Текст книги "Удар милосердия"

– Все равно, это как-то… – Джаред проглотил слово «подло», – по – предательски. Потому что предать можно именно близкого.

– Наверное, со стороны это так и выглядит. Предательство… Я не стану убеждать тебя, что решение, идти ли ей в Старый Дворец, зависело от нее. Это неважно. Важно другое. Она считает, что у нее нет Дара, какой, возможно, был бы, родись она в старой семье – способности предвидеть события, угадывать, что думают и чувствуют другие люди, и она полагает себя обделенной. Между тем, Дар у нее есть – тот самый, благодаря которому мы ее приметили. Его никто не принимает за колдовство или божественную милость, но встречается он не чаще, чем ясновидение. Бессейра умеет наблюдать и делать выводы из увиденного. А я пытаюсь помочь ей понять, как это важно, и тем самым обрести уверенность в себе. Впрочем, ты можешь высказать то, что думаешь ей самой. У меня есть предчувствие, что сегодня она появится, не дожидаясь ночи. Но не думаю, что она тебя поймет.

* * *

Насчет появления Бессейры Лабрайд угадал. Причем она прибыла, когда Лабрайд в сопровождении Мейде куда-то отбыл. Вроде бы никто в дом не входил, , не скрипела лестница, не стукали двери, но вот заходишь в соседнюю комнату, и спокойный голос сообщает:

– Хорошее дело – туман. Полезное.

И темноволосая девушка в мужской одежде сидит за столом. Она должна быть похожа на мальчика, но не похожа. Некое существо…

– Привет! Ты, должно быть, Джаред. Лабрайд мне про тебя рассказывал.

– А мне про тебя он рассказал только сегодня.

– Ну и как?

Проверка. Испытание, как сказал бы Лабрайд. И он прав – пустое дело – изливать ей свое возмущение.

– Я удивился, когда узнал, что ты тоже…

– Не из самых знатных?

– Да. Бывают на свете совпадения.

– Разве? Совпадения тут не при чем. Эгрон нашла меня, Лабрайд нашел тебя. Он вообще любит разыгрывать патриарха. Так что приветствую тебя, брат, в нашем славном семействе.

– Ну, мне-то Лабрайд неустанно твердит, что я к вашей семье не принадлежу.

– Вот как? – Она подняла брови. – Моего любимого наставника, как я погляжу, нет дома, поэтому говорить о деле придется с тобой. Оно даже и лучше, поскольку ты недавно из Эрда.

Это она, конечно, унаследовала от Лабрайда, пусть и не была его родной дочерью: искренность искренностью, а о деле никогда не забывай.

– Что ты хочешь узнать?

– О Гибихе Мьюринге. Что о нем говорят?

– Разное. И не очень охотно. Но, если отбросить украшения, картина получается не очень красивая. Сначала предал герцога, затем мятежников. И похоже на то, что после его убили. Но, вероятно, Лабрайд передал тебе это?

– Да. Получается, что было два предателя: Мьюринг и Вальграм.

– Но если один понес наказание открыто, с другим расправились тайно. Почему – не знаю.

– Видишь ли, вчера принц Раднор обронил следующую фразу: «Мьюринг со своей казной только путался под ногами». Какая казна? Он был очень богат?

– Никогда не слышал. Та часть Эрда, где был мятеж, вообще самая бедная в герцогстве. Но не думаю, чтоб человек, претендующий на корону, был совсем нищим.

– Однако, когда он перебежал на другую сторону, то уже не о короне помышлял.

– Сестра, – уж если ты называешь меня братом, – мне тоже многое непонятно. А дознание получается одностороннее. Насколько я знаю, никого из главарей мятежа в живых не осталось. Но… Простонародье всегда бунтует с голодухи. Голод там был. И знать тоже бунтует по одной причине – когда жаждет власти. И с Мьюрингом вроде бы все ясно. Но я его не видел и не знал. А Гудлейфа Дагнальда, бывшего своего господина, помню с детства. Его-то зачем занесло в мятежники? Он всегда был верен Йосселингам. И лет ему было не так мало, чтобы просто так лезть на рожон…

– Все верные до поры, до времени… И Вальграм тоже. Еще одно. Я пыталась вызнать у Раднора обстоятельства, при которых захватили Вальграма. Наш герой к тому времени был уже вдребадан, но сумел все же промямлить: «Он сдался сам». И это, по-твоему, поступок воина?

– В это я, как раз, поверить могу. Вальграм не сдался бы на милость Тирни Йосселинга, которому он изменил. Но принца он не знал, и мог расситывать на его великодушие.

– Вот уж точно он его не знал…

– Но Раднор мог и врать.

– То-то и оно, что он вроде бы не врал. Хотя, конечно, пьяному что не примерещится. А когда был потрезвее, плел, как легко он победил мятежников. Он, конечно, отличный турнирный боец, но Вальграм был опытным полководцем, а это, согласись, нечто иное…

– И наш доктор Поссар в качестве посредника.

– Преступник, не оставляющий следов.

– Следы он оставляет. – Джаред вспомнил. как тьма вползала в дворцовый зал. – Но эти следы судье не предъявишь.

– Тем более, что кого судить, а кого нет, решает именно он.

Неутешительный получался разговор. И в то же время не оставлял тяжести на сердце. И Джаред ничего не сказал ей из того, что поставил в упрек Лабрайду ( а Лабрайд наверняка это предвидел).

Бывают люди, для которых жизнь в опасности естественна, Джаред таких встречал. Правда, до сих пор это были мужчины. Что ж, расширим опыт… В любом случае его сочувственное отношение к ней не изменилось.

Он снова увидел Бессейру через три дня. На сей раз Лабрайд был дома и ждал ее. Каким образом они уславливались о встрече, Джаред не знал. Лабрайд выглядел мрачнее обычного, Бессейра весела – или казалась таковой.

– Носилки дамы Эльфледы еще полезнее тумана, – заявила она. – Их можно сколь угодно таскать по городу, пока я в другом месте. И ежели кому-то неймется…

– Хватит шуток, – сказал Лабрайд. – Дурные вести, дети мои. Вот что я узнал: схолар, что помешался в ту ночь, не пришел в себя. Высказано мнение, будто в несчастного вселился дьявол. Поэтому из лечебницы его передали в ведение Святого Трибунала, где с ним будут работать экзорцисты. То, что схолар одержим злым духом, как понимаете, предположил доктор Поссар.

– В то время, как парень свихнулся не без его участия, – докончила Бессейра. – Он что, дурак, – копать против себя самого?

– Не скажи, – возразил Джаред. – В обычной больнице схолар, может, и опамятовался бы. А в Доме Трибунала он спятит окончательно. Если вообще переживет экзорцизм. Сколько ему лет?

– Шестнадцать.

– Так он несовершеннолетний, университет не должен бы его выдавать…

– Согласно гражданскому праву – да. А Святой Трибунал выше светских законов.

– Значит, пиши пропало.

– Нет, я не думаю, что студент лишится жизни. Лозоик Поссар этого не допустит. Отчасти потому, что в университетских сильно развито извращенное чувство солидарности, и схолар, пусть и проучившийся две недели, будет считаться членом университетского братства. Но не это главное. Несчастный беан нужнее ему беспамятным, но живым. Как доказательство.

– Доказательство чего?

– А тут я должен продолжить свои дурные вести. Очень интересные слухи поймал Мейде о любовнице наследника. Будто бы она его приворожила зельем, оттого он и не гонит ее в шею. А по ночам перекидывается она в галку и летает над Старым Дворцом и над кладбищем…

– А где еще галкам летать? Лабрайд, это не новость.

– Это хуже, чем новость. Это смена тактики. Поссар не смог убить тебя, но он в состоянии подтолкнуть дело о колдовстве. При чем, как и в случаях с убийствами, сам останется в стороне. Между тем, у нас против него никаких улик.

– А для чего нам они? – возразил Джаред. – Мы знаем, кто убил, знаем, что законным путем покарать его не удастся. Почему бы нам просто не прикончить его?

– Слышу голос северянина…

– Северянина или нет, – вмешалась Бессейра, – но в предложении моего брата есть нечто разумное.

– Дети! – укоризненно сказал Лабрайд. – Если б можно было разрешить все наши трудности, просто перерезав ему горло… Но – во-первых, он наверняка себя обезопасил. Убийцы, исполнявшие его замыслы, нам неизвестны, и бродят на свободе. И с гибелью доктора угроза императорскому дому не исчезнет.

– А какое нам дело до императорского дома? – не унимался Джаред. – Да, я северянин. Простолюдин. Мне все равно, кто сидит на троне в Тримейне. А вы из Карнионы. Южан, сколь угодно знатных, тоже в особой преданности престолу не подозревают. Хотя, конечно, Эрд завоевали, а Древняя земля вошла в империю добровольно…

– Да, добровольно. – Таким мрачным Лабрайда видеть еще не приходилось. – То, что на Юге города исключительно сильны, и дворяне едины в своих интересах с горожанами, есть основа процветания края, и его слабость. Там нет и не было единого правителя. Ни одна старая семья не считается знатнее, а следовательно, главнее другой. Каждый город действует ради собственной выгоды. И они не могут противостоять Тримейну. По счастью, в Древней земле это поняли. И поступили по пословице: «Не можешь победить – присоединяйся». Признали власть императора, впустили в свои пределы его чиновников, сборщиков налогов и судей Святого Трибунала, но избежали разгрома и разорения, подобных тем, что постигли в прошлом веке Окситанию. Наши предки сохранили то, что можно было сохранить. Мы должны сделать то же самое. Поскольку зависим от империи. А значит, и от того, кто ею правит. Ян-Ульрих не любит воевать, его сын – тоже. Иное дело принц Раднор. Его все называют героем. Он и есть герой. Что в девяноста случаях из ста означает – злобный идиот. Он уже показал на что способен – в Эрде. А наш доктор Поссар действует в интересах Раднора. Не знаю, что там было, это нам еще предстоит установить. но в Эрде он принцу крепко помог. Теперь он расчищает Раднору дорогу к престолу. Видимо, убить наследника он не в силах. И ни в одной стране, насколько мне известно, Святой Трибунал не рискнул возбудить дело против правящего монарха или его наследника. Поэтому он выбрал окольный путь. Ян-Ульрих сам должен был отстранить сына от наследования. И Норберт вел себя так, что это предприятие было близко к успеху. Но Бессейра помешала. Следовательно, надо избавиться от Бессейры. Покушение не удалось. Зато можно обратить на фаворитку принца внимание Святого Трибунала, благо связей достаточно. Не мни о себе много, дитя – против тебя он ничего не имеет, все это нужно, чтобы снова нанести удар по наследнику. Однако Джаред был прав – я втянул тебя, куда не следовало. С убийцами ты справишься, а вот с инквизиторами…

Бессейра не отделалась шуткой, как можно было ожидать, но и страха не выказала.

– Ты говоришь так, будто все решилось, и ничего нельзя изменить. Но мы можем вывести наследника из-под удара. Я шла сюда, чтобы сообщить – из Эрденона прибыл гонец. У герцога Тирни родилась дочь.

– Ну, при наличии двух старших братьев корона ей не светит.

– Корона ей не светит в любом случае, – уточнил Джаред. – В Эрде дочери не наследуют власть.

– Неважно, – Лабрайд размышлял вслух. – Герцог – главнейший из вассалов императора, и Ян-Ульрих вполне может проявить внимание к столь знаменательному событию… послать на крестины кого нибудь из вельмож… а лучше – сына.

– И вместе с ним уеду я.

– Но все это надо подготовить… И потом – Норберт уедет, а Раднор останется? Не открываем ли мы ему дорогу?

– Раднор всегда уезжает в конце ноября и до весны в свои владения.

– Стало быть, надо сделать так, чтоб он уехал раньше Норберта. Если, например, в его владениях начнутся беспорядки. Или об этом заговорят…

– А император? Что, если мы пока выведем из игры Бессейру и наследника, наши злодеи доберутся до него?

– Вряд ли станут покушаться на императора в ближайшие месяцы. Он примирился с сыном, а переход власти в руки Раднора недостаточно подготовлен.

Лабрайд замолчал. Затянувшуюся паузу нарушила Бессейра.

– Так что будем делать, господин провидец и господин сновидец?

– Думать, – сказал Лабрайд. Потом провел рукой по лбу, встал из-за стола. – Ладно, дети. Устал я, старею, видно. Вы еще посидите, может, до чего путного и договоритесь, а я пойду отдохну.

После его ухода Джаред спросил:

– Ты тоже думаешь, что наша задача – обеспечить законность престолонаследия?

– Не допустить к трону такого скота, как Раднор – дело благое…А Норберт – юноша неглупый, идеи у него бывают любопытные… Хотя со странностями. Знаешь, такой – в башке вперемежку «Тристан и Изольда» с Юстиниановым кодексом, идеальная любовь с налогообложением.

– А тебе «Тристан и Изольда» не нравится?

– Представь себе, пару дней назад у нас была содержательная беседа с императором по этому поводу. Нравится, не нравится… Конечно, всяко лучше, чем «Роман о Розе». А вообще, если вдуматься, все эти любовные романы – чушь. Выдумки. Женщина скорее влюбится в мужчину, который так занят чем-то другим, – войной, торговлей, или наукой, что на любовь у него не хватает времени, чем в того, кто звание любовника сделал профессией.

Ее слова неожиданно задели Джареда, и больно задели. Он вспомнил лицо Дагмар, обращенное к тому, кто оставил ее. «Женщина должна очень любить мужчину, чтобы отказаться от него»…

Казалось, он вычеркнул все это из памяти.

– Ты так рассуждаешь, – сухо сказал он, – потому что никого еще не любила.

– Ну, не любила, – с легкостью согласилась она. – Разве что во сне…

– Во сне? – Его будто толкнули. – Как это? Расскажи!

– Что ты на меня уставился? Ах, да… Ты же сновидец. Сны собираешь, как грибы.

– Пусть так. Пожалуйста, расскажи мне. Если это не тайна.

– Какая там тайна. Сон – он и есть сон. Я вообще-то снов не запоминаю и этот помню не слишком. С год назад я его видела… и забыла почти все.

– А что не забыла?

– Как будто я была в разбойничьей шайке… где-то на Севере… а может, и не на Севере, но всяко не в Карнионе. И будто бы мы решили ограбить хозяина одного замка, А поскольку стены там были крепкие, а стражи много, решили взять хитростью. И меня подослали к хозяину – соблазнить. Это удалось… он влюбился в меня, я стала жить в замке, вызнала все ходы, переходы… Но я все время оттягивала ограбление, придумывала какие-то отговорки для сообщников, потому что… я не хотела с ним расставаться. А он был крепко ревнив, и объяснить, зачем и куда я ухожу, я не могла… Кончилось тем, что он меня прирезал. Хорошая история, да?

– Погоди. Что ты чувствуешь к этому человеку? Ненависть, обиду?

– Джаред, это сон! Этого никогда не было!

– А если бы было?

– Если было… Ненависть? Нет. Он ведь был прав, я была виновна перед ним, хоть и не в том, в чем он подозревал. И хватит о снах. Это твоя вотчина, не моя. И мне пора возвращаться.

– Я провожу тебя. Темно…

– И хорошо, что темно. Не надо меня провожать. Вдруг я и в самом деле обернусь галкой?

И она ушла в ночь, посмеиваясь. Непутевая младшая сестра, которая следит за убийцами, и за которой следят убийцы, а она танцует, беседует с императором о поэзии, и не помнит снов.

Сны! Что происходит? Почему все сны стали воплощаться явью? И где проходит грань между явью и сном – Фатима, как ты это объяснишь?

Нет сомнения, что Кайрел и Бессейра видели один и тот же сон. Время тоже совпадает. Сам Джаред проникал в чужие сновидения. Но это нечто совсем другое… хотя Тахир ибн-Саид учил, что сны могут пересекаться и дополнять друг друга, и нечего впадать в изумление. Но почему же так не по себе от ее рассказа?

Джаред потратил немало сил, убеждая Кайрела, что женщины из его сна – наваждения не существует. И – вот она, хотя Джаред никак не мог представить себе Бессейру роковой искусительницей, из-за которой мужчина может впасть в преступление и помрачение рассудка. Он говорил Кайрелу – и сам в это верил, что сон его был видением иной жизни, иного мира. Но могут ли двое увидеть это одновременно – ибн-Саид на этот счет не высказывался…

А если Джаред ошибался, а Кайрел был прав? И сон этих двоих показал их будущее? Конечно, в нем есть расхождения с действительностью. Однако нужно учитывать, что Бессейра свой сон помнит плохо, а Кайрел явно о чем-то умолчал.

«Я убил ее, а потом узнал, что она невиновна», – сказал он. А Бессейра: «Я была перед ним виновна, хоть и не в том, в чем он подозревал». Что же такого узнал о ней Кайрел – и не захотел рассказать? Или ее подлинная вина показалась ему слишком незначительной?

Наконец, нельзя забывать, что сон – кривое зеркало, и показывает бывшее – или не бывшее – искаженно.

Во сне Бессейры разбойничья шайка подсылала ее к Кайрелу, чтобы добыть какие-то сокровища. Заменим разбойников на Лабрайда, а сокровища на сведения, и что получится? Вполне узнаваемая картина. Правда, Лабрайд подослал ее к принцу, а не к Кайрелу, но может повторить прием и с Кайрелом. С него станется. И даже если он этого не сделает…он все равно собирался посылать Бессейру вместе с принцем в Эрденон… а когда Кайрел узнает, что женщина, о которой он неустанно думает, принадлежит другому… добром это не кончится.

Правда, он клялся, что теперь никогда не причинил бы зла той, кого любил. Но сказать можно все что угодно… особенно после того, что тебя убедили, что возлюбленная – это мираж. А что будет в жизни…

В жизни он, возможно, не убьет ее, но захочет избавиться от соперника. И, выходит, Кайрел не намеченная жертва, как он предполагал, а убийца. Неужели это и есть связь, которую они тщетно искали, то самое «при чем здесь Кайрел?» И доктор Поссар опередил их на несколько ходов?

Встречи Бессейры и Кайрела нельзя допустить. К счастью, Кайрел не живет в Эрденоне, он делит время между Вальграмом и Дуэргаром. Но Бог знает, что может случится, и он приедет.

По справедливости, он должен был помочь Кайрелу, своему собрату по несчастной любви, явившейся во сне. И Бессейре, которую сам назвал сестрой. Но, встав между ними, он, возможно, спасет их жизни. И не лгал же он Кайрелу! А Бессейра… ей и утешения не нужно. Сколько бы она ни пережила с тех пор, как Лабрайд ее нашел, она все еще маленькая девочка у шахматной доски. Не женщина, познавшая горечь жизни. Как Дагмар.

Все это время он пытался убедить себя, что может забыть Дагмар. Бесполезно. И нельзя этого делать! Несчастный студент, попав в руки доктора Поссара, помешался. Дагмар сохранила рассудок, но на ее сознании – печать той же тьмы, что явилась Джареду в Ночь Всех Святых! Она не помнит об этом, но она ничего не помнит о времени мятежа. Времени, когда Поссар был в Эрде.

А теперь, утверждает Лабрайд, события снова перенесутся в Эрд.

Значит, туда должен вернуться и Джаред.

А и фарисей ты, брат, сказала бы Бессейра, если б узнала о его размышлениях. Двойною мерой меряешь для себя и для других…

Но Бессейра сама выбрала путь, которым идет, и хорошо представляет, какие опасности ей грозят. Дагмар – жертва, даже не знающая, что она – жертва. Бессейра способна постоять за себя, а Дагмар – нет. И Диниш защитить ее не сможет. Он может дать ей хлеб и убежище от холода и непогоды, но как ему справиться со злом, способным расшатать императорский трон?

Надо уходить в Эрденон. Но как объяснить это Лабрайду? При всем своем уме он не поймет. Слишком он занят мыслями о спасении династии и империи. Ради этого он приемной дочери не пожалел, которую любит – какое ему дело до никогда не виденной бродячей комедиантки?

Но объяснять ничего не пришлось. Лабрайд сразу согласился, что Джареду нужно ехать. Может, пресловутый дар провидения подсказал ему это. А когда Джаред сказал, что Бессейра ни в коем случае не должна появляться при дворе в Эрденоне, ответил:

– Конечно. Нужен лишь предлог, чтобы она исчезла из Старого Дворца. А у герцога Тирни ее никто не увидит.

– И вот что… – Джаред решился все-таки подойти к самому болезненному. – Возможно, я знаю еще одну… особу, которая пострадала от забав доктора Поссара с Силой. Там, в Эрденоне.

Но Лабрайд не стал его расспрашивать. Только уточнил:

– Где тебя нужно будет искать, если ты задержишься на Севере?

– В Эрденоне, в гостинице «Цветущий вертоград». Если мне придется оттуда уехать, оставлю там для твоего посланника сообщение. Надеюсь быть там к Рождеству. Так что медлить нельзя. Только надо припасами в дорогу озаботиться и одеждой теплее, чем эта.

– А ведь довольно тепло – для ноября. Я южанин – и то не мерзну.

– Да, осень теплая. Значит, будет холодная зима…

3. Эрденон. «Цветущий вертоград».

Он не добрался в Эрденон к Рождеству, как хотел, хотя и был верхом. Стоило переплыть реку Эрд, еще не затянувшуюся льдом, как снег повалил, словно пух из разорванной перины – такой же тяжелый, крупный, гнетущий при всей своей легкости. В считанные дни замело дороги, а без дорог пробираться было и вовсе невозможно. В первые недели декабря метели кружили едва ли не ежедневно, слепя глаза, удушая. Приходилось отсиживаться по постоялым дворам и деревням. Теперь Джаред не мог позволить себе ночевать в лесу. С заходом солнца, а солнце, казалось, проваливалось за деревья, едва успев взойти, – из чащ доносился немолчный вой. Деревенские утешались тем, что сейчас волки не так голодны, как по весне, просто нынче у них пора свадеб. Но храбрецов, желавших пуститься в путь по ночному лесу, не находилось. Путников стало вдвое меньше, чем летом, а те, кого дела или отсутствие таковых влекли в Эрденон, не рисковали двигаться дальше, пока не соберется на постоялом дворе достаточно надежных попутчиков. Вот уж для кого это было хорошее время – так для трактирщиков.

В предрождественские дни снегопады стихли, метели улеглись, и ударил мороз. Джаред ехал по скованному тишиной лесу. Изморозь покрывала брови и бороду, гриву Табиба. По сугробам гуляла поземка, ветер бывал злой, пробирал сквозь овчинную куртку и шерстяной плащ. И глаза слезились от блеска, от снега, от солнца, негреющего, изошедшего в сияние, от неба, точно крытого голубой эмалью.

В Зохале, когда он шел к границе вместе с цыганами, тоже были эти два цвета – белый и голубой. Нет, синий, голубым тамошнее небо никак нельзя назвать. И белый песок. И так же глаза слезились от блеска и сияния. А больше ничего схожего. Так же невыносимо жарко, как здесь холодно.

Рождество пришлось провести в маленькой деревушке, где даже постоялого двора не было. Праздновали горячей кашей, в которой попадались обрезки свинины, яичницей и пивом. Не Бог весть что, но все же лучше, чем рождественские обеды, памятные Джареду по временам детства. Тогда хорошо, если ему ломоть хлеба с салом выпадал. А чаще – это была просто горбушка и без всякого сала. Поутру он снова отправился в дорогу, и прибыл в Эрденон на третий день после Епифании.

Поскольку святочные увеселения закончились, и наступил пост, Джаред надеялся застать «Детей вдовы» в гостинице. Конечно, его светлость не полностью откажется от развлечений, но вряд ли он пожелает смотреть представления в первые дни покаяния.

Действительно, хозяин «Вертограда» на вопрос, по прежнему ли живут здесь комедианты, ответил кивком. В гостинице было очень тихо, даже для раннего часа, когда гости еще не собирались в зале распить кружку-другую. Не слышно было ни музыки, ни топота, ни песен, ни переругиваний, обычно сопровождавших дневные занятия «Детей вдовы», но вероятно, они боялись подобным непотребством привлечь внимание фискалов Святого Трибунала.

Не успел Джаред помыслить об этом, как с лестницы сбежал – сверзился Матфре. Наверное, увидел его из окна. Или услышал голоса внизу… Бурных чувств, кроме как на подмостках, Матфре не проявлял, и не такие они были друзья, чтобы кидаться навстречу, рискуя переломать ноги. Но удивиться Джаред не успел, не дали ему удивиться.

– Где тебя носило! Тоже – лекарь, по дорогам шляется… Как нужен, он, так нет его… а от здешних лекарей никакой пользы…

И радость была в его голосе, и отчаяние – такое, что он готов был за шкирку тащить Джареда за собой. А Джаред не мог двинуться с места. Все-таки опоздал… Ведь знал, что ей грозит опасность, и все равно полз, как дохлая вошь, пиво жрал по постоялым дворам, а нужно было скакать без остановок, и от метелей не прятаться.

– Дагмар? – с трудом выговорил он.

Матфре взмахнул рукой, стукнулся о перила и зашипел от боли.

– При чем тут Дагмар? Что ей сделается! Диниш…

– Идем.

Поднимаясь по лестнице вслед за Матфре, все же спросил:

– Что с ним?

– Простыл… и слег.

Простуда – не чума, не холера и не оспа. Приятного мало, но зима ведь… а Диниш – не северянин, простуду переносит тяжелей, чем здешние… при том, что актеры редко бывают неженками.

Когда миновали лестницу, Джаред стащил с себя шапку и плащ, чтоб не мешали, сунул их Матфре.

– Подержи пока… Они в той же комнате?

Прочие комедианты уже вернулись в коридор – всклокоченный Гиро, растерянный Баларт, Зика, закутанная в платок. И Дагмар. Она стояла на пороге, ее лицо в полумраке казалось совсем бледным. А может быть, его выбелила усталость. В пути Джаред много думал о том, какой будет их встреча, что он ей скажет… и все это сейчас было бесполезно.

Она посторонилась, пропуская его в комнату. За Джаредом в дверь протиснулся Матфре. Поначалу Джаред приостановился – ставни были закрыты, ничего не разглядеть. И душно – в комнате давно не открывали окон. Зато слышался густой храп. Джаред едва не разозлился – шутники, чертовы комедианты! Разыграли, как мальчишку! Да он просто дрыхнет! Но через несколько мгновений раздражение растаяло. Не храп это был, а хрип. Мучительное, прерывистое хрипение. О многом говорящее уху лекаря. И не о радостном. Еще больше был удручен Джаред, когда глаза привыкли к темноте. В сентябре, перед отъездом Джареда, Диниш был не молодым, но полным сил и не лишенным привлекательности мужчиной. Теперь перед лекарем был старик. Под желтой кожей, иссеченной морщинами, явственно проступили кости черепа, впалые щеки покрывала грязно-седая щетина.

Джаред положил руку на лоб больного, и едва не отпрянул. Он предполагал, что Джареда лихорадит, но такой жар?

– Когда он простудился?

Дагмар молча стояла у изголовья. Ответил Матфре.

– В Рождество… Понимаешь ли, шествие мы устраивали, представление в масках. И во дворце, и перед дворцом… Под начало Диниша всех шутов отдали, всех музыкантов, понимаешь? И всех учить надо было – что делать, где, когда…Поневоле взмокнешь… А мороз был… Он кашлять начал…сперва отмахивался – чепуха, мол, пройдет… А через пару дней слег…

– Значит, почти две недели…и кашель.

– Да, знаешь, мерзкий такой, с гноем, с кровью. Сейчас хоть харкать перестал, но все равно кашляет.

– И все время такой жар?

– Точно.

– А среди вас…или вообще в гостинице кто-нибудь болеет чем-то похожим?

– Упаси, Господи! Иначе б нас сразу выгнали. Нас и так хозяин выпереть хотел, но побоялся – все же Диниш у герцога в милости.

Выходит, мечта Диниша – приобрести со своими актерами милость двора – осуществилась. И тут же нанесла ему сокрушительный удар. Что свойственно осуществившимся мечтам.

Поначалу Джаред подумал об эпидемии, поразившей в годы его детства Нантгалимский край. Ей тоже сопутствовали мучительный кашель и лихорадка. Болезнь, уступавшая в сокрушительности другим мировым поветриям, но убивавшая прежде всего стариков. А Диниш – как ни крути – не юноша. Однако, то была заразная хворь, а в гостинце никто не заразился.

Джаред взял руку больного, чтобы проверить биение пульса, но перевернув руку, едва не выругался.

– Какой мясник делал ему кровопускание?

– Не мясник, а цирюльник, – возразил Матфре – Сказал, жар от дурной крови, и надо ее выпустить. Два раза выпускал – без толку. Тогда он сказал, что у Диниша кровь дурная, потому как комедиант.

– Ты бы еще банщика к нему позвал, – замечание не было лишено оснований. Как в Эрде, так и в Тримейне лекари, цырюльники и банщики числились по одному цеху, что служило неистощимой темой для насмешек, особенно со стороны южан. – Еще чем его лечили?

– Нашли малого из лечебницы святой Аполлонии… он какую-то микстуру готовил… или тинктуру, один черт разберет… Этот получше. Диниш, по крайности, спать стал, а то не спал и не ел, с души от еды воротило.

– Какую еще микстуру?

– Там на столе, в плошке есть.

Джаред взял плошку, понюхал. Предположение его подтвердилось. Мята, мелисса и маковый отвар. Джаред и сам потчевал пациентов (включая Матфре) подобным лекарством. Но лекарь от святой Аполлонии мака добавлял куда больше. Понятно, почему Диниш так крепко спит.

– Ладно. Попробую что-ибудь сделать. – Джаред стал развязывать ремни на сумке. – Кипятку мне. И купите меда. И вина, обязательно красного. – Он повернулся к женщине. – Дагмар…

– Уж ее-то не гоняй, – проворчал Матфре. – Она целыми днями от мужа не отходит. Зика сбегает.

– Я к тому и клоню… Дагмар, ты устала. Я останусь здесь, а ты ступай в ту комнату, что мне отвели. Отдохни, поспи.

– Как скажешь, – тихо ответила она. – Если что – зови…

Первые слова, которые он услышал от нее за столько месяцев…

Джаред запалил свечу, достал из сумки мешочек с травами. Матфре, который предоставил исполнять приказания лекаря Зике и братьям, полюбопытствовал:

– Чем ты его пользовать будешь?

– Свои отвары приготовлю. Репейный, ромашковый.

На лице комедианта отразилось разочарование. Он явно ожидал услышать о каких-то более сильных, чудесных средствах, корне мандрагоры, например. Или медвежьем сердце – говорят, кто съест его, станет сильным, как медведь.

– Это все мягчит, кашель унимает, – пояснил Джаред. – Как и мед, и вино горячее. А то не нравится мне, как он дышит.

Из благих, конечно, побуждений, Диниша закутали в три одеяла, да еще сверху набросали плащей. Пришлось все это отодвинуть, чтобы иметь возможность приложить ухо к груди больного.

То что услышал – и чего не услышал Джаред, удручало еще сильнее. Хрипы в груди почти заглушали биение сердца, настолько глухим оно было.

Джаред был растерян, хоть и не показывал вида. Здесь все его умение было бесполезно. Да и опыта не хватало. На юге люди, конечно, тоже простужаются, но ни у кого из прежних пациентов Джареда не были так поражены легкие.

Над ухом раздался сиплый шепот:

– Это ты… или мерещится?

Диниш разлепил воспаленные веки.

– Это он, он! – радостно подтвердил Матфре. – Теперь все будет хорошо…

– Плохо мне, – сказал Диниш, пропустив его «хорошо» мимо ушей. – В боку колет как ножом, сил нет. И голова болит. И дышать не могу.

– Здесь и впрямь не продохнешь, – заметил Джаред. – Дверь надо открыть, пусть проветрится немного. Окно открывать не стоит – мороз. И будем сейчас тебя лечить.

До вечера он занимался приготовлением отваров и смесей. Укрепляющего питья из горячего вина с медом заставил выпить не только Диниша, но и Дагмар, которая вернулась со словами «хватит, отдохнула». И только поздно вечером, когда Диниш снова задремал, и Дагмар осталась сидеть с ним, удалось, наконец, поесть.

– Ну, слава Богу, – сказал Матфре, – все устраивается. К масленице ты его на ноги поставишь? Пока пост, перебьемся, а там – позарез надо!

– Врать не стану, Матфре. Он очень болен. Но что смогу, сделаю.

* * *

В последующую неделю Диниш утверждал, что ему лучше. И грудь не так болит, и кашель не меньше мучает… Но жар не спадал, и встать с постели он по-прежнему не мог. С горечью Джаред понимал, что облегчение от болей Динишу приносит, главным образом, все возрастающая слабость. И может быть, надежда, что Джаред, легко избавивший Матфре от судорог, вылечит и эту дурацкую простуду. Лекарства Джареда тоже, наверное, приносили какую-то пользу. Они могли обмануть болезнь. Но не в состоянии были ее победить.