Текст книги "Юлий Цезарь. В походах и битвах"

Подозрительно и враждебно взирал Сулла на Цезаря. Прежде всего он захотел принудить его отвергнуть (repudiare) жену свою Корнелию, но Цезарь не повиновался ему, без страха за жизнь свою. За это Сулла лишил его сана жреца, приданого жены и наследства в своем роде. Цезарь, дабы избегнуть гонений его, был принужден скрываться в разных местах в окрестностях Рима и однажды, остановленный шайкою убийц, нанятых Суллой, подкупил начальника ее, Корнелия Фагиту, дав ему 2 таланта (около 3 т. р.) {в книге указан рублевый эквалент конца XIX в. – Примеч. ред.}, и спас свою жизнь. Между тем все, – общее участие к нему было так сильно, что наконец Сулла, уступая влиятельным ходатайствам на Цезаря, согласился помиловать его, прибавив: «Пусть будет по вашему желанию, но знайте, что тот, помилования которого вы просите, некогда будет виновником гибели партии сильных, за которую мы сражались вместе, потому что, поверьте мне, в этом молодом человеке – несколько Мариев». Сулла угадал верно: в Цезаре был Марий – великий полководец, но с гораздо более обширным военным гением, Марий – враг олигархии, но без страстной ненависти и без жестокости, наконец Марий – не человек своей партии, но человек своего времени.

Помилованный Цезарь не захотел быть равнодушным свидетелем кровожадного правления Суллы и отправился (в 81 г.) в Малую Азию, где нашел убежище у царя Вифинии Никомеда. Вскоре он принял участие в военных действиях против Митридата, поступив волонтером под начальство претора Минуция Терма, в качестве его контубернала (contubernales были молодые люди знатных фамилий, состоявшие при полководце, бывшие ближайшими его сподвижниками и под руководством его изучавшие военное дело на практике). Минуций Терм послал Цезаря к Никомеду, склонить его к содействию осаде Митилена. Цезарь успел в этом и лично содействовал взятию этого города, причем за спасение жизни одного римского воина получил от Терма в награду гражданский венок (corona civica). Вскоре после того он воротился в Вифинию для защиты тяжбы одного из своих доверителей, в благодарность за оказанное ему в Вифинии гостеприимство.

Но частое пребывание его при дворе Никомеда послужило врагам его поводом к постыдным для Цезаря обвинениям, позже проникшим даже в некоторые прения римского сената и в песни римских воинов, сопровождавших Цезаря в его триумфе. Но Цезарь с негодованием опровергал эти гнусные обвинения. Участвовав в сухопутных военных действиях в первый раз, при осаде Митилена, он в первый же раз принял участие и в военных действиях на море – на флоте проконсула Сервилия (в 78 г.), которому поручено было вести войну против киликийских морских разбойников. Но он недолго оставался при Сервилии и, узнав о смерти Суллы, воротился в Рим (в 78 г.). Здесь, благоразумно держа себя совершенно в стороне от соперничества обоих консулов, Лепида и Катула, он предпочел влиять на общественное мнение, публично клеймя словесно клевретов Суллы, дабы выказать себя и оратором, и патриотом. С этою целью он публично обвинил одного из таких клевретов Суллы, Долабеллу, бывшего консула и правителя Македонии, в злоупотреблениях по управлению ею. Суд, составленный из таких же клевретов Суллы, оправдал Долабеллу, но общественное мнение превознесло Цезаря за его смелость, патриотизм и блистательное красноречие. Ободренный этим, Цезарь обвинил некоего Антония Гибрида в том, что он, начальствуя отрядом конницы, произвел грабежи в некоторых частях Греции, когда Сулла возвращался из Азии. Обвиненный был также оправдан, но популярность Цезаря возросла еще более. После того Цезарь защищал еще нескольких угнетенных греков, чем заслужил благодарность всех греков в Риме, мнение которых имело в нем большие вес и влияние. Однако, несмотря на приобретенную им славу публичного оратора, Цезарь, решившийся оставаться чуждым смут Рима и Италии, предпочел снова удалиться на время и отправился (в 76 г.) в Родос усовершенствоваться в науках, потому что этот город, подобно Александрии, был в это время центром наук, местом пребывания знаменитейших философов и школой знатнейших молодых людей. Но на пути морем в Родос, близ одного из Спорадских островков, Фармакузы, Цезарь был взят в плен морскими разбойниками. Они потребовали от него 20 талантов (около 35 т. рублей). Он насмеялся над ними и сказал, что даст им 50 талантов (около 105 т. рублей), которые и послал раба своего занять в ближайших городах. А между тем он 40 дней провел на эскадре разбойников и внушил им такое уважение и даже страх к себе, что, по словам Плутарха, казался более их царем, нежели пленником, и шутя говорил им, что, раз на свободе, распнет их всех на крестах! Получив и заплатив им обещанные деньги, он высадился на берег и немедленно снарядил суда, напал врасплох на разбойников, отнял у них свои деньги и всю их добычу, а их самих выдал проконсулу Азии Силану. Но Силан, желая продать, а не казнить их, не принял их, и тогда Цезарь отправился в Пергам и там действительно распял их на крестах. Затем он отправился в Родос, пользоваться учением у Аполлония Молона, одного из знаменитейших учителей красноречия в это время. Но вскоре возобновление Митридатом в Малой Азии войны против римлян и движение его с армией к Кизику побудили Цезаря покинуть свои учебные занятия и отправиться в провинцию Азию. Набрав здесь на свой счет войска, он изгнал из этой провинции Митридатова правителя и удержал в повиновении те города, которые были сомнительны или колебались в верности римлянам.

Между тем друзьям его в Риме удалось назначить его главным жрецом (pontifex). Это побудило его отправиться в Рим и, из опасения снова попасть в руки морских разбойников, через Адриатический залив, на 4‐весельной лодке, в сопровождении только двух друзей и 10 рабов. Прибыв благополучно в Рим (в 74 г.), он был избран значительными большинством голосов в военные трибуны, однако не воспользовался тем для принятия участия в военных действиях римлян ни в Испании против Сертория, ни в Азии против Митридата, ни на Востоке против варваров и морских разбойников, ни в самой Италии против восставших рабов. Цезарь не хотел служить ни в одной из римских армий, которые все находились под начальством приверженцев партии Суллы. Когда же оружие римское восторжествовало повсюду и во главе республики явились два консула-соперника, Помпей и Красс, Цезарь начал решительно, хотя и осторожно, действовать с целью образования себе сильной партии, снискания расположения народа и приобретения значения и веса, а для достижения этой цели употреблял всевозможные средства, и роскошь, и пышность, и расточительность, и ласкательства в отношении черни, распутною жизнью прикрывая обширные честолюбивые замыслы. И хотя он и разорился, но вполне достиг своей цели, распространив и утвердив свое влияние так, что ничто уже не могло поколебать его. Нет никакого сомнения, что он уже в это время имел в виду достигнуть верховной в Риме власти и уничтожить республику. Внимание его было постоянно обращено на восстановление марианской и подавление сулланской партий. Первым, явным свидетельством расположения к нему простого народа было назначение его военным трибуном (см. выше) и потом квестором, а вторым – всеобщее одобрение, когда он, по смерти тетки своей, вдовы Мария, осмелился публично произнести похвальное слово ей и несть за телом ее изображение Мария, а по смерти жены своей, Корнелии, дочери Цинны, публично же произнес и ей похвальное слово. Вскоре после того (в 68 г., 32 лет от роду) он отправился в Испанию, в звании квестора армии проконсула Антистия Вета. Здесь, как говорят некоторые историки, увидав статую Александра В., он горько заплакал, укоряя себя в том, что не совершил еще ничего в такие лета, в которые Александр уже покорил значительную часть тогдашнего мира. Пораженный этою мыслью, он, еще до срока своего квесторства, взял отпуск, возвратился в Рим и начал втайне возбуждать к восстанию транспаданских галлов, не имевших, но крайне желавших иметь права римского гражданства. Не успев возмутить их только потому, что консулы удержали в Италии войска, долженствовавшие отправиться в Малую Азию против Митридата, он прибегнул к другим средствам – тайным и преступным проискам и козням. Сильные подозрения пали на него в участии в 1-м заговоре Катилины (66 г.) и в заговоре Пизона. Но это нимало не ослабило расположения к нему народа; напротив, курульное эдильство {эдилы (aediles) имели в своем заведовании и надзоре все общественные в Риме зрелища, здания, постройки и полицию на городских рынках. Сперва их было только 2 из плебеев (aediles plebis), но с, начала III века перед P.X. к ним были прибавлены еще 2 из патрициев (aediles curules)} его еще более усилило оное, вследствие великолепнейших игр, которые он, по званию эдила, давал народу и которые пышностью превосходили все, что когда-либо дотоле видали в этом роде в Риме. Сильный приобретенным таким образом необыкновенным расположением народа, он дерзнул восстановить в Капитолии уничтоженные народным приговором статуи Мария, с победными в честь его трофеями и надписями – и все изумились такой необычайной смелости, но никто не дерзнул воспрепятствовать Цезарю, а марианская партия ободрилась и снова явилась на свет. Катул и с ним многие другие видели в этом поступке Цезаря явное стремление к уничтожению республики, но Цезарь силою своего красноречия не только вполне опровергнул Катула, но и достиг того, что поступок его был одобрен самим сенатом (65 г.).

Но происки и козни его с целью быть посланным в Египет и привести эту страну и о. Кипр в подданство Рима не имели успеха. Катул сильно восстал против этого, и Цезарь, хотя и поддержанный Крассом, потерпел неудачу.

Выйдя из эдильства, он принял (в 64 г.) звание уголовного судьи (judex quaestionis) и приговорил к смерти всех виновных в убиении проскриптов (при Сулле), но спас более всех виновного Катилину, что подтвердило подозрения в соумышленности его с последним. И хотя ничего достоверного неизвестно касательно участия его во 2-м заговоре Катилины, но несомненно то, что он был в связях с Катилиною и благоприятствовал ему, вероятно, намереваясь воспользоваться плодами его предприятия в случае удачи. Подозрения против Цезаря были столь сильны, что он однажды днем, на площади, едва не был убит всадниками и только заступничеству Цицерона был обязан спасением жизни. В суде над заговорщиками он подал мнение о заключении их на целую жизнь в тюрьму; но Цицерон и Катон опровергли его, и заговорщики были казнены (63).

В том же 63 году Цезарь, несмотря на домогательства знатнейших и влиятельнейших граждан Рима, был облечен в звание верховного жреца (pontifex maximus), а в 62 году назначен претором. Но с расположением к нему народа росла и ненависть аристократии против него, и это сословие даже отрешило его от преторства, однако через несколько дней принуждено было возвратить ему оное.

По выходе из преторства Цезарь получил в управление Испанию (в конце 61 года), но, задержанный заимодавцами, тогда только мог выехать из Рима, когда Красс поручился за пятую часть его долгов, простиравшихся до 1300 талантов (около 1 600 000 руб. сер.). Испания была тогда в мире и тишине, но Цезарь нашел случай возбудить в ней войну, дал несколько сражений, взял многие города в Лузитании и Галлике (нынешней Галисии) и приобрел такую огромную и богатую добычу, что не только щедро наградил свои войска, но и заплатил все свои долги в Риме. Войска, в знак благодарности, почтили его титулом императора, и, по-видимому, он заслужил триумф, но, утвердив в Испании тишину и порядок и еще до срока своего начальствования воротясь в Рим, отказался от триумфа, для того чтобы быть выбранным в консулы, ибо по закону должен был триумфа просить и ждать вне Рима, а консульства – в стенах его. Здесь, во время выборов на 59 год, он совершил важное дело – примирил Помпея с Крассом и заключил с ними тот тройственный союз, который известен в истории под названием 1‐го триумвирата, и передал всю власть в Риме в руки этих трех знаменитых честолюбцев. Здесь государственный ум Цезаря явился в полной силе: Цезарь так искусно умел воспользоваться влиянием и значением Помпея и Красса, что все выгоды и вся слава их триумвирата принадлежали ему.

Вслед затем Цезарь был назначен консулом вместе с Калпурнием Бибулом, но совершенно устранил последнего и был, можно сказать, не только единственным консулом, но и почти совершенным диктатором. Достигнув высшей степени любви народной, он, опираясь на нее, заставил принять, вопреки желаниям и выгодам сената и аристократов, 4 важных закона {1) о наделении землями из общественных полей уволенных в отставку воинов и беднейших граждан; 2) об утверждении всех распоряжений Помпея в Азии; 3) об утверждении прошения общества участников (большею частью из сословия всадников) в откупах Азии и 4) о перечислении П. Клодия из патрициев в плебеи. Первыми тремя законами Цезарь совершенно привлек на свою сторону отставных воинов, беднейших граждан, Помпея и всадников; Клодий же был избран им в орудие для действия на чернь}, вверить ему управление Иллирией и Цизальпинскою Галлией, с 3 легионами на 5 лет и вслед за тем прибавить к этому еще римскую провинцию в Трансальпинской Галлии и 1 легион.

Таким образом он получил или, лучше сказать, сам избрал и взял в управление не какую-либо страну в Азии, которая могла бы только обогатить его, но важнейшую в политическом и военном отношениях из всех принадлежавших Римской республике, потому что она служила Италии и Риму как бы преградою от нападений галлов и германцев, – страну, в которой он поэтому мог снискать блистательную славу и главное – образовать преданное ему войско. Мало того: он заставил признать друзьями и союзниками римского народа Ариовиста, вождя германского племени свевов, с званием царя, и Птолемея Авлета, царя египетского (от последнего он получил большую сумму денег, которую расточил между народом). Долженствуя отправиться в Галлию, он выдал дочь свою Юлию за Помпея, дабы тем более скрепить узы свои с ним на время своего отсутствия, а сам женился на Кальпурнии, дочери Пизона, потому что последний имел быть выбран в консулы на 58 год. Наконец он совершенно устранил двух человек, которых опасался более всех, именно – Цицерона, присужденного осудить самого себя на изгнание из Рима, и Катона, сосланного на о. Кипр. И затем уже, в начале 58 года, Цезарь отправился в Цизальпинскую Галлию, и с этого времени начинается новый, блистательнейший период его жизни. «Войны, – говорит Плутарх, – веденные им с тех пор, и знаменитые походы, в которых он покорил Галлию, открыли ему совершенно другой путь, и ими началась для него, некоторым образом, новая жизнь. На этом-то поприще он является нам таким великим военным человеком, таким искусным полководцем, каким дотоле не был ни один из возбудивших наиболее удивления и снискавших наиболее славы своими подвигами. {Плутарх разумеет здесь предшествовавших полководцев римских, из которых и называет даже Фабия, Метелла, Сципионов, Мария, Суллу, Лукулла и самого Помпея, и ставит Цезаря выше их всех.} С своей стороны прибавим к этому, что до начальствования своего в Галлии Цезарь вообще является, в отношении к уму и характеру, с блистательной, но в нравственном отношении не с завидной стороны. Справедливое и беспристрастное изображение его в эти первые 40 лет его жизни необходимо было, однако, для полноты изображения его как полководца в последующие 14 лет и для лучшего уразумения и справедливой оценки резкой перемены, происшедшей в нем в этот последний и блистательнейший период его жизни.

II. Война в Галлии (58–51)

Избрав для своего управления Галлию, Цезарь желал войны: гельветы немедленно доставили ему случай к ней. Подвигнутые одним из знатнейших вождей своих, властолюбивым Оргеториксом, имевшим тайное намерение сделаться царем, они еще в 61 году решились выйти из слишком тесной для них и со всех сторон ограниченной горами и реками Гельвеции и переселиться в более пространную и плодородную Галлию. Открыв истинные намерения Оргеторикса и тайный договор, заключенный им с Кастиком, вождем секванов, и Думнориксом, вождем эдуев. {Секваны обитали в Franche-Comté, а эдуи – в южной части Бургони и ближайших, соседственных с нею землях} – двух соседственных с гельветами племен Галлии – с целью помогать друг другу в достижении царской власти, – гельветы хотели предать Оргеторикса суду и казни; но он в это самое время умер или, как полагают, лишил себя жизни. Это нимало не изменило, однако, принятого гельветами намерения переселиться в Галлию – и они два года (60–59) употребили на необходимые приготовления к тому – сбор продовольственных запасов, вьючного скота и повозок и усиление себя союзниками и сообщниками из числа соседственных равраков, тулингов, латобригов и поселенных в Норике бойев. {Равраки обитали в Южном Эльзасе, около нынешнего Базеля, тулинги и латобриги – как кажется, в соседстве с ними, также в Эльзасе или в Лотарингии, бойи были родом из Средней Галлии, а Норик заключал часть нынешних Баварии и австрийских владений.}

Для переселения из Гельвеции в Галлию было только два пути: один – чрез земли секванов, между Роданом и Юрою, узкий и трудный, по которому едва могла проехать одна повозка, и следовательно, горсть людей, заняв вершину ущелья, легко могла остановить многочисленного неприятеля; другой. – чрез римскую провинцию (т. е. римлянам принадлежавшую часть Галлии), гораздо кратчайший и удобнейший. Здесь на Родане, отделявшем Гельвецию от земель аллоброгов {галлы-аллоброги обитали в нынешних Савойе и Дофинэ}, во многих местах были удобные броды, а в Геневе (ныне Женева), городе аллоброгов, на левом берегу Родана, находился мост. А потому гельветы и избрали этот последний путь, тем более что надеялись склонить на свою сторону и увлечь за собою аллоброгов, еще не вполне покорных римлянам, в противном же случае – силою принудить их к пропуску чрез их земли.

Окончив все свои приготовления к походу, в начале 58 года (по юлианскому календарю) они запаслись на 3 месяца мукою и, сжегши 12 своих городов, 400 селений и все запасы хлеба, дабы тем лишить себя всякой надежды на возвращение когда-либо на свою родину и побудить себя к преодолению всех возможных трудов и опасностей, в числе 368 000 душ (мужчин, женщин и детей), из коих 92 000 способных сражаться мужчин, двинулись с обозами и имуществом к общему сборному месту на правом берегу Родана против Геневы, куда назначили собраться к 28 марта. {28 марта по римскому календарю, бывшему в это время в большом беспорядке соответствовало, по мнению Наполеона I, 8 января, а по исчислениям Гишара – началу или половине февраля.}

Узнав об этом, Цезарь поспешил из Рима в Геневу и, прибыв туда на 8-е сутки, тотчас велел снять мост на Родане и набрать в римской провинции сколько можно более войск, потому что в этой области был всего только один, набранный в ней, 10‐й легион. {Turpin de Crisse не без основания замечает, что Цезарь мог бы гораздо ранее узнать о намерениях гельветов и перевести в римскую провинцию 1 или 2 из трех легионов, находившихся около Аквилона в Цизальпинской Галлии, где в них особенной надобности не было. Гельветы два года готовились к переселению, а Цезарь, быв в 59 году консулом, имел полное право располагать войсками по своему усмотрению.} Гельветы послали просить у него пропуска чрез римскую провинцию, обещая не разорять ее. Но Цезарь нимало не был намерен пропустить их, потому что 1) помнил поражение единоплеменниками их, за 49 лет перед тем (в 107 г.) в Галлии, римской армии консула Кассия, который сам пал в бою, а армия его была принуждена пройти под игом, 2) он не полагал возможным, чтобы такой народ и в таком числе, как гельветы, мог пройти чрез римскую провинцию, не разорив ее, и 3) как весьма вероятно, не хотел допустить и самого переселения гельветов, которое с одной стороны повлекло бы за собою переселение в Гельвецию, на пределы Римской республики, беспокойных и опасных германцев, а с другой – умножило бы число врагов римлян в Трансальпинской Галлии, которую Цезарь, без сомнения, уже в это время имел намерение завоевать. Но дабы выиграть время и успеть добрать нового набора войска, он предложил гельветам прислать к нему за ответом через две недели, к 13 апреля. {По мнению Наполеона I – к 23 января, а по исчислениям Гишара – в первых числах марта.} Гельветы согласились на это, а Цезарь, почти в виду их, с удивительною деятельностью и быстротою устроил в эти две недели, войсками 10‐го легиона и отрядами, постепенно подходившими из римской провинции, земляной вал, в 16 римских футов вышины и 19 000 шагов (около 24 верст) длины, вдоль левого берега Родана, от озера Лемана до горы Юры. Впереди вала он вырыл широкий и глубокий ров, в местах, наиболее удобных для перехода галлов через Родан вброд и переправы на судах, построил малые, сомкнутые укрепления (форты) и вдоль всего левого берега Родана расположил цепь караулов.

Непостижимым кажется, как гельветы, немедленно по прибытии на Родан, не попытались перейти через него силой, потом согласились на 2 недели отсрочки и в продолжении этих двух недель оставались в бездействии, не препятствовали работам Цезаря, не прорвались силой или не пошли другою дорогой. Когда же в назначенный день они прислали к Цезарю за ответом (хотя ответ его уже был у них перед глазами, т. е. укрепленная его линия), тогда он объявил им, что законы и обычаи римлян не позволяют ему пропустить гельветов через римские владения; если же они захотят пройти насильно, то он твердо намерен и будет уметь не допустить их до того. Обманутые гельветы пытались, хотя и поздно, перебраться через Родан на лодках, плотах и вброд: но все попытки их как днем, так в особенности ночью, остались тщетными, и всюду отраженные войсками Цезаря, они по необходимости принуждены были решиться идти другим путем чрез земли секванов. Но как этим путем без согласия секванов пройти было невозможно, то они и обратились к посредничеству Думнорикса, Оргеториксова зятя, весьма уважаемого секванами по причине его высокого звания и особенно щедрости. По его ходатайству секваны согласились пропустить гельветов, а гельветы обязались не разорять земель секванов, в удостоверение чего оба народа дали друг другу заложников.

Узнав, что гельветы вознамерились идти чрез земли секванов и эдуев, для того чтобы водвориться в землях сантонов {бывшая область Saintonge, ныне департамента Нижней Шаранты, на правой стороне Нижней Гаронны}, недалеко от города Толозы или Тулузы в римской провинции, Цезарь понял, сколь опасно было бы для последней водворение в ее соседстве воинственных и неприязненных римлянам гельветов, которые владели бы чрезвычайно обильными хлебом равнинами. А потому, вверив Лабиену (одному из своих легатов, к которому имел наиболее доверия) занятие и оборону вала на Родане и рассчитав, что гельветы будут двигаться весьма медленно, Цезарь с величайшею поспешностью отправился лично в Цизальпинскую Галлию, набрал в ней 2 новых легиона (11‐й и 12‐й), присоединил к ним три старых (7‐й, 8‐й и 9‐й), зимовавших в окрестностях Аквилеи, и с этими 5 легионами двинулся усиленными переходами и кратчайшим путем чрез город Оцел и земли центронов, гароцелов, катуригов, воконтян и аллоброгов в земли сегузиян, лежавшие на северных пределах римской провинции, по ту сторону Родана. {Оцел – ныне город Экзиль (Exilles), в Шемонте, на перевале чрез Мон-Женевр (Mont-Genevre) и на пути из Сузы в Бриансон, во Франции, в департ. Верхних Альп. Центроны, гароцелы и катуриги обитали на пространстве между нынешними Сузою и Бриансоном, воконтяне – в деп-те р. Дромы, а сегузияне – в деп-те Роны. И так Цезарь вообще следовал по направлению на нынешние Экзиль, Бриансон, Амбрень (Embrun), Ди (Die) и Лион.} Все это было исполнено им с чрезвычайною скоростью, несмотря на то что, при переходе его чрез Альпы, центроны, гароцелы и катуриги преградили ему путь, и он принужден был на каждом шагу сражаться с ними в горах, причем везде отразил их с успехом.

Гельветы, напротив, двигались в продолжении этого времени столь медленно, что успели только пройти чрез земли секванов и вступить в земли эдуев, из коих последние стали жестоко грабить и разорять. Эдуи, в звании союзников римлян, обратились с просьбою о помощи к Цезарю, и в то же время и с такими же просьбами прислали к нему послов союзники эдуев, амбарры {амбарры обитали, кажется, между нынешними Лионом и Маконом, по обе стороны Саоны} и аллоброги, отчасти обитавшие на правой стороне Родана. Цезарь не мог долее терпеть, чтобы гельветы грабили и разоряли земли союзников и подданных римлян, и уверил эдуев, амбарров и аллоброгов, что не замедлит положить этому конец, но только требовал от них вспомогательных войск, и особенно конницы, которой вовсе не имел в своей армии. {Замечательно, что в продолжении всей войны в Галлии Цезарь вовсе не имел в своей армии римской конницы, но вспомогательную галльскую, начальствование над которою вверял, вопреки обычаю римлян и, вероятно, из политических причин, галльским знатным вождям.} Вследствие того знатнейшие из эдуев (в том числе Думнорикс) вскоре присоединились к нему с конными и отчасти пешими дружинами.

Между тем легкие передовые войска уведомили Цезаря, что ¾ гельветов (жители трех округов или кантонов Гельвеции) переправились на судах и плотах через реку Арар (ныне Саона) неподалеку от города Кабиллона (ныне Шалон на Саоне), остальная же ¼ (жители четвертого округа – тигуринцы) с обозами еще находилась по сю сторону Арара. {Гельвеция разделялась, по словам Цезаря, на 4 округа (кантона), а Тулонжон (Toulongeon, один из комментаторов записок Цезаря) полагает, что они были образуемы четырьмя большими реками, прорезывающими Швейцарию. Тигуринцы были жители нынешнего цюрихского кантона и потомки тех самых тигуринцов, которые в 107 году разбили консула Кассия. Цезарь говорит, что гельветы переправлялись чрез Арар с большим трудом – 20 суток; но Наполеон I заметил, что это не совсем вероятно.} По получении этого известия Цезарь в следующую же затем 3‐ю стражу ночи {3‐я стража ночи у римлян простиралась от полуночи до 3 часов утра или рассвета.} поспешно двинулся с тремя старыми легионами (7‐м, 8-м и 9‐м) вверх по левому берегу Арара к месту переправы гельветов чрез эту реку. Сделав усиленный переход, на рассвете он напал совершенно неожиданно на тигуринцев и большое число их положил на месте, а остальные бежали и скрылись в ближайших лесах. {Следовательно гельветов на правой стороне Арара осталось уже только 276 000 душ, из коих т. е. 69 000 чел. способных сражаться.} Таким образом, говорит Цезарь, отмщены были и поражение Кассия, и смерть павшего с ним Пизона, деда Цезарева тестя того же имени.

Немедленно после поражения тигуринцев Цезарь, без всякого со стороны гельветов препятствия {непостижимо, как 69 000 гельветов не воспрепятствовали переправе, в виду их, 30 000 войск Цезаря} в одни сутки построил мост и перешел по нем чрез Арар, т. е. сделал то, на что гельветы употребили 20 суток! Изумленные его быстротою, они отправили к нему посольство, которое объявило, что если Цезарь хочет мира, то гельветы поселятся там, где он им укажет, а если войны, то вспомнил бы только поражение Кассия. Цезарь отвечал хладнокровно, без гнева, что согласен на мир, если гельветы дадут заложников, и удовлетворят эдуев, амбарров и аллоброгов за причиненные им убытки. «Гельветы привыкли брать, а не давать заложников», – гордо отвечали послы и тем кончились переговоры.

На следующий день гельветы двинулись далее в земли сантонов. Цезарь послал за ними, для наблюдения, по какой дороге они пойдут, всю свою конницу (прибывшую от эдуев и их союзников и набранную в римской провинции) в числе 4000 чел. Увлекшись преследованием и, главное, предводимая Думнориксом, изменявшим Цезарю {Тurрin de Crisse и некоторые другие писатели не без основания упрекают Цезаря в том, что он не вверил начальствования над конницею в этом случае кому-либо из римлян, как ни уважительны были его политические причины} конница эта вступила на невыгодной для нее местности в бой с 500 чел. конницы гельветской – и Думнорикс первый, а за ним и все прочие постыдно бежали. Гордясь этим успехом, гельветы смелее начали останавливаться и даже завязывать дела с передовыми войсками Цезаря. Но он, будучи более нежели вдвое слабее гельветов {у Цезаря было 5 легионов, или 30 000 чел. пехоты, и 4000 чел. конницы (Лабиен еще не присоединился к нему), у гельветов же, как сказано, 69 000 чел., способных сражаться}, действовал весьма осторожно, избегая общего боя и ограничиваясь только тем, что неотступно следовал за гельветами и не позволял им фуражировать и грабить край. Таким образом он и гельветы шли 15 дней, постоянно располагаясь в 5–7 милях (7 ½—10 ½ верстах) расстояния между собою.

Между тем чем более Цезарь удалялся от Арара с целью не терять гельветов из виду, тем более убавлялись в его армии запасы продовольствия, а способы пополнения их затруднялись. Те, которые он велел сплавить вверх по Арару, становились бесполезными; хлеб на полях еще не созрел, и даже подножного корму еще было мало {это было в половине или конце апреля по юлианскому календарю. Климат Галлии в древности был весьма суровый} – эдуи же, обещавшие поставить хлеб, медлили доставкой его, несмотря на беспрестанные требования Цезаря. Доискиваясь, отчего происходило это замедление, он узнал наконец, что единственною причиной были тайные козни и измена Думнорикса. Удостоверясь в этом, Цезарь поступил весьма мудро и искусно: не предался гневу и мщению, не сделал огласки и не прибегнул к суду и наказанию Думнорикса, чем возбудил бы только неудовольствие эдуев и подверг бы войска свои голодной смерти, но призвал к себе Думнорикса и в присутствии только одного брата его, Дивициака, верного и усердного союзника римлян, обличил его в измене, но простил из уважения к Дивициаку, советуя впредь быть осторожнее; для большей же верности велел тайно наблюдать за ним.

В тот же день передовые войска известили Цезаря, что гельветы расположились станом у подошвы одной горы, милях в 8 (около 9 верст) от римской армии. Цезарь немедленно приказал разведать положение и свойства этой горы, и окольные дороги, ведшие на ее вершину. Получив о том удовлетворительные сведения, он отрядил присоединившегося уже к нему Лабиена, в 3-ю стражу ночи, с 2 легионами и приказанием скрытно занять вершину горы и напасть на гельветов с тыла в то самое время, когда он нападет на них с фронта. Сам же со всеми остальными войсками в 4‐ю стражу ночи {от 3 до 6 часов утра} он двинулся, предшествуемый всею конницей, прямо против гельветов, по той самой дороге, по которой они перед тем шли. Легкими войсками, шедшими впереди конницы, начальствовал Консидий, военачальник сведущий и опытный в военном деле. На рассвете, когда Цезарь был уже не более как в 1500 шагах от лагеря гельветов. Консидий прискакал к нему с известием, что вершина горы занята гельветами, которых он узнал по вооружению и знаменам. По этому донесению Цезарь счел более благоразумным отступить к ближайшей высоте, на которой и построил армию в боевой порядок. А между тем вершина горы была занята вовсе не гельветами, а Лабиеном, которого Консидий, по странному случаю, принял за неприятеля; гельветы же, до рассвета вовсе не подозревавшие близости Цезаря и расположения Лабиена в тылу их, сняли свой лагерь и поспешно отступили. Таким образом Цезарь лишился, отчасти по собственной вине, {не предуведомив Консидия об отряжении Лабиена, не условясь с Лабиеном о сигналах и не удостоверясь в справедливости донесения Консидия (Turpin de Crisse)} удобного и выгодного случая разбить гельветов и решить войну с ними.