Текст книги "Стихи. Том 3. 1999—1980"

«Сверкала елка. Праздник. Дед Мороз…»

 
Сверкала елка. Праздник. Дед Мороз.
Вращались в ритме местные поэты.
Волненье, вдохновенье – стоят роз,
а песня о единственной не спета.
 
 
Прикосновение в танце нежных рук
мелькнуло электрическим мгновеньем.
Руками замыкал ты чувства круг,
Возникло необычное волнение.
 
 
Оно бежало нежно по рукам,
оно спускалось сквозь одежду к коже.
Волненью не преграда каждый грамм,
а танец в Новый год такой пригожий!
 
 
На улице московская зима,
ветрами раздувает занавески.
Приятно руки чувствовать, весьма.
На елке мишура, весят подвески.
 
 
Любовь проходит быстро и без драм.
Мы были рядом, но идем отдельно.
Волнение подвержено ветрам,
а танца новь всегда не беспредельна.
 

1998

«Контур веток темно-синий…»

 
Контур веток темно-синий
в утреннем убранстве.
Снег не виден, но вид зимний,
ветреность в пространстве.
Новый год идет, колышет
ветви своенравно.
Дома мой любимый дышит,
для меня он главный.
 
 
Ветер ветви пред рассветом
медленно качает.
Я люблю, но безответно.
Он один – дичает.
Он не ветер, он мужчина,
он не подойдет вам,
и любовь здесь не причина,
хоть ревнив как Мавр к нам.
 
 
Небо, небо за ветвями
медленно светлеет,
а мужчина, а мужчина,
не меня он греет.
Он не любит темно-синий,
слишком он красивый,
он мой контур в мире линий,
но слегка ленивый.
 

1997

«Не спугни удачу – птицу счастья…»

 
Не спугни удачу – птицу счастья,
лучик от надежды удержи,
прояви к другим свое участие
и мороз весною придержи.
Ласково и зримо светит солнце,
от тепла любви оно теплей.
Ничего, что дремлют наши кольца,
но любовь ты трепетно излей.
 
 
Ведь весна! Лучи с небес лихие!
Солнце, небо, море, синева.
И забудь деньки свои плохие.
Мощно, тихо плещется Нева.
Лед на Волге вздрогнет и очнется,
где-то Обь слегка подтает бровь,
а на юге Дон быстрей проснется,
взбудоражит сердце и любовь.
 
 
Не была я: на Оби и Доне,
Волгу знаю чаще из окна,
из окна проездом, из вагона,
лишь Нева знакома мне одна.
Да и то все чаще по экрану,
все большие реки вдалеке,
море – уходящее в нирвану,
бакены вновь встанут на реке.
 

1997

«Температура близкая к нулю…»

 
Температура близкая к нулю
удерживает жемчуг на деревьях.
А я спокойно взгляд один ловлю,
держу тебя в своих сердечных звеньях.
 
 
Переболей, забудь, остановись!
И негодуй, но мысленно и томно,
похоже ты проходишь чувства высь,
уйди в себя безоблачно и скромно.
 
 
Замкнись в себе, оставь мирскую суть,
а чувства усмири без промедления,
ты вновь красивым, и спокойным будь,
и отойдет любви твой затмение.
 
 
Забудь мечты, природа рядом, здесь.
Реальность всю мечтами не осилить,
и заново ты чувства лучше взвесь,
пойми-ка сам, красивый ты и милый.
 
 
Тебе нужна я, воздух, лес, вода,
а без меня – все чувства пересохнут.
И все же ты доволен иногда.
Температура выше – жемчуг мокнет.
 

1997

«Как хорошо, когда летают мысли…»

 
Как хорошо, когда летают мысли,
когда весна и солнце в вышине.
Жизнь хороша. Возьму иные выси.
Любовь весной – желанья выше нет.
 
 
Мне надоело плакать и сердиться,
весной безбрежна женская тоска.
Мужчинам может надоело бриться.
И лучший выход – встреча у леска.
 
 
Прекрасно небо светло-голубое,
тепло весны гуляет по стране,
естественно желание слепое
любить тебя не только по весне.
 
 
А ты один, но это так нелепо,
А я одна, сплошная чепуха.
Возьми и съешь кусочек сыра, хлеба,
и сразу жизнь покажется лиха.
 
 
В такие дни, когда весна в загуле,
когда осины почки проросли,
быть хочется от возраста в отгуле,
до старости еще не доросли!
 

8 апреля 1997

«Опустошенность. Важное решение…»

 
Опустошенность. Важное решение
я приняла. Восхода нет назад.
А на щеках покалывание, жжение.
Подарен дом, оставлен лишь фасад.
 
 
Да были люди, годы и свершения,
уходят люди часто в мир иной,
тогда прощают массу огорчений,
не многое им ставится виной.
 
 
Просторы неба трепетно строптивы,
и перемен в природе весь набор,
и бегали мы в юности ретиво,
и хвостики скакали на пробор.
 
 
А вот теперь мы ходим, но не быстро,
спешим идти, немного подбежав,
течет без нас спокойнейшая Истра,
идем спокойно, губы лишь зажав.
 
 
Или кто как, я чаще в лес ходила.
Наследство проплывает мимо нас.
Другие люди сделают удила,
а бабушкам для жизни нужен шанс.
 

8 апреля 1997

«Судьба для всех течет бесповоротно…»

 
Судьба для всех течет бесповоротно,
вот новый день: туманная среда.
И взгляды женщин вежливо и кротко,
летят к мужчинам в сером, иногда.
 
 
Да, где-то в сером чудные мужчины,
прекрасные и в светлом хороши.
На женщин смотрят и не без причины,
то взглядом падишаха, то паши.
 
 
Для женщин они счастье, а намеки,
вполне заменят солнце и тепло,
не хочется в любви малейшей склоки,
хотя от цвета серого – светло.
 
 
И небо, небо в сером – благородно,
и этот цвет любим так много лет,
одежда сероватая так модно,
собою надевала высший свет.
 
 
Мужчины в сером – вековая сказка,
мужчины в сером – просто эгоизм,
мужчины в сером – словно это маска,
а может быть, какой-нибудь центризм.
 

1997

«Снежная штора плывет за окном…»

 
Снежная штора плывет за окном,
скоро ее не будет,
вот человек далеко, словно гном,
он о себе так не судит.
 
 
Каждый велик для себя и в себе,
шоры легки самомненья.
Важное что-то случилось в судьбе?
Это небес повеленье.
 
 
Легкий снежок на заботах моих,
грусть он едва прикрывает.
Снежные шторы легки для двоих,
занавес что-то скрывает.
 
 
Ладно, так ладно и горюшка нет,
так, холодает немного.
Вы – все равно мой заснеженный свет
в дымке небесного смога.
 

1997

«Грусть нахлынула внезапно…»

 
Грусть нахлынула внезапно,
погасила божий свет,
ты опять ушел на запад,
позабыв сказать привет.
 
 
И грущу я по-иному,
если все ни так, ни сяк.
Я тогда подобна гному,
если жизнь – удар в косяк.
 
 
Ты, прости, грустить не буду,
без ударов обойдусь.
Ты предал меня, не буду
я грустить. Прекрасна жизнь!
 

24 декабря 1997

«Глобальные проблемы хороши…»

 
Глобальные проблемы хороши,
но нас волнует чаще мизер,
и, если в кошельке моем гроши,
мне не нужна в Европу виза.
 

26 декабря 1997

«Зима, капель и рождество…»

 
Зима, капель и рождество,
плеяда елок и гирлянд,
грядет земное торжество
домашних, праздничных полян.
 
 
Ковер, диван, торшер и стол,
прекрасен елочный наряд,
струится призрачный подол,
блистает золото наград.
 
 
А ты без золота? Одна?
И нет любви и нет огня?
Никто не тронет веки сна,
но счастье есть и у меня.
 

27 декабря 1997

«По небу облако плывет…»

 
По небу облако плывет
в пространстве голубом,
оно дождливым прослывет,
тараня небо лбом.
Весна. Снег тает на ветру,
тот выдувает зло.
Тихонько я слезу сотру,
и в сердце отлегло.
 
 
А облака плывут, плывут
куда-то в вышине,
кого-то слабого зовут,
кого-то бьют во сне.
Я только в след им погляжу,
ведь часто невдомек,
что счастье там наворожу,
где грустный есть итог:
 
 
где лицемерие, где ложь,
где суета – сует.
Чужие беды не тревожь,
и уходи от бед.
Смотрю на небо в облака,
не видно журавлей,
сказал бы вовремя «Пока»,
мне было бы теплей.
 

1997

«А что в лесу? Зима и снег…»

 
А что в лесу? Зима и снег.
Пушисты серые деревья.
Снег усмиряет женский век,
и убавляет страсть и рвение.
Иду одна. Брожу одна.
Дышу незримостью пространства.
Мир просыпается от сна,
а сны – в оттенок постоянства.
 
 
Чуть-чуть любви, чуть-чуть тепла,
и холод снега для блаженства,
чтоб вынуть все остатки зла
с души моей, для совершенства.
И жить бы так всегда, всегда
без зла, угроз, простого мщения.
Из снега кое-где вода,
но воздух, воздух очищения!
 
 
И пустота царит в душе,
она остыла от мороза,
а все забытое уже,
незримо спрятало угрозы.
Есть что-то нужное в судьбе
на перепутье с холодами,
и что-то нужное в ходьбе,
а горе все покрыто льдами.
 

1996

«С годами все становятся царьки…»

 
С годами все становятся царьки
на маленьких, но собственных владениях,
минуты у таких царей – горьки.
Они рычат, чтоб отстоять сомненья
о том, что вы вторгаетесь в их жизнь,
о том, что вы совсем не преуспели.
А царь в душе кричит им: «Воздержись!»
Но без него царьки бы жить не смели!
 
 
Все хорошо, когда все на местах
своих, любимых, значимых, солидных.
Царькам пока не ведам просто страх,
они живут без всяких слов обидных.
Любовь, любовь, еще один этап,
этап любви на новом небосклоне.
Лишь иногда бываешь ты богат,
а иногда уходишь ты в поклоне.
 
 
И я с тобой, незримо, навсегда,
наш мир с тобой пожизненно и соткан.
Я не всегда тебе вторила, да.
Но ты – красив был на колхозной сотке!
Царек. Колхоз. Сомненья явно есть,
что мы с тобой владениями едины.
Царек на кухне дома – просто лесть.
Нет, мы с царьком опять не совместимы.
 

1996

«Избыткам чувств моим вольней…»

 
Избыткам чувств моим вольней,
их слышу столкновения,
и с каждым днем они сильней,
и все сильней влечение.
Переучет в моей судьбе.
Кого же выбрать другом?
Глаза встречаются в стрельбе
и смолкли все подруги.
 
 
Все чаще, чаще новый лик
в мое сердечко входит,
и взгляд его – пленения миг
на час или на годы?
Еще любовь сия нова,
еще она младенец,
но в сердце новые слова,
и тут не до безделиц.
 
 
А новый лик и не любил,
он рядом словно сторож,
он кипятком костюм облил,
из ревности, вот порох.
От боли – крик, нога в пузырь.
Избытки чувств на воле.
Он думал, что ли он козырь.
Он новый лик? Нет боле.
 

1996

«Цветут леса пыльцой вновь желтой…»

 
Цветут леса пыльцой вновь желтой,
лежит повсюду желтый плес,
в одежде чаще встретишь шорты.
Все сушит солнце, нет и слез.
Вот май для многих лиц – мученье,
им не вздохнуть, не продохнуть,
ни в радость вкусное печенье,
им подышать бы как-нибудь.
 
 
Приятно, тихо в нашем крае,
от аллергии трудно спать:
пыльца не кажется всем раем,
как химикат: ни дать, ни взять.
Леса, деревья рядом с домом.
Посмотришь – всюду благодать.
Но вот желтеет что-то комом.
На сон таблетку, что ли взять?
 
 
Не каждый год пыльца в полете,
и не всегда желтеет пыль,
иль взяли майские заботы,
иль дома заедает быт.
Поэтому решают просто
с пыльцой задачку только так:
и уезжают в край за сто верст,
где не цветут леса никак.
1996
 

«Так что с тобой, когда стрела со мною?..»

 
Так что с тобой, когда стрела со мною?
С небес опять исчезла синева,
а сердце приоткрыто только зною,
и явно натянулась тетива.
И боль в груди, и трепета жетоны,
голубизна пруда не помогла,
все тело плачет, превратилось в стоны,
и в мыслях бес просвета только мгла!
 
 
Освободить бы мозг от лишних мыслей,
их очень много: солнца оборот,
число напишешь – азбучные выси,
и от ворот получишь поворот.
Пусть дождь идет, иду другой дорогой,
пойму все сразу или по частям,
прошу тебя, не перейди порога,
отдай сердечко лучшим новостям.
 
 
Так помоги мне дождик, лучик света,
решить мои задачи побыстрей,
мне укажи, где счастья ждать, привета.
Когда меня найдет прекрасный Грей?
Бывает так, забудешь мудрость сердца.
Все почему? Что верила ему.
А ведь давно закрыта встречи дверца,
себя отдал, но только вот кому?
 

1996

«У женщины судьба своя…»

 
У женщины судьба своя,
ее года летят в зените,
ей много лет, года тая,
она идет, а вы – сверните.
Мужчина в возрасте таком
все чаще дольше в отдаление.
Не замечая в горле ком,
она идет в свои владения.
 
 
А он ей снится! Боже мой!
Где он так долго находился?
Надежду встреч дождями смой.
А он ей снился, снился, снился!
Но вот зачем? Почтенный сын,
достойный даже восхищения,
не оценил простой красы,
забыл почти без сожаления.
 
 
Прошли года, и в ней все спит,
а вот его она хотела.
Исчез навек любовный пик,
и до него давно нет дела.
Какой сумбур! Какой пассаж!
Так ерунда без сожаленья.
Да кто он ей? Обычный сон,
мгновенный, словно вожделенье.
 

1996

«Условности, вас замечать порою…»

 
Условности, вас замечать порою
я устаю, но мысленно за вас.
И с каждым годом, этого не скрою,
я реже из общения даю пас.
Вы правы люди, я давно устала,
но все надеюсь молодость вернуть,
и не по мне концерты, люди, залы,
и трудно мне с дороженьки свернуть.
 
 
Уединяюсь я в любой общине,
и на курорте вовсе не была,
и улыбаюсь поднебесной сини,
для взлета не хватает мне крыла.
«Я Вас люблю» – мне говорили много,
в молчанье было больше этих слов,
но от любви ушла моя дорога,
исчезла, к сожалению, прелесть, новь.
 
 
Еще взлететь, еще любви кусочек,
но нет, о нет, дозволенности нет.
А под ноги упал еще листочек,
и благонравия беспробудный свет.
Условности, усталость, удрученность,
и молодость. Последние витки.
Обиды так быстры, нерв утонченность,
как тонких волосинок завитки.
 

1996

«Июльское солнце светило прохладно…»

 
Июльское солнце светило прохладно,
и теплое лето гуляло не здесь,
и все хорошо, да вот что-то накладно
мне слушать при солнце нелепую весть.
Что ты вновь далеко и где-то сердито
дела завершаешь, а может быть нет.
Как часто бывает, что истина скрыта,
и я не дождусь даже легкий привет.
 
 
Живу не одна, и проходят так годы,
я долго живу на прекрасной земле,
потомкам своим изменяюсь в угоду,
живу я в проблемах в своей же семье.
Пусть я одинока и дом без мужчины,
что делать, прошли времена, когда был,
но это не повод для женской кручины,
мой опыт любви за тобой не уплыл.
 
 
Не выйду я замуж в любовь помоложе.
Не выйду я замуж за старых мужчин.
Устану с одними в неверности клеток.
У старых же много болезней, кручин.
Я буду одна, а любовь – часто благо,
она вдруг случайно сойдет на меня,
и дело в не возрасте некого мага.
Любовь прилетает – уйдет семеня.
 

26 июля 1996

«Еще не листопад, еще листва желтеет…»

 
Еще не листопад, еще листва желтеет,
и синева небес видна средь облаков,
еще душа моя кого-то вновь жалеет,
и жду невольно я его ночных шагов.
При свете ночников, когда и тишь, и воля,
мир тонет в забытье, мне чудится вновь он.
Но у меня теперь совсем иная доля:
все прожитое вдруг поставлено на кон.
 
 
Перешагнуть еще границу дозволения,
еще заполонить собою одного,
на это же должно быть свыше повеление,
и если разрешение – то сердца самого.
А искорка любви не покоряет с ходу,
она не перешла сквозь новенький рубеж,
пока еще пленит холодность благородства,
но с ней не до любви, не до любых утех.
 
 
А Вы не одинок? Вам нравится быть чуждым?
Вам нравится роптать и вовсе не любить?
Но может, наконец, Вы станете мне нужным?
Поможете слегка мне время позабыть?
Но чувства и листва слегка уже пожухли,
и благородство душ, порой обычный душ,
а бросится в любовь – самой мне просто жутко,
и лучше взять еще десяток сочных груш.
 

1996

«Еще одна красавица лесная…»

 
Еще одна красавица лесная
тряхнула гривой сказочных волос.
Атлет давно, об осени все зная,
заворожено смотрит в тайны кос.
А как же быть? К чему листвы падение?
Златой ковер неубранной листвы.
Пусть будет он началом восхождения
младой звезды, атлет идет на ВЫ.
 
 
Недолговечны тайны листопада,
недолговечна первая любовь,
не сбережешь все семьи от распада,
не сбережет безлиственная новь.
Лесная сказка друга уводила
в чащобы леса, ласки и тоски,
красавица готовила удила
своих волос на совесть и мозги.
 
 
Не знаю, чем она приворожила,
зачем атлета в чащу увела?
Одежду из листвы наверно сшила,
а без одежды в сказку завлекла.
Обычная красавица лесная,
взяла и увела в расцвете лет,
росой приятной утренней блистая.
За ней ушел прекрасный мой атлет.
 

1996

«Пусть моросит тихонько дождь осенний…»

 
Пусть моросит тихонько дождь осенний,
листва прощально машет мне рукой,
мы вновь решаем из железа звенья,
а ты меня от лишних глаз – укрой.
Я не люблю телесно, а иначе
нам не создать и доли тех вещей,
что создали для света, и тем паче
и корпус блока, чем он не Кощей?
 
 
И я люблю с технической вершины,
мы создали так много в этот год,
что для любви телесной нет причины,
и это современнейший итог.
Ты одинок, но непонятен часто,
нужна тебе, возможно, даже я,
но подойти, сказать, весьма опасно
и будет наша жизнь раздражена.
 
 
Итак, работа отнимает силы,
мы вместе создаем сценичный мир,
у каждого своя для жизни вилла,
но мы друг другу – трепетный кумир.
Роман служебный часто неизбежный,
не значит он обычно ничего,
и смоется любой волной прибрежной,
как тот песок почти из ничего.
 

1996

«Поздняя осень, да ранние слезы…»

 
Поздняя осень, да ранние слезы,
кто одинокий, а кто и влюблен.
Лето любви отгремело и грозы,
и без листвы стал заброшенным клен.
 
 
Что мне кручина и подвиг без крика,
я одиноко покинула Вас.
Где-то за дверью стояла улика.
Я промолчу, покидаю. Я – пас.
 
 
Я Вас любила, без всякого смысла…
Вы предо мною захлопнули дверь.
Мысль: «Почему?» ненадолго мозг грызла.
Взгляд Ваш кричал: «Мне сегодня не верь!»
 
 
И побрела я все дальше от дома,
дальше и дальше, не чувствуя ног.
Я не глотала отчаянья кома,
и поработала пара сапог.
 
 
Что мне кручина, ведь город прекрасен,
очень темно, но на то и ноябрь.
Мозг мой спокоен, достаточно ясен.
Я вновь свободна: «Свободу не грабь!»
 
 
Явно, конечно, за дверью стояла
новая пассия Вашей судьбы,
просто не вовремя я Вас застала.
Ревность лечу я во время ходьбы…
 

1996

«В природе есть свои витки…»

 
В природе есть свои витки
скользящие, крутые.
Мороз и нервы пусть крепки,
но все же не литые.
Зима морозная нова?
Вы с холодом знакомы.
В судьбе всегда свои права:
на жизнь, здоровье, комы.
 
 
Пусть тяжела пока судьба
из выпавшего снега,
и все идет за честь борьба,
в ней тяжело без бега.
Судьба, судьба. Легка? Легка.
Морозный всюду иней.
Мир праведный, но лишь слегка.
Маячит вечер синий.
 
 
Мороз в судьбе, мороз в мечтах,
сугробы под ногами,
в каких бы ни были летах,
скрипят мороза гаммы.
Все почему? А потому,
что кто-то одинокий
совсем не в том живет дому,
мороз морозит склоки.
 

1996

«Мороз. Морозная зима…»

 
Мороз. Морозная зима.
И часто иней. Снег.
И я одна. И все сама.
Таков мой день и век.
Зима сурова, холодна.
Мороз. Мороз. Мороз.
Я без тебя. Одна. Одна.
Зато без слез и гроз.
Мороз и снег. Сугробы. Лед.
Холодная зима.
И там, где есть снежинок слет,
я проживу сама.
 

1996

«Вольный снег пушист и светел…»

 
Вольный снег пушист и светел,
жизнь добра и к нам чуть-чуть.
Ты давно меня приметил,
разгоняя снега муть.
Вот и все. Мы снова вместе
средь лесов, снегов, домов.
В разговорах меньше лести,
а в сугробах столько снов!
 
 
Жизнь, она подобна свету.
Только ты: то хмур, то зол.
Ты исчез. Ищи примету.
Может, ты просыпал соль?
Не бог весть, но жизнь струится,
роскошь, если ты со мной.
А вот мне, мне часто мнится,
не пройдет жизнь стороной.
 
 
Постарайся, не продайся,
не злословь из многих слов,
и тебе тогда воздастся,
и совсем без лишних слов.
Как пушист сегодня ветер!
Свит из множества пушков.
На тебе любимый свитер
из пушистейших снежков.
 

13 февраля 1995

«Мороз действительно прекрасен…»

 
Мороз действительно прекрасен,
и солнце светит в небесах,
и мне не надо сказок – басен,
лишь бы Вы были на глазах.
Вы мне нужны, как свет и солнце,
или как капля молока,
я бы Вас выпила до донца,
ведь наша встреча так легка.
 
 
Но Вы? Вы просто в отдаление,
мне вас руками не достать,
и задохнулось вожделение,
увидев Вас и Вашу стать.
Я Вас люблю. Увы, безмолвно.
Без редких встреч, без суеты.
Вот Вы проехали… довольно.
И чувства прыгнули в листы.
 
 
Вы мне нужны таким далеким,
боюсь я частых, жарких встреч.
Люблю кудрявым, синеоким.
Каким Вас именем наречь?
Забылся облик синеокий,
ушел он в память навсегда.
Когда в душе мир слишком строгий,
любовь уходит как звезда.
 

14 марта 1995

«Вновь осень золотая отцвела…»

 
Вновь осень золотая отцвела,
и пышная листва рябины красной
в заоблачные выси не звала.
А есть ли у земли другие краски?
А дел полно. Их просто все не счесть,
одной мне их совсем не переделать,
а от тебя молчит любая весть,
и отдыхает по ночам лишь тело.
 
 
Как хорошо деревья оголились,
и в черных платьях их стоят стволы,
они давно невидимо влюбились,
а желтые одежды им малы.
Лихая осень быстро отошла,
златая осень наших отношений,
настали почти черные цвета,
цвета одни – заоблачных лишений.
 
 
Потом пришла неведомая тишь,
когда нет ни листвы, ни снегопада,
а лишние тревоги просто: «Кыш!»
Сегодня мне любви твоей не надо…
Все выше солнце, золотистей цвет,
и что-то неземное появилось.
В голубизне других оттенков нет,
твое лишь имя в титрах засветилось.
 

1995

«Не нужно нам любовной суеты…»

 
Не нужно нам любовной суеты,
зачем стирать, готовить и мыть окна?
Потом он скажет, что чужая ты,
хотя его одежда в пене мокла.
Да, черт возьми, весь быт и всю любовь,
и оскорбления, будто ненароком.
Семейный быт, любовь и счастья новь,
остались где-то с первым чернооким.
 
 
Голубоглазый, что не говори,
был отзвуком экрана и мечтою,
кумира из него не сотворить,
как сотворишь – узнаешь, чего стою!
А быт? А жизнь? А в сердце пустота?
Пусть будет пусто, но без оскорблений,
и дома будет тоже чистота,
но без Его великих повелений!
 
 
Ни те года, ни те уже мечты,
и вместе жизнь нам просто невозможна.
А взлет фантазий, пусть в них даже ты…
Сия мечта, похоже, просто ложна!
Туманная домашняя погода,
с ней самолетом в небо не взлететь,
Пускай пройдут еще пустых полгода,
Тогда поймем кого кто будет греть.
 

1995

«Как хорошо, что солнца свет…»

 
Как хорошо, что солнца свет
всегда приятней пыли,
оно тебе не скажет: «Нет!»
и не соврет, где были.
Я вновь иду на перерыв
среди сплошной работы,
стою у пруда, где обрыв,
без мыслей и заботы.
 
 
Ты за рулем иль будешь там,
но ты меня не встретишь,
а в бедах ты повинен сам,
в них не поможет ретушь.
Да, так проходит перерыв
без встреч, всегда в прохладе,
не предвещая наш разрыв.
Ты здесь проедешь в «Ладе».
 
 
Проедешь в Ладе, иль пройдешь,
мне все неинтересно,
когда-нибудь и ты поймешь,
как в этом мире тесно.
А я у пруда постою,
и посмотрю на воду,
которую ты будешь лить,
себе и мне в угоду.
 

1995