Текст книги "В. С. Печерин: Эмигрант на все времена"

Благодаря знанию языков Печерин мог проповедовать среди работников, эмигрировавших в Англию из Италии, Испании, но чаще всего из Ирландии. Вместе с тем, среди его паствы были и представители самого высшего общества. Однажды он был приглашен к самому Меттерниху (1773–1859), занедужившему во время пребывания в Лондоне. Посол Австрии при дворе Наполеона (1806–1808), влиятельнейший политический деятель столетия, искусный дипломат, один из главных участников Венского конгресса (1814–1815) Печерину показался «просто старым болтуном». Тем не менее, утверждение Меттерниха, что все зло в мире происходит от всяких «измов», то есть, в сущности, от фанатической веры в какое-либо политическое учение, Печерин повторяет почти буквально, добавляя к политическим учениям религиозные, забыв, что совсем недавно именно за эту мысль Меттерниха высмеивал (РО: 282, 310).

В первый же год пребывания в Лондоне Печерин приобрел репутацию одного из лучших проповедников, что особенно поразительно для человека, изучившего английский язык в сорок лет и начавшего служение всего пять лет назад. Уже в 1849 году в составе сборника проповедей знаменитейших католических проповедников Европы (Лакордер, Равиньон, Вентура и Фабер)[58]58
  The Catholic Pulpit / Ed. E. Robillard, London, published by John Ringrose, 1849. Vol. 1. Мак-Уайт получил единственный сохранившийся экземпляр сборника и пересказывает содержание проповедей Печерина (Мак-Уайт 1980: 133). Вентура, Джоакино ди Раулика (1792—1861) – сицидианец, иезуит, проповедник, последователь идей Ламенне и де Местра, соперничавший в красноречии с Лакордером. Фабер, Фридерик Уильям (1814—1863)– участник -оксфордского движения» сторонников объединения англиканской церкви и других протестантских конфессий и возвращения их в лоно католической церкви. Друг кардинала Генри Ньюмана, также перешедший из англиканской церкви в католичество (1845).


[Закрыть] было напечатано четыре проповеди Печерина. Все они были записаны с его слов стенографами, никаких записей Печерин не делал, он всегда «импровизировал под вдохновением минуты». Одна из сохранившихся проповедей (произнесена в часовне редемптористов 5 ноября 1848 года) посвящена теме ненависти как самого страшного греха. С неумолимой логикой Печерин доказывает, что ненависть прямо противоположна высшей добродетели – любви к ближнему и милосердию. В его тоне «чувствуется личное чувство», столь же неожиданное в формальном послании, как тонко замечает Мак-Уайт, сколь оно было поразительно в знаменитом письме Строганову. Если вспомнить, как Печерин лелеял в себе и воспевал байроническую ненависть, как воображал святой ненавистью спасти мир, легко вообразить с каким гневом и горечью он каялся в своих прошлых заблуждениях. Должно будет пройти еще много лет, пока он придет к убеждению, что «церковь есть лучшая школа ненависти». Другая проповедь, от 3 декабря 1848 года, была произнесена в церкви Сент Мэри по случаю Рождества. Темой было пришествие Христа, а материалом – рассуждения о необходимости верховной власти папы, в данном случае Пия IX, в европейской политике. Печерин в своей проповеди 1848 года выражал полную преданность Пию IX, в котором тогда видел воплощение освободительной идеи христианства, так же как спустя десять лет увидит в папстве олицетворение косности и деспотизма. Две остальные проповеди, «О посте» и по случаю дня Св. Патрика 1849 года, «дышат горячей любовью к ирландским беднякам» (Мак-Уайт 1980: 133), которых он тогда знал только по бежавшим из Ирландии в Лондон. Для сравнения стоит привести его слова об этих же самых ирландцах в письме к Чижову 1872 года:

Вся обуза пастырского попечения лежала на мне. Я каждый день с утра до вечера рыскал по окрестностям, отыскивая заблудших овец Израиля – и, правду сказать, это было очень паршивое стадо. (…) Ирландцы в Ирландии имеют многие любезные качества; но, переселившись в Англию, они совершенно перерождаются и делаются ни к чему не годными негодяями (…). Легкомыслие, любовь к приключениям и бродяжнической жизни и отсутствие всякого чувства долга, т. е. нравственного чувства вообще (sens moral) – вот главные черты ирландского характера! (РО: 282–283).

Церковь Сент-Мери в Клапаме. Общий вид с улицы. (Фото автора)

Церковь Сент-Мери в Клапаме. Вывеска у входа

Главный вход в церковь Сент-Мери

Церковный дворик и часть старой стены церкви Сент-Мери

Нигде, хотя бы мельком, Печерин не упоминает, что заставляло ирландцев переселяться в Англию или в Америку – «прибежище всех скорбящих и всех негодяев» (РО: 283). Это тем более поразительно, что он столкнулся с ирландцами в период национальной трагедии, получившей название Великого Голода. Несколько лет подряд весь урожай картофеля, основного продукта питания ирландцев, сгнивал или еще в земле, или вскоре после уборки, пораженный картофельной ржой. Через несколько дней после копки картофелины обращались в черную слизь. Деньгами, вырученными за картофель, крестьяне-арендаторы обычно платили владельцам за крошечные участки, на которой стояли их жилища. Владельцы земли были протестантами, арендаторы – католиками. За неуплату арендаторов с семьями безжалостно выселяли. Люди умирали прямо на земле от голода и холода, или в организованных англичанами работных домах от истощения и свирепствующего голодного тифа.

Между 1846 и 1850 годами население сократилось с 8 до 5 миллионов. Часто суда, на которых ирландцы плыли в Америку, были для плавания давно непригодны, тем более по бурному Атлантическому океану – их называли «плавучие гробы». Чтобы попасть на судно, идущее в Англию или Америку, люди отдавали последние деньги (самые бедные не имели и этого шанса), но даже если судно не тонуло, к месту назначения прибывала половина – остальные погибали в пути от голода, тифа, иногда холеры. По прибытии они оказывались источником заразы, наводя ужас на местных жителей. Неграмотные, полные предрассудков крестьяне, беспомощные в большом городе, католики среди протестантского населения, – ирландцы еще много лет составляли самую бедную и презираемую часть городских низов по обе стороны океана.

Печерин несомненно сочувствовал беднякам, но в воспоминаниях это не отразилось. Его холодная и отстраненная оценка ирландцев могла бы объясняться тем, что ему не хотелось говорить с Чижовым о том, что тому было совсем чуждо и неизвестно, что ирландская тема не имела касательства к основным векторам его повествования: истории отношения к России, власти католического дурмана, жажде прощения и примирения. Но отделываясь общими фразами о сочувствии ирландскому крестьянину, так похожему, по его замечанию, на русского, угнетенного крепостничеством, Печерин посвящает целое эссе порокам ирландцев[59]59
  Цитаты из этого письма Печерина даже в статье Мак-Уайта 1972 года вызвали сомнения редактора в возможности их привести, не оскорбляя национального чувства ирландцев. См.: настоящеее издание. Ч. 3, гл. 5.


[Закрыть]. Знакомство с реальными условиями его миссионерской деятельности в Ирландии поможет объяснить горькое чувство, с которым он отзывается об этом периоде, возможно, сказавшееся на его очерке национального ирландского характера.

В Лондоне Печерин попал под начальство отца де Гельда (Frederick de Held), с которым был знаком еще в Виттеме. С отцом де Гельдом у Печерина сложились очень теплые отношения, основанные на взаимоуважении и понимании – у отца де Гельда «была поэтическая рыцарская душа и он понимал подобные чувства в других» (РО: 281). Они делили скромное помещение, строго соблюдая все требования монастырского устава: вставали всегда в половине пятого утра, совершали утреннюю молитву, проводили положенные часы молитвенной медитации, неустанно разыскивали бедняков-католиков, которым был необходим священник для крещений, причастия, венчаний и похоронных служб. Отец де Гельд был одним из немногих, кто отдавал Печерину должное не только за очевидную пользу, приносимую ордену, но «он умел вполне оценять мои таланты и давал им надлежащее направление: он был моим Моисеем, я был его Аароном» (РО: 281), то есть о. де Гельд понимал, что Печерин обладает особым даром слова, проявлявшимся в проповедях.

Вскоре центр редемптористов в Клапаме стал расширяться, были присланы другие священники, а настоятелем был назначен о. де Бюггеномс. Начались интриги, зависть, ссоры. О. де Гельд к этому времени был главой конгрегации Англии, но в результате интриг он был переведен, а на его место прислали из Бельгии о. Пауля Рейнерса. С несправедливого перевода о. де Гельда и сопутствующих приходу нового начальства конфликтов началось разочарование Печерина в деятельности ордена.

Бельгия, Голландия и Англия входили в единую сферу редемптористского руководства. После революционных событий 1848 года редемптористы, в своих прозелитических целях близкие иезуитам, были изгнаны из Австрии и Бельгии, и «целая эмиграция редемптористов, выгнанных из Вены» (РО: 285), нахлынула в Лондон. В сравнении с английскими, особенно лондонскими священниками, австрийские отцы выглядели неуклюжими невеждами. Интересно сравнить с печеринскими записками мемуары Йозефа Проста (1804–1885), одного из австрийских редемптористов, с которым Печерин в течение 1851–1854 годов тесно соприкасался в разъездах по всей стране с миссиями. Естественно, что та же обстановка и те же люди описаны о. Простом с совершенно иных позиций. Ровесник Печерина, австриец Прост изучал в молодости философию, а в 1827 году начал послушничество в премонстратенском ордене. По окончании новициата его послали в Венский университет для продолжения образования. Молодого послушника разочаровала мирская жизнь университета, где его с собратьями «заставляли читать романы и стихи, а также посещать театральные спектакли» (Прост 1998: 1). Он оставил университет и вступил в более строгий орден редемптористов, под начало уже упоминавшегося выше отца Пассера, и в 1830 году принял монашеский сан. Кажется, никто не мог быть Печерину более чужд, чем такая личность, но с ним и ему подобными ему пришлось жить бок о бок многие годы. Судьба этого редемпториста оказалась так же полна неожиданностей, как и жизнь Печерина. В 1835 году отца Проста послали на миссию в Америку, где он прожил семь лет. Несмотря на отсутствие опыта и упрямый, тяжелый нрав, ему удалось основать несколько редемптористских общин, но он не сумел поладить с присланным в 1841 году из Вены настоятелем, поляком Александром Цвитковичем. Цвиткович самовольно, вопреки каноническому праву, изгнал Проста из конгрегации. Прост, не говоривший по-английски, едва не погиб, пока нью-йоркский епископ не нашел ему места в маленькой немецкоговорящей общине на севере штата. В 1843 году ему удалось вернуться в Вену, и его восстановили в ордене. Вот что Печерин пишет о прибывших австрийских священниках:

(…) уровень их образования был довольно низок, по крайней мере по сравнению со здешними священниками. Английский, особенно лондонский священник – хочет он, не хочет – должен быть образован: он живет в атмосфере, насыщенной культурою, читает газеты, журналы, обозрения современной литературы, следит за парламентскими прениями и имеет свои более или менее либеральные политические мнения; а тут нагрянула полудикая орда с стародавними славяно-германскими, австрийско-меттерниховскими преданиями, с открытой ненавистью ко всякого рода свободе и с подлейшим обожанием деспотизма (РО: 285–286).

Йозефу Просту пришлось усиленно изучать английский, прежде чем он мог приступить к миссионерской деятельности. Его незатейливые воспоминания, не предназначенные для печати, но явно адресованные неким будущим членам конгрегации, которые смогут оценить его беззаветное и последовательное следование заветам св. Альфонса, дают отличное представление о годах миссионерского служения в Ирландии. Допуская, что во многом причиной был его тяжелый характер, повлекший бесконечные конфликты во всех конгрегациях, где он оказывался, нельзя не сочувствовать его судьбе – когда Просту пошел шестой десяток, его отправили миссионером на острова Вест-Индии, где ему пришлось провести шесть лет и откуда его тоже изгнали из-за осложнений в отношениях с губернатором. Печерину угрожала серьезная опасность составить ему компанию в ссылке на остров Св. Фомы в Вест-Индии – о. Прост, назначенный руководителем миссии, настойчиво требовал включения в миссию Печерина, поскольку тот владел всеми нужными языками – английским, французским и испанским, а также мог быть особенно ценен в отношениях с ирландскими иммигрантами. «Еще одно соображение в пользу Печерина, – убеждал о. Прост, – это его любовь к бедным и несчастным людям. Кто на свете беднее и несчастнее черных негров в Вест-Индии?» (Мак-Уайт 1972: 26). К счастью, этой идее активно воспрепятствовали ирландские отцы и о. Свинкельс, провинциал ордена в Амстердаме (Печерин не знал об инициативе о. Проста и видел в этом коварные происки о. де Бюггеномса). По возвращении о. Прост скитался по конгрегациям Германии и Австрии, везде встречаемый с холодным недоброжелательством, а в старости его постигла слепота и долгие годы одиночества. Но до наступления слепоты Йозеф Прост успел написать воспоминания, благодаря которым мы имеем возможность взглянуть на повседневную жизнь Печерина и его собратий.

Описание редемптористских миссий в книге Гершензона основано на материалах биографии о. Иосифа Пассера, в которой представлены стратегия и приемы, свойственные ему лично. Пассера был видной и влиятельной фигурой в ордене, известным проповедником. О. Прост рассказывает о будничной работе рядового солдата армии редемптористов. О. Пассера относился к бельгийской и голландской стороне редемптористского руководства, к началу 1850-х годов находившейся в конфликтных отношениях с немецко-австрийской сферой влияния. Представители «бельгийской школы» причисляли о. Проста из-за его австрийского происхождения к «австрийской группировке», хотя он утверждает, что «на самом деле относился критически к бюрократизму и духу абсолютизма, принесенного редемптористами из Австрии». О. Прост пал случайной жертвой распрей между руководителями ордена, так и «не поняв толком, – как он сам признается, – сути разногласий между ними» (Прост 1998: 85). Столь различные по задачам и литературному таланту, мемуары о. Проста и о. Печерина рассказывают о жестокой борьбе честолюбий внутри ордена.

С назначением папой Пием IX будущего архиепископа Куллена делегатом святого престола в Ирландии, ситуация с католическим образованием значительно изменилась. Главной задачей Куллена было расширение католической пропаганды. С этой целью из центра в Клапаме стали посылаться миссии в беднейшие города Ирландии. О. Прост описывает первую миссию такого рода в Лимерик, в которой участвовал Печерин, и стремится показать, какую важную и трудную роль в пробуждении у ирландской бедноты католического самосознания было суждено выполнить первым католическим миссиям. Католических церквей в Англии и Ирландии сохранилось очень мало. Священники выслушивали исповеди только в дневное время, а «вечерами обедали с богатыми и знатными», сетует о. Прост. В результате работающие, то есть большинство простых людей, не могли в удобное для них время пойти к исповеди, а без исповеди не могли причащаться. Признавая, что даяния паствы были единственным источником дохода для ирландских священников, во имя независимости отказавшихся от предлагаемой правительством платы, Прост считал, что они должны расходовать на себя только необходимый минимум, а остальное отдавать на строительство и украшение церквей. Сказанного, наверное, достаточно, чтобы понять причины его небольшой популярности среди коллег.

В составе миссии было четыре человека – о. Прост, о. Ван Антверпен, о. Дуглас и о. Печерин. Они сели на пароход, идущий в Дублин. О. Прост пишет:

Мне было не по себе, когда мы отправлялись в путь. Мы ехали на миссию в страну, о которой очень мало знали. В мои обязанности входила вся организация миссии, но мне надо было сначала самому разобраться в деле. О. Печерин, напротив, ехал с большим одушевлением и радостью, что делает ему честь. Он видел в ирландцах бедный, угнетенный народ, с которым отождествлял себя с юности. Я-то уже встречался с ирландцами в Америке и в Англии. Я любил их, но знал их слабость, и мысль о ней меня беспокоила (Прост 1998: 33).

Слабость ирландцев, которую имел в виду о. Прост, состояла в склонности к виски, разбавленному по вкусу горячей водой, и о. Прост опасался, что разделяя с ирландцами трапезу, отцы могут по неопытности перебрать спиртного и унизить свой сан.

Путешествие из Лондона в Дублин заняло одиннадцать часов. Море было неспокойно, и все заплатили дань морской болезни, кроме отца Печерина – факт, запомнившийся о. Просту. Судно причалило в порту Кингстона, гавани Дублина. (Сейчас Кингстон называется Дин Лири (Dun Laoghairi), с этим местом имя Печерина будет в далеком будущем связано навеки.) В Дублине они провели всего несколько часов, заметив в городе очевидное, но малоуспешное стремление подражать во всем Англии, и «толпы оборванных бедняков, портивших приятное впечатление». После шестичасового путешествия поездом второго класса они уже были в Лимерике. На следующий день, в воскресенье, началась работа миссии. О. Прост всегда настаивал на точнейшем соблюдении процедуры, в малейших деталях предписанной св. Альфонсом. Прежде всего, он следовал требованию основателя ордена никогда не брать платы с бедняков за вход. Кроме того, он настаивал на проведении всех служб полностью, без каких-либо сокращений, которые часто делались другими для облегчения своей работы. Существенным нововведением стало правило выслушивать исповеди поздно вечером и ночью, чтобы прихожане не теряли рабочих часов и с ними своего скудного заработка. Поэтому три или четыре недели, пока работала миссия, отцы спали очень мало, работая по 14–16 часов; они к тому же отказывались от поддержки местных священников, кроме предоставления скромного жилища, и питались на свой счет, то есть очень скудно. Во время миссии сбор денег внутри или возле храма был строго запрещен; то же относилось к сбору средств на другие цели. Эти требования диктовались желанием охватить каждого грешника, в частности, многодетного, которого самая минимальная входная плата могла отвратить от участия в миссии.

Повествование о. Проста дышит сознанием своей правоты и досадой на недооценку его усилий вышестоящими. В частности, он жалуется на неподготовленность молодых участников миссии, предпочитающих благодарную на его взгляд задачу произнесения проповедей трудоемким занятиям катехизисом с огромным количеством народа.

Отец Печерин, – пишет о. Прост, – был опытным проповедником, но он не отдавался делу целиком. Его очень любили, потому что он был полон любовью к бедным детям и часто хвалил их вслух, и такое отношение сказывалось в некотором невнимании к делу. Коротко сказать, он не проповедовал с необходимой серьезностью и энергией. Но он был очень обаятельный (Прост 1998: 37–38).

Миссионерская работа с детьми была особой частью деятельности миссии. О. Прост с гордостью описывает одну из миссий в Ливерпуле, где отцы-редемптористы (Печерина среди них на этот раз не было) проявляли заботу о духовном спасении детей. Так, они уделяли время для особых лекций «после того, как дети заканчивали работу на фабрике» (Прост 1998: 52). Детей было так много, что их исповедовали до полуночи десять священников. Дети, работающие на фабриках, шли к причастию рано утром, до работы, другие позже.

Выслушивание исповедей было самым тяжелым испытанием любви к человечеству. Достаточно вспомнить, как Печерин мечтал о красоте безмятежной монастырской жизни, чтобы оценить мужество, с которым он принял тяжесть возложенной на себя миссии. Желающие исповедоваться буквально заливали церковь, толпами влезая с ночи в окно. Открыв в 4 часа утра церковь, миссионеры находили ее уже запруженной народом. Исповедь выслушивалась в тесной исповедальне, иногда исповедален не хватало, и для этой цели использовались установленные на церковном дворе кареты. О. Прост пишет о том, что самоотверженность давалась нелегко: надо было преодолевать тошноту от страшной вони, исходившей от лохмотьев бедняков, и от вида крупных вшей, ползавших по ним. Возвращаясь домой, миссионеры должны были убедиться, что в их одежде не скрываются насекомые. После одной из таких миссий один из ее участников, тридцатитрехлетний о. Ван Антверпен, умер от тифа. Печерин в 1854 году перенес тяжелое кожное заболевание (вызванное, как сейчас выяснено, стафилококковой инфекцией), а в 1865–1866 годах – тиф, от которого с трудом оправился после нескольких месяцев, в течении которых находился между жизнью и смертью. Об этом он не пишет в Россию ни слова.

Когда читаешь повествование о. Проста (интересно, отмечал ли Печерин мысленно только ему понятный каламбурный смысл этого имени?), становится немного понятнее нежелание Печерина пускаться в описание повседневной реальности своей монашеской деятельности. Для его русского читателя поэтический образ «сна разума» был значительно понятнее и убедительнее, чем было бы описание тяжелейшего труда, сложнейших политических отношений в Ирландии, запутанных интриг внутри ордена.

О. Прост передает еще несколько эпизодов, касающихся Печерина. Однажды в Лондондерри, по завершении миссии, одна видная семья пригласила их отслужить обедню в семейной часовне. За службой последовал обед, после которого священники удалились в гостиную, оставив джентльменов с их обязательным послеобеденным виски. К священникам присоединились дамы. Один из редемптористов, умевший играть, сел за фортепиано. Разговор каким-то образом коснулся Марсельезы. О. Прост заметил, что никогда ее не слышал. Тогда «отец Печерин и отец Ван Антверпен вызвались ее спеть, а о. Коффин аккомпанировал им на фортепиано. "Тут я понял, – пишет о. Прост, – какое действие могла эта песня оказывать на людей. И слова и музыка ошеломляющие. Надо сказать, что некоторые части текста совершенно правильны, потому что поступки сильных и властных в последнее время были так ужасны, что они вызвали у людей гнев и ненависть"». «От истории языческой церкви, – рассуждает далее о. Прост, – ничего другого и ждать нельзя, но когда такое происходит в христианских землях, как свидетельствует история последних веков, сердце не может не восставать» (Прост 1998: 59–60). Знал бы Печерин, как легко ему удалось ввести отца Проста в революционный соблазн. А о чем он думал, о чем вспоминал, распевая с редемптористами Марсельезу? Может быть, именно простота и искренняя суровость таких служителей церкви, как отец Прост, примиряла Печерина с выпавшей на его долю деятельностью. Покуда он не видел алчности и не замечал борьбы честолюбий, жизнь в церкви представляла для него смысл. По свидетельству о. Проста, Печерин особенно много усилий прилагал к образовательной деятельности общества. Она включала обучение детей бедняков грамоте и занятия катехизисом. Хотя любовь Печерина к детям привлекала к нему сердца паствы, признания его в дневниковых записях свидетельствуют о растущем смятении, сомнениях и отчаянии, которые он скрывал ото всех.