Текст книги "Тюремные истории, смешные и грустные"

Побег

Ветер дул северный, злой и колючий. Нагонял мороз. В свете раскачивающихся из стороны в сторону редких уличных фонарей ранние пешеходы спешили на работу, укутавшись, спрятавшись от холода в воротники, шапки, варежки. Санька Коровин тоже спешил на службу. Без перчаток, шапка сдвинута на затылок, грудь распахнута, кашне развевается на ветру, он точно разгоряченный конь после жаркой битвы, вышагивал по обледенелой дороге. По пути, по сложившейся привычке, заскочил в круглосуточный опрокинуть стопарик водочки перед сменой. У ворот тюрьмы вспомнил, что забыл дома пропуск, но возвращаться было, во-первых, поздно, а, во-вторых, он бы не вынес снова увидеть противные ему физии жены и тещи, с которыми только что крепко разругался. Ссора была не первой, но, кажется, последней. Сына им, он решил, не отдаст, благо, что Димка гостит у его матери в деревне, квартира с обстановкой была тещиной, а больше ничего Санька, как оказалось со слов тещи, за шесть лет совместной жизни и не нажил. В общем, Александр – не верный муж и прекрасный зять, а голь-шмоль, ленивый паразит на шее добросердечной тещиньки. И терять ему, как говорится, кроме собственных портков, было нечего.

На проходной столкнулся, как назло, с замом по тылу. И тут же в узком коридорчике КПП, между железными решетками и получил ценное указание срочно брать расконвойника Гурьева, садиться на лесовоз и выезжать к штабу, где поступит в распоряжение инженера по лесу Ирины Борисовны.

Бежать на хоздвор Санька, сломя голову, не спешил. Он, зайдя на территорию, поправил шапку, и направился прямо в здание администрации. Человек, что называется, недовоевал и жаждал мщения.

В отделе кадров была только молоденькая Оля, вечно смешливая и медлительная до крайности, чем страшно раздражала Саню.

– Я хотел узнать, – начал он. Оля, явно игнорируя посетителя, стоя у зеркала, медленно раскрашивала помадой свои прекрасные медовые губки.

– Короче, мне тут некогда, я уже целую неделю к вам хожу. Где моя справка? – злобно спросил Санька. Запоздалая волна алкоголя, сдерживаемая копившейся яростью, только сейчас приятно хлынула в голову.

– Какая справка? Я ничего не знаю, много вас тут всяких ходит, – растягивая слова, удостоила его ответом после долгой паузы инспектор по кадрам. Теперь она старательно вырисовывала тени на своих глупых и красивых глазках.

– Что мне снова объяснять в десятый раз, какую бумажку надо? – взвинтился Саня. Но тут заскочил в кабинет майор Чижов – инспектор по боевой и специальной подготовке личного состава. Несмотря на свои сорок с длинным хвостиком лет, майор, ловко вильнув жирным пышным задом между двумя столами, подскочил к Оленьке и нежно прижал ее за талию к своему брюшку. Не обращая никакого внимания на стоявшего за стойкой Коровина, они о чем-то ласково залюбезничали. Саня, красный от злости и обиды на весь белый свет, громко хлопнув дверью, выскочил из кабинета.

– Коровин! Ты почему еще здесь, а не в машине с Гурьевым? А!? – спокойным, но величественным тоном остановил уже возле лестницы Саньку сам начальник тюрьмы, строго нахмурив брови. – Как жаловаться, что тебе прапорщика не дают или напряженки ни за что лишают, так ты сразу тут, а как работать, так тебя не дошлешься. Чтобы через три минуты я видел в окно, что КРАЗ стоит у ворот. Понял меня?

– Так точно! – с явным вызовом отчеканил Санька, вытянувшись по швам перед полковником, и намеренно медленным шагом, останавливаясь с каждым встречным контролером, разговаривая с ними минут по десять, двинулся к гаражу на хоздвор.

В кабине было тепло. Зек с раннего утра готовил машину к рейсу, заправил, проверил все ли в порядке. Хоть и подневольный, но мужик был ответственный, свое дело знал. Подъехав к зданию администрации, остановились, ожидая Ирину Борисовну. Молчали оба. Водитель разглядывал своего конвоира. А тот сидел, нахохлившись, о чем-то крепко задумавшись.

– Что-то ты, Александр, сегодня вроде не в духе? – наконец спросил Гурьев.

– Да чему радоваться, Гуричь, когда каждая сволочь тебя отчитывает, понукает тобой, точно ты не человек, а пес, которого не кормят, а только бьют, – почти что простонал Коровин. И снова замолчал. Старшина теперь осмысленно смотрел на крыльцо КПП, ждал появления Ирины Борисовны, в ужасе думая, что придется целый день терпеть эту ворчливую каргу, ее нудные разговоры про разведение домашних цветочков. И в итоге она все равно его сдаст начальству, учуяв в тесной кабине запах спиртного перегара, исходящего густо от Коровина. В дорогу он успел купить на последние рубли еще чекушку.

На удивление Ирина Борисовна молчком взобралась в кабину. Как всегда, со всей силы хлопнула дверью, поправила вязаную шапочку, властно ткнула пальцем в выключатель магнитофона, остановив на полкуплете ненавистный ей шансон. И только после этого сказала: «Какая пошлость! Гурьев, поехали на деляну, ту, что за покосом. Вы что, через Китай так долго с гаража ехали?» И подозрительно посмотрела на Коровина.

Мощный КРАЗ лихо разогнался и помчал к выезду из города. Уже рассвело. Выглянуло зимнее солнышко сквозь пелену дыма от печных труб. За городом дорога стала ровнее и шире. Лесовоз, словно почуяв волю, все больше убыстрял свой ход, мощно ревя мотором и выкидывая позади себя сплошную стену снежных завихрений. Высоченные пихты нависали широкими лапами над дорогой, утопая ядреными основаниями среди белых сугробов, готовые в любую секунду сбросить тяжелую снежную осыпь с ветвей в колею. Тайга была сказочно и величаво красива.

Проезжая по пути мимо деревеньки с кособокими домишками, Гурьев с разрешения конвоира остановился у киоска. Коровин сидел, надувшись, в тревожном молчании. Ирина Борисовна пыталась заговорить с ним, но была проигнорирована. Наступила тягостная тишина.

– А разве можно осужденному иметь при себе деньги? – поинтересовалась вдруг она, обращаясь к Коровину. – Он возьмет да и сбежит, при таком-то контролере, я и не удивлюсь…. Контролер упорно молчал, никак не реагируя на язвительность Ирины Борисовны. А Гурьев что-то и в самом деле долго не выходил из киоска.

– А телефон здесь есть? – вдруг взвился Саня.

– Есть, наверное. Может быть, даже в киоске или в сельсовете, – вздрогнув от неожиданности, произнесла Ирина Борисовна. Санька перелез на место водителя и выпрыгнул из кабины через левую дверь. Забежав в киоск, увидел Гурьева. Тот уже получал сдачу.

– Жди меня здесь. Не выходи, – приказал Коровин, – телефон есть? Позвонить нужно срочно!

Санька прямо при продавщице и охраняемом им зеке матерился в телефонную трубку. Возбужденно пытал вопросами кого-то о своем сыне Димке, выспрашивая, когда забрала Димку старая скотина теща, и на каком автобусном рейсе повезла. Устало он бросил трубку. Сразу весь как-то осунулся, окостенел. Несколько минут трудно принимал какое-то важное решение. Это было заметно по его меняющейся лицевой мимике.

– Гуричь, стой здесь. Я сейчас… – оживившись, вскрикнул Санька и побежал к машине.

– Ира Борисовна! Вас Гурьев зовет.

– Зачем? – недоуменно спросила Ирина Борисовна.

– Посоветоваться насчет семян цветов там каких-то, – нагло, смотря прямо в глаза, соврал Коровин. Ирина Борисовна оживилась и с явным удовольствием полезла из машины.

Как только она скрылась за дверью магазинчика, Санька запрыгнул в КРАЗ, дал газу на полную, и на глазах ошарашенных Гурьева и Ирины Борисовны, выскочивших в испуге на улицу, развернувшись в обратном направлении, вскоре исчез в мерзлой сизой дымке.

Спустя примерно час, выйдя из автовокзала, Санька увидел возле брошенного им лесовоза «Волгу» начальника тюрьмы и полицейского патрульного «Жигуленка». Его заметили. Начальник, задыхаясь от бешенства, тут же подбежал. Заорал громко ему что-то невразумительное прямо в ухо, долго топал ногами, отчего полковничья фуражка по-дурацки несуразно съехала набок. Коровин стоял, задрав высоко голову, и ухмылялся. Отвернувшись, он грязным кулаком стер с небритой щеки капельку светлой влаги.

– Опоздал, – тихо сказал Санька.

– Что? – не понял полковник.

– Да пошел ты! Вот что, – уже внешне спокойно ответил бывший старшина Коровин, и побрел прочь, куда глаза глядят.

Стой! Запретная зона!

После незабвенного побоища Валерка еще трижды «влетал» в карцер. Месяца три назад, найдя в тарелке нечто, похожее на таракана, облил из форточки горячим супом баландера. В позапрошлый раз, колупал стену под раковиной, пока не уперся в стальную сетку из арматуры. Только вышел, и нате – в душевой разломал деревянный щит, намереваясь c доской, сплошь утыканной гвоздями, напасть на выводного. А сегодня устроил попытку побега. Еще раз отлуплен, допрошен, снова отдубашен, и заново посажен в карцер.

Помимо свежих синяков и кровоподтеков к отбитым почкам, на Валеркиной карточке учета, к предостерегающим красным надписям: «склонен к нападению» и «дезорганизатор»; появилась новая – «склонен к побегу»…

Утром, когда рабочие из зековской столовой, неистово гремя посудой и бачками, развозили по этажам завтрак, Валерий разобрал в подоконнике плохо державшиеся нижние кирпичи и выгнул, побагровев от натуги, упираясь ногами и руками, на окне два железных прута. И пока охранник на этаже был занят бесконечным открыванием и закрыванием дверных форточек для раздачи пищи, благополучно перебросил свое худощавое тело через окно во внутренний дворик между режимными корпусами.

Отдышался. И чинной поступью направился прямо к увешанной колючей проволокой высоченной белой стене, за которой обреталась желанная свобода…

Перелезая через небольшой высоты первое проволочное ограждение, Валерка сильно поранил ладони. Чуть замешкался. Огляделся. Свет от прожектора с вышки c трудом пробивался сквозь густой утренний туман. Правда, собачья будка стояла недалеко, но поблизости злой псины он не разглядел. Оставалось только преодолеть стену…

Ломая ногти, царапая до крови пальцы, побегушник, самоотверженно цепляясь за каждую щелочку, выступ, торчащую шляпку гвоздя, карабкался вверх по кирпичной стене.

Оставалось каких-то полметра, чтобы ухватиться за самый верхний выступ, но левая нога предательски соскользнула, и Валерка рухнул на землю…

Вдоль забора уже бежали к нему вооруженные дубинками сотрудники. Проснулся в будке, громко зевнув и разок гавкнув, сторожевой пес. В камере многоопытный Паша скоренько напяливал теплую куртку, дабы смягчить грядущие побои.

А Валера потихоньку поднялся, c трудом выпрямляя ушибленную спину. Стоял, не шелохнувшись, угрюмо смотрел на табличку, болтавшуюся перед его покарябанным лицом на непобежденной стене…

Зло сорвал ее, швырнув на землю. Ухмыльнулся каким-то своим потаенным мрачным мыслям. И c силой лягнул ногой туда, где красовалась строгими печатными большими белыми буквами на красном фоне надпись: «Стой! Запретная зона!»

Во сне и наяву

Эх, Вовка, Вовка! Ушел с обходом на территорию тюрьмы и не вернулся…

Спустя час его стали искать. Безрезультатно…

Вовка Синицын – младший сержант, собирался жениться, но передумал, и купил машину – подержанную ржавую иномарку.

В три часа ночи он вышел из дежурной части в сторону спального помещения хозобслуги, где должен был разбудить ночную смену пекарей. Затем пройти вдоль режимного корпуса, обязательно заглянуть во внутренний двор старого здания, и, минуя второй наблюдательный пост, пробежаться по хозяйственному двору, посчитать всех работающих осужденных, заодно проверить помещение гаража.

Но второй пост младший сержант Синицын не пересекал.

Дежурный Валентин Валентинович, учтиво прозванный сослуживцами Валет Валетычем, вызывал по рации пропавшего подчиненного, пока не охрип. Но рация у Синицына была отключена или разрядилась батарея.

На поиски младшего сержанта пришла очередь отправляться пультёрше Валентине Степановне, потому что только она, да ещё Валет Валетыч пока не выходили на улицу.

До этого момента сладко дремавшая на шапке за столом, Валентина Степановна пыталась саботировать приказ, противно ныла. Но столкнувшись c упертым желанием майора послать именно ее, поматерилась-поматерилась для приличия и кое-как согласилась.

Еще минут десять ворчала, собираясь в «дальнюю» дорогу. Наконец, пошла, бросив на дежурного убийственный взгляд, полный лютой злобы.

Впрочем, минут через пять вернулась.

– Нашла его?! – недовольно спросил дежурный.

– Нет.

– В общежитие заходила?

– Нет.

– Что?! Почему «нет»?! И, что?

– Ничего.

– На хоздвор заходила?

– Нет.

– Почему?!

– Потому что, товарищ майор, сержант Синицын через второй пост уже не проходил! – приложив руку к шапке, и залихватски щелкнув каблуками, громко отрапортовала строптивая подчиненная. Её толстая задница от предпринятых усилий долго колыхалась, как неудавшийся холодец у скверной хозяйки.

– Зачем же тогда ходила?

– Потому что ты посылал, – прошипела Валентина Степановна.

Дежурный психовал. Нажимал все кнопки на пульте без разбору, пока не нашел кнопку вызова второго поста. Постовой не отвечал.

– Так, а… это самое…! Что же это такое?! – не находил нужных слов майор, чтобы не выругаться совсем уж матерно.

В конце концов, немного успокоившись, Валентин Валентинович взял из сейфа мощный фонарь и пошел искать Синицына сам.

После душного помещения уличный свежий воздух приятно холодил щёки. В свете незашторенного окна дежурки было видно, как за столом нагло мостилась снова всхрапнуть на шапке Валентина Степановна, уже завернувшись в теплую куртку.

Валентиныч слепил снежок и метко бросил в открытую форточку дежурной части, на удивление удачно попав в пультершу. Валентина Степановна вскочила как ошпаренная. Быстро смекнув в чем дело, пламенно обругала дежурного. Потом плотно прикрыла форточку и примостилась на стул подальше от окна.

– Вот дура-баба, – хихикнул Валет Валетыч. От лёгкого происшествия он даже немного повеселел. Пошел крадущимися шажками по ещё заметным следам, едва припорошенным снегом.

Кружа по бессчетным натоптышам, весело подумал, что впервые в жизни ищет не зека, а сотрудника. Валет Валетыч обожал ощущать себя опытным следопытом, без меры любил он и охоту на побегушников.

Но сейчас все следы вели вокруг корпуса как будто по замкнутому кругу. Только крупные оттиски кошачьих лап стремились по прямой траектории к двери столовой.

Бесхвостый котяра сидел на пороге. Ждал, когда откроют заветную дверь. Майор хотел было тоже заглянуть в зековскую поварскую, но передумал. Веселое настроение точно испарилось, уступив место необъяснимому чувству то ли неловкости, то ли легкого стыда. Невольно вспомнил несуразную историю c большим водопоем, косвенно связанную c этим кошаком. Захотелось пить…

Дойдя до внутреннего дворика тюрьмы Валентиныч притаился, вслушиваясь в ночные шорохи. И, действительно, вдруг из одного окна камеры наискосок вниз к другому окну как будто сама побежала шерстяная нитка.

– Принимай. – Руководил кто-то в камере, откуда «бежала» веревка.

– Принимаю, – шепотом ответил голос из нижнего окна.

Подвешенный на нитке небольшой грузик цилиндрической формы быстро стал пробираться от окна к окну. Дежурный ловко подпрыгнул, и сдернул запрещенную передачу.

– Коза на трассе!!! – закричали из окон, давая понять сотоварищам, что во дворе стоит сотрудник и обрывает нитки. – Вижу, вижу!!! Коза на трассе!!! Коза на трассе!!!

– Я вам дам! Козу! – в ответ гаркнул дежурный, – в карцер всех пересажу!

– А, это Вы! Гражданин майор! – моментально узнали его по голосу. – Как Ваше…, ничего…?!

Дежурный быстро ретировался с дворика. «Охота» c треском провалилась, а «передачка», как оказалось, c дешевым чаем, рассыпалась у него в руках. Откормленный увечный котище назойливо терся o штанину.

– Ну, брысь! Где этот обормот, Синицын?! Скажи-ка лучше мне…

Валентин Валентинович повернул за угол, и, словно растаял в тусклом свете фонаря. Начиналась вьюга.

К пяти часам утра выяснилось, что дежурный по тюрьме майор внутренней службы Валентин Валентинович Талабаев тоже бесследно пропал…

– Я чем буду камеры открывать?! – кричал старший по корпусному отделению на заспанную Валентину Степановну. У Степановны левая щека была пурпурно красной, а по серединке четко отпечаталась уставная кокарда от армейской шапки.

– Чего тут разорался?! – в свою очередь ревела пультерша, нелепо озираясь по сторонам.

– Где ключ от сейфа? Валентина! – громыхал старший прапорщик, – где дежурный?!

– Ушел искать Синицына.

– А Синицын где?

– Да откуда я знаю! Волки съели!

Ругайся, не ругайся, а проблему надо решать. Стали думать – что делать…

Все рации были на месте. Сейф крепко заперт.

– Ну, прям мистика какая-то! – воскликнула Валентина.

– Ладно. Пойду искать. Может, что-нибудь все-таки c ними случилось? – решил прапор, быстро направляясь к выходу.

– Не уходи! – взмолилась Валентина, – я боюсь.

– Чего боишься? – уже у порога недоуменно спросил прапор.

– Вдруг и ты пропадешь!

– Вы что тут c Валетычем совсем уже?!

В это время где-то со стороны второго поста отчетливо громыхнули автоматные выстрелы…

Старшина Сундуков к великому своему неудовольствию в ночную смену опять-таки был поставлен нести службу на наблюдательную вышку. По каким-то только ему известным причинам он ненавидел стоять на вышке. Особенно на проклятом втором…

Это был самый высокий пост, почти на уровне четвертого этажа. Даже когда дул небольшой ветерок деревянная вышка раскачивалась, кряхтела, а главное была как на ладони видна из окон начальника тюрьмы, а c противоположной стороны из окон хозобслуги, где жили стукачи того же начальника.

Еще дома собираясь на службу Сундуков, предвидел, что не минует участи поста №2, поэтому взял c собой, как моральный противовес, маленький радиоприемник, десять вкуснейших бутербродов и огромный термос c чаем. Все это вместе c автоматом он благополучно ловко пронес c собой.

Во втором часу ночи Сундуков прикончил все бутерброды c чаем. Слушал по радио музыку. Было сытно и относительно тепло. И можно было сказать, что «смена удалась»!

Но под утро началась вьюга. Вышку стало раскачивать. «Испарился» куда-то Синицын. От нескончаемых звонков из дежурки стало звенеть в ушах. В итоге силы и сундуковская энергия быстро иссякли. Потянуло в сон. Под утро телефонный шнур он c корнем безжалостно выдернул из розетки.

Сундуков несколько раз выходил из будки на улицу. Тер лицо снегом. Приседал. Отжимался. К утру под мелодичные звуки радиоприемника он все же уснул.

– Сундуков! Сундуков! Сундуков! – приглушенно звал его дежурный. Валентинович стоял у него на посту со стороны улицы. Дежурный был страшно злой. И это само собой разумеется, потому что застукал Сундукова спящим. Но было совершенно не понятно, почему майор одел противогаз. Маска мешала ему кричать, от того голос был немножко приглушенный, временами переходящий в отчаянный визг со странным бульканьем. А, может, война…?!!!

«Он мне снится. Я дремлю. Это только сон, просто сон…». Сундуков резко очнулся. В испуге уронил автомат. Тот c треском упал на пол. C улицы действительно его призывали проснуться.

Выскочив в панике на улицу, обежав раза три будку по внутреннему дворику Сундуков наконец-то узрел круглое лицо дежурного торчащего почему-то из окошка хозобслуги. Голос дежурного совершенно осип. Ничего нельзя было разобрать из его визга.

«Может, взяли в заложники?» – подумал Сундуков: «Чего без причины так орать?! Мог бы позвонить. Или, в конце концов, прийти c проверкой на пост».

– Что случилось?! – крикнул Сундуков. В ответ снова услышал что-то неразборчивое.

Хотел было позвонить, узнать что произошло, вызвать помощь, но вспомнил, что сам же испортил накануне связь. Налаживать провода – займет драгоценное время. Тут каждая секунда дорога!

Сундуков решил подать сигнал тревоги – стрельнуть из автомата…

Где-то в подсознании в считанные доли секунды мелькнула мысль, что давненько хотелось «бабахнуть» – вот так, прямо c вышки…

Удовольствие от азарта, вскипевшая кровь от адреналина не остановило понимание того, что придется потом утром долго чистить оружие.

Эх! Была, не была!

– Даю сигнал! Сейчас помогу! – Сундуков передернул затвор, и выпустил в воздух почти половину магазина…

Свет во всех окнах обслуги моментально погас. И наступила гробовая тишина, порядком оглушило самого Сундукова. Ветер стих…

Стало светать. Над городом и тюрьмой летели наискосок большие хлопья снега и падали на белые крыши, заборы, деревья. День обещал быть теплым. В дежурную часть c улицы доносился скрип убираемого лопатами снега. Осужденные, выведенные для уборки, весело играли в снежки. А из коридоров корпуса был слышен звон и лязг разносимой для завтрака посуды.

Пультерша Валя c деловым видом, разложив на пульте большой плакат, учила устройство пистолета. Под плакатом озорливо мигали лампочки вызова оператора связи.

– Не видишь, что зво'нят?! – рявкнул на Валентину дежурный.

– Не зво'нят, а звоня'т! – парировала Степановна даже не шелохнувшись.

Дежурный был совсем усталый, чтобы ругаться. Через полчаса приедет начальник. И что ему докладывать по поводу ночной стрельбы? Уж слишком нелепо выглядел его рапорт.

Синицын разбудил пекарей, а сам в комнате отдыха стал шариться в шкафах. В это время невыспавшиеся хлебопеки, думая, что сержант давно ушел, сами закрыли за собой на крепкий засов дверь хозобслуги и побрели в пекарню. Запертый Синицын недолго расстраивался. Рация села. Другой связи не было. Поэтому он вернулся в комнату отдыха, включил телевизор, и блаженно разлегшись на сдвинутых в ряд стульях, сладко посапывая, задремал.

Дежурный, распутывая следы, тоже зашел в помещение хозобслуги. В первую очередь посчитал всех спящих. Осужденные мирно спали, не вызывая ни малейших подозрений. Потом в коридоре он c любопытством рассматривал агитационные плакаты o пользе честного труда, почитал информацию для осужденных o документах, необходимых для досрочного освобождения, заглянул в сушилку, поздоровался c кочегаром, понуро шедшим на работу, зачем-то потрогал пальцем огнетушитель, а перед уходом забежал в туалет по маленькой нужде.

Уже на выходе Валентинович понял, что попал в «ловушку». По всей видимости, пока он посещал туалет, исполнительный кочегар машинально закрыл за собой дверь.

Майор Талабаев, ожидая со дня на день приказа o присвоении ему подполковника, стал решительно действовать! Распахнул в спальном помещении окошко и стал призывать часового второго поста обратить на него внимание, благо было недалеко.

Поначалу дежурный неистово махал рукой. В ответ никаких действий вышкаря. Несколько раз свистнул. Тишина. Только ветер завывал в зековской спальне.

Затем, уже когда все зеки проснулись от озноба и шума, производимого дежурным, Талабаев стал вопить куда-то в ночную мглу c летящим колючим мокрым снегом, взывая к сундуковской совести.

Изумленные зеки тихо сидели на своих кроватях, c любопытством наблюдая за странностями гражданина начальника. Видимо уже привыкли к тому, что если руководству и необходимо что-то предпринять, то оно – это руководство непременно предпримет, невзирая ни на какие препятствия, и уж тем более на мнение подневольных осужденных. Поэтому факт того, что майору Талабаеву вздумалось кричать среди ночи на Сундукова именно из зековской спальни, выглядело, по их мнению, почти нормально…

Но Сундуков не подавал никаких признаков жизни.

Талабаев охрип. Половина его остова, что c головой торчала на улице, а остальная часть тела оставалась в комнате, виляя толстым задом в такт выкрикиваемого: «Сундуков! Сундуков! Вот сволочь!».

Вдруг Талабаев увидел, как на вышке появился Сундуков. Он несколько раз рысью проскакал вокруг поста, по пути вглядываясь в темноту. Наконец «засек» в окне дежурного. В ответ стал ему что-то кричать.

– Что случилось?! – доносилось c вышки.

– Заперли! Закрыли меня! Позвони! Пусть меня выпустят!

Дежурный заметил, что Сундуков скинул c плеча автомат, передернул затвор. Эхом, вместе c воем ветра в уши долетел остаток искаженной фразы: «Заеб… л! Ну, сейчас я тебя убью!»

Обалдевшие зеки лицезрели, как гражданин майор проворно влез обратно и упал на пол. По ходу движения приказал всем тоже куда-нибудь спрятаться…

Сундуков выстрелил…

Спустя десять минут дежурный, сержант Синицын во главе cо старшим по корпусному отделению, выскочив на улицу, быстрыми перебежками в противоположную сторону от второго поста пробирались к дежурке…

Начальнику не суждено было выслушать доклад дежурного. Он встречал большую серьезную комиссию из Москвы.

Рассвело. Наступил новый прекрасный зимний день. Дежурная смена ушла домой. Остался Синицын писать объяснительную. Сундуков чистил автомат. А майор Талабаев, дожидаясь подчиненных, думал o том, что в лесу, наверное, сейчас очень красиво. И наверняка деревья в пушистом снегу. И снег, конечно, серебрится…