Текст книги "Письма разлуки. Рождение любви"

27 сентября 1975г Москва. Наталья: Симушка, Симушка!

Твоё нежное письмо мну и терзаю, и оторваться не могу. Знаю, что правда. Голова совсем шальная. Затащила Эльку с Игорем в мастерскую на Ордынке к Лиде с Лёшей, и мы веселой гурьбой отправились к ним домой. Они ужасно милые, искренние, как настоящие русские люди. Это не наташкино гостеприимство, от которого оскомина во рту. Я их всех развеселила, а самой было скучно, и я убежала в одну из 3х комнат, брала перо и записывала свои гениальные мысли. Мне хотелось рисовать, а кутерьма без тебя совсем не идёт на ум.

Зато следующий день у меня был удачный, напившись чаю, мы все принялись рисовать: Лида и Лёша – пейзажи, а я рисовала натюрморт. За ними было интересно наблюдать: муж учитель, а жена Лида – ученица. Я тихо малевала темперой и думала о тебе, и никто мне мешал – блаженство. Однако, полной радости не было, трудно мне было думать о форме и о цвете, «когда моя душа полна тобою». Теперь я знаю, как это надо делать. Попробую соблазнить Эльку, ведь она художественная мастерица. Вот тебе мои новости, а самая главная, что забыть или разлюбить тебя у меня пока не получается. И это прекрасно! – как говорит Элька. Твоя, Люшка

19 октября 1975г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!

Сегодня 19е октября, сажусь за печатную машинку. Встреча с тобой очень опасна, можно стать лентяйкой. Накопилось много брошенных текстов. А мне надо стать великой – иначе, кто поверит тебе, что ты встретил необыкновенную женщину? Люди поставят на всё печать пошлости. Можно сказать, какое нам дело? Но мне гораздо больше нравится сделать великим тебя! А знаешь ли ты, что я чувствую себя всегда очень богатой, мир со всеми сокровищами принадлежит тем, кто познаёт этот мир, кто умеет им любоваться и открывает для себя вечно новое. Вот я и открыла Тебя! Ты моя самая дорогая находка! Мне нужен только письменный стол:

 
«И я хочу, чтоб все мои мечты,
Дошедшие до слова и до света,
Нашли себе желанные черты…»
Валерий Брюсов «Сонет к форме»,
 

А пока, копаюсь в своих черновиках и мечтаю в ближайшее время выудить несколько рассказов, потому что до сих пор палец о палец не ударила, чтобы пробить в печать свои тексты. Зато часто вожусь с чужими.

Будь здоров и успехов во всём. Наталья Орлова

2 октября 1975г. Москва. Наталья: Сокровище моё, Сим!

Второй день я в гостях у Лиды с Лёшей. Самые большие восторги от щенков, их двое, они маленькие и ужасно смешные и ласковые. Поскольку во вторник у меня «библиотечный день», то я осталась у них с ночевкой. Утром мы совершили прогулку в осенний лес.

Они очень милые люди и резвятся, как дети. Сразу видно, что их союз очень счастливый. Мне приходилось отшучиваться от Лёшкиных острот, а я вспоминала наши поездки с палаткой на природу. Обедали в лесу хлебом и творожными сырками, а дома, напились чаю, и стали рисовать. Леша и Лида – пейзаж, а я натюрморт. Ради этого я и осталась у них. Леша корчил из себя маститого мастера и критиковал мой набросок. Просидела за мольбертом почти 4 часа, это было замечательно, мы постигали тишину и натуру. Захотелось написать тебе, где я и что делаю. Эта проклятая тетка Разлука опять гонится за мной, а я стараюсь от неё прятаться. Вот только вчера слышала тебя, и было так чудесно ощущать биение твоего сердца и отвечать тебе. А сегодня Разлука опять огрызается, и во мне всё зыбко и непрочно, и это так не похоже на меня, ведь я крепкая тетка – спортсменка. Вернулась в комнату художников и дорисовала натюрморт: сделала из радужно-охристых тонов – беспробудный кадмий и дорисовываюсь до того, что от натуры не осталось ничего! Вот тут-то Лёша меня и похвалил. Я была довольна. После чая на ночь, мы отправились в разные комнаты спать, было уже 2 часа ночи. А завтра мне на работу! Наверно, опоздаю. Цалую крепко. Твоя Лю – аквалеристка…

1976 г. Январь, февраль, март, апрель, май, июнь, август

5 января 1976 г. Новосибирск. Симон: Люша, милая!

Зачем я привёз тебя в Новосибирск, который за две недели понять невозможно. Ты заболела, и мы не могли выполнить программу, которую я планировал.

Ты страдаешь, а я во всём виноват! В моём подсознании было такое сильное желание, видеть тебя каждый день – любой ценой. Мои научные успехи вскружили мне голову. Люшкин, я каюсь и страдаю вместе с тобой. Мне надо учится заботиться о тебя, как ты того заслуживаешь.

Так хотелось показать тебе мою лабораторию, друзей, соратников и врагов тоже. И, конечно, я гордился тем, что к «великому» ученому приехала журналистка из Москвы. Мы вместе смотрели фильм о моём открытии, я раздувался как индюк, все любовались на твою стройную фигуру и спрашивали меня, в каких мы отношениях? – Конечно, в дружеских, – бодро говорил я.

Ты выглядела лет на 20, и была так элегантна, что я просто терял голову.

Жаль, что ты не стала актрисой, хотя, к моему счастью, не стала. Но были и удачные моменты – ты помнишь этот солнечный день на горе? Мой друг Габуда показал нам, что такое горные лыжи! Достал где-то старые деревяшки и ботинки своего сына, которые тебе подошли (как важно иметь маленькую ножку). Ты впервые попала на гору, и не боялась ничего, неслась вниз по прямой, и падала в пушистый снег! Как это было весело!

Завтра ты будешь в Москве, у тебя есть хорошие друзья: Элька, Харламовы, Эдик, наконец, твой сын и мама. Ты умудряешься быть веселой даже после неудачного эксперимента в Новосибирске, где я практически посадил тебя в «тюрьму» своей любви. Ты всё выдержала и спокойно попрощалась со мной. Габуда, кажется, влюбился в тебя, но надеюсь, что ему не удалось тебя соблазнить.

Ты мужественная женщина – мало приятного, бродить одной в чужом городе. Мне очень грустно сейчас, прости, если можешь своего бородатого и лысого дурака. Слишком много я навесил на тебя своих проблем!

Скоро буду в Москве. Готовлюсь к самому страшному – ты не пустишь меня в свой храм с роялем. Даже страшно подумать об этом. Но всё-таки, надеюсь, что через 20 лет мы будем вспоминать об этой поездке в Сибирь с нежностью. Обнимаю, твой печальный Симон.

6 января 1976г. Москва. Наталья: Дорогой Симыч!

Наконец-то твоё письмо. Немножко потеплело на душе, а то как-то и думать о тебе было трудно. Чего мне только не приходило в голову за длинную дорогу в поезде -двое суток. Ощущаю фантастическую радость и удивление, как я могла выдержать моё затворничество в Новосибирске. В понедельник еду на занятия йогой, надо приводить себя в порядок. Зависеть от своих эмоций, это ужасно. Покой и воля! – как сказал поэт. Не мучай себя упреками, я сама во всём виновата. Твой идеальный, божественный «колос фантастик» стал живым, он может ошибаться, как все нормальные люди.

Наши личности столь требовательны, а рояль в моей комнате занимает треть пространства. Придется, мне уходить в библиотеку, а тебя пускать за мой письменный стол. А твой сын будет спать на рояле или под ним. Увы, душевный комфорт или житейский создать не так-то просто! Но как видишь, я ни минуты не сомневаюсь в том, что это будет, и даже надеюсь, что это будет хорошо.

Самое главное, что я не волнуюсь по этому поводу. Ну что же делать? Разумно бежать в магазин, покупать веселенькие обои и краску, поставить лестницу и клеить обои, а потом замазывать щели прошлой жизни. Встретить тебя сияющей улыбкой, но быть строже, держать тебя на расстоянии. Возвращаюсь к своему многолетнему лозунгу: «Единственная реальность – это ты сам».

Твоё «доброе изуверство» мне тоже понятно. Ты правильный и благородный, но в данный момент эти прекрасные качества меня убивают. Ты в плену своих собственных иллюзий – жертвовать собой ради будущего. Но будущее может не наступить, любому терпению бывает конец. Меня тошнит от твоей мудрости и от моего терпения. Но ты упорно хочешь быть великим, могучим, прекрасным, всесильным. Но иногда приходится чем-то жертвовать.

Жаль, что ты приедешь так скоро, я не знаю, какими словами тебя встретить? Я совсем одичала и счастлива по-своему. Вот тебе мои стихи на тему нашего расставания, я их написала в Новосибирске.

Будь здоров, Наталья

 
Забыть тебя за эту муку?
А я смеюсь.
И одиночество мне в руку.
Не шелохнусь.
Не повернусь к тебе навстречу.
Совсем чужой.
И только вздрогнут горько плечи
У другой.
Ты слишком тихо теперь идёшь —
Всё это фальшь:
И твоя музыка, и твоя мудрость,
И твоя власть.
Глаза опущены,
Душа безмолвствует,
Спокойно спи,
И никогда по этой улице
Не проходи.
 

7 января 1976 г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!

У меня шум в ушах, и чувствую себя так, будто вырвалась, убежала, сбросила что-то очень тяжкое, невыносимое. Сколько разных впечатлений в твоём родном городе – прогулка с твоим другом Глебом на лыжах в 30 градусный мороз! Оперный театр замечательный! Но после Москвы, можно жить только в Питере, в Киеве, еще в Харькове – вот города в России, которые я знаю, где чувствуешь себя комфортно и привычно. С удовольствием смотрела на пейзажи, которые проносились в окне моего купе – как велика наша страна! Вела разговоры – с попутчицами: одна из Академгородка, ученая дама, выкуривает по три сигареты без перерыва, и деревенская бабуля – пчеловод. Смотрела на них, и слушала, и стараюсь не думать о тебе – лишь изредка выплывает твоё мокрое от слёз лицо, и я думаю – вот как всё закончилось печально. Приехала в столицу и с трудом добралась до телеграфа, чтобы тебе позвонить – голова кружится, и говорить нормально не могла – поэтому казенные фразы.

Москва живет совсем в другом ритме, чем Новосибирск, а я привыкла к своему ритму. Комнату в Столешниковом, я не узнала, поразилась теснотой и жутким беспорядком. Надо идти к маме и брать сорванца-сына. Он обрадовался, что я, наконец, приехала. Сели с мамой, поговорили, как жить дальше. «А где Симон Петрович», – спросила мама, давая понять, что от меня толку мало. Сбор вещей для переезда уже в разгаре. После чаепития, собрала Илюшины вещи, и мы пошли домой – здесь пыль и запустение. Илья отпросился на каток, а я пишу письмо. С переездом мамы можно не спешить, все вещи будут собраны без нашей помощи, перевозку оплачивает государство, но рабочим придется заплатить. Завтра пойду в ЖЭК насчет ремонта, – обещали сделать. Только в поезде вспомнила, что забыла часы, которые ты мне подарил. Очень жалела об этом.

Завтра утром хочу сводить Илью в Музыкальный театр Станиславского – балет «Чиполино». А то он, бедный, всегда на ковре около телика. Чувствую себя неважно, но люблю тебя, несмотря на наше официальное расставание. Надеюсь к твоему приезду вернуть себе себя, и никаких слёз – ни у меня, ни у тебя! Если хочешь, передай привет твоей маме и Элле и объясни мой отъезд, что мы теперь врозь. Пусть порадуются… Наталья.

7 января 1976г. Новосибирск. Симон: Привет, Лю!

Сегодня после разговора с тобой по тел. получил нормальное письмо от тебя. Перевёл дух, но обозлился. Как же ты меня нокаутировала? Меня? Все мои вопли – результат твоих заявлений с мерзкими измышлениями. Ты меня лишаешь слов и сил. Не могу реагировать на твои ужимки и словесные прыжки. Ты не понимаешь мои проблемы. Пиши любые оды, но не кидай в меня свою убийственную иронию по поводу нашей будущей жизни «под роялем». Мне плевать на бытовые удобства, был бы рядом человек хороший, и ты это прекрасно знаешь. Надеюсь, что всё это временное помутнение рассудка. Я не знаю, зачем мы мучаем друг друга. Надеюсь, разберемся, когда приеду. Очень грустный и злой, Симон.

8 января 1976г Новосибирск. Симон: Здравствуй лапонька моя!

Сегодня услышал твой голос, и вернулся к жизни. Через неделю апробация моих «Тучных клеток» на совете, а потом скоро – Москва. Очень много писанины, к тому же, надо переплести мой научный том, чтобы диссертация выглядела солидно, как я сам. Хочу успеть съездить в Томск к будущим оппонентам – «на моё растерзание». В понедельник буду в Академгородке, зайду в Институт ядерной физики, увижу Станислава Габуду, – может, успею встать на лыжи.

Навестил свою маму сегодня, она переживает, что плохо с тобой говорила, спрашивала несколько раз о тебе. Напиши моей старушке, она добрый человек и ты ей очень понравилась, но традиции у неё совсем другие, вот адрес: Новосибирск 610076, ул. Максима Горького д.29, кв.7, Наталья Петровна Шурина. Мейсаку позвонил и объяснил твой отъезд срочными домашними делами. Он сказал, что если ты появишься, будет рад тебя видеть. А я пока от тебя ничего не получил, но буду ждать. На твои грустные стихи я напишу музыку, и эта песня будет называться «Прощальный вальс». Но мы будем вместе 50 лет!

Целую тебя ненаглядный родной мой человек. Твой Симон.

8 января 1976 г Москва. Наталья: Ох, уж этот бородатый тип!

Если захочет, может быть таким милым щенком, который поджимает виновато лапку. Перечитываю в который раз твоё письмо, и с каждым разом светлею. О, дьявол! Еще утром я тебя ужасно ругала, а теперь, размякаю. Ну, нет шалишь!

Вот только появись на моём горизонте, я тебя так встречу! На своей территории под мощным прикрытием соседушек, они недавно на порог не пустили Игоря от Эльки, обозвали его всякими словами, мне стало очень смешно. Они меня охраняют, потому что бояться потерять. Кто им будет анекдоты рассказывать, шутить, веселить? Они меня воспринимают как домашнего клоуна. В театры они не ходят, а тут дома – свой бесплатный цирк!

Но есть проблемы поважнее, я думаю, как можно из 20 м. сделать 3х комнатную квартиру: кабинет, детская, спальня? – вот уж настоящий цирк будет. Кстати, Айвазова проявляет былую щедрость и, выпросив у меня пончу, вручила Илье билет в цирк. За это мне пришлось три часа терпеть её выступления.

Сегодня у меня визит Марины с сыном, Ой-Ой! Воспитатель из меня плохой – могу заниматься с детьми музыкой или рисованием – всё остальное мне пока не удаётся. Мой сын меня сегодня поразил – он рассуждал о смерти и бессмертии…

Ничего себе, – думаю я, – он уже личность, да еще какая! А я заставляю его не бегать босиком, надеть тапочки и марш в туалет. Он в это время думает; – Вот какая у меня мать дура, опять за своё…

Можно быть умным и в 7 лет! Есть о чем подумать. Иногда испытываю чувство вины перед Ильёй, не получается у меня его любить, как надо. Проклинаю свою черствость и легкомыслие. Мне бы вполне хватило тебя одного или его одного, а вместе пока не представляю. Успокоенная твоими письмами, отхожу ко сну. «Мои классики», что держат наш диван, меня пока терпят… Цалую, Лю

9 января 1976 г. Новосибирск. Симон: Солнышко моё!

Как мне плохо без тебя, ощущение пустоты и холода в груди. С этим умирают. Я балансирую на грани: во мне как бы два человека – один работает, а другой стоит в углу и говорит, зачем всё это? У меня раздвоение личности, почти диагноз. Позвонишь ли ты сегодня? – жду, как приговора с холодными руками, и остановившемся сердцем. Если я пойму, что ты жалеешь меня – это будет катастрофа. Не с кем поделиться. Мои друзья смотрят на меня как на сумасшедшего. Они думают: «Как нормальный человек может отказаться от карьеры, когда моё имя известно всему научному миру?» Меня приглашали в Америку на два года в самый престижный Институт – я отказался. Может быть, ты меня поймешь?

Умоляю, пиши и звони, чтобы ты не думала и не говорила, это лучше, чем молчание. Вчера был у Нины Андреевны, как соль на рану. Она отдала мне письма для тебя – от Харламовых и из Дзержинска от журналиста. Мой двойник готовится к предзащите моих «Тучных клеток». У меня два рецензента: проф. Любан, зав. кафедрой патологической физиологии, маленький и кривой – человек еврейской наружности. Я рядом с ним богатырь Илья Муромец, хотя сам наполовину еврей. У Любана острый язык и ум, и округлые жесты опытного актёра. Второй оппонент: проф. Виноградов, зам. ректора института Физиологии АМН, он парализован, в инвалидной коляске, что не мешает ему иметь очень высокое чувство собственного достоинства.

Его доктрина по Тучным клеткам, прямо противоположна результатам моих исследований. Можешь себе представить, с кем мне придется бороться. Будет драка, я даже рад этому. Весь институт притих в ожидании скандала. Не поручусь на то, что многие сотрудники заключают пари. Возможно, тебе это не интересно. Но ты должна понять, что мне надо приехать в Москву на Белом коне, и не на старой кляче, которая никому не нужна, в том числе и тебе. Пришли мои замечательные коллеги – академик Казначеев: мой друг и мой враг…22.01 еду в Москву на Салон по «Цитоскану» – прибор для ранней диагностики рака. Целый месяц у нас есть с тобой для разговоров, встреч с друзьями и выяснения наших сложных отношений. Сейчас бегу на почту – вдруг от тебя есть весточка? Сообщи, что с переездом матушки, как Илья, что в Столешникове? Привет Харламовым и Марине. Целую тебя нежно, умоляю, пиши. Твой Симон.

12 января 1976 г. Москва. Наталья: Сим! Сим! Сим!

Видит бог, я написала тебе скверное письмо, но что делать – врать я тебе не могу и не хочу. Но когда «черное» дело было сделано, мне подумалось, а вдруг ты всё это поймешь по-своему. Ты уверяешь меня в том, что мучаешься ради меня, диссертацию надо защитить для «нас» и т. д. Но я начинаю видеть в этом совсем другую цель – твоё неистребимое желание держать в руках не только свою судьбу, но и судьбы других людей, – меня, Илью, будущую тёщу…

Кроме того, в этом проявляется твоё недоверие к моей профессии. Тебе гораздо удобнее иметь рядом бедную неудачницу, которая будет зависеть от тебя любимого. Ты доказываешь мне – вот я какой великий, и что бы вы без меня делали? Тут надо вернуться к одному из ноябрьских дней 1974г, когда «великий ученый» впервые прикоснулся к крылышкам еще свободной Натали. Как это было заманчиво – поймать в свои сети резвую пташку.

О, страшная сила добра! Жаль, что пташка оказалась очень доверчива, и жаль, что я об этом вспомнила. В чём же дело? Просто я начинаю прозревать, что ты Симушка, как бы ты не уверял меня, что в тебе самом произошли великие изменения, якобы под моим влиянием. Ты даже изменил свои представления о добре и зле, о смысле жизни и т. д. Мы вместе с Сократом отучили тебя от борьбы за власть всюду и везде. Но это сладкое слово Власть вырисовывается очень основательно под прикрытием оппонентов, семинаров и пр. Не забудь, что я умею читать между строк тоже! Будь здоров, Наталья

13 января 1976 г. Москва. Наталья: Дорогой Симон!

Утром и днём тебя проклинаю, а к вечеру, в тишине думаю, с чего бы это я так взбеленилась? Злюсь от того, что не могу тебе ничем помочь. Нынче ты мне кажешься замученным человеком, которого я должна спасать. Ты шлешь мне переводы, а я бешусь, потому что не могу найти работу и стать самостоятельной. Сейчас я похожа на собаку, которая носится за своим хвостом. Но даже в такой неравной ситуации проблема лидерства стоит очень остро. Ты как бы лишаешь меня стимула бороться за своё место под солнцем.

Эдак, ты из меня сделаешь славную «пустую милашку»? Это не мой путь, потом тебе самому станет скучно. Сегодня позвонила Эльке, эта нахалка, как всегда, спит по утрам, – проболтали целый час. У них всё в порядке, Элька злилась на меня из-за того, что мои соседи Игоря не пустили, сказав: «Много здесь шляется» – это, конечно, никому не понравится.

А вот пока ты там решает свои проблемы, Элька и Игорь уже женятся, вот тебе Рыжий и Бородатый! А у доцента Чанышева родился сын. А тебе фиг. Вот я сяду за диссертацию, а ты сам рожай, кого хочешь. Ну, вот я тебя и развеселила, и сама могу петь и плясать от радости за моих друзей. Еще пара твоих переводов, и я могу покупать в комиссионке антикварную мебель, вот только ставить куда? Приедешь, отдам в твои руки. С каждым часом ненавижу тебя всё сильнее, но уже не мрачно, а весело. Салют, Лю

13 января 1976г. Новосибирск. Симон: Здравствуй Лапушка моя!

Получил от тебя письмо. Читал его вдоль и поперек и даже нюхал. Сначала заглянул в самый конец, а потом уж всё остальное. Какая сила может быть заключена в простых каракульках? Просто страшно – нечто бестелесное, вернее, след мысли или слов могут делать чудеса!

Ну, держись, мой Люшонок, я на тебе отыграюсь, когда приеду. То, что вылетел у тебя из головы – это прекрасно. То, что не разнюнилась – еще лучше. Но уж совсем-то не забывай! Совесть – то должна быть?

Скучаю по тебе ужасно, если всерьёз. Живу тобой и только. Хотел бы сказать, что это не так. Увы, не дождусь дня, чтобы послать тебе телеграмму: «Встречай»! Считаю дни и ночи, а они ползут медленно-медленно. Завтра у меня апробация диссертации. Написал уже 4 отзыва (в том числе за академика Казначеева). «Спасенье утопающих – дело рук самих утопающих!» – сказали Ильф и Петров! Никто ничего сам писать не будет, они все такие великие, а голова у них давно уже не работает, впрочем, как и остальные органы. Аминь! 22 января, вылечу в твои объятия, приказ должен быть завтра. Успеть бы в Томск слетать – звонил мой друг Васильев (он мой хороший оппонент), надо всё обсудить. Сегодня гулял в 7 утра, три градуса мороза, идет пушистый снег – прекрасно освежился воздухом и тишиной. Люшенька, ничего не делай с комнатой до моего приезда – очень прошу. Целую мою лапушку во все места нежно и с благоговением. Твой Симон.

14 января 1976г. Новосибирск. Симон: Привет, Лю!

Я счастливый человек: выскочил на почту – два письма! Купил по дороге два пирога, сейчас сижу – жую, читаю и пишу – одновременно, как Юлий Цезарь! Читаю твой «злобненький скрежет пера» – костёр горит, и искры летят. Я думаю; «Вот до чего я тебя довёл!» Была восторженная девочка, а превратилась в шипящую змеюку. Но напугать меня ты не можешь – я тебя люблю всякую: и мягкую и жесткую и суровую.

Не отстаивай свои позиции – на них никто не посягает! Что касается моей честности – не упрощай моё сложное поведение. Не спеши с оценками – время лучший проявитель биосистемы в моём лице. Кто сказал: «Я знаю всё! Бросьте в меня камень!»

Насчет диссертации ты меня тоже пихнула не по делу. Надо стать доктором, чтобы всякая собака на меня не лаяла. Я думаю о будущем – наша семья должна иметь материальную свободу; ты, я, твой сын и даже твоя мама. Эта проза жизни, от неё никто нас не освобождал! Хоть ты и бросаешь в меня обидные слова, я всё равно тебя люблю! Твои сомкнутые руки я разведу и попаду в твои объятия – так и будет.

Не надрывайся с ремонтом и не таскай мебель – откуда ты её берешь? А Илюшка еще покажет себя, знаю! Но ты не лишай его детства раньше времени. Поцелуй его от меня товарищ, воспитатель! Обнимаю вас обоих и тебя лапушка моя, целую нежно-нежно через все твои барьеры, которые ты понаставила.

Твой Сим.

14 января 1976 г. Новосибирск. Симон: Малыш, привет тебе!

Что за чертовщина – ни ты, ни я не получаем письма! Уж не происки ли врагов? Твой звонок вчера и сегодня – событие первой важности для меня! Твоё маленькое, но сильное плечо – моя желанная опора, я ощущаю её даже физически. «Апробация», моего шедевра прошла успешно! Работа признана соответствующей требованиям. Это значит, что её можно публиковать, и моя «пятилетняя каторга» находит своё место под солнцем советской науки. Сейчас лихорадочно «чищу текст», отдаю в переплёт не себя, а солидный том (моя диссертация) и лечу в Томск, а потом в Москву!

На предзащите была драка – дискуссия шла 3 часа! В это время Ваш покорный слуга бил направо и налево и под дых тоже. Мне досталось не слабо! Вышел с «окровавленной» рожей, но живой, и с победой. Одного оппонента превратил во всеобщее посмешище, после чего он еще и извинялся.

Всё нормально – драка была солидная, как и её участники, но всё равно противновато. Вскрылось нутро человеков первобытных, а зрелище это не из приятных! Интересно, есть ли люди, которые понимают и уважают друг друга? Не знаешь? Я тоже.

Надеюсь, что мы сможем сходить в театр, навестить друзей, пойти на выставку, и, конечно, к лошадям… Ух, как я мечтаю об этом! Хочу говорить, смотреть в твои глаза, пить, танцевать и просто быть. Хочу, и так будет, мой Чёрненький. Люблю тебя. Твой Симон.

Целую 7—8 миллионов раз.

15 января 1976г Новосибирск. Симон: Здравствуй, любимая!

Вчера отправил тебе два письма, второе сердитое. Не обращай внимание. Хотел в догонку, послать много нежных слов, но на бумаге?! Миражи. Сегодня уехали остатки моих сотрудников в экспедицию в Норильск. Лаборатория опустела на одну треть. Грустновато. Но шуму меньше. Завтра вышлю тебе денежку. Опять ты скажешь, что это «мерзкая мелочная опёка», но ты же знаешь, что я в душе купец, и я тебя просто покупаю, да и не очень дорого. Надеюсь, что мои шутки ты еще понимаешь…

Люшенция, остаётся одна неделя до моего отъезда в Москву! Для меня это целая вечность, а ты должна сочинять стихи, и тогда не заметишь, как пролетят семь дней до встречи. Будь готова терпеть и страдать, если хочешь заполучить своего Шурина на долгие годы. Вообще, если подумать – разлука удивительное состояние. Когда один, есть приятное чувство свободы, успеваешь много сделать умного и полезного, но жизнь не вкусная. А когда вместе, вылезают другие проблемы. Всё зависит от меры соотношения, как в математике: числитель и знаменатель. У меня есть большое желание «быть вместе», но иногда (не на долго) буду удирать от тебя. Наверно, это необходимо, чтобы «двум медведям не грызться в одной берлоге». А ты, моя милая, медвежонок не простой! Я очень соскучился по тебе. Целую тебя, медвежонок. Твой Медведище…

16 января 1976 г. Новосибирск. Симон: Здравствуй, родная!

Получил сегодня 4 письма, в том числе 3 с оплеухами и откусыванием моей бедной головы. Ты права – обращать на твой фонтан слов, не стоит! Тем более, что я это знал заранее, и в одном из писем ответил на твои реплики, включая «теплый кабинет»… Но какой накал страстей! Руки жжет бумага, а искры летят в глаза! Мне и ослепнуть не долго, моя милая! Проблема лидерства так не решается. Кстати, зарабатывать больше другого денег – еще не означает, что стал лидером. Пусть, переженится и перерожает весь мир, – я не собираюсь выступать в роли гегемона в соревновании по этой проблеме.

Хотя очень искренне рад за Эльку с Игорем, и за твоего непутевого философа Арсения Чанышева, который женится уже 5 раз. Посмотрим еще, что из этого выйдет, и кого вырастят счастливые родители? Главное не действие, а результат. На этот счёт у каждого своя головная боль. А то, что у тебя налаживается контакт с Илюшкой – это замечательно.

У Райкина есть такая интермедия: «Так что, товарищ Орлова, работать будем или чуйствовать? На работе не чуйствовать надо, а работать. Вот идите, и работайте! А что касается Вашего заявления, – женюсь. Работайте, товарищ Орлова!» По-моему, это про нас. А насчет того, что нет слов для писем – даже в шутку меня это больно задело. Наверно, никогда не смогу выразить тебе того, что хотелось бы сказать: всех мыслей, всех нежностей. Они теснятся в голове и рвутся наружу, как стая диких собак любви. Но мне очень трудно сейчас, да и тебе не легче. Угораздило же меня так тебя приручить, милый ты мой человек. Потерпи, и если можешь, помолчи, а то вот возьму и разлюблю тебя. Лучше пиши мне весёленькие, бодренькие письма. «Это ли не прекрасно!» как говорит наш классик – Эля.

На самом деле, я всё думаю, что же я такого натворит или написал, что «пробил корабль нашей любви», и в эту пробоину вытекает что-то очень важное и дорогое? Должен тебе признаться, что всю свою жизнь я помогал многим людям, и только единицы из тысяч, хоть как-то ценили это. От безумной доброты я вылечился сполна. Нынче я зол и могу быть жестоким. Зато у меня есть силы пробить лбом любую стену во имя чего-то важного и прекрасного. Увы, не многие выдерживают испытание на прочность. Надеюсь, что у тебя хватит силёнок, иначе совсем грустно будет и тебе и мне.

Конечно, я тоже нуждаюсь в понимании и заботе, и я счастлив, когда чувствую, что ты способна быть нежной и мудрой подругой. Но я пытаюсь заботиться о тебе на свой лад, и нечего обижаться. Под лучами солнца надо цвести и благоухать! Я продолжаю тебя любить, и никакие твои настроения и внешние обстоятельства не могут этого изменить. Целую тебя, мой Чёрненький, сладкий, бесконечно родной и любимый человек. Твой Симон сочинил акростих: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

 
Я вновь живу. Во мне ты пробудила
Такой неистовый порыв!
Его не сломит злая сила.
Без чувства этого, как глыба льда застыв,
Я не смогу ни жить, ни умереть.
Лишь вечно грезить о моём Олимпе.
Юнона! Зевс в супружеской одежде —
Безумец дерзкий – смеет повелеть
Любви безумной, трепетной и нежной —
Юле, что крутится, пора бы, замереть!
 

18 января 1976г. Новосибирск. Симон: Привет, Наталья!

Нет письма от тебя. Читаю твои старые письма, еще с 1975г. Думаю, что мы непростительно «щедро» бросаем в друг друга богатство наших мыслей и слов. В каждом из нас есть главное, ради чего мы живём на этом свете. Но в угоду минутному настроению, мы готовы обмазать дёгтем то сокровенное, что нас бросило друг к другу в маленькой комнатке в московском переулке два года назад. Потом очень трудно вернуться к нормальному восприятию, а, порой и невозможно!

Беспечность наша удивительна! При этом нам кажется, что мы зависим от внешних причин, на самом деле, мы сами создаём их. В содержательном смысле это моя заслуга, а в литературно выражении – твоя. Мы совершаем эти зигзаги, уповая на силу и прочность наших взаимных чувств. Но нельзя так нахлёстывать бегущую лошадь (мою любовь к тебе). Можно загнать и угробить!

Что мы пишем друг другу?

Похоже, что ты даже видеть меня не хочешь? Не волнуйся, я готов ко всему. Буду жить в гостинице. Когда найду время, появлюсь под твоими окнами. Не знаю, какие усилия мне придется приложить. Опять бегу на почту, но твоего письма нет. Лечу в Томск, а в четверг буду в Москве. Гостиница: Балтийская ул. д.10. Когда-то мы там были вдвоём, первые счастливые дни и ночи… Неужели я так провинился перед тобой, что ты стала таким изувером. Не могу себе представить, но поживём – увидим. Всё равно, целую тебя, хотя бы в письме. Симон

25 февраля 1976г. Новосибирск. Симон: Привет Лю, лапушка моя!

Ну как ты отдыхаешь от меня? Думаю, что прыгаешь на одной ножке, у тебя голосок по телефону звенит. А я пишу отчет о командировке, готовлю доклады на итоговую сессию Института 27 февраля. Заканчиваю статью с Комаровым, и письмо к тебе. Видишь, Цезарю такая жизнь даже не снилась! Получил письмо от Савы, оно и тебе адресовано: «Дорогие мои ребята!.. и т.д.» Его вытурили с работы, он ударился в Йогу, Философию и Хиромантию, и ищет место, где ему будут за этот бред платить деньги. Боюсь, что придется долго искать. Ругал меня за то, что я тебя в Сибирь затащил, а ты уже из неё успешно сбежала.

Ты ведь у меня девочка легкая на подъём. Раз – два, и Москва! Адрес Савы ты, конечно, потеряла, вот он: 194021 Ленинград, проспект Мориса Тореза, д.9, кв 287. Жукоборский Сава. Черкни ему, он написал мне большущее письмо про своё житьё-бытьё. Габуда, у которого мы так весело встречали прошлый Новый год, наверно уехал в Москву. Так что жди гостя.