Текст книги "В. С. Печерин: Эмигрант на все времена"

Когда-то он мечтал умереть и быть погребенным в Италии, потом, во время визита в Рим редемптористом, он возненавидел этот город, где, он чувствовал, «как будто домовой [его] душил» (РО: 293). Позднее, подавая просьбу о разрешении выйти из ордена, он написал, что хотел бы «умереть в таком месте, куда не доходит мирской шум, умереть безвестным среди безвестных, чтобы никто в мире не знал, жив я или мертв» (РО: 296). В 1873 году он пишет Чижову: «Ах, если бы мне как-нибудь исчезнуть, пропасть где-нибудь в предместьях Лондона или в горах Швейцарии так, чтобы и след мой простыл, чтобы и слуху не было о моем священстве и католичестве» (РО: 310).

Желание его исполнилось с той злой иронией, с какой часто исполняются желания. Рядом с ним лежит новое поколение редемптористов, родившихся после его смерти, умерших в конце двадцатого века. За невысоким забором жилые дома, проносятся машины, у соседней остановки с пыхтением тормозят автобусы, вокруг, на земле и под землей, люди, родившиеся в другом веке, равно чужие и чуждые. Провидение сыграло с Печериным последнюю шутку, дав ему не только две жизни, но и две могилы – под старинным красивым камнем пустота, а прах залит цементом на коллективном участке ордена редемптористов, не отпустившего его и после смерти.

«Бедный Печерин! – восклицает Мак-Уайт в письме Франку – Николай I, Александр II, Сталин, а теперь иезуиты!» (Pecherin Papers, 83). Он имеет в виду, что свободная мысль Печерина остается вызовом любым режимам и идеологическим системам, что его слова находят нежелательными или опасными представители разных, даже полярных взглядов.

Когда Мак-Уайт написал о Печерине большую статью для дублинского журнала «Studies. A Quarterly Review», он столкнулся с возражениями редактора, который опасался вызвать недовольство католических кругов и оскорбить национальные чувства читателей высказываниями Печерина, приведенными в статье. Редактор просил исключить наиболее резкие замечания Печерина о священниках («все ирландские священники вышли из крестьянского сословия и разделяют все невежественные предрассудки и дикие страсти своего класса»), ироническое описание идеальных добродетелей ирландских женщин («два мифа: целомудрие женщин и целомудрие священников; оба они носят на себе печать самого богатого поэтического вымысла»), а главное, его смущал скептический отзыв о «чудотворце отце Карле» (Father Charles) из монастыря пассионистов (РО: 282–283)[81]81
  В сноске к статье (Мак-Уайт 1972) указывается на то, что пассионисты (орден, к которому принадлежал отец Карл) хранят о нем благоговейную память. В 1988 году отец Карл был причислен папой Павлом Иоанном II к лику блаженных.


[Закрыть].

Самоцензуре редактора Мак-Уайт противопоставил согласие журнала редемптористов «Specilegium»[82]82
  «Specilegium Historicum Congregationis SSMI Redemptoris» – журнал ордена редемптористов, издается в Риме.


[Закрыть] напечатать всю переписку, отражающую борьбу Печерина с орденом, в которой власти ордена выступали в довольно сомнительном освещении. «Редемптористы проявили достаточную широту взгляда», замечает Мак-Уайт. Он представляет развернутую аргументацию о необходимости поместить тексты Печерина без сокращений.

«Иезуитская» логика его аргументации сама по себе чрезвычайно поучительна. Мак-Уайт дает пример «зеркальной цензуры», как он называет аргументацию, основанную на доводах о предполагаемой реакции представителей враждебных кругов на «нашу» цензуру, которую они будут рады использовать в целях своей пропаганды. Он признает, что высказывания Печерина о церкви, о папской власти, его скептицизм по отношению к чудесным исцелениям, не говоря уже о ненависти к иезуитам, могут привести в замешательство, но их надо воспринимать в контексте всех обстоятельств, в которых они были сделаны.

Я обнаружил, – пишет Мак-Уайт редактору «Studies», – что чрезвычайно трудно сохранять абсолютную беспристрастность в отношении Печерина. Так много из того, что он делал, говорил или писал в 1868 или 1869 году, к нему привлекает, а потом вдруг видишь горечь и яд (как в этом отрывке об ирландских священниках и женщинах) его писем к Чижову. В сокрытии информации о Печерине заинтересованы разные стороны. В большой степени ценность моей работы основана на том, что мне удалось убедить о. Андреаса Самперса (архивиста ордена) предоставить мне все материалы о нем из архива редемптористов, и вся корреспонденция, связанная с борьбой Печерина с орденом, будет напечатана в выходящем номере Specilegium. В ней содержатся материалы, которые, как я полагал, редемптористы предпочли бы не публиковать. Однако я думаю, что решение редемптористов, как ни затруднительно для них оно было, возможно, легче вашего. В этой ситуации они являются пострадавшей стороной, и если они не жалуются, недовольство стороны, менее их пострадавшей, имеет меньше оснований (Pecherin Papers, 87).

Мак-Уайт ссылается на интерес, проявленный к его исследованию и переводу печеринских мемуаров различными авторитетными представителями ордена, в том числе профессором арабистики и гебраистики, некогда капелланом больницы Богоматери, а ныне архиепископом Дублина. Затем он переходит к основному доводу, к «тяжелому оружию». А именно: Мак-Уайт сообщает о том, что «за железным занавесом возродился серьезный интерес к Печерину». Об этом свидетельствует статья Сливовской о предшественниках Герцена, в которой привлечено много новых материалов из московских и ленинградских архивов. «Ее работа впечатляет добросовестной честностью», замечает Мак-Уайт и сообщает, что Сливовска готовит к печати перевод мемуаров Печерина на польский; во Франции «профессор Сорбонны Маркаде (Marcadet) закончил свой перевод и ищет издателя. Он вполне компетентный ученый, но немножко сумасшедший, к тому же это католик, принявший православие. Интересный путь для француза, живущего в Париже. (…) Эти ученые и, конечно, многие на Западе не замедлят накинуться на пропуск этого отрывка». В этом месте копии письма рукой Мак-Уайта сделан значок, указывающий, что этот пункт стратегии был предложен Виктором Семеновичем Франком.

Многие западные исследователи, – продолжает Мак-Уайт, – готовы были бы простить мне такого рода пропуск, но это поставило бы меня в уязвимое положение, если я стал бы критиковать Маркаде за пропуски или искажения. В своей статье, напечатанной в Риме, я критиковал советские издания за намеренные ошибки и искажения. Если подобное нарушение случится в Studies, Вы можете быть уверены, что советские исследователи немедленно его заметят. То, что подобное сокрытие фактов является в Советском Союзе национальным времяпрепровождением, нисколько не помешает им злорадно ткнуть в нас укоряющим перстом. Хотя они выпустили некоторые новые материалы о Печерине, он продолжает оставаться чувствительной для них темой.

Тут Мак-Уайт сознательно блефует, он-то прекрасно понимал, что дублинский католический журнал вряд ли мог быть доступен советским исследователям в 1972 году, а те, для кого он был доступен, вряд ли стали бы сверять точность перевода. И, наконец, указав, на чью мельницу лил бы воду пропуск негативных отзывов Печерина о католицизме, Мак-Уайт добивает редактора сообщением о том, что, как недавно выяснилось, Печерин – «любимый писатель Андрея Амальрика»[83]83
  Андрей Амальрик (1938–1980), известный московский диссидент, автор «Доживет ли СССР до 1984 года», погибший при подозрительных обстоятельствах в автомобильной катастрофе в эмиграции, в Испании.


[Закрыть], а «поскольку на Западе существует своего рода культ Амальрика, его отношение к Печерину стало поводом для возобновившегося к нему интереса». Таким образом, подводит итог Мак-Уайт, «я боюсь, что ваши ирландские опасения следует сопоставить с возможными осложнениями более широкого характера». В конце концов, статья его была напечатана в двух номерах «Studies. A Quarterly Review» за 1972 год. К этому следует добавить, что в России переписка Печерина и Чижова полностью до сих пор не опубликована, в некоторой степени из-за того, что их взгляды всегда будут лить воду на кому-то неугодную мельницу.

Прошло еще свыше тридцати лет. Теперешний капеллан больницы Богоматери, сестра Тереза Брофи, узнала о Печерине и его судьбе от автора этой книги. Встреча наша произошла в Дублине, накануне дня Св. Патрика. Участь далекого предшественника не оставила ее равнодушной. Она пригласила меня на праздничный завтрак сестер Милосердия в больницу Богоматери, где я познакомилась с сестрой Юджинией Нолан, историком больницы, выпускницей университета Беркли. Ей удалось найти людей, слышавших о Печерине. Сестра Тереза Брофи помогла мне разыскать новое место захоронения Печерина, которое и могилой не назовешь.

Сестра Нолан хорошо знала не только ирландскую сторону жизни Печерина, но и многие факты его русского прошлого. Она прекрасно представляла себе его артистическую натуру, его способность приспосабливаться к любому окружению и продолжать двойную жизнь, в равной степени иллюзорную. Она провела меня в старое здание больницы, мало изменившееся за столетие. К старому зданию больницы Богоматери пристроено несколько современных корпусов, по коридорам проходят больные, посетители, врачи и сестры милосердия. Кажется, Печерин имел в виду именно это, когда писал: «Со временем, постепенно, жизнь сделается легче, удобнее, будет менее неприятных столкновений, удобства жизни распространятся постепенно на все классы общества, а далее этого я ничего не ожидаю» (РО: 310).

Старое Гласневинское кладбище

Старая могила В. С. Печерина

Новое кладбище Динсгрейндж

Новая могила B.C. Печерина

Послесловие

Рукопись этой книги сдавалась в редакцию в дни, когда умирал папа Иоанн Павел II. Прошло 120 лет между смертью двух стариков – русского католика Печерина и поляка Карола Войтылы, ставшего папой римским. Наверное, смотреть на события сегодняшнего дня глазами персонажа, которому посвящены были годы работы, для исследователя естественно. Что же увидел и узнал бы В. С. Печерин в эти дни? Прежде всего думаешь об изумлении, которое он испытал бы, просто глядя на телевизионный экран, к тому же понимая, что все этапы медленного умирания папы наблюдают и обсуждают одновременно миллионы людей во всем мире. Как он отнесся бы к достижениям технической и информационной революции? Восхитили бы они его, как действие электрической машины, которое он изучал в своей «задней гостиной» на Доминик-стрит, убедился бы он в том, что только «химией, механикой, технологией, железными дорогами» можно улучшить положение масс, или на него навело бы ужас «тиранство материальной цивилизации», от которого, как он когда-то предсказывал, «нельзя найти убежища»? И то, и другое его представление о будущем в какой-то степени подтвердилось.

Он узнал бы, что папой римским стал славянин, поляк, которого считают вдохновителем антикоммунистического сопротивления, за что одни его прославляют, а другие проклинают. Что своим нравственным влиянием папа римский помог осуществлению мечты поляков о национальной независимости. Независимость Польши Печерин поддерживал всегда – и как противник николаевской политики, и как католик. Но что бы для него значило понятие «антикоммунистическое сопротивление»? Мог ли бы он предположить, что его имя будет почитаться противниками коммунизма? Прошедшее столетие изменило представления о свободолюбии и деспотизме, внесло путаницу в понятия «левый» и «правый». В 1871 году, используя герценовскую метафору, Печерин писал:[84]84
  Герцен по-разному объяснял значение, вкладываемое им в выражение, ставшее названием книги «С того берега» (1850), но суть его сводилась к противопоставлению революционного импульса и следующей за ним реакции (Герцен VI: 7, 493). Характерно для Печерина использование цитаты в отрыве от прекрасно известного ему смысла оригинала. «Врагами рода людского» в эпоху Нерона римляне называли христиан, живших замкнуто и веровавших в скорую гибель ненавистного Рима.


[Закрыть]

Все мои мысли, все сочувствия на противоположном берегу с передовыми людьми обоих полушарий; а в действительной жизни я остаюсь по сю сторону с живым сознанием, что принадлежу к презренной и ненавистной касте тех людей, коих еще древние римляне называли inimici generis humani [враги рода человеческого – лет. ], и что черты, свойственные духовенству, неистребимы, т. е. это каторжное клеймо остается неизгладимым на вечные веки веков (РО: 235).

Мог ли он представить себе, что «передовые люди обоих полушарий» поддерживали в XX веке режимы, повлекшие за собой «торжество смерти», угаданное игрой юношеской фантазии в давно забытой романтической поэме? Поверил ли бы он призывам католической церкви к религиозной терпимости или счел бы их вынужденной уступкой секуляризму, единственному гаранту свободы вероисповедания в разгоревшихся в XXI веке религиозных войнах? В годы торжествующего атеизма в обращении Печерина в католичество видели шаг к свободе совести, к свободе религиозной мысли. Такой же освобождающий смысл может иметь его отход от религии. В словах Печерина о «врагах рода человеческого» заключен протест против удушения свободной мысли, когда церковь своим авторитетом поддерживает все виды обскурантизма или становится политическим символом национального государства.

Как уже говорилось, в истории жизни Печерина, какой она предстает в его записках, каждый может найти подтверждение своим взглядам и представлениям о прошлом и о настоящем. Подвижность воображения, неустанная работа мысли, жадно ищущей пищи и отвечающей на любые новые впечатления потоком лирических размышлений, изливались в письмах Печерина самыми противоречивыми высказываниями. Хотя с годами он все больше выступает защитником государственности в лице высоко им ценимых английских порядков и законности, его воображение иногда воспламеняется известиями о новых формах политического и социального протеста, и чем более радикальны они, тем живее он на них реагирует, в огромной степени привлеченный контрастом со своей расписанной, упорядоченной, навеки запечатанной в стенах больницы и церкви жизнью. Новое поколение – «все эти нигилисты и нигилистки», дело Нечаева («Нечаевское дело – очень важное и утешительное в русском быту», – в ответ на сообщение Чижова пишет он 13 августа 1871 года), попытка покушения на князя А. М. Горчакова – для него явления совершенно абстрактные, вызывающие только любопытство. Неприятие их Чижовым ему не совсем понятно, а стрелявшая в Горчакова девушка вызывает легкомысленное восхищение: «Вероятно, она постоянно носит револьвер за своим девичьим поясом! Каковы русские дамы! Настоящие спартанки! Признаюсь, тут есть богатые материалы для революции» (11 июля 1876 года). Можно ли в наши дни не вспомнить о поясе шахида, когда читаешь эти строки? Как и когда-то, Печерина увлекла не так идея, стоящая за действиями нечаевцев («…это тот же фанатизм – только в другом виде… слепая вера в слова пророка, обещающая земной рай… Все это одни фразы: человечество! прогресс!») или юной террористки, как эстетическая сторона их готовности к жертве.

В Ирландии Печерин всегда осознавал цивилизующее влияние Англии, и Мак-Уайт единственным косвенным доказательством его симпатий к тайной революционной организации Фениев, борцов за независимость Ирландии, называет найденный в архиве Печерина текст «Молитвы воина», предположительно им самим написанной. Осуждать идеи и поведение людей прошлого с позиций современности не только несправедливо, но опасно – тем, что дает нам ложное чувство превосходства, как если бы знание последствий их заблуждений освобождало нас от опасности совершать собственные ошибки в меняющихся исторических обстоятельствах.

Записки Печерина продолжают привлекать интерес потомков именно провокационностью его мысли. То, что он писал о себе, имея в виду свое положение в католической церкви, которую не мог покинуть, – «связанный железной цепью необходимости», – приобрело совсем иной смысл по отношению к его литературному наследию:

Я нахожусь в положении мнимо умершего. Он лежит, распростертый на одре, без малейшего признака жизни. Вокруг него суетятся и хлопочут – распоряжаются его имуществом, толкуют вкось и вкривь о его поступках – входят в самые мелкие подробности его похорон: с необыкновенно тонким чутьем он это слышит – ни одно слово не ускользает от него. Хотелось бы ему протестовать, дать хоть какой-нибудь знак жизни: мигнуть глазами – пошевелить пальцем… нет! Невозможно! И тут его охватывает ужасная мысль, что ему придется быть похороненым заживо! (РО: 235).

С каждым годом все больше исследователей начинает «распоряжаться его имуществом», на основании разрозненных мемуарных набросков и писем «толкуют вкось и вкривь о его поступках». О все растущей известности Печерина написал мне на днях архивист и историк ордена редемптористов в Риме, отец Жан Беко: «Удивительно, как часто сейчас и во Франции, и в Германии, и в США встречаешь имя Печерина[85]85
  В Бельгии, в университете Гента в 1999 г. докторскую диссертацио «Жизнь В. С. Печерина. Бунт разума против догматического авторитета» защитил Пауль Мазин (Paul Mazijn. Het leven van Vladimir Sergeevich Pecherin (1807–1885): het verzet van de rededtegen dogmatisch gezag [Vie de V. S. Petcherin. La rébellion de la raison contre l'autorité dogmatique]. В издании ордена редемптористов в Риме вышла статья о. Беко «Владимир Печерин (1807–1885), или казак свободы» (Jean Весо. Vladimir Petcherin (1807–1885), ou un cosaque de liberté. Spicilegium Historicum Congregationis SSMI Redemptoris (SHCSR) 52, 2004.


[Закрыть]. А ведь прошло более ста лет. Мало того, в сети я нашел упоминание, что где-то в Дублине ему собираются установить памятник. Не слишком ли это? Остается только причислить его к лику блаженных». Ирония последнего замечания была бы Печериным оценена по достоинству. Отец Беко перевел «Записки» Печерина на французский язык с голландского перевода Tомa Экмата (Tom Eekman), вышедшего в 1990 году в Амстердаме. Из Канады мне пишет архивист ордена редемптористов провинции Саскачеван о. Лавердюр. Невозможно не думать о том, как поражен был бы Печерин, если бы мог вообразить, что почти двести лет спустя после его рождения о нем будут знать и в России, и в Европе, и даже на «северо-американском континенте». Хранители истории ордена собирают теперь каждое упоминание о Печерине, их уже не смущает его «предательство», но интересует характер его мышления, природа его веры. Позицию современной католической церкви по отношению к Печерину сформулировал о. Беко в письме от 30 июня 2005 года: «Мне совершенно ясно, что, с одной стороны, Печерин был горько разочарован тем, что он увидел в церковной жизни (но ему следовало бы знать, что люди есть люди), с другой стороны, он не был вероотступником, его католическая вера была безусловно искренна, хотя критически относясь к некоторым вопросам, например, к политической власти Папы, etc., он очень современен и в наши дни многие находят, что он был прав!».

И тут возникает последний вопрос: как и почему задевает Печерин нашего современника, причем не только в России, но и в других странах? Я понимаю, что и я – одна из тех, кто «распоряжается его имуществом». Но главное – имущество это существует, и состоит оно из завещанных им «мечтаний, дум и слов» (РО: 310). Не будь его история рассказана настоящим художником – сначала Герценом, а потом им самим, о Печерине сохранилось бы только несколько строк в исследованиях, посвященных русским католикам. Художественное чутье помогло Печерину уловить и передать не только все тенденции умственной жизни своего времени, но создать архетипический образ нонконформиста, фигуры в обществе всегда маргинальной, но неизменно центральной в художественном творчестве. В контексте девятнадцатого века нарисованный им автопортрет воспринимается как образец «лишнего человека», однако в двадцатом веке неукорененность Печерина, его отчужденность в любом обществе, неутолимая жажда смысла и сомнения в возможности его обрести, стойкое выполнение долга при утрате веры – сделали его миропонимание соприродным философии экзистенциализма. «Записки» Печерина читаются как прелестная, чуть архаическая проза давно ушедшего прошлого, но они странным образом возвращают нас к мыслям о самых острых вопросах сегодняшнего дня: о значении и месте религии в жизни отдельного человека и общества, о подчинении личностного сознания давлению чужих идей, влияние которых может быть тем сильней, чем более независимыми от общепринятых понятий они кажутся. У Печерина мы находим понимание внутренней свободы как самостоятельности мысли в любых жизненных обстоятельствах.

Поиски «убежища от деспотизма в какой-нибудь келье» могут сделать беглеца ее узником. Выработанная Печериным практика выживания, то есть сохранения своей личности и способности к ее дальнейшему развитию, – та сторона его жизни, которая была наименее знакома читателю девятнадцатого века, оказалась необходимой множеству людей нашего времени, попавших намеренно или, чаще, вынужденно, в условия изоляции от возможных единомышленников – в ссылке, в эмиграции, да и просто в одинокой старости. Сумев преодолеть свою зависимость от «книжной мудрости», он продолжал делать свое дело – утешать умирающих, и все время находил новые интересы – в изучении новых языков, в жизни природы, в естественных науках, даже в продуманном воспитании любимого пса.

Перефразируя Чеслава Милоша, можно сказать, что романтическая мечта о величии обрекла Печерина на изгнание, но «изгнание» породило неизбежную раздвоенность сознания, ту раздвоенность, которая превратила его автобиографические записки в катехизис эмигранта.

Литература

Анненков 1928 – П. В. Анненков. Литературные воспоминания. Л.: Academia, 1928.

Анциферов 1922 – H. П. Анциферов. Душа Петербурга. Пг.: Изд-во Брокгауз—Эфрон, 1922.

Арнольд 1900 – Th. Arnold. Passages in a Wandering Life. London, 1900.

Бешонер 2002 – J. B. Beshoner. Ivan Sergeevich Gagarin: The Search for Orthodox and Catholic Union. Notre Dame, 2002.

Буслаев 1989 – В. Ф. Буслаев. Мои воспоминания // Московский университет в воспоминаниях современников (1755–1917). М.: Современник, 1989.

Вайскопф 2003 – М. Вайскопф. Птица тройка и колесница души // Работы 1978–2003 годов. М.: Новое литературное обозрение, 2003.

Валицки 1975 – A. Walicki. The Slavophile Controversy. History of a Conservative Utopia in Nineteenth-Century Russian Thought. Oxford: Oxford UP, 1975.

Валуев 1961 – Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел: В 2 т. Т. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1961.

Вахтель 1990 – A. В. Wachtel. The Battle for Childhood. Creation of a Russian Myth. Stanford: Stanford UP, 1990.

Гагарин 1996 – И. Гагарин. Дневник. Записки о моей жизни. Переписка / Сост., вступит. ст., пер. с франц. и коммент. Р. Темпеста. М.: Языки русской культуры, 1996.

Герцен – А. И. Герцен. Собр. соч.: В 30 т. М.: Изд-во АН СССР, 1954–1965.

Гершензон 2000 – M. Гершензон. Жизнь Печерина // Избранное: В 4 т. Т. 2. Университетская книга. Gesharim. М.; Иерусалим, 2000. [1-е изд. М., 1910].

Гинзбург 1957 – Л. Я. Гинзбург. «Былое и думы» Герцена. Л.: Гос. изд-во худ. лит., 1957.

Гинзбург 1997 – Л. Я. Гинзбург. Автобиографическое в творчестве Герцена // Литературное наследство. T. 99. Кн. 1. М.: Наука, 1997.

Григорьев 1980 – А. Григорьев. Оппозиция застоя. Черты из истории мракобесия // Эстетика и критика. М.: Искусство, 1980.

Дмитриев 1972 – М. А. Дмитриев. Подводный город // Поэты 1820– 1830-х годов: В 2 т. T. 2. Л.: Советский писатель, 1972.

Дмитриева 1995 – Е. Е. Дмитриева. Обращение в католичество в России в XIX веке: (Историко-культурный контекст) // M.: Arbor mundi (Мировое дерево), 1995.

Достоевский – Ф. М. Достоевский. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1973–1990.

Жихарев 1989 – М. И. Жихарев. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русское общество. 1989.

Жуковский 1959 – В. А. Жуковский. Собр. соч. М.; Л.: Гос. изд-во худ. лит., 1959.

Кавелин 1989 – К. Д. Кавелин. Авдотья Петровна Елагина // Русское общество. 1989.

Каратыгин 1882 – П. П. Каратыгин. «Северная пчела» // Русский Архив. 1882. Кн. 2.

Красовский 1953 – Ю. Красовский. Ранняя редакция повести «Долг прежде всего» // А. И. Герцен. Литературное наследство. T. 61. М.: Изд-во АН СССР, 1953.

Лермонтов 1957 – М. Ю. Лермонтов. Сочинения: В 6 т. T. 6. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1957.

Лотман 1992 – Ю. М. Лотман. Литературная биография в историко-культурном контексте: К типологическому соотношению текста и личности автора // Избранные статьи: В 3 т. T. 1. Таллинн: Александра, 1992.

Мак-Налли 1971 – R. Т. McNally. Chaadayev and his Friends. Intellectual History of Peter Chaadayev and his Russian Contemporaries. Tallahassee (Florida): The Diplomatic press, 1971.

Маковицкий 1979 – Д. П. Маковицкий. У Tолстого Яснополянские записки // Л. Н. Tолстой Литературное наследство. Кн. 1. М: Наука, 1979.

Мак-Уайт 1972 – Е. MacWhite. Vladimir Pecherin, 1807–1885: The First Chaplain of the Mater Hospital, Dublin, and the first Russian Political Émigré // Studies. Dublin, 1972.

Мак-Уайт 1980 – Е. MacWhite, M. R. I. A. V. S. Pecherin (1807–1885) – A progress Report and Bibliography / Ed. zqG prep. for publication by P. J. O'Meara. Proceedings of Royal Irish Academy. Vol. 80c (1980).

Малиа 1961 – M. Malia. Alexander Herzen and the Birth of Russian Socialism 1812–1855. Cambrige: Harvard University Press, 1961.

Местергази 1996 – Е. Г. Местергази. Вступит. ст., примеч. и библиогр. / Новые материалы к биографии Печерина. Переписка В. С. Печерина с кн. П. В. Долгоруковым; Пер. с франц. Г. А. Русакова // Контекст: Литературно-теоретические исследования. 1993. М.: Наследие, 1996.

Мильчина 2004 – В. Мильчина. Послесловие // Ж. Санд. Спиридион. М.: Tекст, 2004.

Неверов 1989 – Я. М. Неверов. Tимофей Николаевич Грановский // Русское общество. 1989.

Никитенко 1893 – А. Н. Никитенко. Записки и дневник (1826–1877): В 3 т. T. 1. СПб., 1893.

Оуэн 1981 – Th. С. Owen. Capitalism and Politics in Russia: A social History of the Moscow Merchants. 1855–1905. N. Y.: Cambridge University Press, 1981.

Печерин 1932 – В. С. Печерин. Замогильные записки / Предисл. Л. Каменева. Калинин, 1932.

Печерин 1955 – Переписка В. С. Печерина с А. И. Герценом и Н. П. Огаревым / Публ. А. А. Сабурова // Литературное наследство. T. 62. М., Изд-во АН ССР, 1955.

Печерин 1972 – В. С. Печерин. Поэты 1820—1830-х годов. В 2 т. / Биогр. справки, сост., подгот. текста и примеч. В. С. Киселева-Сергенина. Л.: Сов. писатель, 1972. T. II.

Печерин 1989 – Русское общество 30-х годов XIX в.: Люди и идеи. Мемуары современников / Под ред. И. А. Федосова. М.: Изд-во Московского ун-та, 1989.

Печерин 1996 – Новые материалы к биографии Печерина. Переписка В. С. Печерина с кн. П. В. Долгоруковым / Вступит. ст., примеч. и библиогр. Е. Г. Местергази; Пер. с франц. Г. А. Русакова // Контекст: Литературно-теоретические исследования. 1993. М.: Наследие, 1996.

Писарев 1956 – Н. И. Писарев. Сочинения: В 4 т. T. 2. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1956.

Полонский 1989 – Я. П. Полонский. Воспоминания // Московский университет в воспоминаниях современников (1755–1917). М.: Современник, 1989.

Поэты 1820—1830-х годов. T. 2 / Биогр. справки, сост., подгот. текста и примеч. В. С. Киселева-Сергенина. М.: Советский писатель, 1972.

Пропп 1928 – В. Я. Пропп. Морфология сказки. Л.: Academia, 1928.

Проскурина 1991 – В. Ю. Проскурина. О жизни и мышлении Чаадаева // П. Я. Чаадаев. Избранные сочинения и письма. М.: Правда, 1991.

Прост 1998 – A Redemptorist Missionary in Ireland, 1851–1854 / Memoirs by Joseph Prost, C. Ss. R. Tr. and ed. by E. Larkin and H. Freudenberger. Cork.: Cork University Press, 1998.

Пульхритудова 1976 – Е. М. Пулъхритудова. Литературное творчество В. С. Печерина и русский гражданский романтизм // Литературные направления и стили: Сб. статей, посвященный 75-летию Г. Н. Поспелова. М.: Изд-во МГУ, 1976.

Рабинович 1985 – Е. Г. Рабинович. Жизнь Аполлония Тианского [Приложение] // Флавий Филострат. Жизнь Аполлония Тианского. М.: Наука, 1985.

Русское общество 30-х годов XIX в.: Люди и идеи. Мемуары современников / Под ред. И. А. Федосова. М.: МГУ, 1989.

Сабуров 1941 – A. А. Сабуров. Из биографии В. С. Печерина // Литературное наследство. Т. 41–42. М.: Изд-во АН СССР, 1941.

Сабуров 1955 – А. А. Сабуров. Из переписки В. С. Печерина с А. И. Герценом и Н. П. Огаревым // Литературное наследство. Т. 62. Ч. 2. М.: Изд-во АН СССР, 1955.

Санд 2004 – Ж. Санд. Спиридион / Пер. В. Мильчиной. М., 2004.

Сандомирская 2001 – И. Сандомирская. Книга о родине: Опыт анализа дискурсивных практик // Weiner Slawistischer Almanach. Sondermand 50. Wien, 2001.

Сапов 2000 – В. В. Сапов. Комментарии // M. Гершензон. Жизнь Печерина // Избранное: В 4 т. Т. 2. Университетская книга. Gesharim. М.; Иерусалим, 2000.

Симонова 1986 – И. А. Симонова. В. С. Печерин и Ф. В. Чижов // Общественное движение в России XIX века. М.: АН СССР, 1986.

Симонова 1990 – И. А. Симонова. Два полюса магнита… Космополит В. С. Печерин и славянофил Ф. В. Чижов // Встречи с историей: Очерки. Статьи. Публикации. Вып. 3. М.: Молодая гвардия, 1990.

Симоновa 2002 – И. А. Симонова. Жизнь Чижова. М.: Молодая гвардия, 2002.

Соллогуб 1931 – В. А. Соллогуб. Воспоминания. М.: Academia, 1931.

Стернс 1967 – Peter N. Stearns. Priest and revolutionary. Lamennais and the dilemma of French Catholicism. N. Y.: Harper and Row, 1967.

Строев 1988 – А. Строев. Те, кто поправляет фортуну. Авантюристы просвещения // Новое литературное обозрение, 1988.

Тартаковский 1997 – А. Г. Тартаковский. Переписка И. А. Яковлева с А. И. Михайловским-Данилевским // Литературное наследство. Т. 99. Кн. 1. Наука, 1997.

Темпест 1996 – Р. Темпест. Вступительная статья // И. Гагарин. Дневник. Записки о моей жизни. Переписка / Сост., пер. с франц. и коммент. Р. Темпеста. М.: Языки русской культуры, 1996.

Толстой 1951 – Л. H. Толстой. Воспоминания // Л. H. Толстой. Собр. соч.: В 14 т. Т. 1. М.: Худ. лит., 1951.

Tургенев 1957 – И. С. Тургенев. Собр. соч.: В 10 т. М.: Худ. лит., 1957.

Tютчева 2000 – А. Ф. Тютчева. При дворе двух императоров: Воспоминания. Дневник / Пер. Е. В. Герье. М.: Захаров, 2000.

Цимбаев 1989 – Н. И. Цимбаев. «Под бременем познанья и сомненья…»: (Идейные искания 1830-х годов) [Предисловие] // Русское общество 30-х годов XIX в.: Люди и идеи… М., 1989.

Чаадаев 1991 – П. Я. Чаадаев. Избранные сочинения и письма / Предисл. В. Ю. Проскуриной. М.: Правда, 1991.

Чернов 1989 – Л. С. Чернов. Комментарии. Замогильные записки (Apologia pro vita mea)// Русское общество 30-х годов XIX в.: Люди и идеи… М., 1989.

Чижов 1883 – Ф. В. Чижов. Воспоминания // Исторический вестник. 1883. T. 1.

Чичерин 1989 – Б. Н. Чичерин. Студенческие годы // Московский университет в воспоминаниях современников. М.: Современник, 1989.

Чуковская 1966 – Л. Чуковская. «Былое и думы» Герцена. М.: Худ. лит., 1966.

Щукин 2001 – В. Г. Щукин. Русское западничество. Генезис – сущность – историческая роль // Lodz.: Ibidem, 2001.