Текст книги "Снова три мушкетера"

Глава шестьдесят вторая
О чем беседовали бывший предводитель гугенотов Франции, ставший начальником гвардии Венецианской Республики, и дочь бывшего лейб-медика при дворе императора Рудольфа, ставшая странствующей авантюристкой, на борту британской шхуны «Эйри»

Никогда еще герцогу Рогану не казались столь привлекательными и радующими глаз массивные купола и великолепные палаццо, сверкающая гладь лагун и стрелы каналов, залитые восходящим солнцем, как утром, сменившем описанную в предыдущей главе ночь. Солнце едва показалось над песчаной косой Лидо ди Палестрино, а на поверхности каналов уже показались вездесущие гондолы. Они выплывали из каналов, стесняющих их движения, и разбегались по голубым водам Адриатики во всех направлениях, через порт Джудекку во все концы.

Прокатилось эхо от пушечного выстрела из отдаленного Арсенала. Венеция пробудилась от недолгого сна.

Всю эту картину герцог наблюдал, стоя на палубе шхуны, оказавшейся английским судном, называемым «Эйри».

– Morning, sir! [36]36
  Доброе утро, сэр! (англ.)


[Закрыть] – осклабился в белозубой улыбке прошедший мимо матрос, и герцог не удержался от ответной улыбки.

По-видимому, его присутствие на борту не вызывало никакого недоумения у экипажа.

Генрих Роган еще раз окинул взглядом великолепную панораму города и порта и вернулся в каюту. Гречанка уже закончила свой утренний туалет и приветствовала его ласковым взглядом черных глаз.

– Вы восхитительны, мадам. Вам всегда все к лицу.

– Ах, мой Генрих, только не надо быть галантным. Будь собой, и ты будешь лучше всех. Сейчас юнга Кристофер подаст нам завтрак, а покончив с ним, мы сможем поговорить о делах.

– Скажи мне, Элина, почему ты не пришла на площадь сама?

– Ну, это долгая история. Я не хочу рассказывать ее натощак.

Вскоре подали завтрак, который показался герцогу простым, но здоровым. Ему нравилось на английском корабле.

– Ах, Киприда, мне хочется остаться в этой каюте навеки.

– Такой человек, как вы, не сможет заточить себя в четырех стенах надолго, даже если это стены венецианского палаццо.

– Вы правы, мне уже надоела эта республика торгашей и соглядатаев.

– Прибавьте к этому любителей доносов, и вы поймете, что заставило меня остаться на борту шхуны.

– За мной действительно плыла какая-то гондола. Вполне возможно, что это были люди, посланные Советом, но я сбил их со следа. И потом, в этом нет ничего личного, здесь все шпионят друг за другом.

– По моим следам идет охотник посерьезнее ваших патрициев, Генрих.

– О ком вы говорите, Элина?

– Об ордене Иисуса.

– Иезуиты?!

– Да, герцог. Но я, кажется, сбежала от них. Во всяком случае, на британце нет их агентов, за это я могу поручиться.

– Расскажите же мне вашу историю.

– Сначала я передам вам письмо Шевретты.

– Да, правда.

– Вот это мило, нечего сказать – родственные чувства.

– Не стоит сердиться на меня за то, что, получив записку от вас, я позабыл обо всем на свете.

Гречанка подала герцогу письмо герцогини де Шеврез. Де Роган вскрыл его и пробежал строчки глазами.

– Она пишет, что ждет ареста со дня на день. Неужели во Франции больше нет ни короля, ни королевы?

– Они есть, и это еще опаснее для таких, как герцогиня. Дружба одних сильных мира сего навлекает гнев других.

Герцог задумчиво посмотрел на гречанку.

– Время бежит, – с печалью в голосе произнес он. – Вот и я в изгнании. Только вы, богиня, все хорошеете.

– Не надо об этом, – неожиданно резко ответила гречанка и зябко передернула плечами.

– Но отчего!? Женщина не может не быть счастливой, если она выглядит так, как вы. Давайте же говорить о вас, мне интереснее всего этот предмет.

– Ну хорошо, – смеясь, сказала гречанка. – Давайте немного поболтаем обо мне, хотя вы совсем забыли о милой и очаровательной Шевретте.

– Ах да! Вот это письмо, Элина; я никогда бы не стал злоупотреблять вашей любезностью, но вы написали, что вернетесь во Францию и сможете передать письмо к ней… поэтому я набросал несколько строк…

– Если соблюдать точность – я не вернусь во Францию.

– Но в таком случае не стоит и говорить об этом письме.

– Напротив. Давайте его сюда. Нет, подождите. Вы внимательно прочли письмо Шевретты?

– Не очень. Мне трудно отвлекаться на что-либо еще, когда вы рядом.

Гречанка чуть улыбнулась, но глаза ее остались строгими. В них застыла какая-то отстраненность.

– Довольно безумств, Генрих. Шевретта предостерегает вас от некоего Рудольфи.

Роган вернулся к письму герцогини де Шеврез.

– Ах да! Бедняжке мерещатся всякие ужасы. Неудивительно, если ее положение так плачевно, как она описывает.

– Нет, Генрих. Вы прекрасно знаете свою родственницу: у нее мужской ум и храбрости достанет на двоих.

– Так что же?

– То, что вам следует принять меры. Его словесный портрет должен быть в письме…

– Да… темноглазый, невысокого роста, черные… Короче говоря – типичный итальянец.

– Остерегайтесь этого человека. Он ведет какую-то дьявольскую игру и собирается приехать в Венецию с письмом, адресованным вам.

– По чьему поручению?

– Ваша светлость! Все написано в письме. Перечтите его еще раз.

– Шевретта выбрала неудачного почтальона, он лишает меня стройности в мыслях, – пожаловался герцог.

Он еще раз, теперь уже более внимательно, прочитал послание герцогини.

– Хорошо, – сказал де Роган. – Я буду настороже.

– Отлично, герцог, – сказала гречанка. – Предупрежден – значит, вооружен.

Роган вглядывался в точеные черты женщины, сидевшей напротив него.

– Элина, неужели вы только ради того, чтобы предупредить об опасности, грозящей мне со стороны некоего Рудольфи, предприняли это путешествие в Венецию? Мне, которому грозили пули и шпаги по меньшей мере сотню раз, а среди злоумышлявших на мою жизнь наверняка нашлась дюжина подобных Рудольфи.

Лицо гречанки походило на маску грустного клоуна.

– Нет, Генрих. Не только ради этого.

– Значит, Элина Макропулос просто хотела повидать меня?

– Элина Макропулос хотела выполнить просьбу своей хорошей подруги, которая очень боится за здоровье своего родственника.

– И все?

– Еще Элина Макропулос хотела уладить кое-какие старые дела, связанные с обстоятельствами своего отца.

– Здесь, в Венеции?

– А почему это вас удивляет, господин Роган?

– Элина, вы печальны, что случилось? Вас преследуют иезуиты? Отчего? Доверьтесь мне, неужели я не смогу помочь вам?

Гречанка посмотрела на герцога таким взглядом, каким мать смотрит на малыша-несмышленыша.

– Если бы речь шла о выигрыше сражения или любом другом деле, где успех приносит твердая рука, отважное сердце и острый клинок, я без раздумий прибегла бы к твоей помощи, Генрих. Но есть в мире вещи, неподвластные клинку. Тайны мироздания спрятаны за семью замками, и не следует людям вторгаться за запретные двери. Увы, отец был из тех, кто хочет заглянуть за полог. Он не сделался счастливее оттого, что ему это удалось. Единственная же дочь его принуждена теперь…

Женщина смолкла и провела рукой по глазам, словно стряхивая наваждение.

– О чем, о чем ты говоришь, Элина, я не понял ни слова! – вскричал встревоженный Роган.

– Нет, ничего, Генрих. Это все старые долги. Отец ведь был врачом, а значит, алхимиком. Многие влиятельные особы уверены в том, что алхимики могут превращать вещество в золото, могут отыскать секрет философского камня и прочее в том же духе. Отцу подчас приходилось нелегко, никто не хотел верить, что такое попросту невозможно. Ведь многие знали, что Иеронимус Макропулос умен, как сам царь Соломон. Ну вот и мне приходится расхлебывать кое-что из отцовского наследия.

– Тебя поэтому ищут иезуиты?

– Ну да, конечно. В Клермоне они совсем было поймали бедную гречанку, но…

Тут Элина Макропулос рассмеялась недобрым смехом.

– Я оставила их с пустыми руками. А они уже торжествовали победу. Нет, Генрих, я не вернусь во Францию, но передам письмо в Тур, когда британец сделает остановку в Гавре или другом французском порту. Мне есть кого послать с твоим письмом к Шевретте.

Роган молчал.

– Что ты так смотришь на меня, Генрих?

– Я думаю о том, помнишь ли ты, как мы встретились впервые.

Глаза гречанки заблестели, в них показались слезы.

– Theot Okos! [37]37
  Матерь Божья! (греч.)


[Закрыть] Помню ли я?! Конечно, помню, все помню! Я к тебе приехала в Венецию. Приехала, чтобы повидать тебя еще раз.

– Я ждал, когда ты скажешь это, Киприда, ждал, а ты все говорила про старые отцовские долги… Но почему – еще раз? Полно, мы увидимся еще много раз. Черт возьми! Мы вместе уедем в Швецию к благородному Густаву-Адольфу и будем жить в Стокгольме, где зимой с неба падает белый снег, а не льется вода за шиворот!

– Нет, Генрих, нет! Я знаю, что будет совсем иначе. Я чувствую! А ты – не знаешь и поэтому молчи, молчи, неуклюжий, неотесанный, огромный еретик… Я не хочу, чтобы было так… но – я чувствую.

Глаза гречанки затуманились, мысли ее витали сейчас далеко.

– Я помню тот день, это было незадолго до рождества святого Иоанна. Отца схватили… Императору было плохо, с ним был припадок… отец вылечил его, но там был этот проклятый испанец… Он, он во всем виноват, будь он проклят… Курили благовония, служили торжественную мессу, звуки органа… А потом – этот огонь. Огонь во всем теле… Этот бред… И теперь я живу, будь он проклят и император вместе с ним. Живу, живу, Генрих, и даже не знаю, подействовало ли то снадобье или, может быть…

Гречанка разрыдалась. Роган бросился к ней, чтобы утешить ее, но женщина оттолкнула его.

– О Christos-Soter [38]38
  Христос-Спаситель (греч.)


[Закрыть], прости меня, если можешь, – говорила она, содрогаясь от рыданий. – Прости мои грехи, но ведь и ты поступил со мной жестоко! Очень жестоко. Да, я подсунула инквизиторам ту девочку, она и впрямь была ненормальной, и они уцепились за нее. Не сделай я этого, мне не удалось бы сбежать тогда, в Клермоне. Наверное, они пришли в ярость, когда поняли, что сумасшедшая Перье и ее полубезумный старый отец вовсе не то, что они надеялись получить. Да-да! Быть может, они сожгли ее. Но тогда – она сейчас с тобой, Христос всеблагой и всемогущий. А я, я… я – никогда не буду с тобой. И ни с кем. Я всегда буду… одна.

Женщина упала на руки Рогана почти без чувств.

Расставание было тяжелым. Герцог, печальный и недоумевающий, спустился в лодку, которая отвезла его к тому самому месту, где он сел в нее прошлой ночью. Вечерело. Снова пестрая публика потянулась к площади, снова кафе и казино, расположившиеся под портиками, с трех сторон окружавшими площадь Святого Марка, принялись наполняться любителями вина и острых ощущений.

Проходя мимо площади, герцог Роган постарался обойти шумную толпу стороной. У подножия Лестницы Гигантов он заметил знакомую фигуру. Это был его гондольер Гвидо. Герцог остановился в тени, желая проверить возникшую догадку.

Гондольер крадучись взбежал по ступеням и, опасливо поглядывая на алебардщика, стоящего на страже у Дворца, приблизился к одному из отверстий в дворцовой стене, окруженных барельефами в виде львиной головы, которые были известны тем, что в них опускали тайные доносы. Гвидо опустил в «Львиную голову» свернутую в трубочку бумагу и заскользил по лестнице, спеша убраться подальше.

Герцог понял, что его гондольер только что донес правительству Республики о том, что его синьор вчерашней ночью тайно отправился на свидание, переоделся в костюм Арлекина и исчез на сутки, уйдя от погони верных людей, оплачиваемых государством для службы подобного рода.

Когда Роган проходил мимо алебардщика, тот вытянулся и отдал герцогу честь. Он был одет в мундир далматинской гвардии и узнал своего командира.

Глава шестьдесят третья
Два иезуита

В одном из монастырей города Нанси, находящегося в Лотарингии, появился монах, внешность которого обращала на себя внимание с первого взгляда. На вид ему можно было дать лет двадцать восемь – двадцать девять, хотя его близкие друзья, а их было всего двое или трое, знали, что он выглядит несколько старше своего возраста. Этот человек имел привычку много думать, много молчать и мало говорить, а задумчивость и размышления, как известно, старят.

Его нежная кожа сияла матовой белизной, а в красивых черных глазах, которые он обычно скромно опускал при разговоре почти с любым собеседником, светился ум. Случалось, в них загорались молнии, но стоило только им сверкнуть раз-другой, как они уже угасали, скрытые завесой благоразумного смирения и, видимо, напускной кротости.

Методичный голос его редко нарушал тишину монастырских сводов – монах предпочитал чаще слушать, что говорят другие.

Движения его были изящны, смех – редок и благозвучен, однако упругая походка и статная фигура выдавали в нем скорее военного человека в недалеком прошлом, чем книгочея или церковника.

Случайно или по некой закономерности он выбрал тот монастырь, который находился рядом с коллегией иезуитов. В этом, впрочем, не было ничего необычного, так как коллегиумы, находившиеся под руководством этого ордена, пользовались особой репутацией и в них получили образование многие прославленные люди Франции и соседних стран. Чтобы читатель не подумал, что наше утверждение голословно, мы упомянем здесь великого Декарта, вышедшего из стен коллегии Ла Флеш, а также Корнеля и Мольера, а из иностранцев – сеньора Лопе де Вега, который с 1609 года носил звание служителя инквизиции, а в 1614 году сделался священником.

В один из ненастных дней в канун Рождества ректор коллегиума посетил соседний монастырь. Его провели в келью, находившуюся в самом уединенном крыле здания, где он был встречен настоятелем монастыря – пожилым человеком с тонзурой и живым взглядом. Они приветствовали друг друга молча, каждый осенив себя крестным знамением на особый лад.

– Каковы успехи молодого человека? – спросил ректор, усаживаясь в кресло.

– Думаю, у него большое будущее. Opera at studio [39]39
  Трудом и старанием (лат.)


[Закрыть], – отвечал его собеседник. – Вы читали его диссертацию?

– Несомненно, – кивнул ректор, – он умен и обладает многими познаниями уже сейчас. Я согласен с вами, святой отец, он сделает карьеру в лоне святого ордена, если только…

– Если только сумеет обуздывать свое честолюбие и терпеливо шагать по тернистому пути, ожидающему любого члена братства Христова, – глухо отозвался настоятель.

– Это так, святой отец. Но я имел в виду другое.

– Что же?

– Как вы знаете, он оказывал прежде и оказал вновь некие услуги ордену.

– Безусловно, мне известно об этом. Оттого-то я и счел возможным сократить испытательный срок.

– Это справедливое решение, и я одобряю его всецело. Тем более что в коллегии его успехи весьма велики. Однако я хотел бы вернуться к теме нашего разговора…

Иезуит сделал паузу, как бы желая подчеркнуть важность того, что он собирается сказать.

– Выполняя в Туре поручение ордена, наш нынешний воспитанник невольно навлек на себя гнев коронованной особы. Пришлось принять свои меры, чтобы молодому человеку не причинили вреда, и укрыть его здесь, в Лотарингии, на которую пока все же не распространяется такая безграничная власть той особы, чей гнев, несомненно, разожжен ее министром.

– Противиться монаршей воле опасно, господин ректор. Вспомните судьбу своего коллеги Гиньяра [40]40
  В 1594 г. некто Шастель пытался заколоть короля Генриха IV, был схвачен и сознался, что вдохновлен на покушение ректором коллегии иезуитов Гиньяром. Шастель был казнен, Гиньяр тоже повешен.


[Закрыть].

– Верно. Но ведь a posteriori [41]41
  Исходя из опыта (лат.)


[Закрыть] нам известно, что монархам еще опаснее противостоять… нет, не скромному ректору коллегии, а – ордену! – колюче улыбнулся иезуит.

– Amen! In nomine jesus domini pomnipotentis [42]42
  Аминь! Во имя Иисуса, Господа всемогущего (лат.)


[Закрыть], – глухо отозвался монах.

– Хвала Всевышнему! Воинство Христово трудится во славу Божью на всех континентах. Но и враг не дремлет. Двадцать три года прошло с тех пор, как деятельность святого ордена была запрещена в Венеции, еще через шесть лет это случилось в отпавших Нидерландах. Богемия, Моравия, Венгрия – потеряны недавно. Список можно продолжить.

Настоятель что-то хотел сказать, но ректор коллегиума знаком остановил его.

– Я говорю только потому, что хочу подчеркнуть, сколь тревожна и изменчива ситуация. Caveant consules! [43]43
  Пусть следят консулы (Берегитесь, будьте бдительны) (лат.)


[Закрыть] Без сомнения, она известна вам.

Ректор снова помолчал.

– Вы, конечно, знаете о тайне магистров Мальтийского ордена иоаннитов, святой отец. Я имею в виду не самое тайну, но существование таковой.

Монах наклонил голову в знак того, что он понимает, о чем идет речь.

– Не мне рассказывать, какое значение придается овладению ключом к разгадке мальтийцев. И вот недавно из надежных источников я узнал, что в Нанси направляется дон Бонавентура.

– Если не ошибаюсь, это именно он был придворным астрологом императора Рудольфа Второго – кайзера Священной Римской Империи и короля Богемского?

– Вы прекрасно осведомлены, мастер.

– Все же не лучше вашего, мастер, – улыбнулся в ответ хозяин.

Гость также ответил легкой улыбкой.

– Я перебил вас и приношу свои извинения, – заметил настоятель. – Прошу вас продолжать.

– Дон Бонавентура уже в преклонных годах, и здоровье его оставляет желать лучшего. Он мог предпринять это путешествие лишь в случае крайней необходимости.

– Что же ведет этого почтенного человека в Лотарингию?

– Скорее – не что, а кто.

– Итак?

– Новый монах вашего монастыря и наш новый воспитанник.

– Признаться, вам удалось озадачить меня, мастер.

– Вы будете еще больше озадачены, когда я скажу вам, по чьему приказанию приедет к нам испанец.

– Кто же направил в Нанси дона Бонавентуру?

– Horrible dictu [44]44
  Страшно сказать (лат.)


[Закрыть], но это… – Ректор коллегиума приблизился к хозяину кельи и произнес несколько слов ему на ухо.

– В это трудно поверить. Значит, дело серьезное?!

– Сейчас вы убедитесь в этом сами.

– Я слушаю вас, мастер.

– Молодой человек, о котором мы с вами говорим, был послан с письмом в Тур потому, что он умен, храбр и решителен; следовательно, он лучше многих справился бы с возложенным на него поручением. Но было, как мне кажется, еще одно соображение.

Монах вопросительно посмотрел на своего гостя.

– В Туре живет одна загадочная женщина, подруга дочери короля Филиппа Третьего и Анны Австрийской – нашей королевы, супруги нашего всемогущего и всемилостивейшего монарха.

Тонкая усмешка зазмеилась на лице иезуита, когда он произносил эти слова.

– Но ведь к ней-то и направлялся наш подопечный, – возразил монах.

– Вы правы, но усматриваете лишь следствие, не замечая причины, святой отец. Сейчас я говорю о коронованных особах. Эти особы редко отличаются выдающимся умом. Они, как правило, не имеют понятия об истинном величии Творца и тайнах созданной им Вселенной, которые да пребудут вечно.

– Amen! – отозвался монах.

– Но эта женщина – не такова. Она не королева, она – из Роганов, гордых Роганов, каждый из которых имеет право с высоко поднятой головой произнести: «Королем я быть не могу, герцогом – не желаю. Я – Роган!» Эту женщину зовут…

– Мария Роган-Мантанзон, герцогиня де Шеврез, – закончил монах, не меняя позы. Он сидел неподвижно, и его темный профиль напоминал силуэт нахохлившейся птицы.

– Верно! Это она – Шевретта. Женщина, которая не может жить, не ведя многих интриг одновременно, женщина, которая ходит по острию и сводит с ума мужчин.

– Кажется, ваш экстерн из их числа? – спросил монах.

– Да.

– И поэтому выбор пал на него?!

– Да.

– А она? Она отвечает ему взаимностью?

– Да.

Эти три «да», прозвучавшие под сводами кельи, казалось, рассеяли какую-то недосказанность между собеседниками и прояснили им одним понятную тайную подоплеку их разговора.

Глава шестьдесят четвертая
«Золотой напиток»

По улицам Нанси медленно катила карета, запряженная шестеркой вороных лошадей. Внутри нее, плотно задернув занавеси, полулежал на мягких подушках сухощавый человек с властным, но одновременно лукавым выражением лица. Он был очень немолод, мы бы сказали – стар, если бы не черные, как южная ночь, глаза и их выражение. Кожа его напоминала пергамент, некогда черные волосы стали серебряными.

Пассажир кареты жестоко страдал от тряски, каждое движение кареты, каждая рытвина или ухаб доставляли ему неизмеримые мучения.

Карета остановилась возле того самого монастыря, где состоялся разговор, описанный в предыдущей главе. Пассажир вышел из кареты и был встречен со всей почтительностью. Знаки внимания, оказываемые ему, он принимал с безразличием, свидетельствовавшим о привычке, а может быть, об отрешенности от мирской суеты.

Гостя явно ждали. Его провели к настоятелю, сам монах поспешил ему навстречу. Тут же присутствовал и ректор коллегиума. Были принесены свечи и изящно сервированные закуски.

После сдержанных, но учтивых приветствий гость медленно опустился в кресло и, разлепив узкие губы, проговорил:

– Итак, к делу, господа. Ad rem! [45]45
  К делу, без обиняков (лат.)


[Закрыть]

– Ad rem, – откликнулись оба иезуита.

– Тот, кто принял ношу пятого генерала, сменив его на посту, поручил мне повидать вас, господа.

Оба иезуита почтительно склонили головы.

– Мы считаем за честь принимать вас, дон Бонавентура.

– Не надо имен. Nomina sunt odiosa [46]46
  Буквально – имена ненавистны (лат.)


[Закрыть]. Меня уже скоро призовут туда, где мирские имена не больше, чем пустой звук, а все титулы и звания – прах под ногами. Дело большой важности привело меня в вашу келью, святой отец. Выслушайте же, не перебивая.

Снова оба француза молча склонили головы.

– У императора Рудольфа, почившего в 1612 году, – начал испанец, – был придворный врач – грек по имени Макропулос. Его окутывало множество слухов и сплетен, но его мастерство и осведомленность в искусстве врачевания признавались всеми. Четверть века тому назад, когда я, выполняя волю нашего святого ордена, поступил на службу к императору Рудольфу, мне было поручено также наблюдать за Макропулосом: присмотреться к нему, попытаться понять, что он за человек.

Родиной лейб-медика был Кипр, остров, полный древних тайн, связанных с тайнами Мальтийского ордена. Ведь когда были потеряны надежды удержать святую землю Палестины, рыцари ордена госпитальеров переселились именно на Кипр. Уже оттуда они перебрались на Родос, отчего их называли еще «родосскими братьями». И только много позже они осели на Мальте, получив ее из рук императора Карла Пятого.

У руководителей нашего святого ордена были все основания предполагать, что Макропулосу известен рецепт приготовления так называемого «Золотого напитка», позволявшего посвященным достигать чудовищного долголетия – практически бессмертия. Знание этой тайны делает магистров ордена мальтийцев могущественнее всех земных королей и даже генералов нашего святого ордена. Это должно измениться. Состав эликсира должен быть найден.

– Да будет так, – отозвались оба иезуита.

– Макропулос был умен и усторожен, – продолжал Бонавентура. – Он занимался алхимией и понимал толк в местных травах. Когда здоровье императора Рудольфа пошатнулось, я намекнул ему, что его лейб-медик владеет секретом «Золотого напитка». К тому времени мои предположения уже переросли в уверенность. Мои агенты выследили Макропулоса за сбором трав и снадобий и приготовлением какого-то сложного состава, который он тщательно прятал. Но мои люди знали свое дело.

Итак, грек, несомненно, знал рецепт. Император был всецело захвачен идеей испробовать напиток, и мне оставалось только сдерживать его нетерпение.

Насколько я узнал характер киприота, он мог замкнуться и не открыл бы секрет даже под пытками. Верный мне человек выкрал средство из комнаты лейб-медика во время его отсутствия.

Прием эликсира, по слухам, опасен: любая ошибка в пропорциях между компонентами смеси могла оказаться смертельной. Поэтому император призвал Макропулоса и предъявил ему эликсир. Грек был умен и не стал изворачиваться. Он только предупредил императора, что не может ручаться за успешный исход дела. По словам Макропулоса, он почти всю жизнь шел к разгадке секрета «Золотого напитка». Несколько раз ему казалось, что он достиг цели, но снова и снова люди, дерзнувшие выпить его или принявшие его по принуждению, умирали в мучениях.

И тогда император приказал своему лейб-медику испробовать эликсир бессмертия на своей дочери. У Макропулоса была дочь, ее звали Елена. Она была божественно красива.

Должно быть, так выглядела языческая богиня древних греков, рожденная на том же острове, что и сама Елена Макропулос [47]47
  Богиня любви древних греков Афродита вышла на пены морской у берегов острова Кипр. Отсюда другое ее имя – Киприда.


[Закрыть].

Да, сеньоры, я, как и другие, был очарован красотой этой девушки – homo sum: humani nil a me alienum puto [48]48
  Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо (лат.)


[Закрыть]. Но именно я подал императору эту идею. Я понимал, что грек сделает все, чтобы Елена выпила смесь, составленную в строжайшем соответствии с тайными указаниями иоаннитов. Тогда и император без страха мог бы сделать попытку шагнуть в бессмертие. Но главное – рецепт был бы в наших руках. Действенный рецепт. Важно было заставить Макропулоса сознаться в том, что средство найдено и оно действует. Ради этого мне пришлось сделать его дочь заложницей.

Лейб-медик понял, что Елене Макропулос суждено или умереть, или жить вечно. Он поседел за сутки. Стал белым, как снег. Но дал дочери эликсир. Трое суток ее жизнь была на волоске. Я молил Творца, чтобы он даровал девушке жизнь; думаю, грек делал то же самое.

На четвертые сутки Елена Макропулос встала с постели. Она была абсолютно здорова и стала еще красивее, если это только можно представить. Наше ex iuvantidus [49]49
  Пробное назначение лекарства (лат.)


[Закрыть] окончилось благополучно. Однако следовало еще убедиться в том, что снадобье Макропулоса действительно способно продлевать жизнь на долгие годы.

К сожалению, император Рудольф, этот истинный поборник нашей святой веры и борец с ересями, чувствовал себя все хуже и хуже. Он не имел времени ждать. Кроме того – престол зашатался. Эрцгерцогини признали императором младшего брата кайзера – Матвея. Началась смута.

Император настаивал на приеме эликсира; я, как мог, уговаривал его выждать еще, наблюдая за Еленой. Я не спускал с нее глаз: она только хорошела все эти годы. Флакон с «Золотым напитком» император берег, как зеницу ока. Наконец я решился.

Результат вам известен. Император Рудольф Второй умер. Наверное, проклятый Макропулос все же сумел что-то добавить во флакон. Я до сих пор не знаю, как ему это удалось.

Впрочем, может быть, все дело объясняется проще. Елена справилась с трехдневной лихорадкой потому, что ее организм был молод и крепок, а император, с его пошатнувшимся здоровьем и преклонным возрастом, просто не смог выдержать последнее испытание на пути к вечности.

С тех пор минуло почти двадцать лет.

Воинство Христово не упускает из виду гречанку – годы не властны над ней. К сожалению, Иеронимус Макропулос более недоступен для нас.

– Вам следовало попытаться сразу, тогда же выжать из него рецепт эликсира, – заметил ректор коллегиума.

– Это было невозможно.

– Пытки развязывают языки, – возразил иезуит.

– Но не этому человеку. Я хорошо понял это, живя с ним под одной крышей императорского дворца.

Дон Бонавентура устало прикрыл глаза и помолчал. Рассказ утомил его.

– Но не для того, чтобы рассказывать истории двадцатилетней давности, я проделал этот долгий путь, – продолжал он. – Я хочу видеть молодого человека, сменившего мундир на рясу. Монаха вашего монастыря.

– Это легко устроить, мастер. Но какая существует связь между нашим неофитом и этой историей?

– Прямая. В роду Роганов, о чем, быть может, вам неизвестно, господа, были и рыцари Мальтийского ордена. И Генрих Роган знает если не весь рецепт целиком, то, во всяком случае, очень много для того, чтобы попытаться овладеть этой тайной. Ни я, ни другие члены Совета, не сомневаемся, что все, что известно Генриху Рогану, известно и Марии Роган-Монтанзон. Но дело даже не в этом. Верные служители воинства Христова не упускали из вида Елену Макропулос в ее странствиях по Европе. Несколько лет назад она познакомилась с герцогиней де Шеврез.

Несмотря на умение владеть собой, настоятель монастыря заметно вздрогнул. Ректор коллегиума придвинулся ближе к испанцу, как бы боясь пропустить даже одно слово.

– Да! Они встретились и понравились одна другой. Это, без сомнения, – родственные души. Эти женщины созданы самим Дьяволом на погибель всем, кто встречает их на своем пути.

– Знала ли Елена Макропулос секрет мальтийцев?

– Нельзя сказать точно, но похоже, что нет. Однако я уверен, что грек посвятил дочь в тайну его приготовления. Но разум молоденькой девушки, почти девочки, которой она была тогда, конечно, не в состоянии был вместить все знания, необходимые для правильного составления рецепта. Ребенок не может выучить латынь за один день, а школяр за неделю обучиться тому, на что учителю потребовались годы, даже если он умен и прилежен, а его наставник – талантливый педагог.

Нет, думаю, гречанка не может приготовить эликсир самостоятельно. Но что-то она знает, должна знать. Возможно, у нее сохранился колдовской напиток. Встретившись, эти две женщины могли восстановить недостающие детали.

– Где сейчас Елена Макропулос? – спросил ректор коллегии.

– Последний раз ее видели в Клермоне. Местная инквизиция перестаралась и схватила ее как ведьму. Они бы сожгли ее, но солдаты ордена были наготове. Они вмешались. Верный ордену человек помог ей подсунуть другую несчастную вместо себя. Судьи не заметили подмены. Все шло, как надо, и гречанка скрылась вместе с моим служителем, но каким-то непостижимым образом семена подозрения были посеяны в ее душе. С поистине дьявольской хитростью она ускользнула от верного слуги ордена и исчезла. Может быть, она села в Марселе на один из торговых кораблей. Ее пока не удалось обнаружить. Поэтому так важно не упускать из виду ту, вторую!

– Теперь мы начинаем понимать ваш интерес к бывшему мушкетеру, мастер, – сказал ректор, переглянувшись с монахом.

– В нем заключена надежда ордена на получение состава «Золотого напитка». Мария Роган любит его. Пока любит… – проговорил испанец.

Дон Бонавентура снова прикрыл глаза веками.

– Я составил его генитуру [50]50
  Гороскоп


[Закрыть], – глухо сказал он. – Светила покровительствуют ему. Если он останется в лоне святого ордена – его ждет власть. Большая власть. Он может сделаться магистром… и даже… – испанец умолк и откинулся на спинку кресла.

Воспользовавшись этим обстоятельством, оба иезуита снова обменялись быстрыми взглядами.

– Но возможно ли физическое бессмертие в подлунном мире? – задал вопрос ректор. – Не окажется ли, что средство – всего лишь пресловутый «эликсир бодрости», дающий возможность ярко прожить сорок лет, а потом, растратив жизненные силы, разом угаснуть, как угасает пламя свечи на ветру?

– Вы задаете сложный и страшный вопрос. И понимаете сами, что всей правды не знает никто. Нет ответа. Но есть возможность постоянного обновления. Быть может, способность организма к обновлению всех органов и тканей под действием эликсира возрастает в десятки и сотни раз… Я хочу встретиться с ним, – устало закончил испанец.

– Когда вы желаете это сделать, сеньор?

– Завтра. Сейчас у меня нет больше сил.

– Позвольте мне проводить вас в приготовленные вам покои, где вы сможете восстановить их, – почтительно сказал настоятель, выходя первым, чтобы указывать магистру путь.