Текст книги "Опоздавшие на поезд в Антарктиду"

Это в одной половине. А в другой – апартаменты для богатых турков, которые будут прилетать в Петербург рейсами авиакомпании «Императрица Екатерина» поиграть вдали от родины, которая решила выпереть со своей территории все игорные заведения.

А пока на месте будущего казино стояли развалины многострадального дворца, Амирханов занимался пиаром будущего проекта.

– Будем привлекать к себе внимание! – мудро изрек Абдулла и повелел готовить большую «дискотэку». – Проведем ее белой ночью на балюстраде, – не то турок, не то еще кто тщательно выговорил незнакомое слово. – Байкеров позовем, пусть катаются! Шуму на весь город наделаем!

Владелец мифической авиакомпании пролетел на том, что наделал шуму раньше времени. Слухи о дискотеке, которую новые хозяева дворца собрались провести на разваливающейся от времени балюстраде, а в парк запустить байкеров, быстро распространились по Стрельне и достигли ушей страстных защитников истории поселка, которые буквально восстали против такого глумления над умирающим дворцом.

В офис авиакомпании «Императрица Екатерина» зачастили делегации от возмущенной общественности. Первый раз «оглы» Амирханов вышел к народу выслушать претензию. Он лениво ел спелый помидор, сок от которого стекал у него по пальцам и капал на белые туфли стоимостью не меньше чем сто долларов.

– Чево нада? – нагло спросил «оглы», проглотив остатки помидора и стряхнув сок с пальцев.

Общественники передали Амирханову петицию, он глянул в нее, сложил листы пополам и, не прощаясь, ушел. Больше он в переговорах с представителями общественности не участвовал, а к дискотеке подчиненные «оглы» начали готовиться серьезно.

Перво-наперво в полиграфической конторке изготовили пригласительные билеты: на черном глянце силуэт дворца, тисненое золото букв и голограмма в углу картонки. Такая полиграфия стоила огромных денег, но Амирханов денег не жалел.

Вторым номером программы значилась музыка. Тут не пришлось ломать голову: нашлась компания «Банан и братья Кукушкины», которые специализировались на подобных мероприятиях. Аппаратура у них была такая, что звук от нее должен был долетать как минимум до Смольного. Правда, специалисты, которые оборудование устанавливают, осмотрев место будущей дискотеки, с сомнением сказали:

– Вы не боитесь, что от наших децибелов ваши стены рухнут?

Амирханов в ответ только ухмыльнулся.

А может, именно это ему и нужно было?!

Истинных планов этого бизнесмена никто не знал. Про казино было рассказано лишь немногим посвященным. Было ясно только одно: папе турецкоподданному плевать на дворец, плевать на то, что все рухнет, и на то, что это небезопасно для людей.

Ане было жаль дворец. Она относилась к нему не как к заброшенному памятнику культуры. Он был для нее больше чем просто памятник. Она ходила по его коридорам и переходам ночью, встречалась с настоящим хозяином дворца. Ну, не нос к носу, но то, что той ночью привидение слышало, о чем они шептались с Ильей, это абсолютно точно. И пусть это для кого-то была лишь легенда.

А при Амирханове от этой легенды ничего не осталось.

Говорят, что царственное привидение из дворца исчезло…

За день до той злополучной дискотеки Аня встретилась со своей приятельницей – учительницей истории из местной школы Галей Прокофьевой. Разговорились. Галя спешила на какое-то заседание.

– Да не заседание даже! Мы занимаемся дворцом. Вот сейчас понесем заявление в милицию. Как думаешь, поможет?

– Не знаю… А что милиция может?

– Ань! «Аполитично рассуждаешь!» – спародировала Галя героя старого фильма. – Мы ведь не просто так! Обосновано все. И потом… Мы решили, что если в РУВД откажут, то мы дальше пойдем. Мы – общественность, Ань. И если мы ничего делать не будем, то кто будет?!

Дворец от желающих потанцевать охраняли омоновцы. Хватило десятка здоровых парней и распоряжения начальника РУВД, на которого большое впечатление произвела строчка в каком-то длинном документе, скрепленном тремя десятками печатей: «Объект находится под охраной ЮНЕСКО». Ну и возбужденные защитники дворца с уже готовой жалобой губернатору и президенту на случай, если глава РУВД не предпримет никаких мер по охране этого самого объекта, – их тоже нельзя было игнорировать. Он трезво рассудил, что с общественностью лучше не ссориться, а с Амирхановым ему детей не крестить.

Аня в этот вечер тоже была там, у дворца. Все видела, все слышала. Для нее было большим откровением то, что столько людей встало на защиту памятника. Нет, она, разумеется, тоже была двумя руками за, но вот сама бы вряд ли когда-то стала бы участвовать так активно в общественной жизни. Ей эта общественная жизнь еще с детского сада надоела.

К защитникам дворца она примкнула потому, что для нее все, связанное с ним, было дорого, а вот «оглы» Амирханов был ей абсолютно безразличен. Хотя нет! Не безразличен. Хитрый жук этот «оглы», хапнувший по случаю дворец, да еще и решивший развалить его окончательно, был ей противен. А вот люди эти, восставшие против Амирханова и его дикой затеи, Ане очень нравились. Особенно их главный – его Аня легко выделила из толпы. Предводитель! Ему все дамы в рот смотрели – и молодые, и не очень! И даже если бы не было вооруженных омоновцев, с таким предводителем защитники дворца запросто смогли бы перекрыть все подходы к балюстраде.

Вообще все прошло достаточно спокойно. Компанию, которая отвечала за музыкальное оборудование, отправили восвояси еще днем, чуть позже завернули диджея и ведущего, а тем, кто пришел на дискотеку, популярно объясняли по «матюгальнику», что мероприятие отменяется. Особенно настырных посылали к господину Амирханову, а если кто-то не понимал, то намного дальше – на известные русские буквы.

Байкеров на подъезде к дворцу остановили посты ГАИ. Самому главному в рогатой немецкой каске и в драных кожаных штанах объяснили все как надо, и он на богатом и могучем наречии, в котором не было ни одного печатного русского слова, доложил своим собратьям, что «оглы» всех надрал и что надо заворачивать салазки в обратную сторону.

Парни из ОМОНа были злы и на Амирханова, и на безбашенных байкеров, и на желающих потрясти костями, и на ярых защитников памятника архитектуры. Теплый июньский вечер они вынуждены были проводить на развалинах дворца, объясняя прыщавым тинейджерам, что они приперлись не туда и свои деньги потратили напрасно: вряд ли Амирханов будет возвращать их кому-то.

После несостоявшейся дискотеки защитники дворца отправились на берег залива, где вдали от любопытных глаз тихонько отпраздновали триумфальную победу над господином Амирхановым. Из напитков была водка, противная и теплая на вкус. Из закуски – зеленые яблоки, которых нарвали за ближайшими кустами, где ушлые огородники уже давным-давно заняли ничейную землю и развели незаконно сады-огороды.

Водку пили из складного пластикового стаканчика, который передавали по кругу. Аня, когда очередь дошла до нее, замотала головой: «Не пью!», но получила в бок от Гали, которая и привела ее в свою компанию:

– Пей! Не ломайся! Было б тут что пить…

Аня зажмурилась, сделала глоток и чуть не задохнулась. «Фу! Какая гадость!» – подумала машинально, передавая стаканчик приятельнице.

Она с удовольствием грызла после водки кислющее зеленое яблоко, от которого сводило челюсти, и слушала, о чем говорит тот, главный, который командовал на баррикадах у дворца.

А он говорил так, будто рассказывал только ей одной, потому что все время смотрел на нее.

– …Документы мы уже готовим и, как только получится, передадим их президенту. Другого выхода нет. У города нет таких денег. Мы не прикидывали, в какую сумму обойдется ремонт, но, надо полагать, такие деньги нужно искать только в столице, на федеральном уровне.

В этот момент до него дошел пластиковый стаканчик, уже опустевший. Из-за спин защитников показалась рука с бутылкой, из горлышка забулькало.

– Ну, за то, что у нас получилось! Будем! – Предводитель защитников дворца улыбнулся, сделал глоток из стаканчика и смешно сморщился, занюхал рукавом и с хрустом откусил половину яблока.

Домой возвращались глубокой ночью. Было светло, лишь на горизонте блуждали сиреневые тени, которых еще неделю назад и в помине не было – пошли на убыль белые ночи, и очень скоро они станут обычными и даже очень темными. После таких ярких ночей, не отличимых ото дня, темнота наступает особенная, черная, та, про которую говорят «хоть глаз коли».

По дороге от компании откалывались группки людей, втягиваясь в улочки и переулки, бросая напоследок друг другу:

– Пока!

– А вы у нас первый раз, я смотрю… – услышала Аня у себя над ухом. Вздрогнула, глаза подняла. Он, предводитель.

– Первый, да.

– А живете вы где?

– На Петровской.

– И я! Соседи. Тогда нам по пути. Давайте знакомиться!

– Ага, давайте! Я – Аня!

– А я – Илья! У меня рифмуется здорово: я – Илья!

– Ой!

Аня ойкнула и прикусила язык.

– Что-то не так?

– Да нет! – улыбнулась она. – Все так. У меня мужа так зовут. Звали…

– Муж в прошлом?

– Да, можно так сказать…

Они помолчали.

– А вы давно этим вот всем занимаетесь? – спросила Аня, чтобы не молчать.

– Дворцом? Да не очень. Пока там училище было, не было никакого смысла этим заниматься. Да и потом сложно было что-то сделать. Нам повезло с этим Амирхановым. Не было бы счастья… Если б он не выпендривался на публику, а по-тихому занимался бы своей реконструкцией, то вряд ли мы бы смогли что-то сделать. А теперь можно сыграть на его глупости. Сегодня здесь были телевизионщики, и уже в утренних новостях будут сюжеты, новостные агентства тоже сообщат, а послезавтра выйдут газеты со статьями. И поверьте, все они будут на нашей стороне. Больше того, есть люди известные – актеры, ученые, сотрудники музеев, историки, которые, как я знаю, уже написали письмо губернатору и президенту. Вряд ли господин Амирханов задержится в арендаторах. Но этого мало. Не будет этого арендатора – найдутся другие. А тут надо не в аренду сдавать здание – ни один арендатор эту глыбу не поднимет, тут надо президента заинтересовать в этом проекте, чтобы вопрос о реконструкции решался на государственном уровне.

Аня слушала Илью и улыбалась. Надо же, что придумал! С одной стороны, правильно, с другой – кто их, этих защитников, слушать будет?!

Но он говорил так уверенно, что и она поверила – получится.

– Должно получиться! Только не по почте надо наши письма слать – осядут у чиновников в бумагах, и через месяц-другой их перешлют назад с резолюцией – «Разобраться!», а это не выход. Надо как-то лично к президенту…

Вот этому Аня еще больше улыбнулась: фантазер! Ах, какой фантазер! Но до чего ж он ей нравился! Люди о своих делах пекутся, а у него судьба дворца на первом месте.

– Вы знаете что, Аня, – сказал Илья, когда они дошли до ее дома, – вы не теряйтесь, пожалуйста. Я вижу, вам не все равно, и это очень здорово! Давайте-ка телефонами обменяемся!

Потом, спустя несколько лет, Аня официально выйдет замуж за Илью и поменяет свою фамилию, длинную и о многом говорящую. Была Покровская, стала – Стриж. Когда первый раз услышала, думала, что Стриж – это такое прозвище, а оказалось – фамилия, и ей она очень понравилась.

У них была сумасшедшая семья: Аня просто заразилась от Ильи его активностью и стала его главной помощницей. Пикеты, демонстрации, акции протеста, листовки. Благо время в стране было такое: ветры перемен надули волну, а на волне этой появились новые люди – неравнодушные.

Отец Ани, выпивая тайком на кухне – новый зять не одобрял тестева пристрастия, – ворчал беззлобно:

– Револьюционэры, етить вашу мать! Тьфу! – Батя крестился в угол на календарь с котятами. – Роза Люксембург! И этот, как его… Клар… Карл… Цеткин!

Илья – юрист и историк по образованию – работал редактором в районной газете. На страницах ее всегда находилось место для острых материалов. Это не всем нравилось и не всегда. И у Ильи хватало проблем из-за всего этого. Но он не умел жить по-другому. Вот только так, по лезвию ножа, и не иначе! Он не боялся ввязываться в разные истории, и обиженные им публично граждане подавали на него в суд. Суды Стриж выигрывал легко, аргументированно защищая свою позицию и написанное им, и после судов с новой силой обрушивался на проигравших.

– И не боишься ты, Илюха, никого, я смотрю! – жучил зятя Тимофеич, прочитав от первого до последнего слова газетку, которую ему в почтовый ящик опускали. – Но тут все правильно! Я этих охламонов лично знаю! Вот как все прописано, так и было! И все это знают, да только никто не осмеливался сказать вот так. Все ж таки скажу так: уважаю я тебя, муж моей дочери.

В такие трепетные мгновения Илья уступал тестю, и они опрокидывали тайком по рюмке, а потом яростно заедали выпитое борщиком, чтоб домашние не унюхали. После совместного распития зять проникновенно рассказывал Тимофеичу о своем плане спасения дворца. Дед устремлял вдаль туманный взор и с сомнением качал головой: хоть и умный «зятц» у них с матерью, но кто он – Илюха Стриж?! И кто он – президент российский?! Это ведь ни в какие ворота – сравнивать несравниваемое!

Они все-таки смогли выполнить задуманное: подготовили пакет документов и передали его президенту. Это было невероятно, но факт: у них это получилось. В один из визитов президента в родной город, у входа в театр, куда глава государства приехал на премьеру и общался накоротке с горожанами, к нему подошел мальчик. Он очень аккуратно обошел все кордоны, не суетился, не привлекал к себе внимания, и поэтому как он материализовался вблизи охраняемой персоны, никто не понял. А он протянул президенту фото, на котором был запечатлен Большой Стрельнинский дворец.

Президент взглянул на изображение и тут же сказал:

– Знаю это здание. Тут арктическое училище было!

За фотографией в руки президента было передано и письмо, в котором рассказывалось о печальной судьбе дворца. Там же было предложение: отреставрировать дворец и сделать из него Морскую резиденцию президента России.

За этим минутным общением посланца защитников дворца и президента, затаив дыхание, наблюдали десятки людей, собравшихся у театра. Были в толпе и Аня с Ильей. И когда президент улыбнулся и сказал что-то одобрительное, они поняли: все получится! И зааплодировали в восторге.

Можно сказать, что с этого момента и началась новая судьба дворца. Прошло совсем немного времени, и о нем заговорили.

Правда, о том, что неравнодушные соратники Ильи Стрижа сделали немало для того, чтобы сдвинуть с места эту реставрационную махину, особо никто не говорил. Сами они своими заслугами не хвастались, и скоро история с фотографией обросла десятками исполнителей.

– Ну, вот че ты не заявишь-то нигде, что это вы с ребятами президенту документы передали, а? – душил Илью вопросами тесть.

– Да зачем, бать? Главное-то не в то, кто это сделал, а то, что все с мертвой точки сдвинулось. Да и наше письмо по дворцу не единственным было.

– Но мальчонка-то из ваших был! – не сдавался Тимофеич, отмахиваясь от жены, которая пыталась его утихомирить.

– Мальчонка точно из наших!

– Ну, дык! Эх, етить… Это как с бревном!

– С каким бревном, дед? Ты уж запился до заговору! – чистила Тимофеича супруга.

– А с таким бревном! Помнишь из истории, как Ленин на субботнике бревно нес по Красной площади?

– Ну?!

– …Гну! Сколько их там тогда одно бревно-то несло? Человек пять, не больше! А в мемуарах про это не меньше сотни отметились, мол, так и так: нес, дескать, бревно на субботнике с самим Ильичем! Так и тут! Парнишка один был, нашенский. А приписали себе это десятки… Эх, жисть…

Спустя какое-то время, когда за короткий срок был поднят из руин дворец, Тимофеич, сидя на кухне, слушал радио. Передавали интервью с президентом, и один из вопросов – про дворец. Тимофеич аж подпрыгнул, когда услышал своими ушами, как глава государства сказал про неизвестного парня, который передал ему фото дворца и письмо с просьбой не дать погибнуть жемчужине петербургского пригорода. И еще вроде сказал, что хотелось бы ему с этим парнем встретиться да поговорить. Вроде сказал… А может, и показалось. Но про дворец тогда точно говорили.

* * *

А он уже в новых стенах, под новой крышей, за высоким забором принимал высоких гостей. Бывшим посетителям окрестностей дворца вход на его территорию отныне был закрыт, и, проезжая мимо, Аня всегда с грустью вспоминала, как много лет назад пришла работать в библиотеку училища, а потом в ней познакомилась с Ильей Покровским. А как они с ним ночью привидение слушали?! О-о-о! Это было самое лучшее привидение в ее жизни…

А потом здесь же она познакомилась со вторым Ильей. Странное совпадение. На том же самом месте, и снова Илья, и снова – муж.

«Вот так в жизни бывает: было два, а теперь – ни одного» – такой грустной думкой заканчивались всякий раз эти дворцовые воспоминания, и, глядя издалека на величественный силуэт, Аня горько усмехалась своим мыслям.

После тех неудачных проводов «с сюрпризом» в аэропорту Аня всячески избегала встреч с Ильей. Впрочем, он и не стремился к плотному общению. С ней, во всяком случае.

Он приезжал ненадолго, чтобы увидеться с сыном. Привозил ему подарки, был внимателен и предупредителен, но, несмотря на это, Игорь стал отдаляться от отца. Видимо, просто чувствовал, что между родителями отношения закончились совсем, и безоговорочно принял сторону матери. Да это было закономерно: сколько он видел-то своего отца, который постоянно был в море? Вот и весь ответ на вопрос.

Была еще причина, которая отдалила их друг от друга. Летом Илья взял сына на море. Сначала они жили одни – снимали комнату в домике почти на самом берегу. Они много купались, ловили крабов и изучали окрестности – ходили в горы и к водопаду.

А потом в соседней комнате появилась новая квартирантка – Марина, которую отец всегда приглашал с ними на пляж и в поход, и это очень расстраивало Игорька. Он страшно ревновал отца к этой черноглазой красавице и невольно сравнивал ее с матерью. И ему было обидно, потому что где-то в глубине души он надеялся, что когда-нибудь между родителями треснет эта стена отчужденности и они помирятся и снова будут жить вместе. И эта Марина была совсем не к месту. Он всячески пытался оторвать отца от чужой женщины, пару раз даже устроил им истерику.

Илья спокойно и убедительно объяснил ему, что они просто общаются, что у них компания и он просто хочет, чтобы «тете Марине» не было скучно. И когда он все это растолковывал сыну, до Игоря дошел тайный смысл всего сказанного. Он вдруг всей кожей ощутил, что эта Марина с ними неспроста, и комната пустая оказалась в их домике тоже неспроста, и не просто так отец приглашает ее на пляж и на прогулки.

Он, еще не зная толком тайн взрослых отношений, вдруг понял, что отец эту Марину знает давно и просто для него разыграл случайность их встречи. И он вспомнил прошлую ночь, когда проснулся, а папин диван был пуст, и ему стало страшно. И он зарылся в махровую простыню, сделал из нее кокон и спрятался в нем, чтобы страх ушел. А утром спросил отца, где он был ночью, и от него не укрылось, что тот слегка покраснел и бросил торопливый взгляд на Марину, которая уже и завтракала вместе с ними.

Он сопоставил все по-взрослому, и от страшной догадки краска бросилась ему в лицо. Не то чтобы он все знал досконально про взрослую жизнь, но улица некоторым образом просветила его в этом вопросе. И детским своим разумом он все это принял как страшное предательство. Для него нормальным и правильным было только одно: мама и папа, его мама и папа, не могли больше ни с кем… Ну, как бы это правильно-то сказать… Мама и папа – это семья, которая одна на всю жизнь. Даже если не вместе, все равно – семья.

…Илья тогда вынужден был прервать отпуск и возвратиться в Питер. Он ничего не рассказал Ане, и Игорь молчал. Он вообще замкнулся. Ему было очень жалко маму. И себя.

* * *

Илья тоже переживал, но по-другому. Ему было досадно оттого, что он так глупо прокололся. И просил ведь Маринку не создавать ему в этом вопросе проблем, так нет же! Как все упрямые бабы, вступившие в борьбу за мужика, она была настойчива и непреклонна, и вот – итог! Хорошо, что еще Аня не в курсе всех подробностей этой истории. Видно, Игорь не рассказывал матери ничего…

С Мариной у Ильи были какие-то странные отношения. Она была старше Покровского на целых девять лет, и за плечами у нее не было ни мужа, ни детей. Как-то не получилось, хоть и работала она всю свою жизнь исключительно в мужских коллективах – в моря ходила с рыбаками. Сначала отказывала кавалерам, потому что все казалось ей, что не время еще, что рангом не вышли женихи и имеет смысл подождать лучшего предложения.

Потом свои, наевшись ее отказов, перестали замуж звать, а других она не встречала. А где их встречать-то было?! Порой по девять месяцев в море. А в отпуск она ездила в деревню к родителям в Курскую область. Там женихов было завались – все одноклассники, уже по разу, а то и по два женатые и разведенные, готовы были закрутить с Маринкой деревенский роман, но она только посмеивалась над ними, убивая наповал публику на танцах невиданными в тех краях заграничными шмотками. Так, накрутившись вечерами на дискотеках, а днем – на родительской «фазенде», выпалывая до одури сорняки в парниках с огурцами, Марина через месяц отчаливала в Мурманск и отбывала в очередной рейс в компании с надоевшими мужиками, которые в рейсе все были холостыми, а на берегу сдували пыль с любимых жен и воспитывали отвыкших от родительской ласки детишек.

А потом на судне появился Илья, и у них с Мариной сразу завязались отношения. Нельзя сказать, что любовь была. Не было. Нет, конечно, не просто так. Была симпатия. Но чтобы вот летать… чтобы так – не было. Но замуж Марина уже готова была и без «полета» выйти, а Илью вполне устраивали необременительные отношения без штампа в паспорте. И он находил тысячу причин, чтобы избежать не нужных ему формальностей.

Марина порой раздражала безумно тем, что тормошила его часами, вытряхивая признание в любви любой ценой. А он к любви относился по-особенному. Для него это было совсем не то, что предлагала ему Марина. Иногда он с тоской вспоминал зимние ясные вечера, пустынную аллею парка у Стрельнинского дворца, освещенную луной, и вытоптанную на снегу надпись, которую к утру заносило поземкой. Он и произнести-то вслух не мог это самое «Я люблю тебя!», и только снегу доверял свои чувства, первые, снежно-трепетные, тающие от горячего дыхания и проливающиеся слезами печали, если предстояла долгая разлука в два дня. Два дня! Какая трагедия! Какая потеря! Только в том нежнейшем возрасте она переживается так ярко, со слезами и остановкой сердца. Два дня, а как будто жизнь кончилась! И не помогает счет часов и минут, потому что время останавливается, а стрелки часов приклеиваются к циферблату.

Потом это время первой любви проходит, и на его место приходит время иных любовных переживаний. Как и в первый раз, они кажутся острыми. Но лишь на первый взгляд. Когда все заканчивается, понимаешь, что ничего острого в них не было. Ну, разве что солянку она варила отменную – с острыми приправами. К такой солянке кусочек динамита, хвостик шнура бикфордова и разок спичкой чиркнуть! Жахнет так, что огурцы и лаврушка взлетят к потолку! Но на этом и все.

Когда все заканчивалось, он понимал, что отношения были как клей: одни – как резиновый, другие – как клей БФ, которым можно ранки замазывать, третьи, как мощный суперклей «Момент», схватывает так, что кожа отваливается, четвертые – как обойный, старого образца, с хлопьями, будто с гречневой шелухой. Двое приклеивались на время друг к другу, с разной силой, а по прошествии гарантийного срока отваливались, как каблук от сапога.

После каждого такого «склеивания» Покровский думал о том, что снова все не то, хоть в начале каждого романа ему казалось, что судьба улыбнулась. Нет, не улыбка была. Усмешка. А то и оскал. И он безжалостно наступал на свою половинку души, чтобы дорвать до конца то, что не держал «клей» даже очень-очень надежный.

И с Мариной бы разорвал уже эти тягомотные отношения, которые каждый день надо было причесывать, чтобы взрыв не произошел. Уйти было некуда. «Вода-вода, кругом вода…» Кругом вода и коллектив маленький, в котором все на виду. И выйти из этого коллектива можно было одним способом: перегнуться через борт и упасть на корм рыбам в океане.

Была еще одна причина, из-за которой Илья не торопился обрывать отношения с Мариной. Она, пытаясь удержать его возле себя, предложила ему маленький «семейный бизнес»: всю валюту в рейсе они тратили не каждый на свое усмотрение, а исключительно с целью закупки товара для реализации. Часы, колготки, мохер, кофточки, а потом – дорогую аппаратуру. Возили в Союз то, чего в нем днем с огнем было не сыскать и за что перекупщики, не скупясь, отваливали хорошие деньги.

Но времена менялись, и скоро этот вид бизнеса стал неинтересным, потому что совсем не приносил ожидаемой прибыли. Впрочем, скоро и жалеть стало не о чем: рыбный флот разваливался на глазах, суда оказывались в частных руках, а поскольку их новые хозяева не очень понимали, что делать со всем этим, то работу Илья и Марина быстро потеряли, как, впрочем, и другие члены экипажа, которые не успели сориентироваться и пристроиться на судно под чужим флагом.

Помаявшись без работы, они проели половину заработанного капитала. Времена меж тем пришли голодные. Полки магазинов пугали пирамидками банок: килька в томате, бычки в масле и селедка пряного посола кусочками. Да и эта снедь скоро пропала, полки помыли и застелили салфеточками, чтоб они не пугали покупателей своей пустотой.

Зря застелили. Так они еще больше пугали людей, которые рыскали по городу со страшными глазами в поисках хоть какой-нибудь еды. Из Питера и Москвы сначала ходили «колбасные» поезда, а потом перестали: в столицах тоже стало напряженно с продуктами. Как сказала мама Ильи, посетившая внука и бывшую невестку, «наконец-то и вы узнали, что это такое, а то корабль давно ко дну идет, а на верхней палубе все пляски продолжаются». Ей, конечно, помогли достать и колбаску, и мясо, и конфеты. До вокзала Аня провожала ее, как вьючную лошадь: торба впереди, еще одна – на спине, и две сумки в руках.

Аня не расспрашивала свекровь – теперь уж бывшую – про мужа – тоже бывшего. Она сама заговорила. Пожаловалась, что Илья все больше пропадает в каких-то командировках и они с отцом очень скучают. Правда, чтоб они не тосковали, Илья им подбросил свою собаку – здоровенного ротвейлера по кличке Тайсон. Псина понимающая все, но…

– Ань! Он же кушать хочет! Ему мясо надо давать! А где его взять? И на какие шиши?

Пока бывшая свекровь переживала, как прокормить Тайсона и уговаривала его по утрам есть манную кашу на молоке, Илья искал, куда направить свою энергию, чтобы на выходе получалась солидная прибыль.

Кто ищет, тот всегда найдет.

Архангельская губерния в ту пору была буквально завалена лесом – только вывози. Илья нашел компаньонов, с которыми они только успевали крутиться. И очень скоро от этого бизнеса они почувствовали серьезную отдачу. Компаньоны – Макс и Митяй – довольно потирали руки:

– Илюха! Есть еще хорошая тема с топляком! Топляковая древесина – это, знаешь, какая рентабельность?! Это щепа технологическая, брикеты, хозпостройки. Плюс хорошая репутация. Девиз какой-нибудь забабахаем типа «Очистим речки от мертвого леса!». Да нас областные экологи в лоб целовать будут или… еще куда… А с хорошей репутацией мы и в правительство областное вхожи будем, а это, брат, и кредиты, и решение всяких труднорешаемых вопросов. Вот так!

Вот с этого они и начали. И все было именно так, как им рисовалось в мечтах. Честный открытый бизнес и его экологическая направленность сделали свое дело: компанию «Максимус» уже очень скоро хорошо знали на рынке. Конкуренты, правда, стали наезжать серьезно, а то и не конкуренты, а всяческие прихлебатели, которые активно навязывали компаньонам свои услуги по защите и охране бизнеса. Пришлось осваивать смежные специальности и показывать зубы. И не только зубы, но и бицепсы-трицепсы. Не зря же они в спортзале истязали тушки свои! Зато теперь всякие недруги, видя, как под футболками у них перекатываются мышцы, отваливали в сторону. А потом они по случаю и оружие приобрели. Не столько для того, чтобы пострелять, сколько для важности. Тогда без ствола в бизнесе делать было нечего.

Можно сказать, что дела в компании шли успешно. Сделки были разные, но прибыль приносили – когда больше, когда меньше. А хотелось больше. Потому что нужна была хорошая квартира, дорогая машина, ну и о даче мечталось. Хотя так-то разобраться – зачем ему, Илюхе Покровскому, эта дача в архангельских лесах?! У родителей был домик в деревне, где они с упорством маньяков сажали картошку, зелень, редиску. Потом страдали от сводок погоды, которые читал по телеящику дядька с веселым лицом. И какого, спрашивается, рожна веселится, если объявляет о затяжных дождях?!

– Все сгниет! – Покровский-старший на такую погоду реагировал высоким давлением и плохим настроением, а потому ругался по-русски. – Мать, ну, скажи, какого черта дожди все лето?!

– Не на юге же живем! – жужжала беззлобно Покровская, вырезая старательно из местной газетки все, что приглянулось: кулинарные рецепты, народные способы лечения геморроя и анекдоты.

По большому счету, им обоим было без надобности все это. Просто так было положено: есть домик в деревне – значит надо вокруг этого домика строить парники, разбивать грядки и выращивать овощи, чтобы по осени загрузить под самую крышу машину и перевезти все в город, где еще прошлогодние запасы варений и солений не съедены. А кому, собственно, есть-то?!

Вот такого дачного «счастья» Илье конечно же было не нужно. С другой стороны, это сегодня не нужно и некогда, а придет время – понадобится. Будет семья, дети. Ну как тогда без дачи?!

Да, дети. Есть один, да и тот далеко.

В общем, грядки – не грядки, детки – не детки, но дачу Илья все же строить начал, и она тоже требовала больших средств, потому что строил не абы как, а на века.

Вот и получалось, что, сколько ни вкалывали, все равно мало было. И когда им по великому блату подкинули двух иностранцев, которые хотели купить лес – много-много леса! – они ликовали.

Но, как оказалось, рановато.

Иностранцы – двое граждан Ливана, один из которых из очень богатого рода, чуть ли не родной брат тогдашнего президента этой арабской страны, – были людьми богатыми, но прижимистыми. Да что там прижимистыми! Жадными они были, жмотами. До такой степени, что цеплялись за каждую копейку и даже поесть норовили за счет компании «Максимус».