Текст книги "Тайные трибуналы КГБ. Ловля «кротов»"

После войны К.В.Гойденко уволился в запас и остался жить с семьей во Львове. У него были две дочери и сын. Не раз я заезжал к Гойденко, и всегда меня восхищала его кипучая общественная работа.

И еще один мой друг – Николай Филимонович Матвейчук. Он служил в разведотделе переводчиком немецкого языка. Сын крестьянина Винницкой области, Николай Филимонович перед войной окончил филологический факультет Киевского университета, а затем аспирантуру. Темой кандидатской диссертации он избрал творчество А.М.Горького. Однажды, когда мы стояли в обороне под Оршей, попросили Николая Филимоновича рассказать о Горьком и были восхищены его глубокими знаниями творчества великого писателя.

Первое время Николай Филимонович немецким языком владел слабовато. Однажды, допрашивая военнопленного, он задал ему какой-то вопрос, на который пленный ответил отрицательно: «Кайне». Матвейчук подумал, а потом повторил:

– Так, значит, кайне?

– Яволь, – ответил немец.

Мы долго потом смеялись над этим диалогом. «Так, значит, кайне?» – спрашиваем мы у Матвейчука. Тот шутливо отзывается: «Кайне». Он был высок ростом, лицо приятное, добродушное. К окружающим относился уважительно.

После войны Матвейчук переехал во Львов, защитил докторскую диссертацию, ему было присвоено звание профессора Львовского университета. Он подарил мне свою книгу «Творчество М.Горького и фольклор», изданную Академией наук Украинской ССР в 1959 году. Это была его докторская диссертация. На книге Николай Филимонович написал: «Дорогому другу и соратнику ВОВ Николаю Федоровичу Чистякову. На добрую память о встрече во Львове – через двадцать лет – с приветом и добрыми пожеланиями и чтобы постоянно сохранять горьковскую человечность. Н.Матвейчук».

Я прибыл в разведотдел, когда наша армия вела оборонительные бои. В первые дни оказался без дела. Ходил, приглядывался, чувствуя какую-то неловкость. Все что-то делают, а я болтаюсь. Я никогда не любил безделья, а в военной обстановке это было особенно неприятно.

Однако скоро наши войска перешли в наступление, появились пленные, а следовательно и работа. Каждый день с утра до ночи допросы и допросы. Хотелось собрать как можно больше данных о противнике. Эти данные в виде протоколов немедленно передавались в разведывательное управление штаба фронта. Помимо допросов на мне лежала обязанность эвакуировать пленных на сборный пункт, а наиболее важных – иногда в разведывательное управление фронта, где они также допрашивались.

Несмотря на поражение под Москвой и Сталинградом, противник был еще очень силен. Фашистские войска продолжали упорно сражаться. Солдаты и офицеры, одурманенные геббельсовской пропагандой, верили в победу Германии. Даже находясь в плену, многие из них продолжали верить в эту победу. На вопрос о том, как они рассматривают поражение под Москвой и под Сталинградом, некоторые из них отвечали:

– Война есть война. На войне бывают и победы, и поражения. Наши поражения носят временный характер. Победа в итоге будет за нами.

Так или примерно так отвечали на допросах пленные в 1943 году, и мы понимали, что война быстро не кончится, что гитлеровцы будут оказывать упорное сопротивление. Дух слепого повиновения, доведенного до фанатизма, держался в них долго. Этому способствовала немецкая пропаганда, направленная на то, чтобы вселить в каждого немецкого солдата и офицера страх перед русским пленом. Им говорили, что русские уничтожают пленных, а если и сохраняют некоторым из них жизнь, то отправляют в Сибирь, которую рисовали сущим адом. Немецкие солдаты боялись плена и дрались с большим упорством.

Летом и осенью 1943 года соединения нашей армии участвовали в Смоленской наступательной операции. 16 сентября они освободили город Ярцево и отличились в боях за освобождение Смоленска – важного стратегического узла обороны противника на западном направлении.

Наступление успешно продолжалось, но примерно в 70 километрах от Орши наши войска натолкнулись на сильную, глубоко эшелонированную оборону противника, проходящую севернее реки Днепр, и остановились.

В обороне под Оршей мы простояли до начала Белорусской операции – до 23 июня 1944 года.

Штаб 31-й армии разместился в лесу. Сейчас же приступили к строительству блиндажей и землянок. Но пока шло строительство, жили в брезентовой палатке, посреди которой топилась железная печка. В этой палатке мы встретили зиму и основательно померзли от наступивших холодов. Только в середине декабря 1943 года перебрались в просторный блиндаж, теплый и уютный. В нем мы прожили всю зиму до начала летнего наступления.

В обороне мы стали издавать разведывательный бюллетень. В нем рассказывали о противостоящем противнике.

Перед нашими войсками оборонялась 78-я механизированная штурмовая дивизия. В этой дивизии насчитывалось до 12 тысяч человек. Командовал дивизией генерал-лейтенант Траут, хорошо подготовленный в военном отношении, пользующийся полным доверием у гитлеровского руководства. Дивизия перерезала шоссе Москва – Минск и была основной опорной силой на подступах к Орше.

За период обороны мы, разведчики, настолько детально изучили противостоящие силы противника, что на наших картах не было ни одного пустого места. Знали мы всех командиров полков, батальонов и даже многих рот. Хорошо изучили оборону гитлеровцев. Знали, где находятся минные поля, где и какие проволочные заграждения, расположение огневых позиций минометов, артиллерии и многие другие данные.

Командование армии и фронта одобрило наше начинание по изданию бюллетеня – хорошего информационного документа.

Осенью 1943 года к нам прибыл новый начальник отдела – полковник Николай Николаевич Белоконь. Он был высок, широк в плечах, крепок. Храбрый и решительный офицер часто бывал в частях и много внимания уделял армейской разведывательной роте, особенно когда ей ставилась задача во что бы то ни стало взять «языка». Рота была сформирована из людей отважных, смелых, много раз смотревших смерти в глаза. Они редко возвращались без «языка».

Николай Николаевич дело свое знал хорошо, а к подчиненным относился ровно и с должным тактом. К гитлеровцам питал лютую ненависть и к показаниям пленных не всегда относился с доверием, требуя от нас перепроверки их показаний.

Весной 1944 года огнем зенитной артиллерии был сбит немецкий бомбардировщик. Одному из летчиков удалось спастись на парашюте, остальные погибли. О пленении немецкого летчика нам сообщили из разведывательного отдела корпуса, куда немедленно выехали на допрос H.H.Белоконь, переводчик и я.

По приезде на место начальник разведывательного отдела корпуса подполковник Аврааменко доложил, что пленный ранен в ногу и лежит в палатке. Показания давать отказывается. Из документов, изъятых у летчика, мы узнали, в какой авиационной части он служит и еще некоторые данные. Придя в палатку, мы увидели лежащего на топчане крепкого, широкоплечего немца с нагловатыми глазами. Несмотря на ранение, держался он довольно бодро.

На наш вопрос, намерен ли он давать показания, немец твердо ответил:

– Яволь!

Стали задавать вопросы: «С какого аэродрома вылетел самолет?», «С какой задачей?», «Сколько на аэродроме самолетов?», «Каких?» и т. д.

Пленный отвечал. Я записывал его показания. Вскоре мы поняли, что он вводит нас в заблуждение, давая ложные показания. Такое поведение пленного начинало раздражать допрашивающих. Ему было сказано, что если он будет продолжать лгать, то только навредит себе.

– Намерены вы рассказывать правду?

– Яволь!

И снова ложь. Наша настойчивость вызвала какое-то болезненное упрямство фашиста. В эти минуты он нас ненавидел, мы ненавидели его. Мы показали ему один из документов, изъятых у него при обыске, и попросили объяснить, что он означает. Взяв документ в руку, пленный быстрым движением скомкал его и сунул в рот, пытаясь проглотить. Но это ему не удалось. Стало совершенно ясно, что гитлеровец не даст нам правдивых показаний и дальнейший допрос бесполезен. Решили отправить его в армейский госпиталь. Так и было сделано.

В Красной Армии отношение к пленным в годы Великой Отечественной войны было самое гуманное. Разумеется, конечно, были отдельные случаи, когда бьющая через край ненависть к фашистам выливалась соответствующим образом на пленных, но это, повторяю, были лишь исключения. Нам же было хорошо известно, что гитлеровцы на допросах систематически применяли к пленным физические меры, пытки и истязания. Однако зверства врага не побуждали нас платить той же монетой и вымещать свою ненависть на беззащитном человеке, каким является военнопленный.

Я лично всегда считал, что самый лучший метод допроса – вежливое и культурное обращение, убеждение и разъяснение заблуждений пленного.

Зима 1943/44 года прошла в активной обороне. Проводились отдельные частные операции, велась разведка боем, постоянно действовали разведывательные группы с целью выявить намерения противника и захватить «языка». Не давать противнику покоя ни днем ни ночью – таков был приказ командования.

Сотрудники нашего отдела жили дружной семьей. Добросовестно выполняли свои задачи, каждый на своем участке стремился сделать как можно больше и лучше. Строго по расписанию проводились занятия по боевой и специальной подготовке. Систематически собирались на политические занятия, по очереди выступали с политинформациями. В короткие часы отдыха беседовали о литературе, читали стихи, пели песни, вспоминали годы мирной жизни, строили планы на будущее. Но длительное пребывание в обороне стало надоедать, хотелось наступать, громить врага, скорее очистить нашу Родину от фашистской нечисти. В этой обстановке два офицера штаба в один из вечеров выпили. Выйдя затем из блиндажа, один из них громко крикнул. Этот крик отозвался в лесу эхом. Он снова:

– О-го-го-го!

Эхо повторило. Понравилось. Стали кричать вдвоем. Крик услышал командующий армией генерал-лейтенант В.В.Гпаголев и приказал адъютанту узнать, в чем дело. Через некоторое время тот доложил, что кричат два подвыпивших офицера.

На следующий день мы читали приказ по штабу. Этим приказом виновные были наказаны: один понижен в должности, другому объявлен выговор. Приказ предостерегал. Больше подобных случаев не было.

Кстати о командующем армии. Генерал-лейтенант В.В.Гпаголев прибыл к нам в армию незадолго до начала наступательных боев летом 1944 года. Мы сразу почувствовали его твердую руку и скоро поняли, что это умный и волевой командарм.

Начальником штаба армии был генерал-майор М.И.Щедрин. Всегда подтянутый, требовательный и в то же время человечный, он пользовался в штабе большим авторитетом. Всех офицеров разведотдела он знал лично и относился к ним с уважением.

В начале мая 1944 года у нас случилась беда. Погиб сотрудник нашего отдела майор Николай Иванович Козлов. Смерть его была неожиданной. А произошло это так. Н.И.Козлову было поручено на самолете У-2 проверить маскировку штабов дивизий и корпусов. Часов в шесть утра он поднялся в воздух, а примерно через полтора-два часа нам сообщили о его гибели. Оказалось, что в воздухе их самолет был замечен двумя «мессершмиттами». Стервятники набросились на тихоходный самолет и расстреляли его из пулеметов. Летчик и Н.И.Козлов в нескольких местах были прошиты пулями. Долго мы вспоминали этого скромного, честного, доброго нашего товарища. Похоронили его возле деревни Красное со всеми воинскими почестями.

23 июня 1944 года началась одна из самых выдающихся в годы Великой Отечественной войны наступательных операций Красной Армии – Белорусская, под кодовым названием «Багратион». Она охватила огромную территорию – более 1000 километров по фронту, от Западной Двины до Припяти, и до 600 километров в глубину, от Днепра до Вислы и Нарева. В операции участвовали войска 1-го Прибалтийского и трех Белорусских фронтов, авиация дальнего действия, Днепровская военная флотилия и советские партизаны.

На оршанском направлении наступали войска 3-го Белорусского фронта, в состав которых входила и наша 31-я армия. Командовал в то время фронтом генерал-полковник И.Д.Черняховский.

Наша армия, действовавшая на оршанском направлении вместе с 11-й гвардейской армией под командованием генерал-лейтенанта К.Н.Галицкого, натолкнулась на сильно развитую в инженерном отношении оборону мощной группировки противника. Кроме того, на этом направлении было много естественных преград – рек, лесов и болот. В первый день операции прорвать оборону противника не удалось, и только на третий день наступление стало развиваться динамично. 27 июня 1944 года Орша была освобождена от фашистских оккупантов.

В боях за Оршу наши воины проявили стойкость и героизм. Здесь 24 июня совершил свой бессмертный подвиг рядовой 77-го гвардейского стрелкового полка Юрий Васильевич Смирнов. Будучи тяжело раненным, он попал в плен к гитлеровцам, его допрашивали с применением самых жестоких пыток, но, верный военной присяге, Юрий не ответил ни на один вопрос врага. Тогда фашистские изверги распяли героя в одном из блиндажей.

3 июля в районе восточнее Минска было окружено 105 тысяч солдат и офицеров немецкой группы армий «Центр», ликвидацией которой занималась и наша 31-я армия. В ходе боев, продолжавшихся с 5 по 11 июля, противник потерял свыше 70 тысяч убитыми, около 35 тысяч пленными, а с ними все оружие, боевую технику, снаряжение. В плен попали 12 генералов – командиров корпусов и дивизий.

В первой половине июля 1944 года войска нашего фронта освободили от немецких захватчиков города Лида и Гродно, вышли к реке Неман, с ходу форсировали ее на ряде участков и захватили плацдармы на западном берегу. Продвинувшись по территории Литвы до 135 км, они 17 августа вышли к границе Восточной Пруссии северо-западнее города Мариямполе.

Наконец 23 октября войска нашего фронта прорвали долговременную, глубоко эшелонированную оборону противника, ворвались на территорию Восточной Пруссии и захватили города Шталлупенен и Гольдап.

Несмотря на огромные трудности, которые пришлось переносить в это время, настроение личного состава было приподнятое. Всем было ясно, что близится конец войны.

Это хорошо понимали и многие немецкие солдаты. Теперь пленные на допросах уже не говорили о том, что они отступают по приказу командования с целью «выравнивания линии фронта», не надеялись на давно обещанное Гитлером сверхмощное секретное оружие, не верили пресловутой пропаганде Геббельса о скорой победе Германии. Не только солдаты и младшие командиры, но и подавляющее большинство офицеров стали понимать, что война проиграна и близится час расплаты за те многочисленные зверства и злодеяния, которые они чинили на временно оккупированной советской земле.

Теперь на допросах пленные давали показания охотно и в подавляющем большинстве случаев правдиво. Мы имели возможность проверить показания пленных, сличить показания одного с показаниями другого.

Все больше и больше становилось перебежчиков. Преодолевая страх плена, вселенный пропагандой Геббельса, немцы добровольно переходили линию фронта и сдавались нашим солдатам.

Однажды ко мне привели нескольких таких пленных-перебежчиков. На допросе я спросил одного:

– Ну как дела?

– Гитлер капут!

– Вы убеждены в этом?

– Гитлер капут. Теперь уже нет никаких сомнений.

Действительно, сомнений не было. Скоро наши войска доберутся до фашистского логова. Близок конец и Гитлеру, и фашизму.

Пленных приводили теперь сотнями и тысячами. Допрашивать всех не было необходимости. Допрашивали лишь офицеров, фельдфебелей и наиболее осведомленных унтер-офицеров.

Входе допросов пленных мы иногда узнавали и о своих недостатках. Однажды допросили пленного – штабс-фельдфебеля, служившего в подразделении, занимавшемся перехватом передач наших радиостанций. Этот фельдфебель дал нам показания, свидетельствующие о нарушениях дисциплины радиосвязи в некоторых наших соединениях. Во время боевых действий командиры в нарушение правил радиопередач переходили на разговор открытым текстом, что давало немецкому командованию возможность предупреждать действия наших войск и принимать контрмеры. Пленный даже назвал нам ряд фамилий командиров, отдававших боевые приказы открытым текстом.

Протокол допроса был немедленно передан во все части армии со строгим приказанием командования прекратить нарушения правил радиопереговоров.

Захватив город Гольдап, находившийся в нескольких километрах от польской границы, наша армия остановилась и в начале ноября 1944 года перешла к обороне. Гитлеровцы сохраняли еще способность сильно огрызаться. Они огрызнулись и в Гольдапе.

Вдень праздника Великой Октябрьской социалистической революции, 7 ноября, фашисты, создав мощный ударный кулак, перешли в контрнаступление и выбили наши войска из Гольдапа. Во время этих боев едва не погиб заместитель начальника нашего отдела полковник Косарев Александр Васильевич, который находился в это время в Гольдапе с армейской разведывательной ротой. Тяжело раненного, его вынесли на плащ-палатке разведчики.

После захвата Гольдапа мы вынуждены были покинуть немецкую деревню Голлюбинен и отойти километров на 15 в польскую деревню Петки в районе города Сувалки. Я с отделением солдат, занимавшихся конвоированием пленных, разместился на хуторе польского крестьянина. Здесь мы встретили новый, 1945 год. В ночь под Новый год одна из наших разведгрупп захватила «языка», которого в ту же ночь доставили ко мне. Утром 1 января я с переводчиком капитаном В.Е.Шубиным допросил его. Он показал, что в ночь на 2 января их полк будет проводить разведку боем силами до батальона. Он указал нам на карте место, где должна проводиться эта разведка. Сведения оказались правдивыми. Действительно, немцы сделали попытку провести разведку боем, но наши подразделения, предупрежденные о намерениях врага, разгромили наступающий батальон и захватили несколько пленных.

Наступление войск 3-го Белорусского фронта в Восточной Пруссии началось 13 января 1945 года. Перед нашей армией была поставлена задача – захватить Гольдап и вести наступление на Летцен. 23 января войска армии, которой с 17 января стал командовать генерал-лейтенант П.Г.Шафранов, вновь овладели Гольдапом.

18 февраля мы узнали, что в районе города Мельзак был тяжело ранен и в тот же день скончался командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии Иван Данилович Черняховский. Многие офицеры штаба армии знали И.Д.Черняховского лично и говорили о нем как о талантливом полководце, замечательном человеке. Я помню его приезд в нашу армию летом 1944 года. Штаб армии размещался в небольшой литовской деревне Рауданишки, примыкавшей к лесу. Наш отдел занимал просторный сарай. В этом сарае И.Д.Черняховский и проводил военный совет. Это был молодой, стройный, как-то сразу располагавший к себе генерал.

Командование 3-м Белорусским фронтом Ставка возложила на Маршала Советского Союза А.М.Василевского. Преодолевая сильные укрепления долговременного типа, десятки лет возводившиеся в Восточной Пруссии, множество рек, болот и озер, войска правого крыла нашего фронта к 26 января подошли к внешнему обводу обороны крепости Кенигсберг, а войска левого крыла овладели всем укрепленным районом Мазурских озер.

Так началось победоносное движение вперед. Наши войска овладели городами Хайльсберг, Ландсберг, Гартенштейн и юго-западнее Кенигсберга – городом Хейлигенбейль – последним опорным пунктом фашистов на побережье. 6 апреля начался штурм Кенигсберга, считавшегося неприступной крепостью, и 9 апреля после непрерывных ожесточенных боев город был взят. Наша 31-я армия в штурме Кенигсберга непосредственного участия не принимала, но захват города Хейлигенбейль облегчил решение задачи по овладению Кенигсбергом.

В эти дни нам приходилось очень часто менять дислокацию, едва успевая за продвижением войск. Пленных брали множество. Они непрерывным потоком тянулись в тыл.

Восточная Пруссия… Любопытно было посмотреть на эту часть Германии – провинцию юнкеров и банкиров, являвшуюся оплотом реакции и милитаризма. Ведь именно эта провинция в течение столетий была плацдармом немецкой агрессии против России и Польши, народов Прибалтики. Именно здесь велась активная подготовка к развязыванию первой империалистической войны 1914–1918 годов. Это она, Восточная Пруссия, была рассадником шовинизма, ненависти к другим народам, и прежде всего славянским, культа грубой силы, презрения к культуре и прогрессу.

Не случайно здесь мы увидели добротные кирпичные дома под черепичными крышами, с хорошей дорогой мебелью, коврами, роялями, пианино и т. д. Все это – результат грабежей, насилий, эксплуатации чужого труда.

Было видно, что здесь жили в довольстве. Несмотря на продолжающуюся несколько лет войну, трудностей с продовольствием не ощущалось. В захваченных нашими войсками населенных пунктах было много свиней, коров, птицы…

Разбирая свой архив военных лет, я нашел фронтовой дневник с лаконичными записями, относящимися к периоду боев в Восточной Пруссии последних дней войны. Привожу некоторые из них в том виде, в каком они были сделаны.

«25 января

Движемся в глубь Восточной Пруссии. Остановились в небольшом городе под названием Лиссен. Жителей в городе нет. Они бежали на Запад.

Разместились в хорошем доме с множеством мебели, огромными часами с гирями.

В сарае – исправные сельскохозяйственные машины (молотилка, полукомбайн, сортировка и другие). Здесь же необмолоченный овес. В подвале много картошки и различных овощей.

28 февраля

Переместились в деревню Буххольц в шести километрах от города Ландсберг. Снег почти полностью растаял. Дует сильный, порывистый ветер. Войска нашей армии завершают уничтожение окруженной группировки противника. По показаниям пленных, оставшуюся территорию Восточной Пруссии немецкие войска намерены удерживать до последнего солдата, с тем чтобы здесь сковать наши силы. На пароходах перебрасывается из Германии пополнение для редеющих рядов немецких частей. С каждым днем увеличивается число немецких перебежчиков. Сегодня сдались в плен 20 солдат. На допросах они говорят, что больше не верят геббельсовской пропаганде о скорой победе и с нетерпением ждут окончания войны.

26 марта

Закончилась ликвидация немецкой группировки в районе Хейлигенбейля и Розенберга. С 13 по 26 марта войска нашей армии захватили в плен более 5700 человек, в числе которых 102 офицера.

4 апреля

Получили приказ передислоцироваться в Коршен.

11 апреля

Сегодня покинули Коршен. Проехали города Хайтенберг и Алленштейн. Армия получила приказ о передислокации в Верхнюю Силезию.

12 апреля

Проехали польский город Торн. Война его не коснулась, если не считать разрушенного моста через Вислу.

На южной окраине города находился немецкий лагерь для военнопленных. По рассказам местных жителей, фашисты расстреляли в этом лагере 18 тысяч военнопленных русских и поляков.

14 апреля

Прибыли к месту назначения и влились в состав 1-го Украинского фронта. За три дня проехали более 700 километров. Наш маршрут проходил через города Служево, Коло, Турек, Калиш, Прешев, Яроцин, Кротошин, Ревин (Польша), Парховец (здесь пересекли Одер), Обер-Лешен (20–22 км от города Глогау).

22 апреля

Стоит пасмурная погода. Дует неприятный, промозглый ветер. Несмотря на это, наша авиация действует активно, помогая войскам, наступающим на Берлин.

26 апреля

Вылавливаем разрозненные группы немецких войск, выскочивших из окружения под Глогау. 21 апреля в числе других военнопленных оказался начальник отдела штаба гарнизона города Глогау.

Пленные показали, что в лесах много блуждающих солдат. Одного пленного унтер-офицера мы направили в лес для сбора вражеских солдат. Вскоре он вернулся из леса с группой пленных. Они рассказали, что согласно приказу начальника гарнизона города-крепости Глогау они обязаны пробираться на Запад и примыкать к немецким войскам. Что же касается сдачи в плен, то, как показали пленные, действовала старая сказка Геббельса о том, что всех пленных русские уничтожают или отправляют в Сибирь – край лютых морозов, где, кроме волков и медведей, никого нет и где их ожидает медленная мучительная смерть. Многие немецкие военнослужащие верили этой лжи и боялись сдаваться в плен.

Но пропагандистская машина Геббельса работала уже с большими перебоями. С каждым днем пленных ко мне поступало все больше и больше. Каждый день я отправлял на сборный пункт сотни и тысячи. Чтобы не отвлекать наших людей от выполнения боевых задач, иногда пленных из частей отправляли ко мне без сопровождения и конвоя. Дадут записку с указанием населенного пункта, моего звания и фамилии и отправляют целую группу. И они приходили.

Однажды ко мне привели огромную, в несколько тысяч человек, колонну пленных, сопровождаемых всего лишь двумя автоматчиками – один шел впереди колонны, другой в километре сзади.

7 мая

Английское радио и ряд других иностранных радиостанций передали сообщение о том, что Германия капитулировала. Эта весть молнией разлетелась по штабу армии и, надо полагать, по войскам.

9 мая

Победа! Война окончена! Какая радость, какое счастье! Больше не будет литься кровь. Конец страданиям и лишениям!

Об окончании войны мы узнали в ночь на 9 мая. Мы спали. Вдруг ворвался красноармеец Жуков, который стоял на посту возле дома, и во все горло закричал:

– Война кончилась!

Сна как не бывало. Мы выбежали на улицу. Всюду раздавались выстрелы. В разных направлениях летели трассирующие пули и огни ракет. Это салютовали наши воины в честь Великой Победы. Радости не было границ. От избытка чувств мы обнимали и целовали друг друга.

Война закончилась. Однако отдельные группы противника, нарушая договор о капитуляции, не сдаются, а отходят на запад с намерением сдаться в плен американским или английским войскам. Отходя, гитлеровцы минируют дороги, оказывают вооруженное сопротивление. Страшно обидно и горько, что после Дня Победы, после 9 мая, несколько наших бойцов и офицеров подорвались на вражеских минах.

21 июня

Несколько дней с переводчиком В.Е.Шубиным находились в городе Бунцлау (ныне это польский город Болеславец). Здесь на сборном пункте – многие тысячи репатриированных советских граждан. Их освободили советские, американские и английские войска. Мы посланы сюда для выполнения некоторых служебных поручений.

В городе Бунцлау музей великого русского полководца М.И.Кутузова. В доме, где находится музей, полководец умер в 1813 году.

На обелиске надпись: «До сих мест довел свои доблестные войска Михаил Илларионович Кутузов, но смерть положила предел славным делам его. Будь же благословенна память героя».

4 июля 1945 года мы покинули Германию и 11 июля пересекли советско-польскую границу. В течение двух дней отдыхали в городе Владимир-Волынский, а затем отправились к месту нового нашего назначения.

Не верилось, что мы на советской земле. Сколько радости и счастья! Скоро мы увидим и обнимем своих близких, так исстрадавшихся и измучившихся в ожиданиях…