Текст книги "Юлий Цезарь. В походах и битвах"

На следующий день, крайне нуждаясь уже в продовольствии, Цезарь своротил в сторону и двинулся к находившемуся от него в 18 милях (27 верстах) главному городу эдуев – Бибракте (ныне Autun), в котором находились большие запасы хлеба. Сочтя ли это за робость с его стороны или, может быть, намереваясь отрезать ему продовольствование, гельветы обратились назад и также двинулись к Бибракте. По приближении их Цезарь выслал им навстречу, для задержания их, всю свою конницу, а сам между тем построил свою армию {Всего войск y Цезаря при Бибракте, по словам Наполеона I, было: 6 легионов пехоты – 36 000 чел. Конницы – 4000. Вспомогательных войск – от 20 000 до 30 000. Итого от 60 000 до 70 000. Но число вспомогательных войск, кажется, преувеличено. Цезарь не означает числа своих войск; достоверно, однако, то, что он был слабее гельветов}, на ближней горе, недалеко от Бибракты, в боевой порядок. Впереди, на полускате, он поставил 4 старых легиона (7‐й, 8‐й, 9‐й и 10‐й) в 3 линии, а позади, на вершине горы – все обозы под прикрытием двух новых легионов (11‐го и 12‐го), вспомогательных войск и устроенных ими укреплений. Гельветы, собрав позади себя все свои обозы, сомкнули ряды, отразили Цезареву конницу и, построив фалангу {по Turpin de Crisse – 2 большие фаланги в 1‐й линии и одну (15 000 бойев и тулингов) во 2‐й, в виде резерва и для прикрытия обозов}, прикрытую спереди, с боков и сверху черепахою из щитов, двинулись на гору против 1‐й линии римской армии. Цезарь, желая доказать войскам, что намерен вполне разделить с ними опасность и победить или умереть, сошел с лошади и отослал ее назад; примеру его последовали и все окружавшие его, и все частные начальники войск. Затем 4 передних легиона, бросив дротики, стремительно бросились с горы вниз, с мечами в руках, на гельветов. Завязался упорный и жестокий рукопашный бой, в котором обе стороны долго сражались с одинаковою храбростью, не отступая ни шагу. Наконец, однако, гельветы были приведены в расстройство и, понеся большой урон, изнемогая от ран, начали отступать с боем в лощину и из нее на другую гору, в 1000 шагах от первой. Цезарь преследовал их, также с боем, 4 передними легионами в том же боевом порядке, оставив обозы и 2 задних легиона на вершине горы. В то самое время, когда 4 передних легиона всходили вслед за гельветами на гору, 15 000 бойев и тулингов неожиданно ударили им в правый фланг и в тыл. При виде этого и отступавшие гельветы обратились назад и напали на римлян с фронта.

Положение Цезаря было трудное и опасное, но он тотчас противопоставил 3‐ю линию бойям и тулингам, а 1‐ю и 2‐ю – прочим гельветам, и на полугоре произошел вторичный, упорный бой, продолжавшийся до вечера. Наконец часть гельветов была принуждена отступать на вершину горы, а другая – к обозам у подошвы ее, и здесь произошел третий, упорнейший бой, продолжавшийся далеко за полночь, но кончившийся тем, что римляне овладели всеми обозами и всем лагерем гельветов. {Сражение при Бибракте произошло в первой половине мая по юлианскому календарю (Наполеон I).}

Разбитые наголову и претерпев огромный урон, гельветы, в числе уже не более 130 000 душ, удалились с величайшею поспешностью в противоположном прежнему направлении, а именно к с.-в. – и, следуя безостановочно днем и ночью, на 4 сутки прибыли в земли лингонов. {Часть Бургонии и большая часть Шампании; главным городом лингонов был Андаматун на р. Матроне (ныне Лангр на р. Марне).} Цезарь не мог тотчас преследовать их потому как сам говорит, что трое суток был удержан на месте сражения попечением о раненых и погребением убитых воинов своей армии – доказательство, что победа досталась ему нелегко и стоила недешево. {Распоряжения Цезаря к бою и в начале и конце боя были превосходные; но после первого отражения гельветов он сделал, по мнению Turpin de Crisse, две ошибки: 1) оставив 2 легиона и вспомогательные войска без всякой пользы позади, на вершине горы, и 2) увлекшись преследованием гельветов с горы на гору, не обеспечил своего правого фланга и тыла, был обойден и охвачен и подвергся величайшей опасности быть разбитым.} Но тотчас после сражения он послал лингонам приказание не оказывать гельветам никакой помощи, ни деньгами, ни продовольствием, ни чем бы то ни было, грозя в противном случае поступить с лингонами точно так же, как с гельветами. По прошествии же трех суток он двинулся со всею армией усиленными переходами вслед за гельветами. Лингоны повиновались ему – и гельветы, доведенные голодом до крайности, отправили к Цезарю послов с изъявлением покорности и просьбой о мире. Цезарь потребовал, чтобы они дали заложников и выдали оружие и бежавших к ним рабов. Пока это исполнялось, наступила ночь и 6000 урбигенян {иные полагают, что урбигеняне обитали около города Урба (ныне Орб, в ваадтском кантоне), другие же около Берна, но настоящие их жилища в достоверности неизвестны}, тайно уйдя из лагеря, направились к Рейну и Германии. Узнав об этом, Цезарь немедленно послал жителям земель, через которые урбигеняне должны были проходить, приказание задержать их и представить ему. И таково было нравственное влияние победы его над гельветами, что приказание его было в точности исполнено. С урбигенянами было поступлено – говорит Цезарь – как с врагами, что значит, что они были преданы смерти – жестокость, недостойная Цезаря! Зато в отношении к прочим гельветам он явил большое великодушие и весьма мудрую политику: по выдаче ими заложников, оружия и переметчиков даровал им помилование и приказал возвратиться в Гельвецию и восстановить сожженные ими города и селения, причем повелел аллоброгам снабдить их до Гельвеции продовольствием {Цезарь говорит, что в стане гельветов, в сражении при Бибракте, найдены были писанные греческими буквами именные списки всех гельветов, вышедших из Гельвеции, и что по этим спискам всего их было 368 000 мужчин, женщин и детей, из коих 92 000 способных сражаться мужчин. По исчислению же, произведенному по приказанию Цезаря, в Гельвецию возвратились только 110 000 душ. Из этого не следует, однако, заключать, замечает Наполеон I, что гельветов погибло в Галлии 258 000 душ: большое число их рассеялось и отчасти водворилось в Галлии, а многие воротились в Гельвецию позже}; храбрых бойев же поселил, по просьбе эдуев, в землях сих последних.

Таков был 1‐й поход Цезаря в Галлии – поход, который, судя по многочисленности и приготовлениям гельветов, не имел бы, может быть, такого скорого и удачного конца для римлян, если бы гельветы, при всей своей храбрости, не были столь невежественны, действовали с большею быстротою и решительностью, если бы между ними было более согласия, единства и воинского порядка, и главное – если бы против них не было такого полководца, как Цезарь, быстрота, решительность и искусство действий которого заслуживают величайших похвал. При всем том должно, однако, сознаться, что он сделал в этом походе нисколько важных (указанных выше) ошибок – потому, как кажется, что в первый раз в жизни имел главное начальствование над большою армией, в важной войне против многочисленного и опасного неприятеля и не приобрел еще надлежащей в этом опытности.

По окончании похода против гельветов почти все племена кельтической Галлии прислали к Цезарю выборных людей с поздравлениями, изъявлением благодарности – и просьбой защитить и избавить их также от Ариовиста и германцев, прибывших в Галлию по нижеследующему случаю.

Две враждебные политические партии, на которые были разделены кельтические галлы и из которых во главе одной стояли эдуи, а во главе другой – секваны, поддержанные арвернами {арверны обитали в той части кельтической Галлии, которая соответство-вала нынешним департаментам Пюи-де-Дом и Луары, или Оверни (Auvergne)}, долго вели междоусобную войну, и наконец эдуи одержали верх, а секваны и арверны призвали на помощь Ариовиста, обещав ему щедрое вознаграждение. Ариовист, прибыв из-за Рейна с 15 000 чел. своих свевов, вскоре склонил успех и перевес в войне на сторону секванов и арвернов, наложил на эдуев и их союзников дань, взял с них заложников и заставил их поклясться, что они никогда не потребуют обратно своих заложников и не будут просить помощи союзников своих – римлян, ни стараться об освобождении своем от подчиненности секванам и арвернам или, лучше сказать, ему самому. Ибо он и самих секванов и арвернов подчинил своей власти, завладел третью их земель, водворился, между ними с своими свевами и, так как число последних вскоре умножилось вновь прибывшими из-за Рейна до 120 000 чел., то и намеревался, во время похода Цезаря против гельветов, завладеть еще одною третью земель секванов и арвернов. Подпав таким образом под тяжкое иго германских варваров, ими же самими призванных на помощь, и справедливо опасаясь, чтоб они не завоевали всей Галлии, кельтические галлы и в особенности эдуи, секваны и арверны убедительно просили Цезаря о помощи, представляя, что если римляне откажут в ней, то им ничего более не останется, как переселиться из Галлии в какую-нибудь другую страну.

Многие причины побуждали Цезаря вступиться за галлов и не позволять германцам притеснять их и водворяться в Галлии. Но в особенности он считал постыдным и для себя, и для республики и народа римского попустить, чтобы эдуи, издавна признанные друзьями и союзниками римлян, были порабощены германцами, и признавал опасным для римской политики, чтобы германцы водворялись в Галлии, ибо, покорив ее, они легко могли вторгнуться в римскую провинцию и потом в Италию. Сверх того просьба галлов вполне соответствовала, кажется, личным, тайным намерением и политике самого Цезаря, которые, как по всему заключить можно, клонились к тому, чтобы, изгнав гельветов и потом германцев из Галлии, склонить тем галлов на свою сторону и, пользуясь их междоусобиями, наконец их самих покорить власти римлян. А потому Цезарь, обещав галлам употребить все средства к их удовлетворению и успокоению, послал просить у Ариовиста личного свидания; но Ариовист гордо и дерзко отказал в том. Тогда Цезарь отправил к нему послов с просьбой не призывать более из-за Рейна в Галлию германцев, возвратить самому и позволить секванам отдать эдуям их заложников и, наконец, не причинять никакого вреда эдуям и их союзникам и не воевать с ними. В случае исполнения этого – объявлял Цезарь – Ариовист останется по прежнему другом и союзником римлян; в противном же случае Цезарь, в звании правителя римской провинции, будет обязан, на основании определения римского сената в 61 году, всячески защищать эдуев и других союзников римлян в Галлии. На это Ариовист гордо возразил, что он покорил эдуев силою оружия, что ни он римлянам, ни римляне ему не имеют никакого права предписывать, как поступать с покоренными народами, что он не возвратит эдуям их заложников, но и не будет воевать с ними, если только они будут исправно платить ему дань и исполнять другие, принятые ими на себя обязательства; в противном же случае звание союзников римлян не спасет их. Что же касалось угроз Цезаря, то Ариовист объявил, что не боится их, ибо еще никто дотоле не восставал против него войною без собственного для себя вреда и гибели, и что если Цезарь хочет измерить с ним свои силы, то испытает на себе, на что был способен храбрый, никем еще дотоле не побежденный народ, опытнейший в военном деле и уже 14 лет не знавший крова.

В одно время с этим гордым ответом Ариовиста к Цезарю прибыли послы эдуев и тревиров {тревиры обитали вокруг нынешнего Трира, на р. Мозеле, в прусской рейнской провинции} с жалобами, что прибывшее из-за Рейна германское племя гарудов разоряло земли эдуев, а 100 округов или кантонов свевов {правильнее – союз 100 германских племен под общим названием свевов} прибыли на правый берег Рейна и готовились переправиться в Галлию. Цезарь видел ясно, что медлить долее было нельзя и не должно, но необходимо было напасть на Ариовиста прежде, нежели он будет усилен свевами. А потому, запасшись сколько можно скорее продовольствием, он и двинулся усиленными переходами против Ариовиста. {Цезарь не означает, откуда и куда, но, вероятно, с границы земель эдуев и лингонов, чрез Арар, в средину земель секванов.}

По 3-дневном походе он узнал, что Ариовист со всеми своими силами шел к Везонцию на р. Дубисе {ныне Безансон (Besançоn), на р. Дуб (Doubs), в Франш-Контэ, в департаменте реки Дуб}, главному городу секванов, для завладения им. Везонций был весьма силен и местным положением, и укреплениями своими и заключал в себе большое количество всякого рода военных запасов. А потому он имел в настоящих обстоятельствах особенную в военном отношении важность и для Цезаря, и для Ариовиста, и Цезарь, положив во что бы то ни стало предупредить в нем Ариовиста, успел в том, следуя усиленными переходами днем и ночью, и, вступив беспрепятственно в Везонций, поставил в него гарнизон.

В Везонции он оставался несколько дней для устройства продовольствования армии, и в это время рассказы галлов и купцов об огромном росте, необычайной храбрости, искусстве в военном деле и страшном виде германцев распространили в целой армии Цезаревой внезапный и величайший страх. Прежде всех страху этому предались военные трибуны, префекты и все те, которые последовали из Рима за Цезарем из приязни к нему, но были изнежены жизнью в Риме, а опытности военной и неустрашимости, приобретаемым в лагерях, не имели. {Цезарь разумел здесь лица и чины, составлявшие главное управление, или, по-нынешнему, главный штаб армии.} Некоторые из них, под разными предлогами, даже просили себе отпусков, а другие впали в глубокую горесть, помышляли только о смерти, и все заняты были только составлением духовных завещаний. Мало-помалу страх распространился даже на самых старых и опытных воинов, центурионов и начальников конницы, которые, чтобы не подать подозрения в робости, говорили, будто страшатся не германцев, но трудных дорог, обширных и дремучих лесов и почти совершенной невозможности везти продовольствие. Многие из них даже объявили Цезарю, что, если он даст приказ к походу, войска не послушаются его.

Такая общая, необыкновенная трусость целой армии {по мнению Turpin de Crisse, она произошла единственно оттого, что Цезарь не занял войско учениями или работами, но оставил их в бездействии, которое повлекло за собою пустые толки и пустой страх. И в этом случае виною была также неопытность Цезаря. Должно, впрочем, заметить, что Цезарь в своих записках с намерением, кажется, распространяется о трусости своей армии, для того чтобы резче выставить собственную находчивость, силу своего красноречия и нравственное свое влияние} грозила чрезвычайною опасностью и могла бы иметь самые вредные, самые гибельные последствия, если бы Цезарь не сохранил всего присутствия духа и хотя малейше потерял голову. Но не таков был Цезарь: подобно Александру В. и Ганнибалу, он возрастал с опасностью – и в настоящем случае явил всю нравственную свою силу, все нравственное свое влияние. Он не предался гневу, не прибегнул к силе и строгости или к устыжению войск, но к убеждению их умов и возвышенно их духа. Собрав военный совет, на который призвал даже центурионов низшего класса, он произнес с тем красноречием, которым обладал в такой высокой степени, сильную, убедительную и увлекательную речь. Укорив присутствовавших за то, что они вздумали присваивать себе право рассуждать о предмете и цели движения армии, он представил им, что от Ариовиста, обязанного Цезарю званием царя и союзника римлян, нельзя было, по справедливости, ожидать нарушения долга признательности и обязанности союзника; что, впрочем, если бы даже он и захотел вести войну против римлян, то все же им не было причины страшиться его и отчаиваться в собственных силах и в распоряжениях своего полководца; что уже и предки их, под предводительством Мария, с честью и славою сражались с германцами и побеждали их, что и в недавней войне с рабами они доказали все свое превосходство над германцами, хотя и знакомыми с устройством и дисциплиной римских войск; что германцы были не раз побеждаемы теми самыми гельветами, которых перед этим победили римляне, – победами же своими над гельветами Ариовист был обязан более утомлению и оплошности галлов и собственной хитрости и удаче, нежели мужеству и храбрости своим; что те, которые страх свой прикрывали мнимою опасностью подвергнуться недостатку в продовольствии или идти по трудным дорогам, присваивали себе не принадлежавшее им право, не доверяя своему полководцу или думая учить его, как ему поступать; что секваны, лингоны и другие соседственные с ними племена доставят хлеб, который сверх того созрел и на полях; что касательно дорог, они сами вскоре убедятся, что дороги нетрудны и проходимы; что он не верит и нимало не боится, чтобы войска не последовали за ним; что если и случалось, что войска отказывали своим полководцам в повиновении, то обыкновенно таким, которые сами были тому виною или по своим неудачам, или по корыстолюбию и лихоимству, но что целая жизнь его, Цезаря, свидетельствовала о его бескорыстии точно так же, как поход против гельветов – о счастье и удаче его на войне; что поэтому он не только не замедлит, но и ускорить поход, и выступить в следующую же 4‐ю стражу ночи, и тогда увидит, что сильнее в войсках, чувство страха или чувство чести и долга; если бы же они не последовали за ним, то он и тогда пойдет с одним 10-м легионом, в мужестве которого не сомневался и который будет служить ему преторианскою когортой. {Цезарь особенно любил этот легион и имел к нему большую доверенность. Одна или несколько отборнейших когорт отделялись в это время для личного охранения полководца и носили название преторианских когорт. Выше с намерением приведена почти вся речь Цезаря, так как она изложена в его записках, дабы показать, какие доводы он употреблял для убеждения и одушевления своих войск.}

Слова Цезаря, переданные начальниками войскам, мгновенно изменили расположение умов в армии, заменив упадок духа, уныние и страх бодростью, одушевлением и необыкновенным рвением к бою с германцами. 10‐й легион немедленно прислал ему своих военных трибунов с изъявлением благодарности за доброе о нем мнение и готовности следовать за Цезарем. Прочие же легионы прислали просить у него прощения и уверить его, что никогда не были причастны ни сомнению, ни страху, не имели намерения подчинить Цезаревы виды собственным и вполне готовы исполнить все, что он ни прикажет.

Блистательно восторжествовав таким образом, силою своего красноречия и даром убеждать и увлекать умы, над опасным заблуждением и упадком духа своих войск, Цезарь поспешил воспользоваться рвением их к бою и в назначенное им время (в 4‐ю стражу ночи) выступил из Везонция по дороге, найденной и указанной знатным эдуем, Дивициаком, к которому из числа всех галлов Цезарь имел наиболее доверия. Дорога эта, хотя и увеличивала поход почти на 40 римских миль (более 50 верст), но зато миновала леса и ущелья и пролегала по открытым равнинам. {По мнению Наполеона I, в направлении от Безансона к Бельфорту, в Эльзасе, в департаменте Верхнего Рейна.}

На 7‐е сутки безостановочного похода Цезарь узнал, что Ариовист находится от него не более как в 24 римских милях (около 32 верст). С своей стороны Ариовист, сведав о приближении Цезаря, сам предложил свидание, в котором прежде отказывал. Цезарь, заключая из этого, что Ариовист одумался и стал благоразумнее, согласился на свидание, которое было назначено на 5‐й после того день. Ариовист просил только – как бы опасаясь засады – чтобы Цезарь не приводил с собою пехоты, но чтобы оба явились в сопровождены одних всадников. Цезарь согласился и на это, но, не вполне доверяя своей галльской коннице, спешил ее и на лошадей ее посадил воинов любимого своего 10-го легиона. В назначенный день Цезарь и Ариовист, каждый в сопровождении 10 приближенных и доверенных лиц на конях, съехались на небольшом возвышении посреди обширной равнины между лагерями обоих войск. Конница же с обеих сторон остановилась шагах в 200 от возвышения. Цезарь повторил Ариовисту прежние свои требования и получил такого же рода гордый, хвастливый и даже дерзкий ответ с присовокуплением, что галлы сами призвали его, Ариовиста, что покоренная им часть Галлии принадлежит ему по праву завоевания, что римлянам никакого нет до него дела, что Цезарь сам, как он думает, имеет намерение завоевать Галлию, и если не удалится из нее, то Ариовист будет действовать против него как против врага и знает даже, что убиением его в бою окажет большую услугу политическим врагам его в Риме, которые не раз уведомляли о том Ариовиста; если же Цезарь удалится из Галлии, то Ариовист в благодарность за то не будет беспокоить его и даже окажет ему, если нужно будет, содействие. Без гнева и запальчивости, хладнокровно и спокойно возражал Цезарь, опровергая доводы Ариовиста и мнимым правам его на Галлию (Кельтическую) противопоставляя действительные (по словам Цезаря, но столь же мнимые на самом деле) права на нее римлян. Между тем конница, сопровождавшая Ариовиста, приблизилась мало-помалу к возвышению и начала метать в Цезаря и бывших с ним лиц стрелы и каменья. При виде такого подлого коварства, Цезарь немедленно прервал переговоры и удалился, запретив своей коннице на стрельбу германцев отвечать стрельбою, ибо хотел, чтобы с его стороны не было и тени несправедливости. Высокомерие, наглость и коварство Ариовиста исполнили войска Цезаревы сильнейшего негодования и еще более усилили рвение их к бою.

Два дня спустя Ариовист просил нового свидания или по крайней мере присылки доверенного лица для продолжения начатых переговоров. Цезарь вовсе не был намерен снова лично являться на свидание, ни подвергать опасности кого-либо из римлян; но, не желая решительно отказать Ариовисту, послал к нему Валерия Процилла, родом галла, но званием римского гражданина, и Меттия, связанного с Ариовистом узами гостеприимства. Но едва они прибыли в лагерь германцев, как Ариовист объявил их лазутчиками и заключил в оковы.

В тот же день он снял свой лагерь и расположил его у подошвы одной горы, в расстоянии 6 миль (около 8 ½ верст) от Цезарева лагеря. На следующий же день он снова снял свой лагерь и, пройдя мимо и в виду Цезаревой армии, расположился в 2 милях (около 3 верст) от нее, в тылу ее, дабы отрезывать ей подвозы продовольствия, доставляемого секванами и эдуями. Такого рода расположение и цель Ариовиста были не без искусства, но движение его в виду Цезаревой армии подвергало его опасности быть атакованным и разбитым на походе. Цезарь позволил ему, однако, пройти беспрепятственно, и странным, непонятным кажемся, как он не воспользовался столь удобным случаем разбить германцев в то время, когда они были на походе и, обремененные обозами, вероятно, шли более или менее в беспорядке. Это тем менее понятно, что в следующие 5 дней Цезарь постоянно каждый день строил свою армию в боевой порядок впереди своего лагеря и предлагал Ариовисту бой, но тот не принимал его и не выходил из своего лагеря, ограничиваясь частными действиями и нападениями 6 тысяч чел. своей конницы, при каждом из всадников которой находилось по одному ловкому, проворному и чрезвычайно быстрому на бегу пешему воину, как о том говорено было выше. В этого рода действиях германцы имели большое преимущество над римлянами, и Цезарь, опасаясь недостатка в продовольствии, счел необходимым восстановить и обеспечить свои сообщения с секванами и эдуями. Для этого, построив армию свою в 3 линии, он прошел в боевом порядке мимо и в виду Ариовистова лагеря и шагах в 600 (около ½ версты) в тылу его начал устраивать войсками 3-й своей линии, на выгодной местности, под прикрытием 1‐й и 2‐й линий – малый укрепленный лагерь. Ариовист выслал около 16 000 чел. пехоты со всею конницей для воспрепятствования работам, но Цезарь отразил их и, оставив в укрепленном лагере 2 легиона с частью вспомогательных войск, с остальными 4 легионами возвратился в прежний большой лагерь. Таким образом Ариовист, намеревавшийся отрезать Цезарю сообщения и продовольствие, сам увидел себя обложенным с фронта и тыла Цезаревою армией.

На следующий день Цезарь вывел войска свои из обоих лагерей и, построясь в боевой порядок, предложил Ариовисту бой. Тот не принял. его, но, как скоро Цезарь ввел войска обратно в оба лагеря, Ариовист послал часть войск напасть на меньший из них, и здесь произошел весьма упорный бой, продолжавшийся до вечера и в котором с обеих сторон было много раненых, но кончившийся ничем. Не постигая, почему гордые и храбрые германцы не принимают общего боя, Цезарь расспросил пленных и, узнав, что причиною тому были обычай германцев не вступать в бой с неприятелем, прежде нежели прорицательницы из числа германских женщин объявят, можно и должно ли было сражаться с ним, и объявление этими прорицательницами в настоящем случае, что германцы не одержат победы, если вступят в бой до новолуния. Цезарь немедленно решился воспользоваться столь благоприятным для него суеверным предрассудком германцев.

На следующий же день {по мнению Наполеона I, в сентябре (по римскому, или в июне по юлианскому календарю)}, оставив в каждом из двух своих лагерей достаточное для охранения их число войск, он развернул впереди малого лагеря все вспомогательные войска, дабы скрыть от германцев слабейшее против них число легионных или линейных войск своих. Затем, построив армию в 3 линии, он двинулся против лагеря Ариовиста. Тогда уже германцы, не видя более возможности избежать общего боя, по необходимости принуждены были выйти из своего лагеря и построились впереди его по племенам, каждое племя {гаруды, маркоманны, трибокки, вангионы, неметы, седузияне и свевы} отдельно, с равными между ними промежутками, а дабы заградить малодушным путь к бегству, сомкнули в тылу своем и на флангах все свои повозки и громоздкие тяжести в тесные ряды. {Наполеон I говорит, что Ариовист был не сильнее Цезаря, но едва ли это справедливо. Уже гораздо прежде число свевов в Галлии простиралось до 120 000 чел., а в это время, вероятно, было еще значительнее, и если положить даже только четвертую часть их способными сражаться, то и тогда они превосходили бы число войск Цезаря, составлявшее, после урона при Бибракте, вероятно гораздо менее 60 и даже 50 тысяч.}

Цезарь, назначив квестору своему место при одном, а легатам своим – по одному при каждом из прочих легионов, сам открыл бой нападением с правым своим крылом на левое крыло неприятельское, заметив, что оно было слабейшею частью боевого порядка германцев. Римские войска двинулись против германцев, а германцы им навстречу – с такого стремительностью, что даже не успели бросить дротиков, и тотчас вступили в упорный рукопашный бой. Германцы сражались в тесно сомкнутых фалангах, прикрываясь черепахами из щитов; однако римские войска вскоре привели их в расстройство, опрокинули и обратили в бегство. Но правое, превосходное в силах крыло германцев сильно теснило между тем левое крыло римлян, доколе молодой Красс (сын триумвира), начальствовавший конницею этого крыла, не подкрепил 1‐й и 2‐й линий третьего. Это решило победу в пользу Цезаря: вскоре и правое крыло германцев, подобно левому, было приведено в расстройство и опрокинуто, и все германцы бежали, не останавливаясь, к Рейну, находившемуся от места сражения милях в 50 (около 75 верст). {Место сражения Цезаря с Ариовистом в точности неизвестно, но долженствовало находиться между Безансоном и Базелем, но мнению Наполеона I – около Беффорта (Beffort) или Бельфорта в Эльзасе, в деп-те Верхнего Рейна.} Часть их переправилась через него вплавь, а другая, и в том числе Ариовист – в найденных на берегу челнах: все остальные же были изрублены преследовавшею их Цезаревою конницей. При этом случае Цезарь выручил и спас от неминуемой смерти Процилла и Меттия, что, по его словам, обрадовало его не менее одержанной решительной победы.

Победа эта так устрашила свевов, подступивших к правому берегу Рейна, что они поспешно воротились в свои земли, преследуемые убиянами, обитавшими на нижнем Рейне (в окрестностях нынешнего Кельна), которые множество их истребили.

Блистательно совершив таким образом два похода в один год, Цезарь расположил свою армию, еще до обычного на то времени, на зимних квартирах в землях секванов и, вверив начальствование над нею Лабиену, отправился лично в Цизальпинскую Галлию для присутствия, как он говорит в своих записках, на общенародном в ней собрании – действительно же для того, чтобы быть ближе к Риму и внимательно следить за всеми внутренними делами его.

О действиях Цезаря в походе против Ариовиста вообще можно сделать те же замечания, что и о действиях его в походе против гельветов. Цезарь и в них также явил необыкновенные свои военные дарования, похвальную умеренность, благоразумие и чрезвычайную быстроту, которой много был обязан своими успехами; но, еще не имея надлежащей опытности в ведении войны и не вполне доверяя себе и своему счастью, действовал чрезвычайно осторожно, осмотрительно и сделал несколько довольно важных ошибок. Выше, в своем месте были уже объяснены некоторые из них. Сверх того заметим, что неизвестно и непонятно, почему он не знал ранее о раздорах и междоусобиях галлов по прибытии его в Галлию, о силах и действиях Ариовиста, не разбил конницы и 16 000 человек пехоты, высланных Ариовистом для воспрепятствования укреплению малого Цезарева лагеря, а в сражении с Ариовистом (изображенном им не довольно ясно) не стал на левом крыле своей армии против правого сильнейшего крыла германцев? В заключение скажем, что хотя он и назвал походы против гельветов и Ариовиста двумя важными войнами, но это не совсем верно, и – согласно с мнением Наполеона I – не слишком большего труда стоило римской армии, предводимой Цезарем, восторжествовать над многочисленными и храбрыми, но невежественными, не имевшими правильного устройства гельветами и германцами, хотя это нимало не унижает, впрочем, достоинства и славы Цезаря.