Текст книги "Юлий Цезарь. В походах и битвах"

Слова Геерена заключают в себе великую истину, но требуют некоторого объяснения. Три великие полководца древности, особенно Александр В. и Цезарь, с одной стороны, были чрезвычайно восхвалены и превознесены, в с другой – подверглись более или менее строгой критике и строгому осуждению, но не в одинаковой мере и не одинаково справедливо. Все они одинаково и вполне справедливо и достойно восхвалены и превознесены как полководцы: в этом нет и не может быть ни малейших разногласия и несправедливости. Но Александр и Цезарь, представляющие черты сходства между собою по своим политическими положению, замыслам и предприятиям, были более или менее, как говорит Геерен, унижены или осуждены как завоеватели, а Цезарь, сверх того – как похититель власти. Александр В. даже был назван безумцем (умопомешанным), замыслившим завоевать мир и учредить всемирную монархию и всемирную торговлю, а Цезарь – узурпатором, имевшим еще более обширные замыслы – завоевать и Запад, и Восток известного тогда мира и учредить подлинно всемирную монархию. Но великая, чистая и честная личность Александра В., чуждая своекорыстия, и великие политические мысли и побуждения его к войне с персами и к походу за Инд и далее на восток не заслуживают упреков, сделанных Александру как завоевателю. Совершенно другое дело – осуждение Цезаря в том же смысле. Если соединить в одно общее целое и сопоставить начало его политического и военного поприща в 60 г., во время 1‐го преторства его в Испании (когда он заплакал, по словам Плутарха, перед изображением Александра В., см. выше), продолжение его (с начала войны в Галлии до конца войны в Испании) и конец (последние 6 месяцев до смерти его), то можно, кажется, сделать заключение, что, возбужденный великими подвигами и славой Александра, он замыслил сначала завладеть верховною, неограниченною властью в Риме, а потом, в звании царя-монарха, завоевать, как Александр, Восток и достигнуть еще больших, нежели Александр, результатов, соединив под своею властью и Запад, и Восток известного тогда мира. Но при этом, как справедливо замечает Геерен, со стороны его, Цезаря, не заметил тех великих политических мыслей, которые были развиты Александром. Напротив, в последние 6 месяцев его жизни, одновременные явное стремление его к царской власти, явное же пренебрежение им республиканскими формами и неблагоразумные доверие его к республиканцам и к прежним врагам своим и непринятие им никаких мер к самоохранению – все это, вместе взятое, подтверждает слова Геерена, что он «лучше всякого другого разумел средства завладения верховною властью, но мало постигал средства сохранения ее. Поэтому он был столько же справедливо осужден как властолюбец, похититель власти и завоеватель, сколько восхвален и превознесен как полководец. В последнем отношении он стоит на равной ступени с Александром, но в первом – ниже. Обособлять же в нем полководца и политического деятеля очень трудно, Гораздо труднее, нежели в Александре. Все его военные действия, от важнейших до малейших, всегда были связаны с его политическими замыслами и целями, имевшими источником непомерное властолюбие его. Поэтому, хотя в рассмотрении его войн и походов в частности и вообще были изображены образ и искусство ведения им войны в разных военных отношениях, но, для полноты этого изображения, рассмотрение побудительных политических причин его военных действий существенно необходимо, и гораздо более, нежели рассмотрение того же в военных действиях Александра. Что же касается Ганнибала, то он с этой точки зрения представляет большое отличие от Цезаря. Как полководец он стоит на совершенной равной с ним и Александром ступени, но как политический деятель он не был ни монархом-завоевателем, как Александр, ни властолюбцем-завоевателем, как Цезарь, ни даже своекорыстным честолюбцем. Напротив, он был только вполне подчиненным своему правительству и зависимым от него полководцем и имел лишь одну, бескорыстную, возвышенную цель – одолеть врага своего отечества – Рим и возвысить над ним Карфаген. Притом личность его, чистая и безупречная, стоит выше Цезаревой и даже отчасти Александровой (в конце его жизни) в высшем нравственном значении.

По этим причинам рассмотрим Цезаря как полководца и сличим его с Александром и Ганнибалом – по возможности многостороннее, в совокупности их достоинств и недостатков в отношениях умственном, нравственном и телесном, общечеловеческом и государственном, политическом и военном.

В умственном и душевном отношении, т. е. в отношении к силе ума и воли, все трое они стоят на равной ступени. Но в телесном и во всех других отношениях в совокупности выше всех должен быть поставлен Александр, а в нравственном – Ганнибал.

Александр и Ганнибал с ранних лет вели жизнь умеренную и воздержную и тем укрепили в себе бодрость, ловкость и силу телесные. Молодость же Цезаря, напротив, была очень бурная, а жизнь – неумеренная и невоздержанная, что, при его не слишком крепком от природы телосложении, было причиной его малосильности и даже болезненности, хотя во время войн и походов его умеренность, воздержанность и деятельность укрепили его тело и сделали его способным переносить труды, лишения и непогоды.

Сила ума и воли в каждом из них была одинаково велика, но пылкостью и восторженностью души всех их превосходил Александр; Ганнибал соединял в себе гораздо более спокойной рассудительности и благоразумной осторожности; в Цезаре же преобладали бесстрастность (за исключением единой и сильной страсти его – властолюбия), нечувствительность, себялюбие и постоянно холодный и своекорыстный во всем расчет.

Сила ума и воли в каждом была в надлежащем равновесии, необходимом полководцу. Но в Александре воля часто брала верх над рассудком, в Ганнибале, напротив, рассудок – над волей, в Цезаре же, по временам и обстоятельствам – то рассудок, то воля, но последняя гораздо чаще первого. Причины различия их в этом отношении происходили как от личных их характеров, так и от возраста, в котором они совершили свои подвиги: Александр – между 20 и 32 лет жизни, Ганнибал – между 25 и 44, а Цезарь – между 42 и 55, следовательно первый – в наиболее молодых, а последний – в наиболее зрелых летах.

Необыкновенный природный ум в каждом из них отличался одинаковыми обширностью, глубиною, силою, быстротою, всеобъемлемостью и прозорливостью, но у Александра соединялся с большею пылкостью, у Ганнибала – с остротою, тонкостью и хитростью, а у Цезаря – с особенною расчетливостью. У каждого из них он был значительно развит и изощрен воспитанием и образованием, всех более – у Александра, затем – у Цезаря и наконец у Ганнибала.

В каждом из них сила ума проявлялась в основательности, обдуманности и искусстве соображений, а сила води, соединенная с предприимчивостью, смелостью, даже отважностью, и с твердостью и присутствием духа, обнаруживалась в труднейших и опаснейших обстоятельствах решимостью, постоянством, настойчивостью и даже упорством в исполнении.

Все они были одинаково одарены душою мощною и твердою, но у Александра и Ганнибала она притом была возвышенная и благородная, а у Александра – и необыкновенно пылкая. У Цезаря же величие души имело свою, ему свойственную особенность, заключавшуюся в согласии лишь с его личными целями, под прикрытием личины любви к народу и законной справедливости. Но он, подобно Ганнибалу, не имел вспыльчивости и раздражительности Александра, а все чувства свои, приятные и неприятные, умел скрывать в глубине души и всегда был безмятежно спокоен.

Все они были одинаково и необыкновенно деятельны, неутомимы в трудах, терпеливы в лишениях и нужде, в опасностях являли неустрашимость и полное присутствие духа, а в бою – необыкновенные мужества и храбрость. Но в Александре пылкая, кипучая, отважная до дерзости храбрость часто увлекала его за пределы рассудка, Цезарь в бою являл необыкновенную, но более спокойную храбрость, Ганнибал же не забывал долга полководца и, без особенных нужды и пользы, не бросался опрометчиво в рукопашный бой и не сражался как рядовой воин.

Все они одинаково имели необыкновенное нравственное влияние на свои войска, дар соблюдать между ними строгие военные подчиненность и порядок, ободрять их, одушевлять, побуждать к труднейшим и опаснейшим подвигам, к терпеливому перенесению всех трудов и лишений военной и походной жизни и внушать им неограниченные любовь и уважение, преданность и доверие к себе, мужество, твердость и терпение и блистательную храбрость в боях. Все они достигали этого постоянными и неусыпными заботливостью о своих войсках и их нуждах, кротким, ласковым, приветливым обращением с ними, справедливостью наград и наказаний, щедростью первых и умеренностью последних, наконец – личным примером и необыкновенным даром слова. Сила и увлекательность последнего в каждом были одинаковы, но имели свои особенности, согласно с личным характером каждого. У Александра и Ганнибала дар слова заключался в глубине и верности мыслей, выражаемых немногими, но сильными словами. Цезарь же был в полном смысле слова превосходный оратор, уже до войны в Галлии на самом деле обнаруживши высокую степень ораторского искусства.

Но если все они одинаковыми средствами достигали любви, доверия и повиновения своих войск, то Александру и Цезарю это было гораздо легче, нежели Ганнибалу, который в этом отношении и отличается от них весьма значительно.

Ни Александр, ни Ганнибал не были от природы ни жестокими, ни мстительными, ни лукавыми, ни коварными, но во всех своих действиях являли непритворные человеколюбие и великодушие (за теми немногими исключениями, которые были означены в характеристиках их). Но у Цезаря, у которого была только одна страсть – властолюбие, чувствительности же не было, он знал и не уважал людей, а употреблял их для своих целей, – истинных, душевных и сердечных чувств человеколюбия и великодушие не было. Относя все к себе и к своим целям, он с иными людьми и в иных случаях являл и человеколюбие, и великодушие, с другими же и в других случаях бывал холодно и даже, по выражению Наполеона I, зверски жесток, что ни говорили бы его безусловные восхвалители, изображающие его агнцем доброты и кротости. Недаром же был он истым сыном своего времени!

Александр и Ганнибал были честолюбивы, но честолюбие их было благородное и возвышенное. Цезарь же был не честолюбец, а властолюбец: почестями он не пренебрегал и искал их, но не они составляли главную цель его жизни, а власть, самая обширная и неограниченная, и если бы он достиг ее, то едва ли был бы таким монархом, как Александр В., ибо в нем было много деспотизма, прикрытого лишь личиной уважения к законной свободе. Но, подобно Александру и Ганнибалу, он не был корыстолюбив, деньги считал лишь средством привлекать к себе людей для своих целей и в раздаче их и наград был щедр до расточительности.

Подобно Александру и Ганнибалу, он также являл во всех своих действиях политику мудрую и искусную, но, не так, как Александр, всегда открытую, благородную и благую для других, а скрытную, тонкую, хитрую, иногда коварную, но всегда полезную для него лично. При этом он едва ли не еще искуснее Ганнибала умел завязывать тайные сношения, вести переговоры и склонять на свою сторону, всеми возможными средствами, от крайних ласкательств до крайних угроз.

Несоразмерность сил, средств и способов, с которыми он начал и вел до половины междоусобную войну – и обширность его предприятий, многочисленность его успехов и побед и важность приобретенных им результатов, – заслуживает не меньшего внимания в его войнах и походах, чем в Александровых и Ганнибаловых. Лишь после победы при Фарсале силы, средства и способы его стали быстро возрастать, но и тогда, как и прежде, бывали времена и случаи (как в Египте, Африке и даже Испании), когда ему приходилось со слабейшими силами бороться против сильнейших и уравновешивать их лишь мужеством, твердостью, терпением и особенно дарованиями и искусством своими.

В пощаде и сбережении своих войск, когда дело не шло о решительных действиях против неприятеля, равно и в постоянном усилении их новыми наборами и т. п., ему достойно подобают такие же честь и слава, как и Александру, и Ганнибалу.

Счастье – этот обычный спутник великих полководцев, умеющих могущественно приковывать его к себе и глубоко, твердо верующих в него, – не одинаково благоприятствовало всегда и во всех случаях Цезарю и особенно Ганнибалу, так, как Александру. Едва ли кому из великих полководцев досталась такая завидная участь – никогда и никем не быть побежденным, но всегда и над всеми быть победителем, как Александру. Хотя Цезарь также победил всех – окончательно, но про него нельзя сказать, чтоб он никогда и никем не был побежден. Его побеждали не только римляне, но даже и галлы, и едва не победил Верцингеторикс, который за то и поплатился позором и казнью. Да и победы его (исключая над Фарнаком) стоили ему не легко и не дешево, что, впрочем, не только не унижает, но и еще более возвышает его славу. Счастье, в которое он верил слепо, до фатализма, всегда более или менее благоприятствовало и помогало ему, как и Александру. Но Ганнибал редкий полководец, как уже было сказано ранее – при необыкновенных военных дарованиях и всех правах на удачу, был более его подвержен превратностям судьбы и изменчивости счастья, редкий был более несчастлив, но и более велик в своем несчастье, редкий, наконец, возбуждает тем более участия к себе. В этом именно и заключается самое разительное различие между ним и между Александром и Цезарем, между его и их положением, силами, средствами, способами и пр. т. п. Из этого не следует, однако, что Александр стоит выше Цезаря, а Цезарь – выше Ганнибала: они все одинаково велики как полководцы, но каждый в своем роде и в особых отношениях, один – в постоянном счастье, другой – в счастье, но не без несчастья, третий же – преимущественно в несчастье.

Образ и искусство ведения ими войны, во всех военных отношениях вообще и в частности, были достаточно изображены в изложении их войн и походов. В общем же выводе о них можно сказать следующее.

Одна половина их была общая всем этим трем великим полководцам древности, другая – принадлежала каждому из них особо, была как бы его личная.

Общим им было ведение войны правильное, систематическое, по выражению Цезаря – римское, т. е. противоположное варварскому (азиатскому или африканскому), а по выражению Наполеона I – методическое, т. е. основанное на предварительно соображенном и составленном предначертании, исполняемом неизменно согласно с главною предположенною целью, но с изменениями в подробностях согласно с обстоятельствами, силами, средствами, способами, местностью и пр. т. п.

Они вели войну не иначе как опираясь на местное основание действий – страну или край, обеспечив тыл, фланги и сообщения свои, устремляя совокупные силы свои прямо к решительным пунктам театра войны или военных действий, преимущественно к тем, где были главные силы неприятеля, но разделяя свои силы, когда обстоятельства того требовали, с тем, однако, чтобы потом снова соединять их. Движения и действия их были смелые, быстрые и решительные, имевшие целью преимущественно бой, но иногда маневрирование с тою либо другою целью, окончательно же – все-таки с целью боя. Война для них была действием, а не бездействием, и потому всегда была ведена ими более или менее деятельно, но иногда они медлили и выжидали, дабы тем быстрее, решительнее и вернее действовать потом. Все времена года, все свойства местности были равны для ведения ими войны и военных действий, и нередко тогда и там, где предстояло всего более затруднений, препятствий, трудов, лишений и опасности, они предвидели для себя более чести и славы. При всем том они умели разумно сберегать свои силы, средства и способы и не только не ослаблять, но и усиливать их, по мере своей деятельности и усилий. Заботливость их о надлежащем, достаточном содержании своих войск и снабжении их всем нужным, особенно продовольствием, была всегда и во всех случаях постоянная, неизменная, неутомимо деятельная. Средствами к тому им служили контрибуции и реквизиции, но правильные и справедливые, чуждые насилия и грабежа, учреждение в тылу складов военных и продовольственных запасов и обеспеченный подвоз их сухим путем или водою, реками или морем.

Сражения их, при множестве разнообразных особенностей, имеют общие черты и характер; в строе благоустроенных, греческих – македонских или римских армий, по правилам греческой, македонской или римской тактики, а действия в бою – в косвенном боевом порядке, тем либо другим крылом, либо обоими одновременно, с надлежащими резервами, разумным сочетанием строя, порядка и образа движений и действий войск всех родов и видов, так что одни других поддерживали и одни другим содействовали, в строгих единстве и согласии целого.

В случае победы они превосходно умели пользоваться ею, преследуя побежденного, нередко с неимоверным напряжением сил и деятельности, но не пренебрегая осторожностью и даже усугубляя ее. В случаях же неудачи они усугубляли ее еще более и или (как Ганнибал) прибегали к хитрости и скрытным движениям и действиям, или (как Цезарь) даже отступлению придавали вид наступления либо угрожающего движения, преимущественно флангового в другую сторону. Один Александр, не знавший неудач, не знал и отступлений, кроме преднамеренных с целью боя.

В полевом фортификационном искусстве выше всех стоит, бесспорно, Цезарь и за ним Ганнибал; Александр же имел менее случаев прибегать к нему. Но в полиорцетическом отношении выше всех и на равной степени стояли Александр и Цезарь, каждый в соответственности с состоянием этого искусства в его время; Ганнибал же не любил ни обложений, ни осад и не имел ни средств, ни возможности к тому.

Вот черты, более или менее общие Александру, Ганнибалу и Цезарю. Что же касается особенных или личных у каждого из них, то они вполне зависели от личных характера и целей каждого, обстоятельств, в которых они действовали, и средств, которыми располагали, и следовательно, по чрезвычайному разнообразию их, и сами разнообразились необыкновенно, нося на себе преимущественно резкий отпечаток личного характера каждого полководца. Особенности эти уже были указаны в своих местах, и потому повторять их здесь излишне.

Но в заключение общего вывода о Цезаре как полководце как отвлеченно, так и сравнительно с Александром и Ганнибалом, следует сказать, что, каков он ни был, как человек и государственный политический деятель, но как полководец он по всем правам и по всей справедливости стоит наравне с Александром и Ганнибалом на высокой ступени великого полководца древних и всех вообще времен, и образца, вполне достойного изучения и подражания.

Юлий Цезарь. Бюст из Музеев Ватикана. 44–30 гг. до н. э.

Помпей Великий. Копия оригинала 70–60 гг. до н. э.

Красс. Середина I в. до н. э.

Военные действия Гражданской войны 49–45 гг. до н. э.

Командный состав римского легиона

Римский военный корабль. Рельеф II в. до н. э.

Реконструкция амуниции римского легионера эпохи поздней республики

Монета с изображением Юлия Цезаря и Венеры (на обороте). 44 г. до н. э.

Монета с изображением слона, попирающего змею (символ Цезаря) и атрибутов Великого понтифика на обороте. 49–48 гг. до н. э.

Монета с изображением головы Венеры и военных трофеев на обороте. 48 г. до н. э.

Цицерон. Бюст из Капитолийских музеев. I в. н. э.

Цицерон обличает Катилину в Сенате. Художник Ч. Маккари. 1880 г.

Галльские племена во времена Гая Юлия Цезаря

Галльская монета I в. до н. э.

Галльские воины. Рисунок 1898 г.

Образцы оружия галлов (справа) и римлян (слева)

Схема фортификационных сооружений Алезии

Осада римлянами Алезии в 52 г. до н. э.

Верцингеториг сдаётся Цезарю. Художник А.-П. Мотт. 1892 г.

Римская монета с изображением головы пленного галла (возможно Верцингеторикса). 48 г. до н. э.

Битва римлян с галлами. Рельеф саркофага. Середина I в. до н. э.

Модель осады римлянами Аварика в 52 г. до н. э.

Маршрут первого похода Юлия Цезаря в Британию

Высадка войск Юлия Цезаря в Британии. Гравюра 1856 г.

Цезарь и Клеопатра Художник Ж.Л. Жером. XIX в.

Монета Клеопатры VII. I в. до н. э.

Клеопатра VII в образе Венеры. Фреска из Помпеи. I в. до н. э.

Убийство Цезаря. Художник К.Т. фон Пилоти 1865 г.

Денарий с изображением Брута на лицевой стороне. На обороте – пилос (шлем), обрамленный двумя кинжалами и надпись «Мартовские иды» (EID MAR). 43–42 гг. до н. э.