Текст книги "Лучшее во мне"

5

Подготовив угли, Доусон вернулся в дом за стейками, которые Аманда уже полила маслом и приправила специями. Открыв дверь, он увидел, что она с банкой свинины с фасолью в руке стоит и с отсутствующим видом смотрит в шкаф.

– В чем дело?

– Ищу что-нибудь к стейку, но ничего, кроме этого, нет, – ответила Аманда, демонстрируя банку в руке. – Негусто.

– И какой у нас выбор? – спросил Доусон, моя руки под краном.

– Кроме фасоли, есть мамалыга, бутылка соуса для спагетти, блинная мука, полупустая коробка рожков и сухой завтрак. В холодильнике масло и специи. Ну и сладкий чай, конечно.

Доусон стряхнул воду с рук.

– Сухой завтрак пойдет.

– Я, пожалуй, выберу рожки, – сказала Аманда, закатывая глаза. – А ты разве не должен сейчас на улице жарить стейки?

– Должен, – ответил Доусон. Аманда подавила улыбку, наблюдая краем глаза, как он взял тарелку и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

На небе, окрасившемся в густые пурпурные тона, высыпали звезды. Бухта за спиной Доусона выглядела черной лентой, а верхушки деревьев уже начинали серебриться в свете постепенно восходящей луны.

Аманда налила в кастрюлю воды, бросила туда немного соли, включила конфорку и достала из холодильника масло. Как только вода закипела, она высыпала туда рожки и, поискав дуршлаг, наконец обнаружила его в глубине шкафа у плиты.

Когда рожки сварились, она слила воду и снова положила их в кастрюлю, приправив сливочным маслом, чесночным порошком, солью и перцем, после чего быстро разогрела банку с фасолью. Как только ее приготовления были закончены, с улицы с тарелкой вернулся Доусон.

– Пахнет замечательно, – объявил он, не скрывая удивления.

– Сливочное масло и чеснок, – кивнула Аманда. – Беспроигрышный вариант. А как стейки?

– Один с кровью, другой – средней прожарки. У меня и тот и другой получаются хорошо, но я не знаю, что предпочтешь ты. В любой момент могу дожарить.

– Среднепрожаренный сойдет, – согласилась Аманда.

Доусон поставил тарелку на стол и стал шарить по шкафам и ящикам, доставая тарелки, стаканы и прочие принадлежности. В открытом буфете Аманда заметила два бокала для вина и вспомнила, что Так ей сказал во время их последней встречи.

– Хочешь бокал вина? – спросила она Доусона.

– Только если ты составишь мне компанию.

Кивнув, Аманда открыла буфет, о котором говорил Так, и увидела две бутылки. Она достала одну и откупорила, а Доусон тем временем закончил накрывать на стол. Разлив вино по бокалам, Аманда передала один из них Доусону.

– В холодильнике бутылка соуса для стейка, если хочешь, – предложила она.

Доусон нашел соус, а Аманда выложила рожки в одну миску, а фасоль в другую. Они с Доусоном подошли к столу. Разглядывая накрытый стол, Аманда заметила, как тихо поднимается и опускается грудь Доусона. Прерывая молчание, он взял бутылку вина со стойки, и Аманда, качнув головой, опустилась на свой стул.

Она пригубила вино, смакуя задержавшееся во рту послевкусие, и разложила еду по тарелкам. Доусон застыл, уставившись на свою порцию.

– Что-то не так? – нахмурилась Аманда.

Звук ее голоса вернул Доусона к действительности.

– Просто пытаюсь припомнить, когда вот так последний раз ел.

– Ты имеешь в виду стейк? – переспросила Аманда, разрезая мясо и подцепляя вилкой первый кусок.

– Да, все вообще, – пожал плечами Доусон. – На вышке я питаюсь в кафетерии с ребятами, а дома один и, как правило, готовлю что-то примитивное.

– А когда выходишь куда-нибудь? В Новом Орлеане полно мест, где можно хорошо поесть.

– Я почти не бываю в городе.

– Даже когда встречаешься с женщинами? – спросила Аманда, продолжая есть.

– Я ни с кем не встречаюсь, – сказал Доусон.

– Совсем?

Доусон начал разрезать стейк.

– Совсем.

– Почему?

Доусон почувствовал на себе изучающий, выжидающий взгляд Аманды, и заерзал на стуле.

– Мне так лучше, – заявил он.

Аманда замерла на полпути, так и не донеся вилку до рта.

– Надеюсь, это не из-за меня?

– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, – ровным голосом проговорил Доусон.

– Не хочешь же ты сказать, что… – начала она.

Но Доусон промолчал, и она предприняла еще одну попытку:

– Ты что, серьезно хочешь сказать, что… что ни с кем не встречался после того, как мы расстались?

Доусон опять промолчал, и Аманда отложила вилку. Она почувствовала, как в ее голосе появляется раздражение.

– По-твоему, это из-за меня… из-за меня твоя жизнь сложилась подобным образом?

– Я опять не понимаю, чего ты от меня хочешь.

– Я тоже не понимаю, как реагировать на твои слова, – сощурилась Аманда.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что из твоих слов можно заключить, будто я причина твоего одиночества. Что… это моя вина. Знаешь, как я после этого себя чувствую?

– Я не имел в виду ничего такого. Просто…

– Понятно, что ты имел в виду, – огрызнулась Аманда. – И вот что я тебе скажу. Мы любили друг друга, но нам не суждено было быть вместе, наши отношения завершились. Но моя жизнь на этом не закончилась. И твоя тоже. – Она прижала ладони к столу. – Неужели ты думаешь, что я уеду отсюда с легким сердцем, зная, что ты остаток своей жизни проведешь в одиночестве из-за меня?

– Я не просил у тебя сочувствия.

– Тогда зачем так говорить?

– Да я, по сути, ничего не сказал, – ответил Доусон. – Кажется, даже не вполне ответил на твой вопрос. Ты сама читаешь в моих словах то, что хочешь.

– Значит, я не права?

Вместо ответа Доусон взялся за нож.

– Тебе, наверное, известна истина: если не хочешь услышать что-то неприятное, не спрашивай об этом.

Доусону всегда удавалось ответить вопросом на вопрос, и она не сдержалась:

– Ну даже если это и так, не во мне дело. Хочешь погубить свою жизнь – пожалуйста. Кто я такая, чтобы учить тебя?

Доусон, к удивлению Аманды, рассмеялся.

– Отрадно видеть, что ты нисколечки не изменилась.

– Изменилась, уж поверь.

– Не кардинально. У тебя до сих пор что на уме, то и на языке. Даже если речь идет о моей загубленной жизни.

– Тебе обязательно нужно это от кого-то услышать.

– Тогда я попытаюсь облегчить твою совесть. Я тоже не изменился и сейчас один, потому что всегда был одиночкой. До нашего знакомства я всеми силами старался держаться подальше от своей полоумной семейки. А когда я обосновался здесь, Так иногда по нескольку дней мог не разговаривать со мной, а уж после твоего отъезда я попал в исправительную колонию Каледония. Оттрубив свой срок, я уехал из города, потому что все меня сторонились. А на буровой я работаю вахтовым методом, что не очень-то располагает к постоянным отношениям – и это, пожалуй, главная причина. Конечно, некоторые пары легко переживают постоянные разлуки, но есть и такие, что не могут так жить. Мне просто удобнее быть одному, и потом, я к этому уже привык.

– Хочешь знать, верю ли я тебе? – обдумав его слова, спросила Аманда.

– Пожалуй, не хочу.

Аманда невольно рассмеялась.

– Можно тогда задать тебе еще одни вопрос? И если не захочешь отвечать, не надо.

– Спрашивай все, что хочешь, – сказал Доусон, положив в рот кусочек стейка.

– Что тогда произошло в ночь аварии? До меня дошли только какие-то отрывки слухов от мамы, но толком я ничего не знаю.

Доусон молча прожевал, прежде чем ответить.

– Да в общем-то нечего рассказывать, – наконец проговорил он. – Так заказал покрышки для «импалы», которую реставрировал, но их по какой-то причине доставили в магазин в Нью-Берне. И я должен был съездить за ними. В этот день прошел дождь, и когда я возвращался обратно, уже стемнело.

Доусон сделал паузу, в очередной раз пытаясь отыскать смысл там, где его нет.

– Мне навстречу шла машина, и парень нажал на газ. А может, это была женщина, не знаю. Как бы то ни было, а машина выехала мне навстречу перед самым моим носом и мне ничего не оставалось, как резко вывернуть руль. Потом я только помню, как он пролетел мимо меня, а мой пикап наполовину съехал с дороги. Доктора Боннера я заметил, но… – Картина случившегося до сих пор была жива в памяти Доусона, она всегда сопровождала его как некая изощренная пытка. – Все происходило как в замедленной съемке. Я ударил по тормозам, продолжая крутить руль, но дорога и трава были мокрыми, а потом…

Доусон умолк. Аманда дотронулась до его руки.

– Это был несчастный случай, – прошептала она.

Доусон по-прежнему молчал. Но вот он двинул ногой, нарушив тишину, и Аманда смогла задать вопрос, который напрашивался сам собой:

– Почему тебя посадили, если ты не пил за рулем и не превышал скорости?

Доусон пожал плечами, и тогда Аманда поняла, что сама уже знает ответ. Ей все стало ясно.

– Мне жаль, – проговорила она, хотя эти слова не могли передать и малой части того, что она чувствовала.

– Меня не нужно жалеть, – сказал Доусон. – В этой ситуации сочувствия заслуживает семья доктора Боннера. Из-за меня он не вернулся домой. Из-за меня его дети выросли сиротами, а его жена осталась вдовой.

– Ну, этого ты не знаешь, – возразила Аманда. – Может быть, она снова вышла замуж.

– Не вышла, – сказал Доусон. И прежде чем Аманда поинтересовалась, откуда ему это известно, Доусон снова принялся за еду. – А как ты? – спросил он, так резко закрывая тему, что Аманда даже пожалела о затеянном ею разговоре. – Расскажи, что происходило в твоей жизни с тех пор, как мы последний раз виделись.

– Не знаю даже, с чего начать.

Доусон взял бутылку и подлил вина в бокалы.

– Как колледж?

Аманда сдалась и рассказала Доусону обо всем, правда, поначалу в общих чертах, а он внимательно слушал ее, по ходу задавая вопросы, вытягивая из Аманды все новые и новые подробности. Слова лились словно сами собой. Аманда рассказывала о своих соседках по комнате, о занятиях и преподавателях, вдохновлявших ее. Она призналась, что преподавательская работа разочаровала ее, наверное, потому, что она даже после окончания колледжа долгое время все еще чувствовала себя студенткой. Когда она описывала их знакомство с Фрэнком, то при упоминании его имени почувствовала странные угрызения совести, а потому в дальнейшем больше не повторялась. Она вела речь о своих друзьях, о совершенных ею путешествиях, но в основном о детях, об их характерах, трудностях, с которыми она сталкивалась при воспитании, стараясь, однако, не хвастаться их успехами.

Одновременно Аманда расспрашивала Доусона о его работе на буровой, о его жизни дома, но он снова переводил разговор на ее проблемы. Было видно, что его на самом деле интересует все, что связано с Амандой, и поэтому у нее возникло странное ощущение, что этот длинный разговор обо всем и ни о чем конкретно – продолжение некогда прерванной беседы.

Позже она попыталась вспомнить, когда же они с Фрэнком последний раз разговаривали вот так или ходили куда-то вдвоем. Теперь, оставаясь с ним один на один, Аманда могла лишь слушать монолог мужа, время от времени попивающего из бутылки. И все их разговоры – исключительно деловые – касались только детей, семейных проблем и способов их решения. Фрэнк редко интересовался делами Аманды, впрочем, как и ею самой. Что ж, это обычное дело при длительном браке: все уже давно обсудили, и нет новых тем для разговоров. Но их связь с Доусоном была совершенно иной, Аманда была уверена в этом, что заставляло ее задуматься, как развивались бы их отношения. Хотелось бы надеяться, что не так, как с Фрэнком, но кто может об этом знать.

Они никак не могли наговориться и очнулись, когда было далеко за полночь и в окно расплывшимися пятнами уже смотрели звезды. Поднявшийся ветерок шелестел листвой, вызывая в памяти рокот океанских волн. Бутылка опустела, и вино согрело и успокоило Аманду. Доусон собрал тарелки и принялся мыть посуду, а Аманда, стоя рядом, ее вытирала. Иногда, принимая от него тарелку, Аманда ловила на себе изучающий взгляд Доусона. И в эти моменты она испытывала странное ощущение, что они с Доусоном никогда не теряли связи, хотя большую часть жизни они прожили вдали друг от друга.

Когда дела на кухне были закончены, Доусон поманил Аманду к двери черного хода.

– У тебя есть несколько минут?

Взглянув на часы, Аманда подумала, что пора бы уже идти, но согласилась подождать:

– Только несколько минут.

Она проскользнула через дверь, открытую перед ней Доусоном, и начала спускаться по скрипучей деревянной лестнице. Взошедшая наконец луна осветила окружающий пейзаж, наделив его странной, экзотической красотой. Землю покрывало серебристое одеяло росы, которая проникала внутрь открытых туфель Аманды. Сильно пахло соснами. Звук шагов заглушал стрекот кузнечиков и шепот листвы.

В воде отражался раскидистый старый дуб, росший у самого берега, часть которого размыло рекой, и поэтому до ветвей дерева стало невозможно добраться, не промочив ноги. Доусон с Амандой остановились.

– Вот здесь мы с тобой обычно сидели, – сказал Доусон.

– Да, это наше место, – проговорила Аманда. – Сюда я приходила после ссор с родителями.

– Подожди. Разве уже тогда у тебя с родителями были нелады? – изобразил изумление Доусон. – Надеюсь, не из-за меня?

Аманда слегка толкнула его плечом.

– Ну и смешной же ты. Мы с тобой обычно забирались на это дерево, и я плакала и возмущалась, а ты обнимал меня, терпеливо, не перебивая, слушал мои жалобы на то, как все несправедливо на этом свете. Потом я успокаивалась. Наверное, я тогда все чересчур трагично воспринимала, как ты думаешь?

– Я этого не заметил.

Аманда подавила вздох.

– А помнишь, как над водой летала кефаль? – Рыбы иногда бывало так много, что это напоминало некое феерическое зрелище.

– Уверен, что и сегодня будет то же.

– Однако это уже будет не так, как раньше. Когда мы с тобой приходили сюда, тогда мне не терпелось увидеть рыбу в полете. А она, в свою очередь, будто знала, что мне нужно нечто особенное, чтобы почувствовать себя лучше.

– А я думал, это моя заслуга.

– Нет, исключительно кефали, – поддразнила его Аманда.

Доусон улыбнулся.

– Вы когда-нибудь приходили сюда с Таком?

Аманда отрицательно покачала головой.

– Этот склон для него крутоват. Я приходила одна. Точнее, пыталась.

– Это как понимать?

– Мне хотелось убедиться, что я буду чувствовать здесь то же, что и раньше, но сюда я так и не дошла. Нет, ничего особенного со мной по пути не случилось. Но я вдруг подумала, что мне в лесу может встретиться кто угодно, и мое воображение… разыгралось. Короче, одинокой женщине в случае чего надеяться не на кого. Я развернулась и ушла и больше подобных попыток не делала.

– До настоящего момента.

– Но теперь я не одна. – Аманда тщетно всматривалась в маленькие водовороты на поверхности воды, надеясь заметить выпрыгнувшую рыбину. – Не верится, что прошло столько лет, – пробормотала она. – Как мы были молоды.

– Да я бы не сказал, что уж очень молоды. – Голос Доусона прозвучал тихо, но уверенно.

– Мы были детьми, Доусон. Конечно, тогда мы себя таковыми не считали, но когда у тебя появляются собственные дети, все видится совсем по-другому. Моей Линн сейчас семнадцать, но я представить себе не могу, что она может чувствовать то же, что я тогда. Ведь у нее даже парня нет. И если бы она по ночам бегала на свидания через окно, я бы, наверное, тоже действовала, как мои родители.

– Это если бы ее парень тебе не нравился?

– Даже если бы я считала, что он для нее идеальная пара. – Аманда повернулась к Доусону лицом. – О чем мы только думали?

– Мы не думали, – сказал Доусон. – Мы были влюблены друг в друга.

В глазах Аманды, устремленных на Доусона, отражался свет луны.

– Прости, что я ни разу не приехала к тебе и даже не писала. Я имею в виду твое пребывание в Каледонии.

– Не имеет значения.

– Конечно же, имеет. Но я думала… о нас. Все время. – Аманда дотронулась до дуба. – Просто каждый раз, как я садилась за письмо, – продолжила она, – меня словно сковывал паралич. Я не знала, с чего начать. Рассказывать тебе об учебе или соседках по комнате? Или спрашивать, как ты проводишь дни? Я перечитывала написанное, и мне казалось, что все там какая-то ерунда. Я рвала письмо и обещала себе на следующий день начать новое. Но каждый день плавно перетекал в следующий. А потом время ушло и…

– Я не в претензии, – в очередной раз заверил Доусон. – Не в претензии был и тогда.

– Потому что ты к тому времени уже забыл меня?

– Нет, – возразил Доусон. – Потому что тогда меня едва хватало на решение своих проблем. И то, что твоя жизнь идет своим чередом, имело для меня первостепенное значение. Я хотел, чтобы ты получила в этой жизни все, чего ты достойна и чего я не смог бы тебе обеспечить.

– Я думаю, ты хотел сказать что-то другое.

– Нет, именно то, что сказал, – подтвердил Доусон.

– Тогда ты не прав. У всех в прошлом есть нечто, что хотелось бы изменить, Доусон. И у меня тоже. Моя жизнь, знаешь ли, не была идеальной.

– Хочешь поговорить об этом?

Когда-то много лет назад Аманда могла бы полностью довериться Доусону, но сейчас еще не была к этому готова, однако чувствовала, что это обязательно случится, что это лишь вопрос времени. Подобные обстоятельства пугали Аманду, она была вынуждена признать, что Доусон пробудил в ней какие-то давно спавшие чувства.

– Ты рассердишься, если я скажу, что еще не готова к разговору?

– Вовсе нет.

Аманда попробовала улыбнуться.

– Тогда давай просто постоим тут еще немного, как раньше. Здесь так тихо.

Луна продолжала свое медленное восхождение, придавая окружающему пейзажу сходство с каким-то неземным ландшафтом. Не вошедшие в сияющую лунную ауру, мерцали звезды, словно крошечные призмы. Интересно, думал Доусон, как часто Аманда вспоминала о нем в эти годы. Но, наверное, все же реже, чем он о ней. Однако как они оба одиноки, пусть каждый по-своему. Он – одинокая фигура в бескрайнем поле, а она – одна из тысяч в безымянной толпе. Но разве когда-нибудь, в том числе и в юности, было по-другому? Ведь именно это свело их вместе, именно поэтому они были счастливы вместе.

В темноте Доусон расслышал, как Аманда вздохнула.

– Пожалуй, мне пора, – проговорила она.

– Да, конечно.

Его ответ принес ей облегчение и в то же время слегка разочаровал. Они молча побрели назад к дому, и каждый думал о своем. Оказавшись в доме, Доусон выключил свет, а Аманда заперла дом, затем они пошли к своим машинам. Доусон открыл перед Амандой дверь.

– Увидимся завтра у адвоката, – сказал он.

– Да, в одиннадцать.

Луна серебрила ее волосы, каскадом ниспадавшие по плечам, и Доусон еле справился с искушением скользнуть по ним рукой.

– Сегодня был прекрасный вечер. Спасибо за ужин.

Аманда вдруг испугалась, что он попытается ее поцеловать, и впервые с тех пор, как она окончила колледж, она почувствовала смущение под посторонним взглядом. Она отвернулась, прежде чем он смог предпринять попытку.

– Я рада была повидать тебя, Доусон.

Аманда села за руль, и лишь когда Доусон захлопнул дверь, с облегчением вздохнула. Затем включила двигатель и стала выезжать назад.

Она посмотрела, как Доусон помахал ей рукой, развернулась и покатила по гравийной дороге. А он смотрел вслед удалявшемуся автомобилю, красные габаритные огоньки которого подпрыгивали над ухабистой дорогой. Наконец машина завернула за угол и исчезла из виду.

Доусон медленно пошел в гараж. Там щелкнул выключателем и, когда единственная висевшая на потолке лампочка вспыхнула, присел на сваленные в кучу покрышки. Все стихло, замерло, лишь одинокий мотылек прилетел на свет. Он бился о стекло лампы, а Доусон в это время думал о том, как жила Аманда, о том, как много всего случилось с ней. Какие бы тяготы ни выпали ей на долю – а без них не обошлось, – она тем не менее выстроила себе ту жизнь, которую хотела. У нее были и муж, и дети, и дом в большом городе, и теперь они жили в ее сердце, как и должно быть.

Сидя в одиночестве в гараже Така, Доусон понял, что лгал себе, считая, что тоже двигался вперед. На самом деле ничего подобного. Конечно же, он предполагал, что Аманда могла его забыть, сейчас на этот счет у него не осталось сомнений. И от этого у Доусона внутри что-то сдвинулось и вырвалось наружу. Он уже давно простился с Амандой и считал, что поступил правильно. Однако здесь и сейчас, в тихом желтом свете опустевшего гаража, его уверенность дала трещину. Когда-то он полюбил Аманду и, как оказалось, любит по сей день, и сегодняшний вечер, который они провели вместе, это обстоятельство никак не изменил. Вытаскивая ключи, Доусон неожиданно для себя понял еще одну вещь.

Он поднялся, затем выключил свет и направился к машине, ощущая какое-то странное опустошение. Одно дело знать, что его чувства к Аманде не изменились, и совсем другое смотреть в будущее, сознавая, что ему до конца жизни придется с этим жить.