Текст книги "Из блокнота Николая Долгополова. От Франсуазы Саган до Абеля"

Этим и занялись сотрудники выездной редакции «Комсомолки». Почти круглосуточно кипела работа, называемая раньше по-канцелярски «культмассовой». В нее вкладывали выдумку, молодой журналистский задор и обязательно смешинку. Крутили довоенные комедии с Любовью Орловой, и сарайчик рисковал не выдержать двойной нагрузки: напора рвущихся приобщиться к искусству кино и громового хохота.

Выручала погода. Поставили на площади столбы и, натягивая между ними белые простыни, резко взвинтили «посещаемость». Устраивали лекции, и объявление «Завтра доклад о международном положении» не отпугивал – наоборот, собирал вместе строителей и рабочих тракторного. Герои войны, выступавшие с открытой трибуны, должны были обладать крепчайшим вестибулярным аппаратом – так высоко и неустанно подбрасывали их потом в воздух. Особенно любили летчиков.

И Шмелев, отвоевавший в пехоте, признавался, что испытывал болезненную ревность, переходящую в зависть. На деятельности выездной редакции эти сугубо личные чувства нисколько не отражались. «Комсомольская правда» со своим вагончиком и сараем стала признанным местом большого молодежного сбора.

– Помогли заводу здорово, – считает Просвиров. – Настроение создали. Дух сильно подняли. А еще, – улыбается он, – появилась у нас музыкальная комедия. Точнее, возродилась. До войны в городе действовал театр оперетты. Хотелось шутки, смеха, музыки. Отремонтировали помещение около тракторного, и возвратившиеся из эвакуации актеры принялись петь недопетое и танцевать недотанцованное. Через полгода юных строительниц тракторного было не узнать. Девушки причесывались по-новому. Старались ходить шагом легким, грациозным. В одежде пытались подражать актрисам, быть элегантнее.

И вновь удивляет меня Просвиров:

– Некоторые начали ворчать: «Развращаем молодых». А я им: «Подражают, и правильно. Завод вылез из лаптей! Девчонки за собой следят. Вы что хотите, чтобы они в онучах и дальше щеголяли? Вы таких в жены возьмете?»

Да, директором Просвиров был что надо. Еще в войну разобрался в том, на что у некоторых ушли целые десятилетия бессмысленных раздумий и публичных споров. С таким наверняка и работалось здорово. Но все эти споры и раздоры относительно девичьих одежек, о том, что можно и, наоборот, нельзя, развернулись потом. Когда враг был сокрушен, а смертельные испытания вынесены и выстраданы.

Мы же слегка забежали вперед. Ничего удивительного. Вечно манит, притягивает радостное. О нем и писать приятнее, и читать, наверное, тоже. Но светлое не дается без борьбы. После победы в Сталинградской битве преграды не рухнули, не отступили сами по себе. В переломном 1943-м радость давалась ценой нечеловеческого напряжения. До 1947-го свирепствовала цинга. С весны 1944-го ей объявили бой. Выигрывали не всегда, но чаще выхаживали заболевших, сажая по личному приказу директора на доппаек: хлеб, мясо, овощи. Продукты – не было им цены ни в рублях, ни в драгоценных металлах – присылали из совхозов. Сметливый Просвиров взял хилые и слабенькие хозяйства под заводскую опеку: мы – вам, вы – нам.

Летом жилось полегче. Но приходила зима, задували степные ветры, ударяли морозы, и наступали времена совсем тяжелые. В каждом цехе открыли сапожные мастерские и меняли лапти, онучи на нечто вроде валенок, или не валенок – сшитых из старой, истершейся ленты землетранспортеров. Женщины и здесь ухитрялись оставаться женщинами. Косынки делали из парашютов, тапочки – из шинелей. Юбки из солдатских плащ-палаток. Пальто считалось редкостью музейной. В стужу кутались в кофты – у кого сколько было. В 1944-м расщедрившиеся союзники прислали из США старые, поношенные шубы. Надейся только на эту помощь, быстро протянули бы ноги.

Родина не бросила Сталинград в беде. Он был первым разрушенным городом, который увидела страна. Ему отдавали всю нежность души. У всех хватало своего горя. И все равно туже затягивали пояса, отказывали себе, а городу помогали. По восстановленной железной дороге тянулись из Москвы длиннющие товарные составы. Строители-комсомольцы не подозревали, что всяким человеческим силам есть предел. Они сокрушали привычные представления о и без того не низких строительных нормах, выполняя их на 300–400 процентов.

Откуда только не шла помощь! Киров и Узбекистан, Пермь и Таджикистан… Саратовцы везли стекло, гвозди, водопроводные трубы; 22 вагона стройматериалов отрядили горьковчане…

Заботились о детях – голодных, нервных после увиденного и перенесенного, случалось – контуженых. Старались кто как мог. Прислали для ребятни уютные финские домики и устроили в них пионерский лагерь. Свердловские комсомольцы построили детский сад. Мальчишки-ремесленники из Бузулука поделились собственной немудреной продукцией – тазами и табуретками, попросив отдать их школьникам.

И главный, явный признак возрождения жизни – открытие школ. Мерзли в нетопленых подвалах, под синим небом. Но учились – с положенными по неизменному учебному ритуалу отметками, домашними заданиями, строгими учителями.

Когда начальника кузнечного цеха Просвирова поставили директорствовать, он множество раз отправлялся в Москву с важной миссией. «Проси больше, стесняться нечего, – наставляли директора на дорогу. – Не для себя просим – для производства. Никита Тимофеевич, о мануфактуре не забудьте. Хорошо бы нам обувь какую и одежды бы, – с деликатной настойчивостью повторяли представительницы прекрасной половины человечества. – Для вас же, мужиков, стараемся».

Просвиров, ненавидевший просить, с ролью тем не менее справлялся. Мелочиться не приходилось, да и часа свободного не было. Отправлялся сразу в кабинеты высокие. В приемной зампреда Совнаркома Анастаса Ивановича Микояна, занимавшегося архисложными вопросами снабжения, твердо чеканил: «Доложите, что приехали со Сталинградского тракторного».

– Ох и чувствовался у товарища Микояна темперамент! – Видно, встречи не забылись, вспоминались военному директору живо. – И внимательный товарищ Микоян, и выдержанный. А на работе кипел. Кипел, но отказу мы, с тракторного, от него не знали.

Бывал Просвиров и у Ворошилова. Проблемы обсуждались государственные, важности исключительной. Однажды директор озадачил Климента Ефремовича, резко перескочив с вопросов производственных на житейские. Попросил выдать десять тысяч солдатских одеял. Десять – не десять, а пять тысяч одеял на тракторный отправил.

А в 1944-м из Москвы прибывали и «подарки» абсолютно неожиданные. В город рвались союзнические делегации. Хотелось посмотреть на сталинградское чудо своими глазами. «Лучше бы скорей второй фронт открывали», – ворчали инженеры, которым поручалось сопровождать любопытных гостей по заводу.

Приезжали и спортивные делегации. Говорят, играли даже какой-то международный матч.

Ну а мы вернемся к нашему футболу – футболу 1943-го. Сталинградские футболисты были среди первых, вернувшихся в город. Впрочем, как уже знает читатель, для некоторых возвращение было чисто условным. Дорога от передовой, где они сражались с сентября 1942-го, до дома занимала несколько минут. Да и домов-то ни у кого не осталось.

Разруха. Уцелевшие гражданские ходили босиком. Копались в руинах, выискивая тряпки, черепки, обломки мебели. Пищу готовили на кострах. Гитлер желал отбросить Русь в каменный век, уничтожить наш образ жизни, русское самосознание, культуру… Ничто не могло сломить мужество, которое ни расстрелять, ни разбомбить. Мужество вросло, слилось с упрямым сталинградским военным характером.

Идея устроить футбольный матч была смелой. Она вселяла уверенность не хуже сводок Совинформбюро. Ведь если в городе большой футбол – значит город жив. И если находятся силы гонять мяч – тяжелейшее позади. Из Москвы доставили немыслимую ценность: футбольные мячи, бутсы, трусы и майки – атрибуты праздничной игры.

Ее история такова. В начале апреля 1943 года вратарь Василий Ермасов был приглашен в обком партии. Здоровенный – почти двухметровый и стокилограммовый – Ермасов до войны слыл грозой нападающих. Выбегал с неожиданной для своего телосложения скоростью на перехват верхних передач, не боясь столкнуться с форвардами. А те, как рассказывал мне Акимов, вратаря-махину побаивались. Предпочитали бить по воротам издалека, облегчая жизнь Ермасову с его отличной реакцией и «Трактору».

Какими только военными специальностями не овладел комсорг команды Василий Ермасов! И минером был, и связистом. Поварское искусство – и то освоил. В обкоме генерал-лейтенант Воронин осторожно поинтересовался у Ермасова, как бы получше отметить надвигающийся первомайский праздник. Моментально сориентировавшись – демонстрации-то среди руин и пепелищ не организовать, – Ермасов заявил уверенно: «Надо сыграть в футбол. Пусть люди увидят: жив наш город. Жив и спортивен всем смертям назло». А на вопрос секретаря обкома партии Чуянова, смогут ли находившиеся в Сталинграде футболисты провести матч с московской командой, Ермасов ответил, как может представиться теперь, без лишней скромности и долгих раздумий: «Сталинградцы всё могут».

Матчу быть! В Москве во Всесоюзном спорткомитете решили отправить в Сталинград московский «Спартак».

Ермасов, назначенный ответственным секретарем общества «Динамо», принялся собирать сталинградскую команду. Игра обязана была состояться 2 мая.

Но где играть? В Бекетовке, в южной части города, отыскался относительно сохранившийся стадион «Азот». Туда вслед за саперами и прибыли футболисты. Саперы трудились не зря: проходы к «Азоту» были заминированы, попадались и неразорвавшиеся снаряды.

Вместо физической подготовки спортсмены закапывали глубокие ямы в центре поля и на беговой дорожке: только неделю назад артиллеристы увезли отсюда тяжелые дальнобойные зенитки. Огораживали футбольное поле штакетником, ставили ворота, ремонтировали раздевалки.

Кто и каким образом прослышал о тренировках футболистов? У дурных вестей длинные ноги. А у вестей добрых? На стадион потянулись болельщики. За несколько дней до матча тонкий ручеек людей с носилками превратился в добровольный, но исключительно дисциплинированный отряд под командой Ермасова и Беликова. Билась упрямая жилка: вот вам – как же, стерли с лица земли! Вот вам – уничтожили! Да мы еще здесь вам, фашистам, назло и в футбол сгоняем!

Болельщики жили ожиданием большого футбольного чуда. Беликов признавался мне, что ничего бы не было, если бы не помог Савва Пеликян. Тот шустро разыскал нескольких футболистов. К середине апреля собралась чертова дюжина – 13 человек.

И все волновались. После по-военному длинных рабочих смен и опасных дежурств в оперотделе тренировались до изнеможения на неровном поле. На первую тренировку вышли кто в чем. Залатанных гимнастерок и просящих каши сапог никто не стеснялся. Тренером, не подозревая, что годков через 20–30 таких, как он, окрестят «играющими», выбрали Плонского: Сергей Илларионович окончил Институт физкультуры. Капитаном остался прежний вожак «Трактора» Константин Беликов.

Плонский переживал. Очень боялся, что отвыкшие от игры, замученные войной футболисты сломаются на первых же тренировках. И Беликов вспоминал, что Сережа, как заправский профессионал, нагрузки увеличивал постепенно. Когда чувствовал, что его ребята устают, собирал в центре поля, рассуждал о тактике, давая передохнуть и никого не обижая упреками. Через пару недель тренировок футболисты почувствовали: набирают форму, и дышать сделалось легче, и мяч слушается лучше.

Только жить игрокам было негде. Селились в землянках, блиндажах, откуда недавно ушли зенитчики. Тут и преподнесли спортсменам щедрый подарок, которого, признаться, не ждали. Разрешили оформить вызов эвакуированным семьям. Эх, только бы приехали! Недели за полторы до майских приплыли пароходом. Такой радости за все время войны не было. Черт с ним, что голодно. Лишь бы вместе.

В сторожке около стадиона с Беликовым поселились Плонские, Гусевы, еще одно семейство – 14 человек. Из обстановки – четыре табуретки, сбитый из артснарядных ящиков стол, нары. Позже поставили печку-буржуйку. Погода стояла отличная, под стать настроению, но готовились, и не зря, к студеной зиме.

Чтобы не толпиться и не толкаться у единственного стола, обедали в три смены. Выдавали всем американские консервы, прозванные острословами «вторым фронтом». А когда набирали лебеды, устраивали коллективное пиршество – овощной суп. Жаль, огороды первое время рыть запрещалось – так густо усеял фриц все вокруг минами. Ни разу не поссорились, не поругались: футбольная коммуна трещин не давала.

Голода, в общем, не было. Хлебом по карточкам отоваривали исправно. Получили футболисты, которым предстояло защищать спортивную честь родного города, и доппаек – пшенную кашу. Прикатили откуда-то бочку с селедкой. Так что хлеба, селедки и воды в Волге ребятам хватало.

Струной натянутые нервы отгоняли любые болезни, ничто не брало, не приставало. Парадокс войны? Беликов кивает головой. Глубокой и промозглой осенью 1942-го «мессер» пулеметной очередью разбил в щепы нос лодки. Константин Владимирович и лейтенант Машихин, выполнявшие боевое задание, очутились в ледяной, иглами впивающейся в тело воде. Выплыли. И не заболели. Даже насморка не подхватили. Не до того было.

Соглашаясь с Беликовым, позволю заметить: выручала и великолепная физическая подготовка. Она смерть и отгоняла, и, изловчившись, обходила ее стороной. В минуты опасности футболисты-сталинградцы не задумывались о своем невидимом телохранителе – спорте. Все для них шло естественным чередом.

Странная мысль не дает покоя. Может, и правда смерть щадила спортсменов? Вот и один из самых высоких голкиперов нашего футбола, двухметровый вратарь «Трактора» Ермасов был прямо мишенью для снайперов. Я писал, что погибли двое: начальник команды Бакулин и уже после матча 1943-го – защитник Георгий Иванов. Другие, сражаясь доблестно и честно, совершили главный воинский подвиг – отстояли и выжили. Да и к маю 1983 года из тех одиннадцати, что выбежали на поле, навечно ушел только Александр Моисеев. Остальные оставались в строю и, покачивая сединами, соглашались благодарно: «Эх, если бы не спорт… Помог, родимый. Дал и выучку, и силу с ловкостью. Без него бы не вернуться» – и позвякивали на пиджаках в такт признанию по-военному аккуратно начищенные ордена и медали.

Но это они говорили позже. А 2 мая 1943 года им еще предстояло сыграть главный – так считают они все – матч жизни. Сначала почему-то рассчитывали, что их команда будет выступать под флагом сталинградского «Динамо» и встретится со столичными одноклубниками. Но московское «Динамо», как сообщили из столицы, «было в разгоне» – |воевали москвичи: многие далеко за линией фронта. Как их вызовешь!? Дней за десять до игры Василий Ермасов удивил Беликова: «Играем с московским “Спартаком”! А мы выйдем на поле как “Динамо” Сталинград».

Спартаковцев в середине апреля собрали во Всесоюзном спорткомитете. Его председатель товарищ Снегов сообщил: сталинградцы просят сыграть с местными на празднике 2 мая.

Сбор «Спартаку» назначили на подмосковном аэродроме в ночь на 1 мая, а «добро» на вылет дали утром 2-го. Ждали налета немецкой авиации, Акимов так и не понял – на Москву или на Сталинград. Но когда приземлились, он не поверил своим глазам. Встречали спартаковцев не только те, кому это положено по долгу службы, но и десятки болельщиков. Одного голкипер «Спартака» помнил с довоенной поры: яростно и невзирая на недовольство соседей по трибуне он поддерживал москвичей, игравших с «Трактором». Двое, это врезалось в память, пришли на аэродром босиком. Как и откуда прознали о прибытии футбольного спецрейса? Загадка неразрешимая, такая же, как и игра под названием «футбол». Команду повезли на нескольких открытых машинах в Бекетовку.

За неделю до матча в городе появились афиши. Беликову помнится, что афиша – а не афиши – была единственной на весь Сталинград: вешать объявления оказалось не на что. Зато ту афишу написали фиолетовыми чернилами на ослепительно белой, непривычной по военным временам бумаге. Об игре сообщала газета. Но кто, когда, по какому адресу смог бы ее выписать… Словом, футболисты волновались: соберется ли народ? Как они сыграют? Только бы не проиграть. Подъем перенесли на 5.30, тренировались с шести до восьми и – на завод. Прибегали поздними вечерами после работы и играли в мягких весенних сумерках, пока совсем не стемнеет.

«Трактор» славился атлетической подготовкой. Во многом благодаря ей побеждал и Москву, и Ленинград. Курить и пить считалось занятием, спортсменов недостойным. Нарушителей в команде не было. До войны работали и учились в вечерних техникумах. Всем дал фору Сергей Плонский, окончивший институт. Соревновались, как тогда было принято, в самых разных дисциплинах, по десятку видов спорта. Беликов до того зимой натренировался, что выиграл чемпионат области по скоростному бегу на коньках.

Но когда это было – в казавшееся незапамятно-давнем «до войны». Как пойдет игра? Испытывали чувство страшной ответственности. Будто всю жизнь гоняли мяч ради этого матча. Что ж, есть старая, за давностью лет забытая поговорка: «Кто не переживает, тот не играет». Поклялись: «Если уступим, то с честью. Биться до финального свистка».

– Константин Владимирович, но арбитр-то был ваш, местный. Да кто бы и осудил, – решился я.

Беликов намека не понял. Помолчал, видно, подбирая слова, насмешливо ответил:

– Мы в такие игры не играли. Не принято это было. – Помолчал еще. – Подсудить? Да думать об этом неприлично.

А вот отступление иного рода. Матч в Сталинграде, как и всякое значительное событие, оброс легендами. Говорят, мяч вбросили в центр поля с пикирующего истребителя. Один из ветеранов-спартаковцев по-журналистски припомнил: скорость самолета была слишком высока, летчик промахнулся, и мяч улетел за трибуны. Его искали, однако, конечно, не нашли.

Левый крайний Жора, простите, Георгий Епифанович Шляпин, смеется тихо, но заразительно. Прикладывает палец к губам, перемигивается с другом Саввой Пеликяном:

– Да не было, не было этого. Ни мяча, ни истребителя. Кто бы нам дал боевой самолет? Истребители тогда требовались для другого дела. Ударили с центра, и покатилось.

Легенде конец? Вот и нет. После публикации в 1983 году статьи о сталинградском матче получил немало писем. Среди них и такое. «Я, болельщик с довоенным стажем, хочу поделиться воспоминаниями о матче 1943-го года, на котором довелось присутствовать. Утверждаю, что мяч с истребителя был сброшен. Пока его искали, игра началась другим мячом. Посылаю фотографию летчика-истребителя Алексея Дружкова, который с бреющего полета вбрасывал на стадион мяч, – писал из Пятигорска ветеран войны, бывший гвардии майор, доктор Александр Александрович Красильников, служивший в дни Сталинградской битвы в должности старшего врача 83-го Гвардейского истребительного авиационного полка. – Спустя некоторое время я был переведен в другую часть и связь с Лешей Дружковым, с которым был дружен, потерял. А впереди оставалось два года войны. Верится, что Алексей достойно закончил Великую Отечественную. К дню матча у него уже была не одна боевая награда. Высылаю фотографию Алексея».

На сером выцветшем фото – молодой парень в шлеме и франтоватом летном комбинезоне. Парашют еще не снят, на лице улыбка. Вылет был удачным? Или оптимист по натуре? Позирует на фоне крошечного, смотрящегося игрушечным истребителя. Долетел ли до Победы болельщик из поднебесья? Попытка – не пытка. Отправил запросы в Центральный архив Министерства обороны. Отчетливо представлял, сколько же людей обращаются в архив по поводам более важным. Потому на быструю реакцию не рассчитывал и удивился, получив мигом, один за другим, два ответа. Да, подтверждалось в первом, Дружков Алексей Иванович действительно служил в 83-м истребительном авиационном полку ПВО. Начал воевать еще в 1941-м на Западном фронте. Затем на Юго-Западном и Сталинградском фронтах. Все совпадало. Наверное, Шляпин с Пеликяном были так поглощены мыслями о предстоящем матче, так привыкли к реву пикирующих – своих ли, немецких – самолетов, что о ястребке, вбросившем мяч, забыли. И Беликов с его цепкой памятью тоже не обратил внимания на этот момент, примечательный для кого угодно, но только не для видавших виды сталинградцев.

Дружков А. И., сообщалось во втором официальном ответе, дослужился до звания гвардии майора. Заместитель командира полка, штурман Дружков прошел или, точнее, пролетел всю войну, закончив ее в мае 1945-го. Оставался, и это подтверждается документами, в военной авиации еще десять лет.

В день матча сталинградские футболисты испытывали состояние, известное в спортивном мире под неблагозвучным названием «легкий мандраж». «Спартак» шутить не собирался. Мэтр футбольных ворот Анатолий Акимов без сюсюканья предупредил друга: «Костя, вам придется нелегко». Беликов скрыл волнение небрежным: «Посмотрим, игра покажет. Пришел бы народ».

Футболисты переживали напрасно. Люди пришли. Футбол – занятие мирное. Когда мужчины играют в мяч, молчат орудия и пулеметы. Пусть еще гнать и бить фашиста от Волги до Берлина. Кусочек мирной жизни отвоеван. Матч был лекарством – ничего что полуторачасовым – от боли, бед и невзгод. Горе, руины, разруха – и вдруг 90 минут праздника. Все вернется. Встанет на свои места. В этом убеждали и одетые в парадную форму команды. И транспарант с приветствием московскому «Спартаку», выведенным красными буквами на бледно-желтом фоне. И полоскавшиеся на ветру флаги со знакомыми буквами «С» и «Д». Успели даже поставить скамейки тысячи на три зрителей. А пришло раза в четыре больше. Вход для всех – бесплатный. Трибуны зеленели гимнастерками, вытесняя этим военным цветом гражданские одежды. Футболисты выглянули из раздевалки. Двое милиционеров по-хозяйски вели под руки упирающегося пьяного. Ну все как до войны.

Игра еще не началась, а трибуны зашумели, зааплодировали. Это генерал Скоков вручил Ермасову боевую медаль «За отвагу». Футболисты, с которыми я беседовал, единодушны: после этого они успокоились. Волнение спортивное уступило место волнению праздничному.

С удовольствием приведу составы команд, включая запасных. «Динамо» (Сталинград): Василий Ермасов, Константин Беликов (капитан), Сергей Плонский, Леонид Шеремет, Владимир Зуев, Александр Моисеев, Александр Колосов, Иван Фролов, Федор Гусев, Георгий Шляпин, Савва Пеликян; запасные Георгий Иванов и Белоусов.

«Спартак» (Москва): Анатолий Акимов, Александр Леонтьев, Георгий Глазков, Константин Малинин, Николай Морозов, Александр Оботов, Анатолий Сеглин, Борис Смыслов, Борис Соколов, Василий Соколов, Виктор Соколов (капитан), Владимир Степанов, Олег Тимаков, Серафим Холодков, Владимир Щагин.

Традиционных вымпелов достать не удалось. Беликов побежал жать руку спартаковскому капитану Виктору Соколову. Рука оперативного уполномоченного, фронтовика и капитана сталинградского «Динамо» подрагивала. А со стороны Беликов и его команда в белых футболках смотрелись вышколенным военным отделением, готовым тут же доказать преимущество над ребятами в спартаковской форме.

Судить матч поручили сталинградскому футболисту Леониду Карловичу Назарчуку. По отзывам обеих заинтересованных сторон, судил он в манере, которую бы мечталось увидеть и у всех современных арбитров: ни тем, ни этим.

Установка хозяев на игру была логично-нехитра: сдержать натиск спартаковцев на первых минутах и контратаковать быстрыми флангами. «Спартак», как признавался Акимов, в победе не сомневался. Предполагалось, пользуясь акимовской терминологией, «закатить штучки три-четыре и потом, не обижая, сталинградцев, погонять в свое удовольствие». Спартаковцы были наиграны. В 1942-м победили в Кубке Москвы. В 1943 году выступали в первенстве столицы. А за своих Беликов переживал: хватит ли сил на футбол?

«Спартак» ринулся в атаку. Обороняясь пятью расположившимися в линию защитниками, динамовцы и не предполагали, что невольно избрали вариант, который завоюет популярность в семидесятые годы. Видя, что защите туго, в штрафную оттянулись и нападающие. Четверть часа хозяева никак не могли выровнять игру. Спартаковцы били и били по воротам, но двухметровый Ермасов стоял в воротах непробиваемой сталинградской глыбой. «Спартак» играл потехничнее. Он жал, наседал, старался – но безуспешно. Подобного оборота событий москвичи не предвидели.

Сталинградцы воспряли духом. Сбивая атакующий спартаковский пыл, спокойно держали мяч, контратаковали. Действовали самоотверженно, слаженно. Громче и громче покрикивал на форвардов Ермасов: «Давай, ребята, давай!» И они «дали». Мяч попал к Савве Пеликяну. Тот никак не мог найти свободных игроков: спартаковцы всех держали крепко. И вдруг увидел Савва открывшегося Георгия Шляпина. Быстрая передача и, получив мяч, тот, промчавшись по левому краю, сделал прострельный навес. Набежавший Александр Моисеев без всякой обработки ударил в классическую «девятку». Анатолий Акимов, как ласково трактуют сейчас подобные эпизоды коллеги – спортивные журналисты, «был бессилен». Но в 1983-м Акимов самокритично сетовал: «Не ожидал, что так сильно выстрелит. Мяч брался».

Наступил на минуте 70-й момент, когда сталинградцы согласились бы и на ничью. Открывшееся второе дыхание иссякло, а третьему, сверхрезервному, взяться было неоткуда. Держались из последних сил. Когда спасительно прозвучал финальный свисток, выяснилось: силы-то именно последние. По-братски обнявшись, помогали выдохшимся, усталым уйти с поля.

Игра понравилась. Болельщики смотрели, радовались, отходили от военных невзгод. Болели за обе команды и, нестройно скандируя: «Мо-лод-цы!» – стоя проводили футболистов. Сталинградцы доплелись до раздевалки и долго отдыхали на скамеечках: отнялись ноги. И все равно удовольствие получили огромное. Гордость переполняла. Смогли доставить радость людям и себе тоже.

«Банкет» был по-военному строг. Достали несколько буханок ржаного хлеба, мерзлой картошки и селедки со ржавчинкой, но вкусной. С посудой – тарелками и прочим – было туговато, однако никто на это внимания не обращал.

Ну что еще сказать о матче? О нем как об очередном русском чуде писали газеты многих стран. Точнее и ярче других игру оценил английский корреспондент Брюс Харрис: «Сталинград! Это имя – символ невиданной стойкости, храбрости, победы. Но можно ли было думать, что Сталинград после переживаний, какие не выпадали еще ни одному городу, сумеет выставить на футбольное поле команду? Ведь армия Паулюса капитулировала всего три месяца назад. Не есть ли это проявление сталинградского духа, который свойствен русским воинам, и духа столь несокрушимого, который ничто не может сломить».

«Таймс», посвятившая матчу целую полосу, заглядывала на годы вперед: «Если русские могут играть в футбол в Сталинграде, это свидетельствует – они уверены в будущем». Сердечную телеграмму прислали из Лондона скуповатые на проявления чувств британские военные летчики. Сталинградцы поразились: ее доставили на следующий день после игры. Как и откуда узнали о встрече? Каким образом телеграмма нашла адресатов в разрушенном городе? Воистину не знает границ и препятствий спорт со своим полномочным полпредом футболом.

Через пару недель перед тренировкой футболистам зачитали приветственное письмо от обладателя Кубка Англии «Арсенала» и тут же ознакомили с ответом. Письмо динамовцев было вежливо, сдержанно, коротко. Оно напоминало уже известные нам слова Василия Ермасова. Смысл сводился все к тому же: «Сталинградцы могут всё».

Команду Сталинграда приглашали и на родину футбола. После недолгих размышлений было предложено ответить отказом. По-спортивному, по-человечески – жалко, по-государственному – мудро. Проигрывать англичанам тогда нельзя было никак. Несделанное сталинградскими футболистами в 1943-м осуществили через два года в победном турне по Великобритании московские динамовцы.

А сталинградцы включились в бурную, неизменно волнующую футбольную круговерть. Принимали в товарищеских матчах гостей – динамовцев Москвы и Тбилиси, наносили ответные визиты, ездили в Горький, Киров, Баку… В 1944-м играли в возродившемся Кубке СССР, а в 1945-м и в чемпионате страны.

С командировочными было туго, с продуктами – тоже не очень. Нашли выход. Перед отъездом команду снабжали исконно волжским продуктом – селедкой. Добирались на игры в Москву исключительно на поезде, останавливавшемся у каждого столба. За 36 часов пути состав насквозь пропитывался характерным запахом. В столице поезд прозвали «сталинградским селедочным». А рыбешки отведать были не прочь, встречали волжан прямо на вокзале и меняли рыбу на купюры или продукты по обоюдному согласию.

Так жили и играли. К 1949-му старая футбольная гвардия уступила место на поле подросшей юной смене. В следующем году молодые и перспективные поспешили успешно выбыть в класс, именовавшийся буквой «Б». Менялись названия клуба и футбольных пристанищ, где прозябали игроки: «Трактор», «Торпедо», снова «Трактор». Затем «Сталь», «Баррикады» и, наконец, «Ротор».

А слава прежнего, военного поколения жила, не умирала. Футбольные матчи – не люди. Юбилеи и праздники в отличие от нас, грешных, им справляют редко. А тут сделали исключение. Ибо матч между сталинградским «Динамо» и московским «Спартаком» заслужил почестей самых высоких и славы самой светлой. И собирались в городе-герое его участники, а потом и совершенно новые поколения футболистов.

А в 1983 году было еще что вспомнить и о чем поговорить игрокам военной эпохи. Вслушиваясь и расспрашивая, я пытался найти в поступках, помыслах футболистов из 1943-го некий подтекст. Особо скрытый и невидимый смысл. Не нашел. Может, потому, что нам всегда хочется необычного, исключительного. И даже простые, очевидные дела мы склонны усложнять, анализировать скрупулезно и тщательно. А если всмотреться в жизнь, в ней обязательно отыщется немало хорошего, доброго и совсем не таинственного. И творим это хорошее, волшебное мы сами. Так и тот матч подарили сталинградцам обычные ребята, которые стремились принести и принесли кусочек отобранного у войны счастья.