Текст книги "Молли"

Однажды днем во время обеденного перерыва я взяла на стенде в отцовском офисе журнал «Мадемуазель», издаваемый колледжем. Отца не было, так что, вернувшись с обеда, я сбросила туфли, уселась в огромное кожаное кресло и открыла журнал. Работа утомила меня, надо было отвлечься. Увидев Сильвию Плэт в списке авторов августовского выпуска журнала, я крайне удивилась. Она стала в конце концов знаменитостью, как и говорил ее дедушка.

Я открыла страницу 358, на которой журнал публиковал ее песню «Любовь безумной». Я надеялась, что стихотворение поможет мне вернуть Молли, но оно лишь усилило мое чувство потери и безнадежности. Сильвия писала о мистических громовых птицах и танцующих звездах, о том, как Бог упал с небес и принялся править в аду. Ее стихотворение говорило о горечи моего собственного детства, которое и привело к тому, что в жизни моей теперь нет совершенно ничего – одна пустота. Я чувствовала то же, что и Сильвия: «Я закрыла глаза, и мир умер. (Я думаю, ты ожила в моей душе)».

Не знаю, к кому она обращалась, когда писала это, но я понимала, что она чувствовала. Молли, казалось, отодвигается от меня все дальше и дальше.

Понедельник, 15 ноября 1948 года

Эта ужасная Хейз на прошлой неделе опять вызвала меня в своей кабинет. Но я ей показала: сидела, скрестив ноги, и демонстративно смотрела в окно. Может быть, мне удастся убедить Риту Хейворт быть моей наставницей, когда я переберусь в Голливуд. В конце концов, мама на нее очень похожа. Хейз долбила свое:

– Твои учителя находят твое поведение очень вызывающим, Мэри Алиса, – она показала мне бумагу, которую держала в руках. – Ты выдуваешь пузыри из жевательной резинки на уроках французского. На уроках истории мажешь губы помадой. А по математике ты уже три недели не выполняешь домашнее задание. Три недели! Более того, на последней контрольной ты подписала свой листок, но не ответила ни на один вопрос. Я повторяю: ни на один вопрос. И нечего ухмыляться. Твой коэффициент интеллекта выше среднего, ты достаточно неглупая девушка, но совершенно не занимаешься на уроках – только музыкой и актерским мастерством. Мисс Смит сказала мне, что ты произнесла монолог Офелии с большим пылом и без единой ошибки. Что касается других предметов – честно говоря, учителя просто выходят из себя. Мэри Алиса, пожалуйста, смотри на меня, а не в окно. Я хочу спросить, нет ли у тебя проблем дома? Твоя мама умерла, ты обманывала нас по этому поводу, это мы уже знаем. Ее вовсе не переехал угнанный автомобиль, за рулем которого сидел беглый преступник. Она умерла от пищевого отравления, съела слишком много несвежего картофельного салата. Это само по себе уже достаточно трагично, а если еще вспомнить безвременную смерть твоего отца и братишки – ну, короче, меня вовсе не удивляет, что ты придумываешь про нее разные истории. Откровенно говоря, доктор Ричард говорил мне, что у тебя есть склонность лгать, чтобы сделать жизнь более терпимой. Бедняжка, не думай, что я тебе не сочувствую. Но все-таки, Мэри Алиса, ты должна взглянуть фактам прямо в глаза, даже если они неприятны тебе. Ты не можешь жить в воображаемом мире. Твой отчим – прости уж меня за прямоту, но сейчас надо говорить откровенно – твой отчим настоящий джентльмен и ученый к тому же, но я вовсе не уверена, что он хорошо разбирается в том, как надо воспитывать девочек, особенно в таком возрасте, когда девушка становится молодой женщиной. Полагаю, он слишком занят в университете, к тому же он ведь пишет книги, да еще читает лекции и дает интервью. Так что он слишком часто вынужден оставлять тебя одну, а мы здесь этого совсем не поощряем. Тебе нужен кто-то, кому ты могла бы довериться. Мэри Алиса! – она положила отчет о моем поведении на стол и сжала руки. – Пожалуйста, послушай меня внимательно. Я должна спросить, и я спрашиваю, понимает ли твой отчим, что молодые девушки – молодые женщины – берут пример со своих любимых отцов, которые и должны научить их, как встречаться с молодыми людьми, своими ровесниками. В один прекрасный день ты, естественно, захочешь иметь мужа и детей. А это не делается по мановению волшебной палочки.

(«А вот это зависит от того, какая палочка, фрейлейн», – едва не сказала я. Месяц был ужасный – Дик наотрез отказался от презервативов, и у меня было три недели задержки. Вив водила меня к врачу – столько хлопот. Я подвязала волосы старой маминой лентой, подписалась как «миссис Кэтрин Ричард», а в графе возраст проставила «восемнадцать». Дик считает, что все это ужасная волынка; я думаю, он даже хотел бы, чтобы я попалась, если бы его при этом не поймали на месте преступления. Но вернемся к фрейлейн Хейз.)

– Мэри Алиса, твой отчим увозит тебя из города каждый раз, как едет куда-либо читать лекции. Ты пропустила целый год, разъезжая с ним по стране в рекламном турне. Мы же здесь внимательно следим за состоянием молодых женщин, вверенных нашему попечению, чтобы быть уверенными в том, что они вполне приспособлены к требованиям современного мира. Нет, дай я продолжу. В этом году ты просто не можешь больше пропускать занятий. Он должен понять, что ты не можешь сопровождать его во всех его литературных вылазках. Что он должен предоставить тебе больше возможностей общаться с друзьями твоего собственного возраста. Мэри Алиса, если тебе не дать свободы в удовлетворении твоей естественной потребности – нет, позволь, я перефразирую – естественного влечения к молодым людям, твоя способность усваивать знания будет постоянно под сомнением. Мы уже в этом убедились. Мы решили также, что неудовлетворительная обстановка дома – говоря точнее, неразумное поведение твоего отца в сочетании с его нежеланием считаться с твоими очевидными нуждами – мешает тебе завязать дружбу со сверстниками противоположного пола, что, в свою очередь, задерживает твое развитие – эмоциональное и интеллектуальное. Мы выпускаем отсюда воспитанных молодых женщин, мисс Лиддел, да-да, воспитанных молодых женщин, и мы надеемся, что и ты войдешь в их число. Тебе что, вообще нечего мне ответить? Пожалуйста, сиди прямо и поставь вторую ногу на пол. Нет, не так, а ровно. – Тут она сложила руки на столе, ожидая моего ответа.

О, дневник, я чуть не расхохоталась ей в лицо. Фрейлейн Хейз такая сентиментальная! И такая энергичная.

Я сказала ей, что, по моему мнению, уделяю занятиям ровно столько внимания, сколько они заслуживают, а если она хочет поговорить с моим отцом – пожалуйста, мне все равно.

Пятница, 10 декабря 1948 года

Дневник, я полностью простила эту ужасную Хейз. Она ПРИКАЗАЛА – можешь себе представить? – ПРИКАЗАЛА Дику разрешить мне выступать в весенней пьесе. Вчера она снова вызывала его в школу; он ужасно на меня злится. Говорит, чтобы я перестала валять в школе дурака.

Но, конечно, мне пришлось заплатить за это. «Дорогая Мэри Алиса, моя малышка, в этой пьесе ты будешь великолепна», – заявил он мне великодушно. А потом повел меня на балет, и, когда мы сидели в темном зале, сложил свой плащ, положил его себе на колени и засунул под него мою руку... Всегда настоящий джентльмен!

Mais, ce n'est rien. Rien du tout.[19]19
  Но это пустяки. И говорить не о чем (фр.)


[Закрыть] Вот пьеса – это да!

Я просто в восторге, ты никогда не догадаешься, что мы ставим! «Рыцарь летнего сна»! Теннесси Уильямса! Вив будет играть сэра Ланселота, et moi[20]20
  А я (фр.)


[Закрыть] – леди Геневру. Чак Хестон и Ава Гарднер уступают Вив и Молли! (Чак и Ава играли главные роли прошлым летом на Бродвее, дневник!)

Текст потрясный. Там говорится о том, как все сложилось бы, если бы Ланс и Ген сбежали из Камелота. У них нет никого: ни покровителей, ни слуг, никого, кто мог бы разжечь огонь в камине или помешать суп. И нет денег. Они оставляют все: свои земли и титулы, – ВСЕ, чтобы быть вместе. Ну и так далее – вся эта чепуха про вечную любовь. Она не умеет ни готовить, ни убирать комнаты, а ее кавалер, как выясняется, и вовсе бесполезное создание – умеет только на турнирах биться да глушить кубками вино. (Кстати, Дик в последнее время проводит все вечера за «Цветами». Он называет пьесу «шаржем». Шаржем! Я ему сказала, что это, по крайней мере, не насмешка над литературой, как его собственная книга.)

Вкратце сюжет такой: Ланс и Ген бегут во Францию (откуда Ланс родом), обменивают ее корону на стадо овец и пастушью хижину и принимаются за дело. Ланс выпивает вина и в полнейшем ступоре случайно заводит овец в реку, где они тонут (но сначала поют, словно греческий хор). Во втором акте они (Ланс и Ген, а не овцы) бегут в Лондон поискать работы, которая удавалась бы им лучше. Однако тут они каким-то таинственным образом оказываются в шестнадцатом веке, так что все улицы городов забиты жертвами чумы – мертвыми и еще живыми. В полном отчаянии Ген начинает работать барменшей в маленьком плохоньком пабе, где посетители насмехаются над ее акцентом и то и дело щиплют за задницу. Ланс же промышляет на большой дороге, грабя благородных богачей и отбирая у них мечи и ножны, драгоценные браслеты и безделушки, которые потом продает лордам и леди, живущим в округе. (Однажды он по ошибке попытался продать изумрудную брошь той самой баронессе, у которой украл ее, и едва унес ноги.)

Наконец, в третьем акте измученные любовники оказываются в промышленном веке, причем уже совершенно теряют свой благородный вид и учтивую речь. Ген становится проституткой, чтобы прокормиться и купить какую-нибудь одежду (ты видишь, дневник, я идеально подхожу на эту роль!). А Ланс бросил ее и связался с бандой воров и карманников, которые в конечном итоге оказались бывшими рыцарями Круглого Стола.

В конце пьесы Ланс приходит к Ген на квартиру. Он не знает, кто она, он там с известными целями. Но она узнает его, вышвыривает вон и становится членом Братства всех святых. В последней сцене она помогает крестить двенадцатилетнюю проститутку, которую инструктирует – рассказывает ей о радостях безбрачия и обещает счастливую жизнь на Небесах.

Тебе, наверное, непонятно, дневник, почему у нас в Дана Холле, где готовят молодых женщин к замужеству – учат их стирать, кашеварить и спариваться с мужем, – вдруг захотели поставить эту пьесу, но фрейлейн Хейз просто помешана на Теннесси. Кроме того, она видит в пьесе своеобразный моральный урок (она везде и во всем его видит!), и ей кажется, что это самая лучшая подготовка к тому, чтобы бегать на свидания только с разрешения старших и двигаться к медовому месяцу под чьей-то опекой, избегая грехопадения и горького опыта Ген.

Когда мы сегодня днем дочитали пьесу, Хейз сказала: «Видишь, Мэри Алиса, почему я так хочу, чтобы ты проводила больше времени в обществе мальчиков твоего возраста, а не с отчимом. Молодая женщина, которую опекают слишком настойчиво, может попасть в беду. Хорошо, что твой отчим так высоко ценит и оберегает твою чистоту и невинность, но он оказывает тебе плохую услугу, не давая разобраться в отношениях между мальчиками и девочками. Надеюсь, эта пьеса научит тебя многому».

Ах, мне осталось только раздобыть себе няньку!

Понедельник, 14 февраля 1949 года

Дневник, мне исполнилось 14 лет! И я приняла вот какие решения:

1. Стать актрисой.

2. Удрать от Дика.

3. Удрать от Дика.

4. Удрать от Дика.

5. О, не забыла ли я? – удрать от Дика.

6. Стать актрисой.

7. Стать актрисой.

8. Стать актрисой.

9. Стать актрисой.

10. Стать актрисой.

Отличный список, а? Не забывай, в Дана Холле мы любим учитывать все.

Я последовала совету фрейлейн Хейз и наградила настоящим французским поцелуем Грега, Джереми, Алекса – словом, всех мальчишек, каких я знаю, кроме Рея. (Ух! Вив его так и не бросила. Я все стараюсь на нее повлиять.) Вчера мы у Вив играли в бутылочку и выпили столько водки! У меня страшно болит голова.

О дневник, мой дорогой Грег такой растяпа! А ведь я в него чуть не влюбилась. Ночью он вдруг схватил меня и поцеловал, будто в последний раз. Потом он взял меня за руку и повел к лестнице; мы сели на ступеньки, и он, все еще держа мою руку, попросил меня ответить ему прямо.

– Я не девственница, – сказала я. – А ты ведь хочешь девственницу?

Он крепче сжал мою руку.

– Ты так любишь пошутить. Вот что мне в тебе нравится.

– Я не шучу. Я трахаюсь с Диком, ты что, не знаешь?

– Да ладно, – не поверил он. – Все знают, что этого ты ни с кем из мальчишек не делаешь. Ты не такая, как Вив.

– Не смей дурно отзываться о Вив, – сказала я. – Она моя лучшая подруга. – Я отвернулась к стене.

Он взял меня за подбородок и повернул мое лицо к себе. Дневник, он был совершенно серьезен.

– Извини, – сказал он. – Я не хотел тебя обидеть, ни в коем случае. Может, ты сделаешь меня счастливейшим человеком в мире и станешь моей девушкой?

О, дневник, я еле удержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо, идиоту эдакому.

Решения Дня Святого Валентина и дня рождения:

1. Стать актрисой.

2. Удрать от Дика.

(Между прочим, Дик подарил мне жемчужное ожерелье. Я надену его, когда буду получать свой первый «Оскар»!)

Понедельник, 21 марта 1944 года

О, дневник, Вив и я с таким удовольствием репетируем пьесу! Мы провели последний уик-энд у нее дома – пили ром и повторяли свои роли. Почти каждый вечер мне удается уходить из дому, и я совершенно счастлива.

Мы начали строить декорации. Жилище фермера будет с настоящей тростниковой крышей – мы делаем разрез хижины, так что можно одновременно видеть и то, что происходит внутри, и то, что снаружи. Там есть каменная печь, где можно готовить, в углу – старая прялка, а на полу – набитый соломой матрас. Если бы Румпельштильсхен[21]21
  Гном, персонаж немецкой сказки «Хитрый мельник».


[Закрыть] научил меня, как делать из соломы золото! За хижиной у нас небольшой ручеек (массовка, она же хор, держит длинное голубое полотнище и двигает его вверх-вниз) – он ведет в то озеро, где будут тонуть овцы (из-за сцены будут слышны всплески). Еще мы делаем полотно, на котором будет изображено, как Ланс принимает Ген и других в доме призрения Святой Марии Магдалины. Рабочие сцены будут по мере надобности поднимать и опускать это полотно.

Костюмы у меня – обалдеть. В начале пьесы это королевские платья и вуаль, потом я их меняю на простую крестьянскую рубаху (я из нее прямо-таки выскальзываю, так что мне придется надеть бюстгальтер с накладной грудью!) и юбку. В последней сцене я, конечно, одета монахиней. Ходишь туда-сюда в тяжелом черном платье из грубой шерсти и чувствуешь себя просто коровой! Под юпитерами ведь так жарко. Если меня еще и загримируют, я боюсь растаять под этой чертовой рясой прямо на сцене.

Я уже научилась, как не терять нить игры других актеров, как вести сцену, как проговаривать свою роль. У нас специальная пленка, на которой для памяти записаны все наши передвижения, но к премьере мы их, конечно, уже будем знать наизусть.

Я запретила Дику приходить на репетиции. Мне не надо, чтобы он таскался за мной, как потерявшаяся собачонка. Он стал невыносимо мрачным, а я притворяюсь, что не вижу его вовсе, словно он вдруг сравнялся размерами с муравьем. Но довольно о нем.

Дневник, лучшее я приберегла напоследок. В мае, за неделю до премьеры, ТЕННЕССИ УИЛЬЯМС ПРИЕДЕТ САМ и будет руководить нами на генеральной репетиции! Может быть, он даже возьмет меня на Бродвей или в Голливуд!

Мисс Смит говорит, что я – украшение сцены: «У тебя настоящий талант!»

Я все прочитала о Теннесси, так что он не сочтет меня полной идиоткой, когда приедет сюда смотреть пьесу. Он сатирик – по тому, что он пишет, это даже полный кретин поймет. И он здорово разбирается в экзистенциализме – если я не ошибаюсь, это связано с Гамлетом: «Быть или не быть, вот в чем вопрос». Быть, разумеется. Всегда – быть. Я мечтаю, значит, я существую.

Я думаю о том, чтобы самой написать пьесу. «Жизнь с Диком. Похоть убивает любовь». Это будет о девочке, которая потеряла свою невинность и не собирается даже пальцем шевельнуть, чтобы попытаться вернуть ее.

Пятница, 25 марта 1949 года

Дневник, веришь ли ты в судьбу? Я обнаружила поразительное совпадение. Мисс Смит взяла нас с Вив за реквизитом и костюмами для пьесы – целый день без занятий!

Мы потрясающе провели время, ездили в Театральное общество Радклиффа, там директор – изумительная женщина, венгерка, очень яркая блондинка с длинными-длинными ногами и очень экстравагантными манерами. (Я наблюдала за ее жестами – у актрисы должен быть богатый репертуар!) Мими Крестовски, когда говорит, буквально подбрасывает руки в воздух, словно танцует на воздушном шаре.

Она никогда не пользуется местоимением «я», а говорит так: «Мими так рада с вами познакомиться! Конечно, Мими может вам помочь! Дорогая, называйте же Мими просто Мими. На занятиях, конечно, вы будете называть Мими миссис Крестовски, но здесь мы все актрисы, и вы должны назвать Мими просто Мими. Вы очень порадовали Мими. Мими ничего так не любит, как помогать своим юным друзьям. Может быть, один денек вы поучитесь у Мими. У Мими есть для вас самые распрекрасные костюмы и короны, о да, Мими будет просто счастлива одолжить их вам».

А потом я уговорила мисс Смит сходить в музей сравнительной зоологии и посмотреть коллекцию бабочек. Ужас как хочется побольше узнать о семействе чешуекрылых, которое я изучала по книге Комсток. Так хотелось бы поймать летом Thecla acadica. Она очень похожа на одну бабочку, которую я поймала прошлым летом, только светло-коричневая и без ярких оранжевых пятнышек – у нее просто наверху как бы оранжевая оборка, зато снизу окраска ярче. Знай, дневник, что один из бывших ученых Гарварда, доктор Владимир Набоков, – обладатель изумительной коллекции в этом музее. Просто тонны великолепных экземпляров.

Я спросила куратора, можно ли написать доктору Набокову, И ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ? Он живет в Итаке, В НАШЕМ СТАРОМ ДОМЕ, и сейчас преподает в Корнуолле! Так что завтра я отправлю ему письмо – спрошу, где можно поймать еще бабочек, других. О, я уверена, что это хороший знак! Сегодня я съездила на велосипеде к почтовому ящику и отправила письмо.

Пятница, 1 апреля 1949 года

Дик – такой дурак, как раз для первого апреля! Я его упросила свозить меня куда-нибудь половить бабочек, мы поехали на Пейптшон-понд, и Дик настоял, чтобы я пообнималась с ним на заднем сидении, прежде чем заниматься своими драгоценными бабочками. Просто большой ребенок, честное слово. Так что послушная малышка Молли выполнила свои обязанности, а потом ускользнула. Я поймала трех весенних ажуров! Они голубые, бледно-голубые. Дорогие мои Cyaniris Ladon Lucia! Я полежала на спине у озера и подышала весенним воздухом – для сцены очень важно глубоко дышать, чтобы голос был красивым. Я люблю делать дыхательные упражнения. Да и воздух был такой чистый, будто наполненный предвкушением.

Когда я вернулась к машине, угадай, кто спал на заднем сиденье? Машина стояла на небольшой возвышенности, капотом к воде. Я открыла дверцу водителя тихо-тихо – хитрюга Молли! – поставила переключатель скоростей в нейтральное положение и сняла машину с тормоза. Потом я обошла машину и слегка подтолкнула ее. Плюх-плюх – мрачный Дик промок!

Когда мы добрались до дому – а нам пришлось идти пешком в город и вызывать аварийку, – драгоценный Дик стал угрожать вышвырнуть меня из пьесы. Но его дорогая дочка напомнила ему, что фрейлейн Хейз не обрадуется, узнав некоторые подробности о некоторых традициях в доме дражайшего Ричарда. О нет, нисколько не обрадуется. И я оставила этого несчастного идиота горевать на диване, а сама отправилась на велосипеде к Вив – повторять роль.

802, улица Е. Сенека, Итака, Нью-Йорк, 13 апреля 1949 года

Дорогая мисс Лиддел!

Я с удовольствием узнал о вашей любви к бабочкам. Особенно вы интересуетесь Lycaeides. К сожалению, последние недели своего пребывания в Гарварде я сильно болел, так что не мог закончить там все свои дела. Однако многие экземпляры остались в ящиках в лаборатории.

Я должен сказать вам также, что если вы серьезно интересуетесь Lycaeides или другими бабочками, вам лучше отправиться на запад. Окрестности Бостона, подобно всей Новой Англии, довольно унылы, как и все западное побережье. Конечно, там есть несколько редких видов, но они очень привязаны к местности, а внешность их трудно описать с уверенностью.

Я бы предложил вам совершить поездку в южные районы Колорадо или Аризоны. Возможно, вам будет интересно узнать, что я обнаружил новый вид бабочки среднего размера, который нашел в Большом каньоне на Бритиш Энджел-трейл. Моя жена, сын и я провели в Юте прекрасное лето – в Альта Лодже, примерно в часе езды от Солт-Лейк-Сити, в горах (вкладываю листок с адресом). Именно там, среди люпинов и прекрасных трав, покрывающих берега реки Литл Коттонвуд, мой сын Димитрий и я вновь обнаружили несколько экземпляров Lycaeides. Виды там потрясающие, как вы можете догадаться, но будьте готовы к тому, что жить на высоте от восьми до одиннадцати тысяч футов довольно нелегко. Имейте также в виду, что там полно оводов-кровопийц. Длинные брюки и закрытая обувь спасут вас от мучений, которые я испытывал в теннисных туфлях и шортах.

Удивительное все-таки совпадение – мы с моей женой Верой сняли тот дом, где вы прежде жили! Надо сказать, мы нашли его несколько прохладным, пришлось даже забивать ватой замочные скважины, чтобы сохранить тепло. Признаю также, что сейчас, когда мой сын уехал в школу в Нью-Хэмпшир, дом немного великоват для нас двоих, но я буду представлять себе, как он наполнится вашими коллекциями, сачками и бутылочками и уже не будет выглядеть таким пустым.

Счастливой охоты. Напишите мне, если вам повезет.

С наилучшими пожеланиями,

Владимир Набоков

Воскресенье, 1 мая 1949 года

С первым днем мая! Вив и Рей (придурок!), Грег и я отправились в парк на пикник, взяв с собой ланч. Мы украсили ворота и крикетные воротца на поле для спортивных игр розовыми, голубыми, желтыми и зелеными узкими ленточками и станцевали майскую польку, прыгали и под ними, и над ними, пока у нас не закружилась голова, и мы не свалились в кучу. Bien sur[22]22
  Конечно (фр.)


[Закрыть], в дело общего дружного веселья внесла немалый вклад бутылка бордо, которую принесла Вив. «Буханка хлеба, кружка вина и ты». Вив и Рей исчезли в лесу в лучших традициях романов, а мы с Грегом допили вино; день был такой теплый. Я легла, притянула его сверху и обвила ногами. Уверена, что он никогда ничего подобного не делал, он ужасно застенчивый. Мне так нравится его смущать, хотя он не дал мне зайти слишком далеко – сказал, что это «неправильно». Что он «слишком меня уважает».

– Я бы хотел, чтобы ты стала моей девушкой, – сказал он.

– Грег, – я взяла его руку и положила себе на колени, – я не могу быть твоей девушкой.

– Почему? – спросил он и поднес мою руку к губам. Уж-ж-жасно галантно. Мне почти захотелось стать той невинной девушкой, за которую он меня принимает.

– Слишком поздно, – солгала я. – У меня есть поклонник в Голливуде. Мы тайно обручились, и он ждет, чтобы я закончила школу, – тогда он на мне женится.

Душка Грег выглядел убитым и растерянным.

– Я никогда не встречал такой девушки, как ты, – сказал он.

– Слушай, – я погладила его по руке, – если я вздумаю порвать с ним, ты узнаешь первый.

Вив заявила, что все это чушь.

– Ты с ума сошла, Молли, – сказала она, когда мы, попрощавшись с мальчишками, ехали на велосипедах к ней домой. – Грег теперь от тебя не отстанет. Бедняга, если бы он знал правду.

Я явилась домой непозволительно поздно и прошла прямо наверх, даже не взглянув на Дика, который потащился за мной, как большой волосатый паук.

На этой неделе приезжает Теннесси Уильямс!

За неделю до того, как я окончила колледж, Бобби Бейкер попросил у меня прямого ответа. Мы сидели на крыльце, и единственными долетавшими до нас звуками были крики игроков в крикет откуда-то из-за пруда.

– Возьми, – сказал он. – Становится прохладно.

– Мне не холодно. Совсем не холодно. – Его пиджак на моих плечах показался огромным и тяжелым. На другой день Бобби уезжал в Вест-Пойнт.

– Может, ты все равно захочешь его сохранить, – он обнял меня одной рукой. – На память обо мне.

– Я тебя и так не забуду, – ответила я. Мне действительно было холодно, но где-то внутри. Ночь была теплая. – Оставь себе свой пиджак, ты можешь встретить другую девушку.

– Нет, – возразил он. – Нет. – Голос у него был низкий, настойчивый.

Я задумалась о том, люблю ли я его. После прогулки мы стали тем, что Нелли называла «договоренностью». Летом Бобби работал за прилавком аптеки Вульфа, каждый день ровно в час приходил за мной в офис моего отца, и мы шли на ланч в кафе на углу. Иногда мне казалось, что я вновь вижу Молли, которая крутится на своей табуреточке у прилавка, потягивая коктейль с шоколадом... Тогда мне приходилось просить Боба повторить, что он сказал.

Вечером в пятницу мы ходили в кино, а потом он вез меня домой, и мы стояли на лужайке перед домом. Когда он целовал меня, его рука проникала мне под блузку, и это было приятно. Груди мои твердели под его рукой, и однажды мои пальцы потянулись к его джинсам.

Но что-то удержало меня.

В ту ночь, лежа одна в постели, я слушала, как мое сердце отбивает свой скучный ритм – тик-так, тик-так – и думала о смерти Молли.

Как-то доктор Уилсон сказал, что мое сердце станет слишком слабым, чтобы гонять кровь по всему телу. «Но это будет еще очень, очень не скоро, – добавил он. – Вы проживете долгую и счастливую жизнь, но вам не следует иметь детей. Роды станут слишком большим напряжением для вашего сердца».

Бобби родился в большой семье – он был младшим из девяти детей – и сам хотел иметь большую семью. «У нас будет куча детей», – сказал он мне как-то вечером.

В ту ночь, накануне его отъезда в Вест-Пойнт, я не взяла его пиджак.

– Мы слишком молоды, чтобы говорить об этом, – сказала я. – Кто знает, с кем мы еще встретимся.

Когда он ушел, я пожалела, что не оставила пиджак себе. Я высушила букет, который прикалывала к корсажу на той прогулке, и поставила его на трюмо рядом с нашей фотографией, сделанной в ту ночь. Но это все, что у меня было на память о нем. Это вообще все, что у меня когда-нибудь было.

Пятница, 6 мая 1949 года

Дорогой дневник!

Я безнадежно, безнадежно влюблена! Уилл – он попросил меня называть его Уилл – просто мечта!

Он поцеловал мне руку и сказал, что моя игра великолепна. Потом он стал умолять – УМОЛЯТЬ! – меня поехать с ним в Голливуд этим летом и сделать кинопробы. Они ставят фильм по «Рыцарю летнего сна», и он хочет, чтобы я сыграла Ген! Я, Молли Лиддел!

Он собирается позаниматься со мной отдельно на следующей неделе.

– Позаниматься с тобой – чем? – спросила циничная Вив. Но клятвенно пообещала, что в случае чего скажет, что я была у нее и репетировала, – вдруг Дику вздумается шпионить.

– И не забудь о своей диафрагме, малышка, – сказала она.

Пятница, 13 мая 1949 года

Я просто в восторге. И так весело обманывать Дика! Уилл пригласил меня в свою комнату в гостинице «Грей Стар» – она находится за городом. Il est si charmant! Et moi, je l'ame avec tout mon couer![23]23
  Он такая прелесть! А я – я люблю его всем сердцем! (фр.)


[Закрыть]

Я сидела на его кровати и возилась со своими ногтями, но он отобрал у меня пилочку.

– Иди сюда, ты, маленькая озорница, – сказал он и похлопал себя по коленям. Я тут же оседлала их и обняла его за шею.

– Ты и правда думаешь, что я смогу получить роль? Я имею в виду, в кино? – спросила я и захлопала глазами. Гадкая Молли.

– Ну, это зависит от обстоятельств, – он положил руки мне на талию и слегка ущипнул меня. – Это зависит и от тебя, от того, захочешь ли ты сделать то, что для этого нужно.

– Я сделаю все, что ты попросишь. Все. – Дневник, я от него совершенно ума лишилась.

Уилл поднял брови.

– Все? – переспросил он. – Ну-ну, посмотрим. А теперь займемся пьесой, – и он положил рукопись на кровать рядом с нами. – «Дражайшая Ген, сэр Ланс снова готов сесть в седло. Что вы скажете на это?»

Дневник, вот так мы и читали пьесу, вместе, и никогда в жизни все во мне так не пело. Завтра мы снова будем практиковаться, и каждый день на той неделе тоже.

Я почти не обращала на Дика внимания в тот вечер. Даже когда он ночью пришел в мою комнату. Будто он просто-напросто тень отвратительного сна.

Пятница, 20 мая 1949 года

Дневник!

Enfin![24]24
  Наконец-то! (фр.)


[Закрыть] Я собираюсь удрать от Дика! Вчера мы ужасно поссорились. Если бы он только знал, где я была, он убил бы меня.

Уилл и я каждый день после школы вместе читали пьесу. Он просто гений, я и не видела, что пьеса такая глубокая – не то что романы одного профессора, имени которого мне не хочется называть. Эта пьеса не просто о том, как закончилась любовь Ланса и Ген, а о том, как кончается романтика, рыцарство, как кончается старый мир. То есть – как кончается Дик.

Вив говорит, что Уилл ничуть не лучше Дика, что он просто другой грязный старик и мне следует остерегаться, но она совершенно неправа! Дик так РЕВНУЕТ! Если я накручиваю спагетти на вилку слишком энергично, он тут же ноет, что я больше люблю макароны, чем папочку. И он просто смотреть не может, как я набрасываюсь на горячий шоколад.

Уилл, со своей стороны, говорит, что я невероятно обольстительна. Сегодня он заказал в номер бутылку «Гран Марии» и клубнику со сливками, уселся на стул возле кровати и смотрел, как я, словно принцесса, окунаю ягоды в сливки и ем их одну за другой, облизывая пальцы.

– Весь день смотрел бы на тебя, – сказал Уилл. Он сидел очень спокойно, пил ликер – ужас, до чего этот ликер пахнет апельсинами. – Молли, Ава Гарднер с тобой и сравниться не может. Ты должна продолжать делать упражнения, которые я тебе показал. Когда ты положишь в рот следующую клубничку, откинь голову назад, будто ждешь, чтобы твой любовник поцеловал тебя. Да-да, вот так. Прекрасно. Голливуд падет к твоим ногам!

По-моему, даже колеса моего велосипеда не касались земли, когда я возвращалась домой!

Но, конечно, сам понимаешь, дневник, эта чрезмерно деловая преподавательница искусства речи мисс Райт вызвала Дика и спросила, почему я пропустила урок. Что я за идиотка: почему не позвонила ей и не сказала, что заболела?

Домой от Уилла я вернулась страшно голодная. (Видишь, опять же: клубника – и та заразилась его очарованием. Хочется просить еще, и еще, и еще!) Я заглатывала кусок потрясающего яблочного пирога и думала о том, что Уилл, должно быть, на вкус такой же – одновременно сладкий и солоноватый. И тут-то Дик-Не-Смей-Без-Меня-Развлекаться ворвался в кухню. Где я была?

– Я была на Луне, – заявила я, закрывая глаза и улыбаясь на манер Моны Лизы. – Она и вправду сделана из зеленого сыра. Здорово, а? Жаль, что тебя там не было, папа.

– Молли, – сказал Дик, тряся меня за плечи, – положи вилку и прекрати так глупо ухмыляться. Я требую, чтобы ты ответила мне: где ты была?

– Глупо ухмыляться, – повторила я, кладя вилку и отламывая пирог пальцами. – Ну хорошо, может быть, я глупо ухмыляюсь. Вероятно, это от недостатка земного притяжения.

Бедный Дик. Непреклонный Дик. Терпеть не может, когда его дорогая Молли его обманывает.

– Мэри Алиса, немедленно прекрати корчить из себя дурочку. Получается вовсе не смешно.

Уймись, Дик, уймись.

– Почему бы тебе не позвонить Вив и не спросить у нее, где я была, – предложила я.

Конечно, он позвонил, этот негодяй. И конечно, Вив знала, где я была. Я слышала, как она отвечала ему, смеясь, словно это был самый идиотский вопрос на свете:

– О, доктор Ричард, – сказала она. (Он ее попросту презирает. Она произносит его имя на французский манер – доктор Ри-и-чард, но нарочно с американским акцентом). – Ген провела весь день со своим Лансом. Вы же знаете, как она переживает за пьесу.

Я чуть не упала! Дик такой кретин. Проглотив последний кусочек пирога, я причмокнула губами так громко, как только смогла, вышла из комнаты и уселась в свое любимое кресло. Можно было представить себе, что я по-прежнему сижу на коленях у Уилла. Обманывать и обманывать Дика – это так здорово!

Ему бы сделаться детективом: ответ Вив нисколько его не удовлетворил.

– Он такой подозрительный, – говорит о нем Вив. – Я удивляюсь, что он не проверяет твое нижнее белье, когда ты приходишь домой.

Но и она не знает, до какой степени он подозрительный. Я однажды поймала его, когда он рылся в корзине с бельем, приготовленной для прачечной.

Он повесил наконец трубку и тоже притащился в гостиную.

– Ну? – спросила я, не отрываясь от книги. Дневник, он впал в страшную ярость. Он заорал, начал ругаться и выбил табуретку, на которую я положила ноги.

– Прекрати, – сказала я.

Но он схватил мою книжку и бросил ее в другой конец комнаты.

– Мэри Алиса Лиддел, ну-ка сядь как следует и немедленно расскажи мне, где ты была. История, которую состряпали ты и твоя проклятая подружка, не убедила меня ни на секунду.

– Мэри Алиса Лиддел, ну-ка сядь как следует и немедленно расскажи мне, где ты была, – передразнила я.

Он аж посерел от злости, потом побагровел, на висках надулись вены. Было на что посмотреть! Если бы я не взбунтовалась, то расхохоталась бы. Всегда безупречный Дик превратился в шута.

– Вдохни поглубже и сосчитай до десяти, – посоветовала я и сложила руки на коленях. – Ты ведь не хочешь получить инфаркт, Дик.

– Ты похожа на свою мать, – заявил он с пеной у рта. – Просто дешевая шлюха. Если вспомнить все, что я для тебя сделал, сколько потратил – а ты готова лечь под каждого Ромео, который только пальчиком до тебя дотронется.

Дневник, я попробовала сказать что-то, но он зажал мне рот рукой.

– Ни слова больше. С пьесой покончено. Ты больше не будешь меня обманывать и делать из меня дурака.

Вот так! Этого стерпеть я не могла.

– Делать из тебя дурака! – завизжала я. – Я была невинным ребенком, когда ты впервые полез ко мне – прямо под носом у моей бедной матери! В нашем собственном доме! А потом, когда она отослала меня, чтобы спасти от тебя, ты убил ее! Да-да, убил, и не говори мне, что ты этого не делал! Ты отравил ее, а меня похитил. А потом ты меня изнасиловал, ты изнасиловал меня, сделал мне больно, у меня кровь текла! Я ненавижу тебя, ты негодяй, сукин сын! Ты погубил мою жизнь, и я ненавижу тебя за это!

– Молли, не говори со мной так. Я тебя предупреждаю, – он схватил меня за руку и рывком поднял с кресла.

– Убирайся к черту. Убирайся в ад, чтоб ты сгнил там! Ты мне ничего не можешь сделать.

Он заломил мне руку за спину – о дневник, я думала, что он ее сломает, было так больно! – потащил меня в мою комнату и потребовал – потребовал! – чтобы я показала ему то, что прячу от него. Письма, деньги... о, дневник, подумать только, он мог найти ТЕБЯ! Он вел себя как сумасшедший.

И он мог бы найти тебя – одной рукой он держал меня, а другой сорвал покрывало с моей кровати, скинул матрас на пол, начал вытаскивать все ящики моего письменного стола – словом, искал по всей комнате. Он был так близко, так близко... А потом кто-то постучал в парадную дверь.

Дик тут же кинулся вниз, как провинившаяся горилла, тяжело дыша и вытирая лоб платком. Это был мальчишка, пришедший получить по счету.

Дневник, я почти не соображала, что делаю. Я просто помчалась вниз по ступенькам и выбежала за дверь, вскочила на велосипед и помчалась так быстро, как только могла, сама не зная куда, только б уехать. Уехать от этого ужасного, мерзкого, поганого человека. В конце концов я примчалась к Вив и позвонила Уиллу – моему Белому Рыцарю.

Рыцарство не умерло. УИЛЛ СОГЛАСИЛСЯ ПОМОЧЬ МНЕ УДРАТЬ! Мы обо всем договорились по телефону. Когда я вернулась домой, Дик ходил туда-сюда по дому, чуть не плача.

– Успокойся, Дик, – сказала я. – Я покончила с этой дурацкой пьесой. Увези меня отсюда, я больше не могу здесь оставаться. – Никогда еще я не играла так хорошо. – Все пошло так скверно! Пожалуйста, Дик, пожалуйста, увези меня.

Он согласился. Все, все что угодно для обожаемой, обожаемой Молли. Когда он перестал наконец изливать мне свою вечную любовь и умолять простить его, я даже позволила ему отнести меня наверх и трахнуть. Вечер отца с дочерью, горько-сладкий. Я чувствовала почти умиление.

Суббота, 21 мая 1949 года

Я заставила Дика пообещать, что на этот раз он позволит мне спланировать нашу поездку. Мне хочется половить бабочек, сказала я ему. Мне хочется уехать на запад. Он был готов на все и кивал, как марионетка. (Дорогой Дик всегда к моим услугам, по первом зову!)

Я почти не спала: слишком разволновалась. Всего через два дня мы отправимся на запад, в погоню за бабочками. Сначала мы поедем в Большой каньон, потом в Иту, где, как только доктор Ричард и его падчерица приедут в отель, прекрасная бабочка расправит крылышки и улетит.

В День независимости. Символика, конечно, несколько тяжеловесная, как и романы Дика.

План такой: я проведу одну последнюю ночь с Диком в гостинице «Альта Лодж». Последний взгляд, последнее объятие! А потом, как только займется новый день, я убегу – Уилл будет ждать меня у двери!

О, Уилл, я сделаю то, что нужно, я чувствую, что мы должны убежать вместе.

Доктор Набоков, как мне вас отблагодарить?

Дик, немного поворчав и повздыхав, разрешил мне провести сегодня вечер у Вив.

– Слушай, Дик, – сказала я ему, – ты меня получишь в полное свое распоряжение, и очень скоро. Ты должен по крайней мере разрешить мне попрощаться с моей лучшей подругой. (И почему мне все время приходится прощаться: сначала с Бетси. Потом с Крисси. Теперь вот – с Вив?)

– Просто ужасно, – сказала Вив Дику, когда приехала за мной, – что ваша работа заставляет вас увозить Молли прямо с ее великого дебюта. – Дик решил, что мы должны всем говорить, будто уезжаем собирать материал для его новой книги. – Мы все ужасно расстроены, особенно автор. Он на ней прямо помешался. Ну, удачи, доктор Ричард, – Вив пожала ему руку. – Молли просто умница, никто и никогда не сможет ее нам заменить.

Это была печальная, но головокружительная ночь. Мы стащили бутылку шампанского у родителей Вив и провозгласили тост за будущее.

– За славу! – сказала Вив, поднимая свой бокал. Она собирается удрать в Лондон и заняться изучением Шекспира.

– И за удачу, – добавила я. Я намерена стать ужасно богатой и знаменитой. Может быть, мне даже удастся убедить «Уорнер Бразерс» сделать фильм по «Охоте в очарованном лесу». Я приглашу Дика на премьеру – какая сладкая месть!

И подумать только – я буду совершенно, совершенно свободна от него!

Я тоже покидала свой дом, но у меня не было такого сильного ощущения обретенной свободы. Бобби уехал в Вест-Пойнт, Нелли – в Университет штата Айова.