Текст книги "Стихи. Том 3. 1999—1980"

«Отметил Космос снегопадом…»

 
Отметил Космос снегопадом
День Космонавтики Земли.
Я настроения просто спадом,
снега страданья замели.
Деревья вновь одеты снегом.
По влажной, снежной целине
проходят люди, а кто следом
бежит с собакой, а я нет.
 
 
Я не на улице. Я дома
смотрю на снег я из окна,
и в горле нет страданий кома,
сижу спокойно я одна.
Вы позвонили, ненароком
мне душу вскрыли просто так.
Но от звонка так мало проку.
Поговорили кое-как.
 
 
Вновь я спокойна. Вы красивы,
но безразлично сердце к Вам.
Пусть речи Ваши были льстивы,
как снегопад апрельских гамм.
Отметил космос снегопадом
День Космонавтики Земли.
Слова любви ушли все с градом,
когда еще сады цвели.
 

12 апреля 1993

«Любовь, дожди проходят мимо…»

 
Любовь, дожди проходят мимо,
а по ночам грохочет гром.
Такая жизнь еще терпима,
пишу стихи – не нужен бром.
Напрасно я Вам позвонила,
совсем ни то хотела я.
В любви ушедшей не винила.
Забыла Вас телесно я.
 
 
Я не ревную. Все спокойно.
На небе будней пелена.
Дожди идут весьма достойно,
бываю редко я одна.
Кто Вы? О, право, не напрасно
я задаю такой вопрос.
Вы мимолетностью прекрасны,
не нужен каверзный допрос.
 
 
Мне ни к чему любая ревность,
хочу я быть с собой честна.
Влюбляюсь мысленно, а верность
всегда лишь там, где я одна.
Дожди прошли, любовь осталась,
В стихах осталась навсегда,
Возможно, это жизни шалость,
Застыли строчки как гроза.
 

1993

«Как хочется звонить по телефону!..»

 
Как хочется звонить по телефону!
Мне не дает покоя голос твой,
но я боюсь, реакции трезвона,
и не хочу я слышать вновь отбой.
Как долго ты меня собой тревожил,
твой взгляд безумно звал меня всегда.
Мой мир спокойный словно ожил,
И ты звонил, пусть редко, иногда.
 
 
Морозило сегодня понемногу.
И чаще слышу я звонки других,
и если рассудить излишне строго,
то память в узелках весьма тугих.
Ты где? Когда? Ты с кем? О, ради Бога,
молчи, пройду по солнечным снегам,
приду домой и сразу от порога,
услышу телефона крик и гам…
 
 
Вода, вода замерзла от мороза.
Ты бывший мой, мой Бог, и мой Герой,
тряхни-ка ты мне веточкой мимозы,
и позвони вечернею порой.
Звонок чужой. Дойди до телефона,
и позови, услышь мою любовь.
Года бегут без речи, без трезвона,
и ты меня забыть вполне готов.
 

1993

Абрикосы

 
В район вокзала в разгар июля
идти зачем?
Здесь все в тюках: ковры и тюли,
все с кое-чем.
Все ерунда, но вы, как чудо,
в стране лесов.
Хочу сказать: «У вас я буду,
но жизнь – засов».
 
 
Я не приду к вам, вы не ждите,
все ерунда.
Челнок я ныне, вы идите,
нужна еда.
И вот я еду за посылкой.
Вокзал. Перрон.
Воз абрикос, моя косынка.
Вновь Электрон.
 
 
Люблю я мысленно, заочно,
мне так верней,
а абрикосы, сливы сочно…
Я черт бы с ней…
Тебя не встречу, не отвечу
твоим глазам,
и не пойду я больше в Вече,
не верь слезам.
 

1993

Стихи-грехи

 
Прости мне дружное семейство —
мои стихи,
могу писать, мечтам не смейтесь,
люблю грехи.
Но лишь в стихах, статьях и фото,
хоть на столбе,
сама в сторонке я, ну что ты,
я вся в себе.
 
 
Меня не надо рвать на части,
ведь я одна,
мне все равно, какой вы масти,
мне жизнь видна.
Со всеми можно поработать
в течение дня,
но через мерные заботы
не для меня.
 
 
И потому сегодня любо —
ведь я одна,
а все сотрудники могли бы
уйти со дна.
Я отдохну в своей работе
без лишних слов,
не умываясь в глупом поте,
чертеж – улов.
 

1993

«Дождливое мрачное лето…»

 
Дождливое мрачное лето.
Дождинки, дождища, дожди.
На солнце наложено вето,
и редкое солнышко чти.
Прекрасно, почти невозможно,
что этой дождливой порой
и все отношения ложны,
и модный забыт юбок крой.
 
 
И в мыслях забытые ноты
твоих расчудесных речей,
и словно одели их в боты,
иль в стук волейбольных мячей.
Все милое где-то далеко,
и радость, как солнце, ушла,
как птичий, не знаю чей, клекот,
и только боль в сердце и жгла.
 
 
Твои разговорные трели,
объятий забытый уют,
когда-то так трепетно грели,
теперь только дождики льют.
В дожди мир становится грустным,
твой взор позабыт в облаках.
Любовь вновь становится устной,
иль вновь растворилась в веках.
 

1993

«Вы для меня как воздуха глоток…»

 
Вы для меня как воздуха глоток,
на Вас смотреть могу я бесконечно,
но есть лишь взгляд, и он проводит ток
настороженно, вовсе не беспечно.
Стихия чувств ко мне от Вас идет,
на Вас смотрю спокойно, не ревниво,
не давит пережитого груз, гнет,
а может ситуация ленива.
 
 
Мы далеки, не знаю почему,
и жизнь нас очень изредка лишь сводит,
а видеть чаще, то не по уму,
от частых встреч не высечь будет оды.
Пусть будет так, как есть. Вы – без меня.
Красивы Вы хорошею красою,
и Вы умны. Не надо жизнь менять,
пусть будет так зимою и весною.
 
 
Хороший взгляд и вид, и цвет волос,
и небо Вас немного оттенило,
и есть в Вас даже – поколений лоск,
и все мне в Вас пленительно и мило.
Все хорошо, но Вы совсем чужой,
и дальше от меня, чем даже были,
и только взгляд пленительно – лихой,
летел ко мне по гардеробной пыли.
 

1993

«Изображать студентов не пристало…»

 
Изображать студентов не пристало,
а жаль, так что ж, другие есть лета,
я возраст бабушек уже рукой достала,
но старостью еще я не взята.
Работать в институте мне непросто,
на кафедре я в НИЧ, почти никто,
конструктор пусть не маленького роста,
работать, если честно, мне легко.
 
 
Все суета, все суета. В покое
для мыслей благодарнейшая даль,
но от нее когда-нибудь я взвою,
я двадцать лет уже рисую сталь!
Конструктор и поэт – моя пучина,
с годами, что с годами, навсегда!
Моя пучина и моя лучина,
всегда в работе, этим и горда.
 
 
Молчать мне надо обо всем на свете,
но есть язык, и он берет покой,
и есть любовь. В молчании обеты
я не даю – в них поворот крутой.
Взлететь бы надо, но железо тянет,
я вся «конструкций будущего плен».
Головушка у розочки увянет,
а волосы пусть мне взлохматит фен.
 

1993

«Влюбилась вновь? Пишу стихи…»

 
Влюбилась вновь? Пишу стихи.
И не ищу любви я явной,
у сердца старые мехи,
любовь моя не будет тайной.
Не выдержать порой еще
всю бурю пылкости убогой,
и тайна явно затрещит
у потаенного порога.
 
 
Романа нет. Газетный стих
недолговечен очень часто.
А вдруг ты будешь просто дик,
когда в стихах найдет негласно
свои же мысли и слова,
свои никчемные пороки,
и закружится голова,
и вспомнит старые уроки.
 
 
Так не люби и позабудь
все то, что трепетно забыто,
но ты живи, люби и будь.
Стихами жизнь моя открыта.
А как же ты, кому стихи
ночами поздними писала?
Ушел и ты, шаги тихи,
тебя в стихах я забывала.
 

1993

«Прекрасна жизнь – в ней много совершенства…»

 
Прекрасна жизнь – в ней много совершенства.
В падение снег прекрасен только миг.
Круговорот – и в этом есть блаженство.
И кто еще свой разум не постиг?
Все просто в этом мире человечьем,
кто много брал – усох в расцвете лет,
и мы порой напрасно бисер мечем,
себе же закрывая этим свет.
 
 
Вот мир блестит в своей прекрасной неге.
Леса раздеты – ясно, что зима
и утопают ноги в белом снеге.
Тут вовремя понять, где я сама?
Самой бы от себя в снегах не скрыться,
и выйти из любой большой беды.
Снега растают, вовремя прикрыться,
и уходить от встречной суеты.
 
 
Прекрасна жизнь. Ну, что тут не понятно?
Все есть у нас, и чувства есть в крови,
и чувственность любовная занятна,
и жизнь нам не прожить без чувств любви.
Все хорошо. Прекрасна жизнь земная.
Хороший день и сердцу хорошо.
И я иду, любви не поминая,
и все прекрасно, мило все еще.
 

1993

«Погода, природа, она так проста…»

 
Погода, природа, она так проста,
что в лиственных гротах теперь чистота,
нет ягод, листвой лишь красуется мир,
стареем с тобою, и вреден нам пир.
 
 
И роскошь лесная, и роскошь в еде —
вся роскошь земная вредна в суете,
и суетность мира с годами вредна,
и вещая лира в любви не видна.
 
 
И годы белеют в твоих волосах,
и хною желтеют в моих волосах.
С годами кто толстый, а кто и худой,
а ты равномерный и только седой.
 

1993

«Вот небо и земля – два разных настроения…»

 
Вот небо и земля – два разных настроения.
Сегодня и вчера, как ты и я – мгновенья.
 
 
И я уж не грущу, сегодня мир красивый,
и я тобой горжусь: красивый и ревнивый.
 
 
Смотри, как хорошо туманят мысли розы,
им не грозят сейчас докучливые грозы.
 
 
Простор голубизны и реют листья смело,
строители дома возводят так умело.
 
 
И пусть не повезло нам в счастье почему-то,
но жизнь тем хороша, что все изменит круто.
 
 
Мы: небо и земля, нас солнце освещает,
холодный бег дождей на время прекращает.
 

1993

«Ясный, солнечный мороз…»

 
Ясный, солнечный мороз,
небо ярко-голубое,
я бегу домашний кросс,
все дела мои в забое.
 
 
Очень быстро темнота
опускается на землю.
Лес – сплошная чернота,
а я небу тихо внемлю.
 
 
Пусть возникли холода,
и ноябрь стоит на стреме,
я сегодня молода,
и дела мои не бремя.
 

1993

«Как хорошо деревья оголились…»

 
Как хорошо деревья оголились,
и в черных платьях их стоят стволы,
они давно друг в друга все влюбились,
а желтые одежды им малы.
Увидеть жизнь, пусть смерть висит чужая,
понять, что ты, да ты еще живой,
что где-то в муках женщина рожает,
сквозь душу пропуская жуткий вой.
 
 
Да, жизнь нужна, порой без исключения,
богатым, бомжам, просто чудакам,
еще прекрасней, если есть влечение,
но в сердце дань и траурным листам.
Бывает – злость минутная клокочет.
А в сердце боль, и раздражает звук.
И все же жить, конечно, каждый хочет,
а сердце – тук, уж очень часто – тук.
 
 
Уехал ты однажды незаметно
в далекий край, где бродит НЛО,
там нет богатств каких-нибудь несметных,
запасы твои тают без кило.
Что там забыл? Ты жив, иль просто сгинул?
Куда ушел? Зачем? И почему?
Иль мухомор в свою кастрюлю кинул?
А я все жду, слезу из глаза жму…
 

1992

«Снега еще в своей стихии…»

 
Снега еще в своей стихии,
но всюду чувствую: весна.
Она идет, шаги глухие
мир пробуждают ото сна.
Мне надоело быть рабою,
осуществлять чужой каприз.
И не хочу я быть с тобою!
Я не хочу с тобой стриптиз!
 
 
Я не хочу! И все! И точка!
Пусть твои руки лезут вверх!
От ласк твоих болота, кочки!
А от любви и свет мой мерк!
Давно – давно играю с жизнью!
Давно – давно, да, господа!
Но очень я весной капризна.
С тобой так можно? Иногда.
 
 
Чем кончился каприз? Плачевно.
Ушел и ты, ушла и я.
Пришел развод, сменил кочевье,
и развалилась вся семья.
Весна блуждает по дороге,
она мудрее ссор и бед.
Уехал ты. Весна лишь строго
смотрела вслед, как солнца свет.
 

1992

«Балет, он в чем-то беспредельный…»

 
Балет, он в чем-то беспредельный.
В движенье ног – весь слов запас,
и танец жестов неподдельный,
одним движеньем – разум спас.
Он спас одним лишь вдохновением,
вдохнув в себя весь эликсир
здоровья, счастья и терпенья,
и часть истории: «О, сир!»
 
 
Движенье ног, вращение талий,
и малый вес здесь идеал,
и танец часто в чувствах шалый,
как будто фильмов сериал.
А за стеной дворца метели,
там танец вихря неземной.
На сцене танцы пролетели,
и снег опять летит за мной.
 
 
Морозный день как чародей,
прозрачным, ясным небосклоном,
подействовал на дух людей,
и бьет им снежные поклоны.
А я в метро сижу спиною
к окну, движению людей.
Балет остался лишь со мною,
как вдохновение затей.
 

1992

«Ушли года со дня короткой встречи…»

 
Ушли года со дня короткой встречи.
Ваш яркий взор опять в судьбе моей.
И вот сегодня – эта наша встреча!
Пусть мимоходом, но я рада ей!
И рада я внезапности приятной
среди невзгод и жизни суеты,
и хорошо, что нет во взгляде яда,
и хорошо – любовной нет черты.
 
 
Приятно жить в волшебном ожерелье
осенних пышных крон златой листвы,
и лучший мне подарочек от ели:
да, это Вы, конечно, это Вы!
Ошибка все. Я Вас не знаю, право,
ни Вас, ни женщин, что любили Вас,
но для стихов всегда мечты оправа,
в любви вождения – Вы заметный АС.
 
 
А Вы такой, такой неординарный,
и Вы сильны, за это и люблю.
А дни мои текли слегка кошмарно,
и вновь, похоже, я люблю, люблю.
О, бред какой! Мы просто сослуживцы.
Мы просто за работой краткий миг.
И нет любви, серьезны наши лица.
Но как приятен Ваш прекрасный лик!
 

1992

«Приятны приятные люди…»

 
Приятны приятные люди,
улыбки для сердца – бальзам.
И с Вас, дорогой не убудет,
коль Вы улыбнетесь и сам.
Я вся растворилась в улыбке
и таю от Ваших речей,
и тут закачались так зыбко
стихи, что речей горячей.
 
 
Люблю я приятные лица,
люблю я красивый наряд,
в улыбках легко заблудиться,
и что-то, а есть в Вас на «пять»!
От горестей, прочих несчастий,
душа затаилась от бед,
возможно, они были часты,
а жизнь так хотела побед!
 
 
И вдруг эта Ваша улыбка,
я таю, как снег от лучей.
Но я понимаю все зыбко,
как этот роман из речей.
Какой уж роман? Есть работа.
Вы просто профессор Микро,
Зав кафедрой, Ваша забота,
а я лишь конструктор Никто.
 

1992

«Стареет все железо в автоматах…»

 
Стареет все железо в автоматах.
А человек? Он сложный автомат.
И, если мощь его измерить в ваттах,
перегорит он: спорт поставит мат.
Тоскливо мне и нет в движенье воли.
Была спортсменка – боли по годам,
и думаю я: «Сколько в боли соли?
Зачем бежала долго и когда»?
 
 
А почему? Все хорошо, но в меру,
чем чаще ноги бегали быстрей,
тем больше вы истерли ноги, сферы,
с годами все и кажется больней.
Вот и любовь – износ необратимый,
здоровья чахнет часто от любви,
пусть человек годами был любимый,
но и ему здоровье скажет: «Фи».
 
 
А где моя вина перед здоровьем?
Конкретно я? Так, где моя вина?
Я промолчу, но есть одно подспорье:
есть воля, воля – силушка моя!
Всегда все непонятное пугает,
еще не боль, не старость, сорок лет.
Здоровье свои перышки листает,
я стройная, мощна как тот атлет.
 

1992

«Вновь электричка. Повороты…»

 
Вновь электричка. Повороты
судьбы людей, дорог, речей.
Жизнь набирает обороты.
А ты, мой друг, сегодня чей?
Снега, дома, движенье в окнах
сквозь запотевшее стекло,
и говор твой, и чьи-то догмы,
и много лет уж утекло.
 
 
Стекло зачем-то отпотело,
и лужи тающих снегов,
кому до чувств-то наших дело,
и до вязанья веков?
Все очевидно, даже просто,
флюиды брошенной любви
давным-давно вошли в наросты
былых терзаний на крови.
 
 
Любви, крови, снега, метели.
Обилие капель на окне.
Мы чувства разумом одели
и не сожгли их на огне.
И все прошло, тебя любила,
страдала, мучилась. Ушло.
Ты в электричке. Нет – кадило.
Не венчаны. Любовь? Прошло.
 

1992

«Теплая осень, есть даже листва…»

 
Теплая осень, есть даже листва,
небо сегодня совсем голубое,
в нашей природе есть сень естества,
та, что красивая нынче собою.
Листья слетаются стаей и врозь.
Вот, наконец, листопад прекратился.
Те, что остались, похоже всерьез
на своем месте к зиме зацепился.
 

1992

«Ветер очень сильный, словно пел он…»

 
Ветер очень сильный, словно пел он,
наклонил все веточки к стволам,
рассыпал семян созвездья спелых,
создавал в лесу шумящий гам.
 
 
Семена с испуга покидали
кисти отцветающих серег,
а потом все медленно летели,
собираясь в маленький снежок.
 

1992

«Город старинный, с церквями…»

 
Город старинный, с церквями,
с множеством древних домов,
встретил меня дождями —
текстов из мудрых голов.
Мрамор обкомовских холлов,
сотни умнейших людей,
вид микросборок не голых,
в блеске прекрасных идей.
 
 
Бодро взмывает под вечер
целый фонтан милых нот,
и диалогом для встречи —
аплодисментов фокстрот.
Россыпи нот музыкальных,
сложные схемы у СБИС,
с точностью данных вокальных.
Что тут сказать? Только БИС!
 
 
Быстро все дни пролетели.
А конференции быт?
Вместе с профессоршей ели,
ездили в церкви. Мир сыт.
Древняя площадь и дали,
рек прихотливый разлив.
То Ярославль перед нами.
Господи, как он Велик!
 

1991

«Сухо. Ясно. Очень чисто…»

 
Сухо. Ясно. Очень чисто
в этот день весенний,
а когда-то быстро-быстро
плыл корабль вселенной.
Первый – шар обычной формы,
был так необычен,
и никто не знал всей нормы,
космос непривычный.
 
 
В годы, с той поры далекой,
сотни полетали.
Сударь, Космос черноокий,
ближе Вы не стали.
А Землян переиначить —
во время очнуться…
Надо бы сменить задачи,
в мудрость окунуться.
 
 
Для людского интеллекта
космос много значит,
необычный знаний вектор
часть туманов прячет.
Ну, а мы – рабы вселенной,
думаем-гадаем,
как бы сделать Миру смену,
но порой не знаем.
 

1991

«Не пугает дождь осенний…»

 
Не пугает дождь осенний,
в мире тихо, хорошо.
Хороши лесные сени.
А сегодня? Вот еще.
 
 
Объявление читала:
«Продаю злато кольцо».
А под ним стоят причалы —
телефоны их лицо.
 
 
«Позвоните в двадцать, Маша,
или как Вас там зовут».
«А меня, Олегом, Даша,
я ищу у Вас приют».
 
 
Расстилает осень листья.
Люди кольца продают
золотые, не из жести,
а найдут у них приют.
 

1991

«Октябрь моросит мелко, мелко…»

 
Октябрь моросит мелко, мелко,
и все же тепло. Знаешь, друг,
одна изумрудная елка
сосну полюбила и вдруг…
 
 
Она поняла очень ясно,
что это колючий союз,
совместная жизнь их напрасна,
и счастье совместных их уз
 
 
не даст в мир детей, они разно
устроены. Жизненный груз
они поделить могут вместе,
 
 
но только в служебной среде,
работать им можно без мести,
работать всегда и везде.
 

1991

«Осины трепещут в последнем порыве…»

 
Осины трепещут в последнем порыве,
в безоблачном небе, блистая вдвойне,
и листья, как в хоре звучат с переливом,
осенней надеждой, до встречи в весне.
 
 
А встречи не будет, нас жизнь разбросает,
а встречи не будет уже никогда.
Я стану ходить по надеждам босая,
и буду тебя вспоминать иногда.
 
 
И трепетность чувств заиграет мечтами,
а, может быть, думами стихнет во мгле.
А взгляд мой притянут леса или дали,
зимой или осенью с трепетом дней.
 
 
А может весной, вот сейчас, когда почки
тюльпаном невинным спокойно весят,
мне все ж улыбнется заветная почта,
иль только осины мне горько польстят.
 

1991

«Родился, учился, женился…»

 
Родился, учился, женился,
а дни протекали как жизнь,
когда-то однажды влюбился,
потом до конца воздержись.
Подруги, друзья, сослуживцы,
семья, не семья, не родня,
со всеми непросто ужиться
порой и в течения дня.
 
 
И знаете, сложно, да, сложно
искать изо дня в день удел,
бывает совсем невозможно,
и часто терпенью предел.
Доска, чертежи, цех, технолог —
так замкнут конструктора круг,
его беззаветности полог
всегда помогает как друг.
 
 
И вот из мученья, терпенья,
из всех разработок – чертеж
идет потихоньку в изделие,
когда уж в СП есть крепеж.
Потом беготня по заводу,
курировать вечный процесс.
И цеха огромные своды
всегда на вас давят, как пресс.
 

1990

«Ты откуда такой волоокий…»

 
Ты откуда такой волоокий
и высокий, и весь из себя?
Ты не можешь быть к жизни строгим,
и не сможешь прожить не любя.
Пробеги еще мимо, мимо,
но успей мне взглянуть в глаза,
так ведь весны вторгаются в зимы,
только так и живут чудеса.
 
 
Сколько вас есть студентов пригожих?
Очень много, но мне одного,
чтоб встречался среди прохожих,
и похож был еще на него…
То виденье промчалось, исчезло,
но зато заискрились снега,
а теперь поработаем честно,
ведь работа теперь легка.
 
 
Раз, другой, пробежишь ненароком,
еще раз пройдет мимо краса,
и не будут те взгляды пороком,
ведь глаза красотой в небеса.
Повезло мне опять бесконечно
среди юных работать и жить,
мир бывает прекрасным беспечно,
тогда новое хочется шить.
 

1990

«Весна, весна, ты вновь со мною…»

 
Весна, весна, ты вновь со мною,
ты благо солнечных лучей,
ты светишь ласкою земною,
когда вода бежит в ручей.
Еще зима по марту бродит
и снегом балует, пургой,
а вот сегодня чудо вроде,
давно жизнь не была такой.
 
 
И я очнулась от молчанья,
мужчины мудро прячут взор,
речей приятное звучание,
ведут душевный разговор.
Я прохожу их, молча, мимо
и часто чувствую: они
не видят лет моих и грима,
их только взглядом не гони.
 
 
Они и так глядят украдкой:
вот взгляд, вот вздох, а вот и стих.
Они различны, но повадки,
интеллигента вечны в них.
Весна их словно не тревожит,
они спокойны и мудры,
и рано жизнь еще итожить,
другого времени поры…
 

1989

«Набирает август силу…»

 
Набирает август силу,
утром солнце холодит,
освежая землю мило,
и с теплом уже лимит.
Твой звонок звенит в разлуку,
он прохладен, как и день,
то итог житейской муки,
неприятность с ним как лень.
 
 
Веет ветер нашей встречи,
август клонится в зенит,
скоро мы сойдемся в вече,
встреча все еще манит.
Ритм стихов, слегка игривый,
в вечер августа плывет,
и меняются мотивы,
и тебя в стихи зовет.
 
 
День за днем пройдут по кругу,
ночь коснется дважды дня,
встретишь ты меня, как друга,
я – роднее, чем родня.
Время, годы пролетают,
исчезаешь где-то ты.
Кто ты был – никто не знает,
август, зелени листы.
 

1989

«Еще сентябрь. Листва без желтизны…»

 
Еще сентябрь. Листва без желтизны,
все сильные деревья зеленеют,
для них продлились лето и весна,
а люди в этом возрасте полнеют.
Еще умнеют, думают мудрей,
спокойнее на мир упрямый смотрят,
немножечко становятся старей,
и тратят меньше, в общем, и не моты.
 
 
А в сердце что? Спокойствие небес.
На остановке люди – горожане,
и ты средь них из прошлого воскрес,
но это лишь в автобусе. Дрожали
от холода с тобою на ветру,
и чувства даже мельком не возникли,
потом спокойно крем в лицо вотру,
и вид морщин – осыпавшие иглы.
 
 
Да, вот и все, все встало по местам.
Я не ищу ни встречи, ни свиданья.
В автобусе людей давно полно,
мы проезжали солнечное здание.
Все отошло. Листва лишь зелена.
Да, так и я тебе уж не подвластна.
А в сентябре и в чувствах – я вольна,
и нет и мысли: «О, я – сладострастна!»
 

1989

Волны тепла

 
Светлая стрела дороги,
темнота родной зимы
и рабочие чертоги,
и заботой полны мы.
На работе – все в работе
от усталости гудят,
некогда вздохнуть зевоте,
но со смехом говорят.
 
 
Хозрасчет влетает лихо,
будоражит ум людей,
и часами очень тихо
все сидят без новостей.
Ни к чему нам муки ада,
надоела суета.
Да, вот так в работе надо:
все в работе – нет поста.
 
 
Дом, работа, телевизор,
дети, кухня, муж, стихи.
Развлечений в жизни – мизер,
и к любви слова глухи.
Но однажды, но однажды
рядом вспыхнуло тепло,
и отчаянно, отважно
до меня оно дошло.
 
 
Плавно двигались на воле
волны жгучего тепла,
то любовь попала в поле,
холод выгорел дотла.
Молчаливо и упрямо
ток бежал к тебе, ко мне.
Средь людей, сидящих прямо,
были мы наедине.
 
 
Да и мы для них прохладны,
ток совсем не виден им,
внешне даже благородны,
и в любви не виден дым.
А меж нами расстояние.
Как же прыгал ток ко мне?
В чем мы видели признание
на глазном, прекрасном дне?
 
 
Нет, лучились каждой клеткой,
понимали между строк.
Ток не видела соседка,
да и сам Илья – пророк.
Надоела дрема всуе,
в суете рабочих тем.
Эх, забыться в поцелуе!
Но как вредно! И мед ем.
 

1989