Текст книги "Юлий Цезарь. В походах и битвах"

Когда Помпей отступил к Аспарагию на р. Генузе, в окрестностях Диррахия, то и Цезарь двинулся туда же со всею своею армиею и расположился лагерем недалеко от лагеря Помпея. Где он соединился с Антонием и каким путем шел к Аспарагию, в точности определить нельзя. Но, как кажется, соединение с Антонием произошло в окрестностях Албанополя (ныне Албассано), откуда Цезарь обходом между истоком Генуза и Апсом, дошел до Аспарагия, лежавшего на левом берегу Генуза, близ устья его в море (там, где ныне Янина).

На другой же день Цезарь вышел с армиею из лагеря и построил ее к бою. Но Помпей не вышел из своего лагеря, и тогда Цезарь положил совершить такое движение, которое, искусством соображения и исполнения принесло ему много чести и выставило характер обоих противников в новом свете. Именно – Цезарь имел в виду совершенно обойти Помпея, затем двинуться прямо к Диррахию, где находились все склады его, и овладеть ими или по крайней мере отрезать Помпея от них и моря, словом – двинуться на его сообщения.

Цезарь говорит, что Помпей, казалось, вовсе не понял намерения его, потому что, увидав его выступление по направлению не к Диррахию, спокойно остался в своем лагере, полагая, может быть, что Цезарь хотел только переменить место расположения своего по недостатку в продовольствии. Коль же скоро передовая конница уведомила его, что Цезарь, после обхода, двинулся к Диррахию, то Помпей на другой день сам двинулся туда же, в уверенности, что, идя кратчайшею дорогой, предупредит Цезаря.

Последний же, предвидя это, шел очень скоро, дал войскам своим только небольшой отдых ночью и рано утром прибыл к Диррахию в то самое время, когда лишь вдали видно было приближение передовых войск Помпея. Тогда Помпей, видя себя отрезанным от Диррахия, расположился лагерем близ него, на берегу морского залива, на скале под названием Петра (камень). Сюда приказал он перевести часть судов своих и собрать из Азии и других мест запасы продовольствия.

Цезарь видел, что война протянется вдаль, и это было тем неприятнее для него, что у него не было флота под рукой, так как суда, которые он зимою велел построить и собрать, еще не прибыли. У Помпея же, напротив, был флот, который в это время стал деятельнее прежнего блокировать берега Эпира и крейсировать в море. Вследствие того Цезарь принял меры для сбора продовольствия в окрестностях Диррахия и с этою же целью послал легата Канулеия во внутренность Эпира, приказав ему оттуда до Диррахия учредить линию промежуточных складов продовольствия. Расположение же обеих армий долженствовало, по необходимости, быть сильно укреплено искусственными способами, сообразно с местностью. Цезарь говорит, что лагерь Помпея был окружен горами и крутыми высотами, которые он, Цезарь, занял прежде Помпея и прикрыл их 26 отдельными укреплениями, соединенными контрвалационною линиею, протяжением около 4 геогр. миль, или 28 верст, от правого фланга на берегу моря, между Диррахием и лагерями Цезаря и Помпея, до левого фланга, также на берегу моря, по другую сторону р. Апса (ныне Аспро). Целью его при этом было: 1) кругом обложить лагерь Помпея и препятствовать превосходной числом коннице его собирать в окрестностях продовольствие в отрезать подвозы его Цезарю, а вместе с тем 2) прикрывать собственную свою армию и 3) распространить всюду молву, что он обложил Помпея в его лагере, и тем произвести невыгодное для Помпея и выгодное для себя впечатление.

Помпей и тут допустил Цезаря беспрепятственно исполнить все, что он замыслил, и обложить его со всех сторон. Он не хотел удаляться ни от Диррахия, ни от берегов моря и не решался силой препятствовать работам Цезаря. Поэтому ему не осталось ничего более, как самому прикрыть себя также контрвалационною линией, с 24 отдельными укреплениями, также от берега до берега моря, на протяжении около трех геогр. миль, или 21 версты. Внутри этого пространства он имел на своей стороне многие выгоды: был в центральном расположении, мог удобно двигаться из своего лагеря во все стороны кратчайшими путями, особенно от одной оконечности своей линии до другой, имел кругом себя засеянные поля и луга (это было в мае), а в тылу за собою – море и на нем флот свой и свободные сообщения, наконец войск и особенно конницы у него было более, нежели у Цезаря.

Стремление последнего все более и более стеснять Помпея, а Помпея, напротив, оттеснять Цезаря, подавало повод к ежедневным частным делам. В одном из них 9-й легион Цезаря, овладев одною высотою к югу от лагеря и линии Помпея, на левой стороне р. Апса, начал укрепляться на ней, но был подвержен сильному действию Помпеевых стрелков и метательных орудий. Цезарь, чтобы вывести его из-под действия их, приказал устроить на вершине высоты крепкие плетни, а за ними средней ширины ров, прегражденный с обоих концов. За этими плетнями и рвом он поставил своих стрелков и под прикрытием их приказал легиону отступать на другую высоту позади. Неприятель бросился за 9-м легионом, опрокинул плетни, но сам был опрокинуть обратившимся назад 9-м легионом, который после того беспрепятственно отступил на высоту позади и укрепился на ней. Изложение этого дела в комментариях Цезаря неполно и неясно, потому что сначала упоминается об одном частном деле 9-го легиона против стрелков и пращников Помпея, а потом о более общем деле нескольких легионов, одних против других, из чего следует заключить, что обе стороны подкрепляли свои войска, вследствие чего произошел довольно общий и важный бой. Устроение же в самом бою плетней и рва доказывает, до какой степени римские войска в это время легко и скоро производили фортификационные работы, даже во время боя.

Цезарь изображает свое положение после этого боя так, что оно представляется странным и необыкновенным. Несмотря на то что он блокировал Помпея, а Помпей был кругом обложен им, положение последнего было лучше, нежели первого, как по приведенным выше причинам, так и потому, что Цезарю нужно было устроить, а потом занимать и оборонять 28-верстную укрепленную линию и 26 укреплений на ней, но главное – терпеть при этом с каждым днем все больший и больший недостаток в продовольствии. Войскам его труда и опасности было много, но покоя и продовольствия очень мало. Однако они переносили это с большим терпением, довольствуясь небольшими дачами гороха и круп, а также корнями одного растения, под названием хара (chara), которые, будучи разварены, доставляли нечто вроде хлебных лепешек. Несколько стад живого скота, пригнанных из Эпира, были очень полезны, хотя и недостаточны для целой армии. В Помпеевой же армии, напротив, всего было в изобилии, исключая воды и фуража, которого вскоре совсем недоставало для многочисленной конницы, так что строевые лошади исхудали, а вьючные животные пали. Притом стеснение войск Помпея внутри линий, беспрестанные работы, к которым они не были привычны, множество трупов животных, заражавших воздух, – все это делало и положение Помпеевой армии очень трудным. Кроме того Цезарь отвел воду из всех речек и ручьев, которые текли через линии Помпея в море, так что Помпеевы войска были принуждены рыть глубокие колодцы, но и те были далеко от лагеря и от летнего зноя скоро высохли. В Цезаревой же армии воды и фуража было довольно, а близость жатвы и ожидание продовольствия из Эпира позволяли надеяться вскоре на лучшее положение. Вообще с обеих сторон были некоторые выгоды, но и еще более невыгод, и трудно решить, положение которой из двух сторон было невыгоднее.

В таких обстоятельствах с обеих сторон продолжали ежедневно происходить вдоль линий частные дела. Цезарь не везде и не всегда мог лично присутствовать при этом, потому что иногда по необходимости бывал в отсутствии из своего лагеря. В одно из таких отсутствий его легат П. Силла или Сулла, которому он вверил временное начальствование армией, двинулся с двумя легионами на помощь одной когорте и обратил неприятеля в бегство, но ограничился тем, не завязывая общего боя, в чем Цезарь в своих записках одобрил его, хотя, как кажется, Сулла мог одержать решительную победу в общем бое с главными силами Помпея, которые произвели две отдельные атаки. Но в записках Цезаря никаких подробностей обо всем этом не имеется. Замечательно только то, что в этот самый день произошли 6 отдельных дел, три – при Диррахии и три – в укрепленных линиях, причем Помпей лишился до 2 т. чел. и многих высших и частных начальников, а войска Цезаря взяли 6 знамен и лишились не более 20 чел. убитыми, но очень многих ранеными, особенно в том укреплении, против которого была направлена главная атака Помпея. По каким причинам или поводам Помпей произвел эти атаки, из записок Цезаря не видно, равно и того, почему несколько дней спустя Помпей занял и сильно укрепил (валом до 15 футов вышины) новый лагерь, а через 5 дней после того снова занял прежний лагерь.

Между тем Цезарь положил, сверх отряжения легатов Кассия и Кальвизия с отрядами для занятия Этолии и Акарнании (см. выше), послать еще легата Калена принять главное начальствование над этими отрядами и занять с ними также и Ахайю в Пелопоннесе, с тем чтобы как можно более ограничить Помпею, а себе расширить власть в более отдаленных краях Греции. В Ахайе и ближайших местах находились Помпеевы гарнизоны под начальством легата Рутилия Лупа. Последний пытался, но, кажется, напрасно, преградить Коринфский перешеек укрепленною линией. А между тем Дельфы, Фивы и Орхомены в Беотии сдались легатам Цезаря.

При Диррахии же, после изложенного выше боя, Цезарь, желая выйти из своего трудного положения, несколько дней выводил свою армию из лагеря, вызывая Помпея на бой. Помпей, хотя делал то же, но, видимо, не желал вступать в общий бой, а потому его и не происходило.

Тогда Цезарь снова захотел прибегнуть к мирным переговорам, к чему, вероятно, имел основательные причины. С этою целью он послал к Помпееву легату Сципиону, в Македонию, друга его, Клодия, с письмом, в котором просил Сципиона быть посредником между ним, Цезарем, и Помпеем. Клодий сначала имел несколько переговоров с Сципионом, но потом не был более допускаем к нему и воротился к Цезарю без всякого ответа. Тогда уже Цезарь убедился, что с такими людьми, как его противники, не оставалось делать ничего более, как силою оружия принудить их к соглашению. Вследствие того он приказал устроить сильные укрепления при Диррахии, против единственных еще двух выходов, через которые конница Помпея могла выезжать на фуражировку. Это принудило Помпея собрать всю свою конницу в своем лагере, где она вскоре подверглась самой крайней нужде. Тогда Помпей решился наконец испытать счастья в вылазке. В то же самое время к нему перебежали из конницы Цезаря два галла-аллоброга, которые сообщили Помпею местные свойства Цезаревых линий и лагеря и послужили Помпею проводниками. План Помпея заключался в том, чтобы охватить с моря и атаковать с тыла оконечность левого фланга Цезаревой линии, примыкавшего к берегу моря, но не укрепленного вдоль него и отстоявшего далеко от Цезарева лагеря. Вследствие того Помпей ночью направил туда 60 когорт вдоль морского берега, а другой сильный отряд пехоты и стрелков – морем на судах. Первым (т. е. 60 когортам) он приказал, для предохранения себя от действий стрелков и пращников, прикрыть свои шлемы плетнями из тростника и запастись фашинами.

Пункт атаки, указанный двумя перебежчиками-аллоброгами, был хорошо выбран Помпеем. Левая оконечность укрепленной линии Цезаря примыкала в этом месте к морскому берегу и загибалась вдоль него только на небольшом протяжении, на котором еще не совсем была докончена. Укрепления ее состояли из вала в 10 футов вышины и рва в 15 футов глубины. Эта часть укреплений близ моря была занята войсками 9-го легиона и находилась далеко от лагеря Цезаря, который был расположен на правой оконечности его линии, впереди Диррахия.

Атака была произведена 24 мая с рассветом и имела полный успех. Сильно атакованный с фронта и с тыла, 9-й легион был опрокинут из укреплений, взятых неприятелем с боя, и оттеснен в беспорядке, расстройстве и с уроном. Легат М. Антоний, начальствовавший войсками в ближайших укреплениях, поспешил с 12 когортами на помощь 9-му легиону, удержал и даже оттеснил неприятеля. Цезарь, извещенный о том в своем лагере, поспешил лично на место боя с подкреплениями. Затем изложение дальнейших действий с обеих сторон в записках Цезаря неясно и непонятно. Цезарь говорит, что, так как Помпей вышел из своего лагеря и овладел левою оконечностью линии его, Цезаря, то он, Цезарь, отказался уже от прежнего своего плана – обложения Помпея – и занял лагерь близ лагеря Помпея. Далее он говорит, что узнал от разведчиков о движении одного Помпеева легиона позади близлежащего леса, для занятия лагеря близ моря, и что вследствие того, оставив в своем новом лагере только 2 когорты, двинулся с 33 когортами в 2 колонны обходом, против избранного легионом Помпея пункта. Все это, без плана или по крайней мере ясного описания тогдашних местности и укреплений на ней, непонятно, тем более что с обеих сторон было часто устраиваемо несколько меньших лагерей в разных местах. Достаточно сказать, что Цезарь атаковал лагерь или укрепление Помпеева легиона, ведя лично левое крыло своих войск и опрокинул Помпеев легион из большего укрепления в другое меньшее, еще прежде, нежели Помпей успел прибыть на помощь. Но при этом войска правого Цезарева крыла и за ними вся Цезарева конница, не зная хорошо ни местности, ни встреченных ими укреплений, шли все далее и далее сквозь линию этих укреплений, не встречая в них неприятеля. Между тем Помпей прибыл на помощь с одним легионом и конницей и двинул последнюю против конницы Цезаря. Последняя, расстроившая, при проезде чрез укрепления, свои ряды, бросилась назад, чтобы устроиться. Опрокинутый Помпеев легион, ободренный приближением Помпея, перешел в наступление. Правая фланговая пехота Цезаря, далеко отделившись от левой, начала отступать обратно сквозь линию неприятельских укреплений, но при этом пришла в расстройство, беспорядок и наконец обратилась в бегство. То же самое произошло и с левою флангового пехотою Цезаря. Тщетно последний, схватив знамя, старался удержать и собрать бежавших: все бывшие с ним войска его бежали в совершенном беспорядке и не были совершенно истреблены только потому, что, во-первых, Помпей опасался, преследуя неприятеля, попасть в засаду и сам быть разбитым, почему и не отваживался подступать к Цезаревым укреплениям, а во-вторых, Помпеева конница, преследуя бежавших, была удержана теми войсками Цезаря, которые охраняли подступы и ворота своих укреплений. Во всяком случае трудно составить себе вполне ясное понятие о ходе этого боя и последовавшего за ним бегства Цезаревых войск и преследования их Помпеевыми. Однако видно, что меньшая часть Цезаревых войск осталась в порядке и прикрыла бегство большей части их.

Этот результат боя произвел на армию Помпея чрезвычайно благоприятное впечатление и был празднован ею как полная победа. Но Цезарь в своих записках старается уменьшить значение ее, объясняя свою неудачу небольшим числом войск своих, участвовавших в бою {это несправедливо, потому что у него было 33 когорты (31/3 легиона) в бою и 2 когорты в резерве в лагере, у Помпея же только 2 легиона}, невыгодною, пересеченною и тесною между укреплениями местностью и отделением правого своего крыла с конницей от левого. Как бы то ни было, он был разбит, как никогда еще дотоле. Он сам едва не был убит одним перебежчиком, но спасен находившимся при нем конюшим своим. Ввечеру, по свидетельству Плутарха, он сказал, что «в этот день победа была бы на стороне неприятеля, если бы у него был человек, который разумел бы, как побеждать». Урон его в этот день простирался, по собственным его показаниям, до 960 чел. пехоты, многих римских всадников, 30 трибунов и центурионов и 32 знамени.

Помпей же с этого дня принял титул императора и «позволял», говорит Цезарь, «величать его этим титулом, не возлагая, однако, на себя лаврового венка». Лабиен испросил себе у него выдачи ему всех Цезаревых пленных и, надругавшись над ними, приказал всех их казнить! Таково было озлобление против Цезаря этого бывшего самого любимого и доверенного легата его!

Цезарь, после невыгодного для него боя при Диррахии, тщательно обсудил свое положение и то, что ему следовало предпринять и как ему действовать. И он пришел к тому заключению, что ему необходимо было немедленно выйти из своего трудного положения, совершенно отказаться от прежнего своего намерения блокировать Помпея и предпринять совсем другого рода действия, а именно – вовлечь Помпея в маневрирование в открытом поле, причем надеялся употребить в пользу свое искусство в такого рода действиях и наконец удачно решить их при помощи надежности и храбрости своих войск. Поэтому, собрав, успокоив, утешив, и ободрив их, а тех из них, которые не исполнили своего долга, наказав, он вечером того же дня, т. е. 24 мая, положил: на другой же день двинуться к Аполлонии, оставить в ней всех своих раненых и больных под прикрытием гарнизона, соединиться с Домицием в Македонии, сосредоточить там все свои силы, за исключением только гарнизонов в Лиссе, Орике и Аполлонии, и отвлечь Помпея от берегов моря вслед за собою. Если бы Помпей обратился не за ним, а в Италию, то и он решил идти туда же через Иллирию. А если бы Помпей захотел отнять у него Лисс, Орик и Аполлонию и отрезать его от берегов моря, то он хотел обратиться против Сципиона и тем принудить Помпея поспешить на помощь ему. Об этом плане Цезарь уведомил Домиция и положил, оставив в Лиссе 4, в Орике 3 и в Аполлонии 8, всего 15 когорт (1 ½ легиона), со всеми остальными войсками следовать чрез Эпир и Акарнанию.

Войска его и начальники их были так расположены к нему и так желали боя, что просили его остаться при Диррахии и вступить в сражение. Но он не счел удобным, после претерпенной неудачи, тотчас же снова вести войска в бой и при том опасался недостатка в продовольствии.

Вследствие того с наступлением ночи с 24-го на 25 мая, он отправил вперед к Аполлонии (от 60 до 70 верст) все тяжести, раненых и больных армии, под прикрытием 1 легиона, с приказанием не останавливаться на пути; 2 легиона он оставил при себе, остальные же 7 легионов в 3 ч. утра двинул тихо, без сигналов, разными дорогами, вслед за тяжестями. Вскоре после выступления их он велел подать обычный сигнал к выступлению в поход и тотчас же последовал за задним отрядом (арьергардом) легионов.

Помпей тотчас двинулся вслед за ним, выслав вперед свою конницу, но она настигла задний отряд (арьергард) Цезаря уже только при переходе его через реку Генуз, потому что он шел очень скоро, а при переходе через реку Генуз, имевшую очень крутые берега, и по неимению судов ни на нем, ни при себе, был задержан тем. Но Цезарь послал против Помпеевой конницы свою, с 400 чел. отборной пехоты, и опрокинул ее. Затем он в тот же день дошел до прежнего своего лагеря при Аспарагии, велел коннице поспешно фуражировать, но запретил остальным войскам выходить из лагеря поодиночно. Помпей шел тою же дорогой и также занял свой прежний лагерь при Аспарагии. Поэтому, так как войскам обеих сторон не было надобности вновь устраивать и укреплять свои лагери, Помпей же выслал часть своих войск за водою, дровами и на фуражировку, а другие отчасти отправились назад в лагерь при Диррахии, за оставленными в нем вещами, то Цезарь, предусмотревший это и ожидавший того, тотчас же подал сигнал к походу, сделал двойной усиленный переход и расположился лагерем. Таким образом Помпей был не в состоянии тотчас же следовать за ним и остался в очень неблаговидном положении.

На другой день Цезарь поступил точно так же: ночью выслал все тяжести вперед, а в 3 ч. утра выступил сам со всею армией. Так продолжал он делать и в следующие дни и так опередил Помпея, что последний уже на 4-й день был принужден отказаться от преследования.

В лагере при Аполлонии Цезарь оставался 28 мая только самое необходимое время и снова двинулся усиленными переходами в Македонию, на соединение с Домицием. Тогда только Помпей, с своей стороны, положил как можно скорее соединиться с Сципионом. При этом Цезарь замечает, что Помпей действительно имел намерение напасть со всеми своими силами на Домиция, если бы Цезарь захотел ожидать на берегах Эпира прибытия остальных войск своих из Италии. Но прибавим, если Помпей и имел это намерение, то, по изложенному выше характеру своему личному и своих действий, едва ли бы исполнил это, ибо не в состоянии был решиться на то в виду Цезаря, которому далеко уступал в это время в смелости и искусстве соображений и действий.

Итак, и Цезарь, и Помпей, каждый с своей стороны, имели в виду как можно скорее соединиться в Македонии, первый – с Домицием, а второй – с Сципионом, и весь вопрос заключался в том, кто кого предупредит. Но уже заранее можно было предвидеть, что успех имел быть не на стороне Помпея. Цезарь шел в Македонию обходом на Аполлонию, а Помпей, с 4-го дня преследования его, мог двинуться в Македонию прямым и кратчайшим путем, усиленными переходами, соединиться с Сципионом и разбить Домиция. Но по своим обычным небрежности и оплошности он ничего этого не сделал и упустил превосходный случай разбить Домиция, даже прежде соединения своего с Сципионом. Ибо в то самое время, когда Цезарь шел к Аполлонии и оттуда в Македонию, а Помпей за ним в 3–4 переходах, Домиций, долго стоявший против Сципиона при р. Галиакмоне (см. выше), но так, что находился между Сципионом и Помпеем, наконец, по причине недостатка в продовольствии, двинулся к Гераклее (Heraclea-Sentica) в Кандавии, т. е. прямо навстречу Помпею, вовсе не зная того, что не только затруднял тем соединение свое с Цезарем, но и подвергался опасности наткнуться на всю армию Помпея и быть разбитым ею. Сообщения же Цезаря и Домиция между собою были крайне затруднены и даже можно сказать прерваны тем, что после неудачного для Цезаря боя при Диррахии и отступления от этого города армии Цезаря противники его повсюду распустили слух, что он был разбит наголову, лишился всей своей армии и спасался от Помпея бегством! Поэтому не только невозможно было ни Цезарю, ни Домицию, посылать одному к другому отдельных вестников или отдельные отряды, но даже многие города на пути того и другого отказались иметь сообщение с ними. К счастью, однако, для Цезаря, одному разъезду Домиция удалось перехватить нескольких перебежчиков от Цезаря к Помпею и узнать от них о настоящем положении дел. Вследствие того Домиций, уже находившийся только в 4 часах пути от Помпея, тотчас же свернул к югу, поспешно двинулся к Эгинию (Aeginium), городу на границе Фессалии, и 5 июня благополучно соединился при Гомфи (Gomphi) с Цезарем, столь же поспешно двинувшимся навстречу ему. К сожалению, Цезарь ничего не говорит, какими именно путями шли до и после того Домиций, он, Цезарь, и Помпей.

Жители гор. Гомфи отказались впустить Цезаря, которому, в его положении, не оставалось ничего более, как взять город приступом, предав его затем, в острастку других, своим войскам на разграбление. Отсюда он тотчас двинулся к Метрополю (Metropolis), который сначала также отказался было впустить Цезаря, но, узнав об участи Гомфи, отворил свои ворота. Цезарь поступил с жителями его очень строго, и эти два примера с Гомфи и Метрополем так подействовали на другие города Фессалии, что все они покорились Цезарю, кроме Лариссы (Larissa), на р. Пенее, где Сципион расположился лагерем. Таким образом Цезарь с Домицием при Метрополе находились в центральном расположении между Сципионом при Лариссе и Помпеем, шедшим от Гераклеи в Фессалию. Вот к чему привели искусные и быстрые движения Цезаря и Домиция и, напротив, неискусные и медленные движения Помпея и Сципиона. И вместо того чтобы двум последним легко и удобно подавить с двух сторон Домиция и затем соединенными силами напасть на Цезаря, сами они очутились разделенными центральным расположением между ними Цезаря, соединившегося с Домицием. Поэтому искусное соединение двух последних между двумя первыми и заслуживает особенных внимания и похвалы.

Необыкновенная занимательность взаимного относительного положения обеих противных сторон, с самого начала движения от Диррахия в Македонию и Фессалию, постепенно растет все более и более и заставляет следить с напряженным вниманием за каждым дальнейшим шагом Цезаря и Помпея, но ожидать решения не от Помпея, а от Цезаря. В его руках, видимо, была теперь судьба не только похода в Грецию, но и целой войны, и с невольным нетерпением ожидаешь, как поступит Цезарь?

И он решил ждать Помпея при Метрополе и приступить к войне с ним в Фессалии. Страна эта была более равнинная, нежели гористая, и наступало время жатвы (начало июня). Цезарь при Метрополе находился не более как в одном большом переходе (около 25 верст) от Сципиона при Лариссе. Почему он не атаковал его до прибытия Помпея, как хотел сначала, неизвестно. Потому ли, что город Ларисса был слишком сильно укреплен, или потому, что Цезарь имел на то особенные политические причины? Несомненно, что либо та, либо другая причина удержала его, без всякой же причины этого предположить невозможно.

Непонятно также, что несколько дней спустя после 5 июня (т. е. соединения Цезаря с Домицием) Помпей, прибыв наконец в Фессалию, соединился со Сципионом, но каким путем и где именно – неизвестно. Он шел от Гераклеи в Западной Македонии к Лариссе в Северо-Восточной Фессалии, тогда как Цезарь находился при Метрополе, в одном переходе к западу от Лариссы. Каким же образом Помпей мог беспрепятственно со стороны Цезаря соединиться с Сципионом? И еще раз: почему Цезарь не разбил еще прежде того Сципиона или по крайней мере не помешал Помпею соединиться с ним? Любопытные вопросы, но ответа на них в записках Цезаря, к удивлению и сожалению, не имеется, что не может не казаться странным. Причины, несомненно, долженствовали быть и уважительные, но какие, неизвестно.

А между тем соединение Помпея с Сципионом имело такое влияние на армию первого, что она уже была несомненно убеждена в победе, горела нетерпением немедленно вступить в бой и даже, видя медление Помпея, роптала, говоря, что он хочет протянуть войну только для того, чтобы долее сохранить главное начальствование и быть окружену консулами и преторами. Впрочем, такое настроение происходило вовсе не от самих войск Помпея, но от окружавших его сената и римской знати, которым продолжительная война уже крайне надоела, и они желали скорее воротиться победителями в Рим, уже заранее распределяли между собою щедрые награды и назначения в высшие звания и должности и предавались другим подобного рода безумствам, словом, все жаждали наград, почестей, особенно денег, а также и мести своим политическим врагам! Таков был тогда этот жалкий Рим в лагере Помпея! Цезарю все это было известно, и он подробно и беспощадно изображает это в своих записках, и не верить ему в этом нельзя: все это долженствовало быть действительно так, а не иначе. Но не следует, однако, воображать себе, что все это происходило единственно от влияния на Помпея окружавших его: нет, он сам, в упоении непомерных своих гордости, тщеславия, властолюбия и самонадеянности, был до того ослеплен ими, что не мог хладнокровно, здраво и мудро обсудить свое положение против такого человека, как Цезарь, и рассчитать все верные и неверные случайности решительного боя с ним, долженствовавшего решить, быть или не быть тому либо другому. Он не умел и не мог сам овладеть умами окружавших его и руководить ими, а, напротив, вполне сочувствуя им и соглашаясь с ними, думал только о победе, но вовсе не о надежнейших средствах к одержанию ее: ему казалось достаточным атаковать Цезаря, чтобы разбить его! Всех более подстрекал его к этому Лабиен – этот изверг неблагодарности к Цезарю, заклятый враг его и, вместе, злобный дух Помпея, которого он уверял, что армия и особенно конница его были значительно превосходнее во всех отношениях, нежели Цезаревы, что старых ветеранов Галлии у Цезаря более не было, а были только молодые войска, и тому подобные лжи. Но при этом ни Помпей, ни Лабиен, ни все прочие в своем ослеплении не помышляли о главном, что против них был Цезарь! Как будто это было самым второстепенным вопросом. Словом, все они были в точно таком же ослеплении и рассуждали так же, как некогда Дарий и окружавшие его против Александра В., перед сражениями при Иссе и Арбелах!

Совершенно иное было со стороны Цезаря. Он был единственною главою всему, и от него, из его головы исходило все и с такими могущественными силой и влиянием на все, его окружавшее, от высших чинов до низших, вполне и безусловно веривших в его искусство и счастье, что вся армия его, с ним во главе нее, составляла как бы одно тело и одну душу, исполненные неодолимой силы и против которых ничтожна была армия Помпея и безумны были все руководившие ею.

И Цезарь рассудил, что он и армия его находились наконец в таком положении, в котором уже в состоянии были отважиться на решительные действия. Забыты были неудачи при Диррахии, силы были сосредоточены, продовольствие обеспечено, армия горела нетерпением сразиться – и Цезарь положил испытать, хотел ли или мог ли Помпей принять бой. С этою целью он выводил свою армию из лагеря и двигал ее вперед в боевом порядке с каждым днем ближе и ближе к лагерю Помпея, доколе не приблизился к подошве высоты, на которой он был расположен.

Впрочем, Цезарь не говорит, где именно находился лагерь Помпея, и даже нигде не упоминает названия города Фарсала, и вообще в записках его не имеется точных данных касательно местности, расположения, движений и действий Помпея до той минуты, когда произошло решительное столкновение между обеими армиями. Несомненно только то, что лагерь Помпея находился не при Лариссе, но, как из последующего оказывается, близ города Фарсала на р. Энипее в Фессалии (ныне Салтадже на р. Салтадже-Потамосе, в области Трикала), и что к этому месту Цезарь прибыл 6-го или 7-го, а Помпей – 10 июня.