Текст книги "Крылья по графику. Пьесы для чтения"

Борис. Сам не знаю. Прости… (пытается обнять ее)

Алевтина. А! Та..ак? Не понимаю, (освободившись) откуда у тебя время на меня. У тебя же стадо МаняКатяВаля.

Борис. МаняКатяВаля – это второй сорт. А то и пересортица. Как там в рекламе. Поздравляем, вы выбрали лучшее… Чушь какая. Мне плохо здесь… без тебя.

Алевтина. Фиг тебе. Я-то не выбрала худшее. Ты и большая часть мужиков вокруг меня – вовсе не мужики. Менять женщин с легкостью может только не мужчина. Железы ваши так устроены – вы стерильны. Привлекательная пустота. Если вы не надушены, вы вообще ничем не пахнете. Вы, интеллектуалы, можете стать кем угодно, недаром евнухи славились умом. Зато вам не свойственны муки совести. Вы – новая порода людей эпохи конца цивилизации… Уф. Кажется, я выговорилась.

Борис. Если ты думаешь, что обидела меня, ты ошибаешься.

Алевтина. Такие, как ты, не обижаются. У вас комплекс полноценности. А ты такой… всепобеждающий, что я была в тебя влюблена… еще до нашего знакомства.

Борис. О…О. Вот это новость. Значит в день петушиных боев на конференции, это была не шутка?

Алевтина. Считай, как хочешь.

Борис. Хочу, чтоб не шутка.

Алевтина. Значит не шутка.

Борис. Ты какая-то неуязвимая. Раз так, давай пойдем в кино.

Алевтина. Щас. В кино! Кино – это навязчивая глупость. Чем больше смотришь, тем глупее становишься. Для работы мне нужно было смотреть много этих, так называемых, фильмов. С тех пор я ненавижу этот вид развлечений.

Борис. Да, да, да. Успокойся. Я ни за что не поведу тебя в кино. Я ведь предельно глуп, и даже добавочная капля глупости может вызвать кризис… Лучше давай уйдем отсюда. Через дорогу есть симпатичное заведение.

Картина четвертая

Кафе напротив дома.

Алевтина. А что, существуют еще кинотеатры, и там показывают кино?

Борис. Ты не ходила в кино? И давно?

Алевтина. Я не видела последние десять лет то, что называют фильмами. Всё это время их снимали толстопузые, а так как толстопузые все одинаковые, то и фильмы у них все одинаковые.

Борис. Так уж совсем одинаковые?

Алевтина. Последние двадцать лет весь западный мир заплыл жиром. Люди, глобально заплывшие жиром, никаким боком не могут прислониться к искусству. Искусство – это такая неудобная, мучительная глыба, с которой толстопузые просто моментально съезжают.

Борис (смеясь, изображает, как они съезжают): вжж. Но есть же худые и даже совсем ссохшиеся режиссеры.

Алевтина. Не передергивай. Я говорю о жире в сознании. Ты забыл, я философ, а не инструктор по физкультуре.

Борис. Не забыл, не забыл. У этой парочки метафизический диспут. (Показывает залу на себя и Алевтину) И что, совсем нет кино?

Алевтина. Есть в Иране, Корее, немного в Китае, там, где не успели заплыть жиром, но на Западе и у нас кино нет и быть не может.

Борис. Я не пойму, почему не может?

Алевтина. В головах стяжателей только одна фобия: меня ограбят. И они делают фильмы катастрофы, фильмы о ворах, о бандитах.

Борис. Катастрофы при чем?

Алевтина. Катастрофа, это когда приходит конец света, и люди поэтому должны отдать всё, что у них есть…

Борис. Кому?

Алевтина. Режиссеру… во имя спасения человечества.

Борис. Смешно.

Алевтина. Или миллион, миллион золушек всех трех полов: женского, мужского и самоопыляющегося. Девушек-проституток, юношей-извращенцев, голубых мрачных ученых, розовых клерков. А в конце фильма все они получают счастье-деньги и признание их таланта делать деньги из дерьма.

Борис. Браво, браво. Не слишком ли строга? Есть же левые режиссеры. Их взгляды совсем твои.

Алевтина. Левые? Какие-такие левые? Не слышала о таком… Там же деньги. А мелкая буржуазия всегда в яростной попытке укрупниться. Даже очень богатые режиссеры и продюсеры не смогут укрупниться так, чтобы остаться богатыми после проверки решетом. Такое решето с большими дырками. Все, стОящие меньше дырки, вылетают и летят в тартарары. Любой киношник с деньгами может завтра проснуться с голым задом. Настоящий буржуй скорей потратит деньги на устранение соперника, но никогда на наркоту или сомнительных телок, тем более на сомнительное «искусство». Он ест кашку, машет руками, считая это спортом, и смотрит изредка свои Ка-Ка.

Борис (смеется). Ка-Ка…

Алевтина. Карошее кино. А ты что подумал?

Борис. То же.

Алевтина. Да, да, и ты тоже – мелкая буржуазия в яростной попытке укрупнения.

Борис. Потише, женщина.

Алевтина. Конечно, баба дура.

Борис. Ты сказала.

Алевтина. Извини, извини. Ты крупная буржуазия, рвущаяся к народу. Но я еще не всё выложила. У нас и всюду на западе не существует и литературы. Мы все заплыли жиром. Недаром в Америке последний писатель – Эдгар По, жил и умер в кошмаре и бедности, а у нас – Достоевский, тоже в кошмаре и бедности.

Борис. А граф Толстой?

Алевтина. Ты меня сбил. Дворянская культура не рассматривалась. Но граф Толстой жил, как рантье, и очень этим мучился. Граф Толстой – один на весь свет.

Борис. Ты тоже мученица. Узница совести. Смотри, прилюдно не высказывай своих мнений. Тебя не поймут. Это опасно.

Алевтина. Злые люди соберутся с силами и выпотрошат меня, как бройлерную курицу.

Борис. Ты разве не видишь, народ ведь считает, что капитализм – это наше счастье, и лучше всего, если б он приклеился к самодержавию. Пойми, люди бьются за жизнь, а за что бьёшься ты? По-моему, за пустоту, которую ты называешь своими идеями, своей философией.

Алевтина. Ни за что я не бьюсь, просто в меру сил хочу справедливости.

Борис. А ты сама уверена, что твои понятия справедливости справедливы.

Алевтина. Да ты философ.

Борис. А ты, похоже, что нет. Все живут в мире необходимости, надо сделать это, это, это. А у тебя нет такого глагола – сделать. Ты получаешь всё на блюдечке, и глагол у тебя «делать», но в любой момент его можно заменить на «не делать». Что, я не прав?

Алевтина. По большому счету, наверно, прав, но лучше не делать плохое, чем его делать.

Борис. А нарожать детей, плохо?

Алевтина. Я не могу иметь детей.

Борис. Прости (берет ее руку в свои). Давай тихо пойдем в кино и спокойно посмотрим тихий фильм.

Алевтина. Какой, например? Назови. Ну! (высвобождая руку).

Борис. Сразу мне трудно. Ты меня забила по шляпку. Голова не в ту сторону работает. Надо подумать.

Алевтина. То-то, думай. Я, когда училась, мои друзья никогда не ходили в кино. Если читаешь серьезное, или слушаешь серьезную музыку, какое кино может с этим сравниться?

Борис. И что, ты не помнишь ни единого фильма?

Алевтина. Когда-то, давно, давно смотрела «Берегись автомобиля». Вышла в депрессии, страшной. Приходила мысль о самоубийстве. Зачем жить, если единственный приличный человек округи – Деточкин – невменяем, психически болен? Это было моё самое сильное впечатление от кино.

Борис. Черт побери, но это же комедия, все смеются. Да просто, это отличный фильм. Я бы сказал, без этого фильма я бы не был собой.

Алевтина. Пууу. Дешевенький ты какой.

Борис. (делает вид, что обиделся). А ты заносчива, как крутая рисовая каша. И серьезна, как гречка… Деточкин вызывает смех, ты что, никогда не смеялась?

Алевтина. Смех, конечно, но он оставляет горечь: мы живем в ничтожном мире, где место честности и порядочности только в больном мозгу нездорового человека. «Берегись автомобиля» – атомная бомба в том обществе, но, разрушив его, мы получили общество рабов.

Борис. Что?

Алевтина. То. Теперь общество поставлено в такие условия, что власть денег не имеет ни границ, ни ограничений. Все люди – рабы денег, а если у тебя их нет, иди, ешь свои мухоморы.

Борис. Наоборот. Я свободный человек, (смеется) могу есть мухоморы, могу не есть.

Алевтина. Ты чистой воды раб, раб желания богатства. Это желание съедает человека целиком.

Борис. Ну, погляди, я целый, невредимый… Так тебе стало плохо от «Берегись автомобиля»?

Алевтина. Я не рыдала, но мне было очень скверно.

Борис. Но в жизни тоже самое. Праведник – сумасшедший. Злодей – хозяин жизни.

Алевтина. Все уже описано в музыке. Например, Прокофьев. Тема столкновения Монтекки и Капулетти – инфернальное взвизгивание флейты в конце фраз – это же черные дыры социума. Это их глумление над человеком и поглощение нашего жизненного пространства. А кино? Попробуй месяцев пять не смотреть кино, и ты выключишься из этой системы. Будешь видеть, как актриса-главная героиня мучается, изображая то, что изображать ей не хочется. Как команда психологов или один «выдающийся режиссер» ломает голову, что, если герой положит руку налево, нет, лучше направо: зритель должен онеметь от того, как он положил руку. Ты будешь не смотреть кино, а наблюдать потуги тех, кто его делает. И если не изнасилуешь себя, посмотрев два, три «гениальных фильма», то не войдешь в эту систему одурачивания.

Борис. Наговорить можно, чего хочешь.

Алевтина. Посмотри какой-нибудь хороший, лучше знаменитый, фильм. Поймешь, что режиссер на прогулке. Он идет, помахивая тросточкой, и наблюдает «жизнь». Но это просто прогулка, жизнь-то в голове, а не на прогулке, и вот он начинает ваять. Каждый эпизод четко выверен на продажу. Его задача – нравиться. И тебе нравится, всё просто изумительно. Прогулка удалась.

Борис. Язык у тебя без костей. Хотя у меня тоже по факту. Вот ты музыку в пример привела. Так вот, хочешь, я докажу, что вся музыка одинаковая. Ведь ее сочиняют полностью отвязанные люди, по разуму в весе бабочки. Они насекомые. Ведь питаются звуками, производят звуки, и живут за счет звуков. Кто ж они? Жжж… – стрекозы, мухи, шмели, пчелы, жуки, и бабочки, бабочки, бабочки. Кстати, женщинам не надо специально заниматься музыкой. Это единственные существа в мире, с равной легкостью издающие звук циркулярной пилы и звук гудка отходящего парохода. Вот тебе. Я отвлекся. Все музыканты слышат музыку, и больше ничего. Их не волнует ни погода, ни устройство общества, ни бомжи. Бомжи – они насыщены смыслами. Симфония запахов еще не создана? Не знаешь? (Алевтина со смешанным чувством качает головой.) Значит – дело будущего. Ну, как? Чем хуже твоих толстопузых режиссеров?

Алевтина. Ничем. Кроме того, что тебе не интересны ни режиссеры, ни музыка.

Борис. Что правда, то правда. Мне и без них проблем хватает. А ты зануда.

Алевтина. Я зануда? Ну, наверно, это заразно, от мужа, верно, подхватила.

Борис. Тебе не хочется смотреть кино, а люди хотят. Если б масса не хотела, кто бы стал делать этот супер.

Алевтина. Миллионы людей никогда не видели никаких фильмов. Если ты хочешь, чтоб они смотрели кино, надо показать на экране их собственную жизнь с небольшими нюансами. Кино стало массовым, потому что масса людей живет одной жизнью.

Борис. Может, тогда в театр?

Алевтина. Скажи сразу – в кабак. Это честнее. Почти все театры – это кабаки на сцене. Если в голове пошлость, она превращает в пошлость всё, к чему прикасается.

Борис. Пошлость? Это как?

Алевтина. Это когда нет серьезных чувств. Мы ведь вообще живем, как будто мы на прогулке. Ну, там колесо отвалилось, ну, кто-то в зубы дал, но все это не серьезно. Ведь мы на прогулке.

Борис. Хорошо. Я на прогулке. Но я – не пошлый. Ну, честное слово.

Алевтина. Да ну тебя. (смеется, встает) Валентин, наверно, кончил работать. Пора обедать. Большой обеденный стол ждет меня. Прощай.

Картина пятая

Алевтина входит в кабинет мужа. Валентин вздрагивает.

Валентин. А! Что-то не договорила?

Алевтина. Прости, но это была шутка.

Валентин. Ну и шутки у вас, боцман.

Алевтина. Это был эксперимент.

Валентин. И чем же он кончился?

Алевтина. Он продолжается. Я хочу достучаться до тебя. Понять тебя. Через четыре месяца совместной жизни ты для меня загадка.

Валентин. Что за детство. Это от скуки. Займись наукой – не приставай ко мне.

Алевтина. Тогда, может, сначала разведемся?

Валентин. Если ты так решила… Но я против. Кроме этого поступка, жизнь с тобой была вполне… ты всегда казалась мне уравновешенной порядочной женщиной. Я люблю тебя, в конце концов.

Алевтина. Я не согласна на это «вполне». Ты со мной разговариваешь, как с посетительницей в приемный день.

Валентин. Я не понимаю тебя. Не понимаю, что ты хочешь. Ты вообразила себя Мефистофелем? Тебе нужна моя душа?

Алевтина. Не глумись.

Валентин. Как мне вести себя прикажешь?

Алевтина. Будь искренним.

Валентин. А я что, не искренен?

Алевтина. Ты мне сказал, что твоя жена умерла. Это правда?

Валентин. А… дочурка. Ну, пожалуйста, она болеет. Мы с ней развелись. Она находится в больнице, кажется.

Алевтина. Как кажется? Ты не знаешь?

Валентин. Действительно не знаю. После больницы она, по моим сведениям, уехала в Америку с любовником. Новая семья, потом, недостоверно, снова больница. Где сейчас, не знаю. Тебе это смертельно интересно? – Тема исчерпана.

Алевтина. Ну что ж, оставим всё, как есть. Хочешь, я познакомлю тебя с Изольдой.

Валентин. Пойми, мне тяжело говорить о матери Ольги… Я же люблю тебя. (прижимает Алевтину к себе)

Алевтина. (устало) Я же сказала, оставим всё, как есть.

Валентин. (деловито) Хорошо. Я не хочу с тобой разводиться. Мне надо, чтоб кто-то был рядом. Я люблю тебя, в конце концов.

Алевтина. Ты это уже говорил.

Валентин. (Тяжело вздыхает) Я не понимаю, чего ты добиваешься. Твоя Изольда, прости, по-моему, «прости господи». Я не очень понял, но, кажется, она хотела меня соблазнить.

Алевтина. Где же это? Когда?

Валентин. Не важно. Как-то мы столкнулись на одной деловой встрече.

Алевтина. Тебе показалось.

Валентин. Возможно. Но вернемся к нашим баранам. Ты согласна на мировое соглашение? На представительские функции в частности. Будем жить, как жили. Ты живи своей жизнью, надеюсь на философию. Я своею, какую Бог послал.

Алевтина. Попробуем.

Валентин. Ты согласна? (Алевтина кивает). Алечка, надеюсь, у нас с тобой долгая счастливая жизнь впереди.

Алевтина. А после смерти небо в алмазах.

Валентин. Не выпендривайся. Ты же здоровая женщина. Душа – это выдумка больных и бездельников.

Алевтина. Рада за твое здоровье… Пока.

СЦЕНА 4

Картина первая

Комната Алевтины. Она сидит за столом.

Входит Оля.

Алевтина. А, это ты! Я работаю.

Оля. Папа тоже всё время работает.

Алевтина. У тебя что-то срочное?

Оля. Ну, не хочешь со мной общаться, не надо. (Поворачивается, чтобы уйти).

Алевтина. Ладно, рассказывай.

Оля. Мне сегодня мама приснилась. Она показывает свою могилу и говорит мне: «ты веришь»? Больше во сне ничего не было… Давай, сходим на кладбище. Таня отказалась.

Алевтина. Ты же знаешь, после такого папа выгонит меня из дома.

Оля. А он и так выгонит.

Алевтина. За что?

Оля. За то, что ты умная сильно.

Алевтина. А папа разве не сильно умный?

Оля. Нет. Он вообще не умный. Он даже со мной разговаривать боится… Мне очень надо посмотреть на могилу.

Алевтина. (себе: Включаюсь в цепочку вранья…) Ну если так надо, пожалуй, давай сходим. Только ты так должна одеться, чтоб тебя никто не узнал.

Оля. И ты тоже. Я надену длинную черную юбку.

Алевтина. У тебя есть длинная черная юбка?

Оля. Нет. Ты мне купишь. И еще шляпку с вуалью.

Алевтина. Можно ко мне домой поехать, я туда одежду завезу, мы переоденемся и на такси.

Оля. На такси… Ты знаешь, не поеду я никуда, потому что всё не правда. У папы деньги, он может любую могилу купить, что хочешь с ней сделать. Мама же спросила: «веришь?».

Алевтина. Можно на кладбище в конторе всё проверить.

Оля затыкает уши.

Оля. Нет. Нет. Всё надувательство.

Начинает рыдать.

Вбегает Таня. Обнимает Олю.

Таня. Я вышла из дому на пятнадцать минут. Что Вы, Алевтина, как вас по батюшке, что Вы с ребенком сделали? Идите к шефу.

В кабинете Валентина.

Валентин. Алевтина, ну, что мне с тобой делать? Дом перегородить?

Алевтина. Не знаю.

Валентин. Ты, похоже, не легче Ольги. Не владеешь собой, как ребенок… Давай договоримся так. Попробуй собраться с мыслями и объяснить мне, чего ты добиваешься. Срок десять дней.

Ты пока моя жена, но карточку я забираю. Ты же зарабатываешь сама.

Алевтина согласно кивает и выходит.

Картина вторая

На следующий день. Кабинет Валентина.

Изольда надевает юбку. Он поправляет галстук.

Валентин. Как твои дела с Алевтиной?

Изольда. Хочу тебе похвастаться. Последний раз она не жаловалась на тебя.

Валентин. Я обязан этим только тебе. Ты благотворно действуешь на нее. Но не только на нее. Я тоже становлюсь другим.

Изольда. Моим прекрасным принцем.

Валентин. И не только. Я очень доволен последними инновациями в нашем комитете. Премия почти в кармане.

Изольда. И не только?

Валентин. И не только. Меня всегда смущали мои неудачи с женщинами. Наверно, у меня как-то не так звезды стоят.

Изольда. Всё не правда. Твои звезды стоят наилучшим образом. Ты восхитителен. Я тебя люблю.

Валентин. Я тебя тоже. Кроме премии меня представили к ордену.

Изольда. Ты моё счастье.

Валентин. А ты моё. Расскажи поподробней, что у меня в доме.

Изольда. Всё, как всегда. Алевтина плывет в море своих представлений и теорий, и берега всё ещё не видно… Борис чувствует себя Дон Жуаном, мысленно крутит ус, а сам глупыш глупышом. Ну, про него ты и сам всё знаешь, я его и видела раз мельком, больше по рассказам Али… Наш крест – Оленька. Она не предсказуема. Дитё требует грудь. «Мама» для неё стала навязчивой идеей. Это серьезно. Почему бы тебе не соединить её с Алевтиной. Они бы ели друг друга, травились и делались не опасными.

Валентин. Ты не понимаешь, что говоришь. Это моя дочь, а не твоя. Советую твои эпохальные идеи насчет Оли держать при себе.

Изольда. Юпитер сердится. Ах, мой изумительный Юпитер. Молния в твоих руках. Но вместе мы победим.

Валентин. Кого?

Изольда. Коррупцию? Врагов.

Стук в дверь. Изольда выходит во внутреннюю дверь. Входит Ольга.

Ольга. Я вернулась. Забыла у тебя деньги взять на подарок учительнице.

Валентин отсчитывает деньги: Хватит?

Ольга стоит, опустив голову, и наконец, выдавливает из себя: Я слышала женский голос. Скажи, это мама?… Это мама – это ее духи. Начинает метаться по комнате, врывается во внутреннюю дверь. Навстречу выходит Изольда. Оля снова мечется. Валентин хватает ее. Изольда достает из сумочки изящный футляр, вынимает шприц и делает Ольге укол. Та успокаивается.

Картина третья

Коррекция.

Гостиная. Алевтина ходит из угла в угол.

Изольда. Мы редко встречаемся. Как Ваши успехи?

Алевтина. Все в точности по Пушкину. Я у разбитого корыта. Уж не хочет старуха быть царицей, хочет нежною черницей.

Изольда. Не помню такого у Пушкина.

Алевтина. Значит, он ошибся.

Изольда. Неужели?

Алевтина. Отношения с Валентином испорчены. Оля троллит меня, боюсь разговаривать с ней, да и чем я ей могу помочь? Мои хлопоты ушли в песок.

Изольда. Песок легко разрыть.

Алевтина. Шутки в сторону. Меня может спасти только сильное чувство. Никакой твердости. Я только женщина. Пустота пожирает детей своих. Пусть бедность, пусть всё, что мне там начертано, только я должна любить. Нужна цель выше меня, тогда придет чувство естественности поступков. Прошу вас, давайте сделаем так – я влюблюсь без памяти в первого встречного.

Изольда. Я не против. Идет. (касается её плеча рукой)

Входит Борис. Изольда улыбается, и Алевтина представляет ее.

Алевтина. Подруга дней моих суровых Изольда.

Борис. Очень приятно познакомиться. А где же Тристан?

Алевтина. Я с ним не знакома пока.

Изольда. Я тоже, сколько мне известно.

Борис. Тристан в волнах пока не виден.

Алевтина. Но приближается, возможно, в этот час.

Борис. Так кто ж его спасет, как не Изольда.

Изольда. Я готова.

Алевтина. Из гОтов тотчас выбраться на берег.

Изольда. А берег был?

Алевтина. Не важно. Зацепимся за выдуманный буй.

Борис. Сцепиться – это счастье женщин.

Алевтина. Да? Изольда счастья профи.

Борис. Вот это да! И правда? Это как?

Алевтина. Проконсультирует. Она психолог. Может помочь тебе во всех личных вопросах. Поворачивается к Изольде. Ну, кажется, сегодня мы всё сказали друг другу, не так ли?

Изольда. Хорошо. Жду вашего звонка. Борису. Возьмите мою визитку. Хотелось бы увидеть вас еще.

Борис берет карточку, Изольда прощается.

Борис. Несказанно рад видеть вас, дражайшая Алевтина Матвеевна.

Алевтина. Рады моей подруге Изольде. Видела, как у тебя глаза заблестели. Имей в виду она – бронированная божья коровка. Вы к мужу?

Борис. Вы чрезвычайно догадливы, но если бы мне позволено было, я бы каждый день приезжал только к вам.

Алевтина. Вы очень неприятно себя ведете. Все эти дражайшие, вся витиеватость – признаки вашего безразличия ко мне.

Борис. Побойся Бога. Я, безразличен?

Алевтина. Да, и это очень печально. Видишь ли, у меня никого кроме тебя. Я бы хотела посоветоваться с тобой совершенно откровенно.

Борис. Я готов.

Алевтина. Опять, опять меня высмеиваешь. Я надеялась, что ты относишься ко мне совсем по-другому. Помнишь ту конференцию у нас в институте. Мне кажется, что тогда для меня всё уже было решено… Как тебе доказать, что кроме тебя меня никто больше не интересует?

Борис. Приезжай завтра ко мне.

Алевтина. Я тебе не верю. Я же вижу, что вокруг тебя всегда женщины. Ты ими пользуешься, но на самом деле, не любишь женщин.

Борис. За что мне их любить? Вот ты, ты любишь мужчин?

Алевтина. (Улыбаясь) За что мне их любить? Я всегда жила в окружении мужчин, и часто от этого уставала. Мне не хватало женщин. Ну, хоть каких. Они бывают двух типов. Первый: блистательные, ослепительные, неуловимые, тонкие. Второй: надежные, пухлые, мягкие, добрые. Я не то, не другое, следовательно, я не женщина… (Борис смеется, жестикулирует). Они с одной стороны – дети, не имеющие ни суждений, ни логики, ни просто последовательности в поступках. Они мелочны, как маленькие, но они мамы, par excellence, они в любую минуту могут встать грудью на защиту не только ребенка…

Борис. Но и своих бриллиантов. Нет, твои типы это вот что: первый – стервы, холодные, рациональные. Одним словом – кобры. Зато второй тип – овцы. Они сбиваются в стада сплетниц и прекрасны только до первого слова. Как только это слово произнесено, ясно, что это блеяние.

Алевтина. Я же говорю, что ты презираешь женщин. Любая женщина, даже ее запах прекрасен, ну, конечно, воспоминание о маме. Если она вспотела, от нее изумительно пахнет смесью топленого молока с брусничным морсом.

Борис. Фу, я не люблю женщин, и за что мне их любить? Я люблю тебя, и плевать хотел на всех женщин. Обещаю пахнуть прокисшей брусникой, то есть настоечкой.

Алевтина. (Рассеянно). Опять шутишь?

Борис. Да нет же. Ну, как мне тебя переубедить? Ты так долго меня мучила.

Алевтина. Я?

Борис. Приезжай. Здесь я на работе, я не настоящий, и ты не видишь меня.

Алевтина. Не вижу? Мне очень хочется тебя увидеть, но я боюсь.

Борис. Чего?

Алевтина. Увидеть не того.

Борис. Тогда ничего не надо. (Отворачивается и начинает уходить.)

Алевтина. Мне не хотелось жаловаться, но я на грани чего-то плохого.

Борис (возвращаясь). А как же высший свет, не помогает? Философия, в конце концов?

Алевтина. Опять эти концы. Философия это хорошо, когда есть спокойствие, а у меня все валится из рук.

Борис. Ты – холерик. Тебя кидает из стороны в сторону. Только ты над чем-то задумалась, тебя уже кинуло на другую амбразуру. Мне кажется, я тебя вечность знаю, и ты никогда не бываешь естественной.

Алевтина. Я? Противоестественна? Ты не так выразился, не бываю спокойной.

Борис. Ты всегда напряжена, аж до звона. Даже с посторонними вздернута. А что они тебе? Что тебе Гекуба? Говори и делай все, что в голову приходит. Шлепай все, что в душе.

Алевтина. А ты что, думаешь, душа – это серьезно?

Борис. Ха-ха-ха. А что же кроме души серьезно?

Алевтина. М..м. Спасибо.

Борис (подходит к ней и гладит по голове). Дурашка.

Алевтина (как кошка трется об его руку). Ты лучше Изольды.

Борис. А кто такая Изольда?

Алевтина. Я с тобой дружу.

Борис. Глупышка. (привлекает ее к себе и дальше они разговаривают полуобнявшись) Мы с тобой и так не разлей вода.

Алевтина. Я тебя люблю, но очень боюсь.

Борис. Я рыжий кот, терзающий кошечек.

Алевтина. Забери меня отсюда. Здесь тошно.

Борис. Этого я сделать не могу. Я же винтик в Валентиновом налаженном бизнесе. Если я выпаду, у него найдется такой же, а вот мне придется туго.

Алевтина. Какой бизнес? Ведь вы чиновники.

Борис. Наш, чиновничий бизнес. Ты что, не поняла, что чиновника без бизнеса не бывает.

Алевтина. Да? Ну, ладно. Видишь, какая я спокойная. Я перестала быть интеллигентом. Интеллигент, он совестлив, так что ни в бизнес ему нельзя, ни в чиновники. Вымирающая прослойка… У нас интеллигент это лох. Ату его, ату. А вокруг царство лукавого. Думаем одно, говорим другое, делаем третье. В нашем королевстве все одряхлело. Порода – труха. Знаешь, есть такие горы, очень старые. С виду скала, а дотронешься, – и всё летит, летит. Не на что опереться… Я в этом доме пропаду. Мне надо отсюда рвать когти.

Борис. А они у тебя есть?

Алевтина. Хорошо. Линять.

Борис. Давай сейчас слиняем, попробуем на день.

Алевтина. (Обреченно): попробуем.

Борис. А что так печально? Не всегда же нас будут держать в этом зверинце. Будет и на нашей улице праздник.

Алевтина. Свежо предание.

Борис. Выше голову, девочка.

Алевтина. Мы с тобой пленные иудеи из «Набуко». Правда?

Борис. Правда. Правда.

Уходят, взявшись за руки. Музыка Верди

Алевтина поворачивается к залу и произносит:

Золотая рыбка взялась за ум. Но почему так грустно? Хор пленных иудеев из Набуко поднимается, поднимается, торжествует, и впереди колонны итальянских фашистов.

СЦЕНА 4

(прошло 6 месяцев. Гостиная. Алевтина читает, входит Валентин)

Валентин. Рад, что ты дома. Я так редко тебя вижу.

Алевтина. Я тоже рада, последний месяц работала у себя дома… Давно не спрашивала об Оле.

Валентин. Она обжилась. По-английски говорит не хуже других студентов. Чувствует себя в своей тарелке.

Алевтина. Можно мне написать ей?

Валентин. Прости меня, это абсолютно невозможно. И вот еще что. Я, конечно, выше сплетен, но мне передают, что мой Борис и ты, якобы уже полгода.… Пожалуйста, уволь меня от этой пошлости. Спи с кем хочешь и сколько хочешь, но чтоб мне об этом не докладывали.

Алевтина. Охота обращать внимание на всякие глупости.

Валентин. Понимаю тебя, но постарайся. У тебя есть все возможности. Кстати, глупость глупостью, но Борис попался. Обнаружила себя группа ФиУС, Финно-Угорский Союз, и Борис там чуть ли не главный.

Алевтина. Ты не выдумываешь? Что-то не так, – это я поняла, потому что месяц не видела его, и он всего один раз в начале месяца позвонил и сказал, что очень важные дела и позвонит, когда всё утрясется.

Валентин. Они предъявили РФ счет на три триллиона евро и послали его в Гаагу. За аннексию их исконных земель в течение последних 1000 лет. И еще требование возвратить им эти земли.

Алевтина. А русские куда?

Валентин. А мы возвращаемся на юг на территорию Киевской Руси.

Алевтина. А как же Украина?

Валентин. Украина ищет свою историческую родину…

Алевтина. На Балатоне, полагаю, где ж еще?

Валентин: Редкая птица долетит до середины Балатона… Я считал его разумным человеком. Вероятно, хочет быть императором. Карлом Великим. Да, пропал наш чухонский император.

Алевтина. Уже есть решение?

Валентин. А ты как думаешь? Скорее всего психушка или во глубину сибирских руд.

Алевтина. Ну что ж, нас ждут большие перемены. Ты зря Борисом меня попрекнул. Сказал бы сразу новость: нет человека, нет проблемы.

Валентин. Во-первых, он еще есть. Во-вторых, я хотел тебя предупредить, что ставить на Бориса – проигрыш.

Алевтина. А я и не ставила.

Валентин. Ты же понимаешь, о чем я говорю.

Алевтина. Но не теми словами.

Валентин. Ты хочешь, чтоб я радовался, какая прекрасная любовь у моего подчиненного с моей женой?

Алевтина. Ты, кажется, злорадствуешь? Мне, как казалось, близкому тебе человеку ты мог бы и посочувствовать. Ладно, мне всё равно.

Валентин. Аля, пожалуйста, отнесись ко мне серьезно. Я люблю тебя. Давай начнем всё сначала. Бориса не будет…

Алевтина. Не будет и меня. Я уеду с ним. Хоть на Колыму.

Валентин. Как декабристка?

Алевтина. Как декабристка.

Валентин. Декабристки были женами, а не сбегали от мужей.

Алевтина. Жизнь вариативна.

Валентин. Ты снова не слушаешь меня.

Алевтина. Это ты не слушаешь меня. Я люблю Бориса и готова ради него на всё. Если у тебя осталась ко мне капля доброты, дай мне развод. И оформи как можно быстрее. Его, вероятно, увезут куда-нибудь на днях. Я не останусь с тобой.

Входит Борис. Алевтина бросается к нему, он уворачивается.

Борис. Я пришел попрощаться. Уезжаю.

Валентин. Подожди меня здесь. Я тебе кое-что должен передать. (выходит)

(Пауза. Алевтина вглядывается в лицо Бориса)

Борис. (тихо) Прости меня за всё.

Алевтина. За что? Я уже все знаю про «Союз»

Борис. Наверняка не всё. Валентин, скорей всего, рассказал тебе всё не так. Наша организация пользуется поддержкой. Это большая политика. Израиль образован на землях, 2000 лет как утраченных. По сравнению с этим мы жили здесь вчера.

Алевтина. Мне не нравится твоя политика, но я готова защищать ее вместе с тобой.

Борис. Ты не годишься в политики. Ты слишком женщина. Здесь нужна холодная голова.

Алевтина. Скажи, и у меня будет ледяная голова, я сумею помочь тебе.

Борис. Всё уже решено. Когда дела мои войдут в какую-то колею, я вызову тебя, и мы будем вместе.

Алевтина. Нет. Нет. Раз мне надо упрашивать тебя, значит всё кончено. Я считала, что мы – одно. Что мы понимаем друг друга без слов. Что мне не нужно никаких поз, ничего, что было бы не мною, чтобы ты понял меня. С Валентином мы разные люди. Его ум слишком честен для меня. Ну, не честен, скорее прям.

Борис. И ты ставишь над ним эксперименты. Разыгрываешь с ним пьесы, в которых он не понимает ни слова. Ты заморочила его.

Алевтина. Это всё – мое несчастье. Ты-то понимаешь. Если я говорю в шутку, он принимает всё в серьез. Вначале это сглаживалось новизной отношений. Компромисс – тоже любовь. Но со временем я осознала, что мне приходится говорить и делать то, что мне не свойственно. Не быть самой собой. Я всегда в какой-то роли. Это изнуряет. Это не правильно.

Борис. И нечестно по отношению к нему. Кто виноват?

Алевтина. Я. Конечно, я. Но и он. Чем я неправильней поступаю, тем больше ему кажется, что он виноват, и тем сильнее он любит меня. Поведение с подтверждением.

Борис. (усмехается) Кто тебя научил анализировать, твой психотерапевт?

Алевтина. Нет. Но поговорив с ней, хочется почитать что-нибудь. Я много таких книг читала. Чтоб понять, как она это делает.

Борис. Поняла?

Алевтина. Мне не интересно. И ее работа кажется совсем нечестной, впрочем, сейчас какую работу ни возьми – честностью не пахнет.. Но я о другом. Я о тебе. Ты – это я, но более тонко организованный, поэтому уязвимый. Тебя надо защищать. Без меня ты пропадешь.

Борис. Бог против нас. Мне надо ехать. Всё ты придумала про меня. Придумщица.

Алевтина. А ты нет? Со своей ФиУС, ФиУС. Смех.