дома, вблизи – сосна
 
 
не белая, а синяя.
Да, это Родина моя
за окнами белым – бела.
И пусть одна ходила я,
но я на Родине была.
 

Январь 1987

«Как интересны все дома…»

 
Как интересны все дома
внутри Садового кольца,
архитектура, цвет, тона
и нет похожего дворца.
Большой дворец Кремлевский —
алмазный фонд страны,
здесь мудрость дел московских,
здесь лучшие умы.
 
 
Дворец съездов светом залит,
дарит праздник и добро,
излучает волю, разум,
счастьем здание полно.
Соборы древнего Кремля —
история России,
здесь жили русские цари,
свои дела вершили.
 
 
Оружейная палата,
как шкатулка дорогая,
бриллианты в ней и злато,
и сама резьбой богата.
Корона русского искусства —
Академический большой,
театр голоса и чувства,
полета танца над страной.
 
 
Высотные здания столицы
на русский кокошник – похожи,
ведь он украшал женщин лица
и их назначения схожи.
 

23 января 1987

«Москва – ты история народа…»

 
Москва – ты история народа.
Москва – город счастья и свободы.
 
 
В Москве – принимаются решения.
О Мире – здесь даются предложения.
 
 
Всегда – против войны моя Москва.
Всегда – за мир и счастье всем – она.
 
 
За космос – чистый космос без войны.
За дружбу – без угроз и суеты.
 
 
Москва – за достойный, честный труд.
Москва – за дело разума и рук.
 
 
Искусство – полное чудес.
Науку, точность и прогресс.
 
 
Москва – за спорт, за детский смех.
За счастье всех, за счастье всех.
 

24 января 1987

«Москва – река, в чем ты неповторима?..»

 
Москва – река, в чем ты неповторима?
В чем разница твоя от рек страны?
Да, берега – они непостижимы,
они всегда загадками полны.
 
 
Река Нева. И берега в граните,
а вот дома – один и тот же стиль,
иль так похож, почти не отличите,
и разве, что Адмиралтейства шпиль.
 
 
А ты Москва? Нет трех похожих зданий,
глаза перебегают с века в век,
сплошная неожиданность познаний.
Да, ты велик, российский человек!
 
 
Сама река в граните, полнокровна,
спокойно воды светлые несет,
работает на человека скромно,
и счет годам невиданный ведет.
 
 
А где же мачты, флаги, и флагштоки?
Где парус, пробежавший по волнам?
Где наши извергающие токи?
А, что еще останется сынам?
 

1987

«Эх, метель – метелица, душу захлестни…»

 
Эх, метель – метелица, душу захлестни,
забери спокойствие, с ветром унеси.
Без тебя, метелица – тишина да грусть,
а сердечко томное просит жизнь вернуть.
 
 
Эх, метель – метелица, закружи меня,
пусть все в жизни вертится, песнями звеня.
От мороза стойкого приумолкла я,
приумолкла песенка звонкая моя.
 
 
Эх, метель – метелица, песни закружи,
унеси их во поле, с вихрем в виражи.
Не оставь их мерзлыми в душеньке моей,
дай им волю – волюшку, дай им поскорей!
 
 
Эх, метель – метелица, с ветром ты дружна,
как мне ваша волюшка, как она нужна!
Заберите, милые, в поле и меня,
унесите в добрые, новые края.
 
 
Эх, метель – метелица, смолкла ты зачем?
И меня забыла ты с песнями совсем.
Вечер опустился зимний на леса,
и поблекла снега белая краса.
 

1987

«Еще морозами лютует…»

 
Еще морозами лютует
зима, на холод есть права,
она ветрами в поле дует,
под снегом ежится трава.
 
 
Не замерзай, моя Россия,
в морозном инее снегов,
твоя немеркнущая сила
воспрянет в зареве веков.
 
 
Еще крепки у нас морозы,
и мало снега на сосне,
побереги деревьев слезы,
чтоб им оттаять по весне.
 
 
Не промерзайте, корни жизни,
в холодных солнечных лучах,
весна придет в края отчизны,
очнется в девичьих очах.
 
 
Не замерзай, моя Россия,
придет весна в края Кремля,
и оживет земная сила,
и расцветет моя Земля!
 

1987

«Приехала метелица…»

 
Приехала метелица
и по дорогам стелется,
с поземкой, жгучим ветерком,
частенько крутится волчком.
Деревьям красоту не дали,
друзья их тихо пролетали.
Они в столице так резвились,
что по пустым каткам катились.
 
 
Метут друзья по улице,
столицею любуются,
впиваются в воротники,
как будто банные листки.
Верхом садятся на машины,
от них поскрипывают шины.
Пути все были им открыты,
и снегом улицы забиты.
 
 
Вот памятник, снижают шаг,
спокойно обметают прах.
Им слабо видно через мглу
лишь очертания МГУ.
А небо серой мглой покрыли,
и в нем Останкино укрыли.
На самолеты дружно сели —
морозить дальше полетели.
 

1987

«Ночь города боится до зари…»

 
Ночь города боится до зари,
ее пугают окна, фонари.
Растет она за городской чертой,
огромной и незримою рекой.
 
 
Струится свет из тысячи домов,
и зарево сияет. Сумрак – нов.
Огни в домах то гасят, то зажгут,
мозаики из света, просто, пруд.
 
 
Над ближним лесом ночи нет и нет,
есть розовато-серенький рассвет.
Березы у домов светлы от фей
и видятся стволами без ветвей.
 
 
На черных соснах яблоками снег,
над ним витает бело-серый свет.
Ночь ждет, когда погаснет в окнах свет,
когда людей за окнами уж нет.
 
 
Когда заснут все люди крепким сном,
ночь тихо и достойно входит в дом.
 

1987

«От наслаждения звуков – застываю…»

 
От наслаждения звуков – застываю
и в музыке морозной я тону,
под переливы звуков забываю,
что прохожу морозную страну.
 
 
Качали ели медленно ветвями,
прощалась ночь, день ясный наступал,
на берегах, искрившихся снегами,
морозец с песней звонкою крепчал.
 
 
Скрипел снежок от боли под ногами,
он как припев для песен звонких был,
звучала музыка морозными устами,
и звук морозный над тропинкой плыл.
 
 
Звенела речка камушками звонко
и пела колыбельную снегам,
прислушивался к ней кустарник тонкий,
скрипел снежок вослед моим шагам.
 
 
Береза вся к речушке наклонилась,
снег плотно охватил ее кору,
так дочка к матери порой стремилась,
с улыбкой лишь вставая поутру.
 

Февраль 1987

«Под ярким небом серость и нелепость…»

 
Под ярким небом серость и нелепость,
весенний город в утомлении гол.
Какую ты из жизни сделал крепость,
куда приплыл ты человечий челн?
 
 
Дома, дома отчаянно различны,
так бесконечный каменный массив,
есть улицы, достаточно приличны,
но в целом город все же ты красив.
 
 
Взмывают в небо белые гиганты,
бегут машины быстрым табуном,
и серые дома людских талантов,
стоят укором веку или сном.
 
 
Всегда подвластен город человеку,
и человек способен все объять,
и отдает он дань любому веку,
строения веков готов понять.
 

8 марта 1987

«Зима летает над землей…»

 
Зима летает над землей
и май к себе не подпускает,
природа заодно со мной —
она меня не отпускает.
Я от природы – плоть и кровь,
частичка не людского мира,
и убеждаюсь вновь и вновь —
природный я посланец в мире.
 
 
Пишу в лесу, деревья рядом,
они диктуют мне слова.
Иголки кажутся мне садом —
в лесу живет моя строфа.
И вот меня спасли деревья:
березы с белою корой,
у них справляла новоселье,
и перешла я в мир лесной.
 
 
Мне трудно жить среди людей,
коварство их мне не понятно,
и снег, и лес в сто раз милей,
а среди них и мне занятно.
Теперь я поняла отца:
он в сад бежал от всех людей,
и был до самого конца
среди деревьев, птиц – сильней.
 
 
Как «рак» его в болезни грыз!
Он добирался в сад больным,
он видел в этой жизни смысл:
чтоб быть живым, чтоб быть живым!
Он много боли перенес,
не стал известным он поэтом,
но жил в своем он мире грез,
и я люблю его за это.
 
 
Так вот когда писать я стала!
В год смерти своего отца!
То моя очередь настал —
ей буду верной до конца.
И пусть стихов чужие волны
идут печатною рекой,
мои стихи садятся в челны —
плывут природною волной.
 

1987

«Ольха небесное создание…»

 
Ольха небесное создание
в роскошном снежном инее,
семян не сбросила сверкание,
стоит себя красивее.
 
 
Зима торопится к уходу,
летит как пух краса с ветвей,
от ветерка слетает в воду,
а от движенья – вид живей.
 
 
Сверкает сказка Подмосковья
оврагом, речкой и ольхой.
Природы крепкое здоровье
царит здесь, видно, не изгой.
 
 
Здесь горнолыжники летают
и стаи уток над водой,
здесь вдохновение не тает,
есть снежной заводи застой.
 
 
Холмы, овраги, перелески,
ручьи под ивами текут,
и никакой в природе лести,
в ней птицы звуки стерегут.
 

1987

«Заря двойная поднималась…»

 
Заря двойная поднималась
над лесом с примесью хвои,
а над лесами улыбалась
своим свечением роз любви.
 
 
И хвойный дождь, слетая с елей
в зеленом отблеске зари
летел к стволам больших деревьев.
Он падал в снег секунды три.
 
 
Хозяйка, белка голубая,
вгрызаясь в кончики ветвей,
хвоинки с веток колупая,
дразнила маленьких детей.
 
 
На снежный наст слетались гости:
хвоинки, мелкая кора,
играли белочки без злости,
здесь веселилась детвора.
 
 
А хвойный дождь кружил над лесом,
прощаясь с прежней высотой,
он плыл над новым, чистым местом,
своей дорогою простой.
 

1987

«Перья снеговые впились в тополя…»

 
Перья снеговые впились в тополя,
контуры резные ждет уже земля.
Тает на ладошке серебристый дым.
Маленькие крошки, вместе полетим?
На Урале Южном вас создал мороз
и весенней стужей веселит до слез,
город вы одели в серебро зимы,
светлые отели – малахита сны.
 
 
Вырос из собора для органа зал
и театр красивый драмой засверкал.
В новеньких районах строятся дома
и стоят, белеют новые тома.
Берега Миасса сбросили с себя
маленькие домики, вовсе не скорбя.
И стоят, гордятся над речной водой
и дворец спортивный, и цирк молодой.
 
 
Узнаю с волнением старые дворцы,
их не повредили нового творцы.
Город, ты мой город, каменный, с литьем,
песню тополиную вместе пропоем?
Белые березки в городском леске,
тополиным пухом ты летишь к реке.
 

март, 1987

«Огромный серый дом кирпичный…»

 
Огромный серый дом кирпичный
светился сотнями окон,
и освещал он двор приличный,
где дети задавали тон.
 
 
Росла здесь я среди подруг,
в игре добру порой училась,
и слышен мячиков был стук,
и наше детство мирно длилось.
 
 
Прошли года. Возможно тридцать.
Пришла, смотрю на старый дом,
от жалости хочу я крикнуть:
«Ты в землю врос, мой старый дом?»
 
 
Ты пожелтел, и стал как – будто ниже,
иль был высок по старым временам?
Здесь все молчит о жизни, о престиже,
и нет внимания детского дворам.
 
 
Я помню, как сажали здесь деревья,
теперь на них огромная труба.
Да, не возникло бы у нас стремления
идти к реке, где лишь дома. Дома…
 

1987

«Лед в реке до середины…»

 
Лед в реке до середины,
треснул лед – вода бежит.
Снеговая гладь равнины
скоро льдами заскрипит.
 
 
Как умел ты разливаться,
милый друг ты мой, Иртыш,
и на лодках покататься
средь деревьев! Что молчишь?
 
 
Ты забыл в поля дороги?
Силы отдал городам?
Уноси с водою ноги,
я тебе свободу дам.
 
 
Что не веришь? И не надо.
Вспомним время и года,
что бросались водопадом
сквозь любые времена.
 

Март 1987

«Жить всегда спешит ива павушка…»

 
Жить всегда спешит ива павушка,
в ней доверчивость живет девушки,
к солнцу тянутся ветви милушки
раскрываются сотней солнышек.
 
 
Как у кошечки, мягок серый пух,
лаской светится серо окая.
Вот стоит она, превратившись вслух,
все ждет добрых слов – слышит строгие.
 
 
Но в ответ на них, в пухе резкий крен,
появляются иглы зелени,
с желтым острием – против всех проблем,
с жизнью их краса давно сверена.
 
 
Среди веток ив, есть всего одна,
где тюльпанчиком встали листики,
все пушки свои берегла она —
распускаются остролистники.
 
 
Опадает пух у ее подруг,
а она одна к солнцу тянется.
И молчит она, о ней лучший слух,
и она с листком – не прощается.
 

1987

«Невезения полоса…»

 
Невезения полоса
Лежит мерзлою землею,
Первых листьев голоса,
Отодвину я зимою.
 
 
И погода: ноль, да ноль,
И нули сплошные в сердце,
И отчаянная боль,
От весны за зимней дверцей.
 
 
Снег с дождем, рука в руке.
Так порой летают братья.
Ищет выхода к реке,
Затерявшееся счастье.
 

21 апреля 1987

«Обгорелая лягушка…»

 
Обгорелая лягушка,
Выползает из травы,
Улеглась на брюшко,
Не поднимет головы.
 
 
Подожгли траву —
Загубили жизнь,
Я их не пойму —
Ускользает мысль.
 

1 мая 1987

«Под шум холодного прибоя…»

 
Под шум холодного прибоя
гуляли трое у реки,
смеялись все без перебоя,
но были шуточки горьки.
 
 
Вдруг – раскололся треугольник:
обнялись двое сгоряча,
а третий маленький поклонник,
вмиг отвернулся невзначай.
 
 
Он бродит по песку тоскливо,
он пишет имя на песке…
Те, в настроении игривом,
забылись в радостном смешке.
 
 
А он выводит: «Люся, Люся…»
Рыхлит в отчаянье песок.
Да, вас судить и не берусь я.
А над рекой затих смешок.
 

5 мая 1987

«Гладиолусы зеленые…»

 
Гладиолусы зеленые
распустились на ветвях,
И деревья, в меру стройные,
изменились на глазах.
Очень милые бутончики,
чуть проснувшихся листов,
И похожи листьев кончики,
на раскрытый клюв птенцов.
Только их деревьям —
матушкам прокормить легко листки,
Как волне бежать по камушкам,
их пути всегда легки.
Прихожу я, к их беспечности
посидеть на берегу,
И вдыхаю воздух вечности,
и снимает лес беду.
Вспоминаю день Победы,
огонь вечный сквозь звезду,
Он возносит искры света
для салюта в черноту.
 
 
И мерцали эти искры
в поднебесной вышине,
В честь погибших здесь на Истре,
в честь погибших на войне.
И сходились все живые
посмотреть салютный блеск,
Разносился над землею
от салюта звонкий треск.
Набегал могучий ветер,
холодом пронзал людей,
Искрами в народ он метил,
и в лесах шумел быстрей.
День Победы был вчера,
а сегодня тишина,
И бурлит моя река,
и спокойно спит листва,
И ко мне с небес спустилась
синеглазая мечта,
Вся спокойствием укрылась —
не растает до утра.
 

1987

«Вязкий воздух согрет теплом…»

 
Вязкий воздух согрет теплом,
листья стихли под желтым налетом,
то пыльца своим первым полетом
говорила: «Мы в паре с цветком».
 
 
Проревел самолет над землею,
что знаком с небесами, грозой,
что в ладах он с богемной средою,
но унес свои связи с собой.
 
 
Я, молчу, похвалить себя нечем,
я тиха, как вода без волны.
С чайкой дружбу не водит кречет,
мои мысли покоем полны.
 
 
Суета из сует земная,
знать про все и бывать везде.
Не под силу мне жизнь такая.
Суета так подобна узде…
 

май 1987

«В желтом облаке заката…»

 
В желтом облаке заката
белым шаром сердце село,
перевязано шпагатом,
чтоб совсем не улетело.
 
 
Ты куда мое сердечко,
убежало розовея?
Видишь в облаке уздечка?
Возвращайся поскорее.
 
 
Ждет тебя конь с гривой белой,
розовый весь от любви,
в поднебесье мчится смело,
ты его и позови.
 
 
По сиреневому небу,
с бело-розовым конем
я к любви своей поеду
за потерянным ключом.
 
 
Мы промчимся над лесами,
оставляя белый след
и замерзшими устами
поцелую толщу лет.
 
 
Отогреется дыханьем
в дали лет мое окно,
и увижу под страданием
заблестевшее стекло.
 
 
А в нем прошлое трепещет,
отдает к любви мне ключ.
Кто его так крепко держит?
Конь-огонь, как ключ – колюч!
 
 
Не достать мне этот ключик.
Замечаю солнца след.
Взять у солнца ключик – лучик?
Но прошло так много лет!
 
 
Я смотрю в воспоминания,
сквозь обычное стекло,
и в заоблачных скитаньях
затуманилось оно.
 

Май 1987

«Органично сливаясь с душою…»

 
Органично сливаясь с душою,
Баха музыка с сердцем звучит,
и своей задушевной красою,
затихая, спокойно летит.
 
 
В ней бескрайность души человека,
и звучит она плавно, светло,
к нам идет из далекого века,
и сливается с жизнью легко.
 
 
Звуки страсти и терзаний,
звуки вечные любви,
с нотных строк воспоминаний,
не вмещаются в груди.
 
 
Они мощною волною
шевелят органа плоть,
открывают мир собою,
разрывая строчки нот.
 

1987

«Вечер. Одна среди леса и тьмы…»

 
Вечер. Одна среди леса и тьмы.
Месяц мне светит с макушки ели.
Он не забыл про меня в забытьи
и заглянул в мои темные сени.
И, как хозяйка лесного дворца,
я перед месяцем низко склонилась:
Так посмотри на меня ты с венца,
с болью потери давно я смерилась.
 
 
Видишь, друзья собрались у меня:
вербы в пушистых своих одеяниях,
ласка березы в сережках звенит,
и привлекает любое внимание.
Вот посмотри: деревца молодые,
первый свой день зеленеют листом.
Нет, не подумай, они непростые,
скоро сверкнут и природным умом.
 
 
Долго кустарник одеться не может,
красные ветви красны от стыда.
Старый он стал и характером сложен.
Рядом с ним пень, он стоит чуть дыша.
 
 
Стары дубы, нет дубков молодых,
мхом поросли, да белесым грибком.
Стали беззубы и нет золотых,
Листья в прическе остались венком.
 
 
Милый мой месяц, сбежал ты от ели,
к дубу пробрался, к зеленой постели.
Что ж, я неволить тебя не могу,
мне твой покой – дорогое табу.
 

1987

«Детство, отрочество, юность …»

 
Детство, отрочество, юность —
белой черемухи цвет.
Беды, разлуки, заботы —
их еще нет, нет, нет.
В детские пухлые годы
в пышных волосиках бант,
только и было заботы,
где разместить кукол стан.
 
 
Где раскачались качели,
где появился песок —
новости эти летели
быстро в девичий висок.
Стоило чуть подрасти ей,
руки белы от мелков.
Вей ветер мой, вей, вей
ноги стройней от прыжков.
 
 
Прыгалки, куклы. Подружки…
Белой черемухи цвет
падал на детства подушки.
Брезжил отрочества свет.
Бантик растаял бесследно,
зеркало манит их в плен.
Страсти: что модно, что бедно,
кто что одел, кто же смел.
 
 
Лишь телефонная трубка
прыгает часто к ушам.
Тают в расспросах минутки,
трудно вернуться к делам.
Что-то меняется в детях.
Белой черемухи цвет
ветер в девчонке приметил
в темной косе место лент.
 

17 мая 1987

Русский лес

 
Русский лес, какой ты разный,
ты похож на наш народ,
ты рабочий лес, не праздный,
много есть в тебе пород.
Есть как сосны – великаны,
люди старых поколений,
шли по жизни только прямо,
не боялись столкновений.
 
 
Наши женщины России
белолицые березы,
они ласковы, красивы,
пусть их минут в жизни слезы.
Есть, как ели величавы,
верностью они горды,
ходят стройно словно павы,
вырастают из среды.
 
 
Есть осины, что трясутся
от любого ветерка.
Нет, вас беды не коснуться,
вам одуматься пора.
Есть мужчины, словно кедры,
силой, мужеством, умом,
они, в общем-то, не редки,
но растут лишь не кругом.
 
 
Вот дубы, как коренасты
эти крепкие стволы!
Не страшны им все несчастья —
только молнии одни.
Клен стремится только к солнцу,
гордый и красивый клен,
счастье пьет, не смотрит в донце —
он упрям и тем силен.
 
 
Подрастают поколения
новых, молодых лесов,
лишь военное затмение
не прибавило кустов.
Но живучий русский лес,
к солнцу тянется и к счастью,
голубых своих небес
он сторонник, не несчастья.
 

1987

«Любовь к земле, она всегда цветная…»

 
Любовь к земле, она всегда цветная,
несет в себе все краски и тона.
Любовь к себе – она совсем иная,
бесцветные одни полутона.
 
 
Любовь к земле – живительная сила,
несет и вдохновение, и мечты,
она в душе не терпит тины, ила
все проявления ее – просты.
 
 
Любовь к земле – бескрайна и безбрежна,
она разлита по сердцам людей,
а в одном сердце так она безгрешна,
как жизнь в тайге и чаще без вестей.
 
 
Любовь к земле звала людей на подвиг
во все века, тяжелые года.
И только не рождалась там, где подлость,
а храбростью спасала города.
 
 
Любовь к земле, любовь к родной отчизне,
как неразрывна жизненная связь!
Любовь в любом наречии так чиста,
в ней не найдешь проблемы, ссоры, грязь.
 

1987

«В стеклах заиграл игривый зайчик…»

 
В стеклах заиграл игривый зайчик,
ослеплено вспыхнула река,
поднесла невольно к глазу пальчик,
так поплыли мимо облака.
 
 
Быстро исчезает ярко-белый,
долго не сияют нам глаза,
мир, по будням, часто серо-смелый,
смешаны растения в лесах.
 
 
Быстротечны яркие мгновенья,
солнце ослепляет не всегда,
иногда гнетет повиновение,
иногда в груди горит звезда.
 
 
Быстро, очень быстро гаснут краски,
молодость зарницею прошла,
чаще на лице мы носим маски,
но до страшных масок не дошла.
 
 
Не прожить без масок в этом мире,
быть двуликим – каждому дано,
не хочу увязнуть в грязном иле,
не хочу увидеть грязи дно.
 

1987