Текст книги "Снова три мушкетера"

Глава сорок четвертая
Кампания окончена, кампания продолжается

Блестящий зимний поход сделал кардинала хозяином положения в Северной Италии. Воспользовавшись плодами своей победы, Ришелье заключил в Сузе мир с Англией.

Заметим для любознательного читателя, что именно это обстоятельство заставило Карла I принять роковое решение править страной без участия парламента. Впоследствии оно стоило ему головы.

После этого Ришелье обратил войска против Севенн. Герцог Роган еще держался здесь, находя поддержку у своего неожиданного союзника в лице испанского короля Филиппа IV и его министра Оливареца и опираясь на многочисленные здесь крепости.

Однако сопротивление гугенотов быстро падало перед войском, которое вел сам король. Его величество поступал сурово лишь там, где встречал отпор, но с покорившимися обходился милостиво. Протестанты не могли ждать помощи ниоткуда: союзники-испанцы потерпели поражение в Северной Италии и зализывали раны, с Англией кардинал заключил мир.

Герцог Роган покинул Францию. Он поступил на венецианскую службу. Разумный «Нимский милостивый эдикт» увенчал дело – он упорядочил гражданские отношения. Нантский эдикт Генриха IV остался во всей своей силе, за исключением тех пунктов, которые давали возможность гугенотам образовать свое государство в государстве. Гугеноты лишились неприкосновенности своих городов. Войска возвратились в Париж.

– Атос, кажется, наша совместная охота в ландах обещает стать реальностью, – сказал д’Артаньян.

– Поедемте в ланды, друг мой. Я с радостью составлю вам компанию.

– С одним условием.

– Каким?

– Ну… зная ваше отношение к вопросу, я предпочитаю выставить условие заранее.

– Вы можете считать меня согласившимся на любое ваше условие, д’Артаньян, – улыбаясь, ответил Атос.

– Сначала навестим Клермон-Ферран.

– Фи, мой друг, – поморщился Атос. – Милая девушка освободила вас из темницы – я искренне признателен ей за это. Вы, как я понимаю, – тоже. Чего же еще?! Напишите ей письмо для начала. Может быть, она давно уже замужем или уехала за границу…

– Атос! Я уже говорил, что знаю ваш образ мыслей по этому поводу и признаю за вами право жить и думать так, как вам хочется. Оставьте такое право и за мной.

– Я умолкаю. Только давайте все же сначала испросим у господина де Тревиля отпуск.

– Правда, я совсем забыл, – рассмеялся д’Артаньян. Он поспешил отправиться к г-ну де Тревилю. Как нам случалось упоминать, у капитана королевских мушкетеров собиралось самое лучшее общество Парижа. Здесь невозможно было встретить лишь кардиналистов.

Г-н де Тревиль, вернувшись в Париж, хотел напомнить всем, и не в последнюю очередь себе самому, что он не только солдат, вынужденный по зову своего короля проводить часть жизни среди походных костров, но и вельможа, имеющий возможность, выполнив свой долг, вкусить роскошной жизни и дать вкусить ее людям, окружавшим его.

Д’Артаньян был приглашен к обеду и счел за лучшее без каких-либо колебаний принять приглашение гостеприимного хозяина.

Желудок мушкетера, привыкший за время зимней кампании к самой грубой и неприхотливой пище, подвергся настоящей атаке. Утонченные деликатесы испускали нежнейшие ароматы, выдержанные вина, букет которых не оставил бы равнодушным самого завзятого дегустатора, пенились в бокалах.

За обедом речь шла о закончившемся походе, который многие были склонны считать большим стратегическим успехом кардинала. Д’Артаньян вывел для себя, что некоторые из присутствующих вельмож не ждут ничего хорошего в еще большем возвышении кардинала.

– Вот увидите, господа, – предсказывал принц де Марсильяк (мы говорили, что у г-на де Тревиля обычно собиралось лучшее общество), – головы теперь так и посыпятся. Наш всесильный министр использует случай, чтобы свести счеты со всеми непокорными. Ждите новых казней. Полагаю также, что прибавится хлопот у коменданта Бастилии – ему каждый день придется принимать новых постояльцев.

– Принц прав, – заметил граф д’Аркур. – Поговаривают, что Ришелье в последнее время косо поглядывает на Бассомпьера.

– Ну, его величество не даст в обиду Франсуа, – отвечал на это принц де Марсильяк.

От взгляда гасконца не укрылось, что хозяин дома при этих словах помрачнел. Все знали, что маршал Франсуа де Бассомпьер, бывший любимцем короля Генриха IV, стал еще большим любимцем его ныне царствующего сына. Капитан королевских мушкетеров г-н де Тревиль всегда испытывал уколы ревности царедворца, когда при нем упоминалось это имя. Однако принц ничего не заметил.

– Какого вы мнения о том, что говорит королева-мать? – спросила мадемуазель Поле, со свойственным всякой женщине, мы имеем в виду умную женщину, чувством такта, переводя разговор на другую тему.

Впрочем, тема королевы-матери была в те дни скользкой темой.

– А что говорит королева-мать? – спросили хором несколько голосов сразу.

– Что Генрих Монморанси больше не считает кардинала своим другом.

– Это говорит королева-мать или сам благородный крестник Генриха Четвертого? – уточнил простодушный принц де Марскльяк.

При этих словах принца многие из присутствующих дам устремили на мадемуазель Поле внимательный взор. Все знали, что король Генрих был убит именно тогда, когда направлялся к мадемуазель Поле.

Однако рыжеволосая красавица стоически выдержала внимание дам.

– Важно, что это говорит именно сам Монморанси. И весь Лангедок стоит за своего губернатора и против Ришелье.

– Еще бы, – подхватил граф д’Аркур. – Ведь Ришелье постоянно стремится ограбить все провинции. Его заветная мечта – уничтожить какое бы то ни было самоуправление, и он постоянно препирается с лангедокскими сословными чинами из-за податных сумм.

– Вы рассуждаете как мужчина, граф, – с улыбкой отвечала мадемуазель Поле. – Я же склонна считать, что народ поддерживает Монморанси потому, что это мужественный и благородный человек, знакомый с понятиями чести. Именно этого и не переносит в людях господин кардинал.

– Браво, прекрасная мадемуазель Поле, – зааплодировал принц Марсильяк. – Я поднимаю бокал за вас – своим присутствием вы украшаете не только дом нашего гостеприимного хозяина, но и весь Париж!

– Ах, принц! На вас положительно нельзя долго дуться, – благосклонно улыбаясь ему, сказала мадемуазель Поле.

– Помилуйте! Да за что же на меня дуться?! – изумился принц.

– Я и говорю – нельзя. И давайте оставим эту тему, – отвечала рыжеволосая красавица.

Улучив момент, когда г-н де Тревиль разговаривал только с двумя гостями одновременно (на протяжении всего вечера его окружало от пяти до дюжины человек), д’Артаньян приблизился к нему с решительным намерением заговорить.

– Идите к нам, мой друг, – дружелюбно пригласил его капитан мушкетеров. – И расскажите нам, как вы снова отделали конюшего его высокопреосвященства!

Двое собеседников капитана мушкетеров переглянулись и поспешили откланяться под каким-то благовидным предлогом.

– Уф-ф. – Господин де Тревиль, отдуваясь, взял гасконца под руку и увлек его в соседнюю комнату, где горело всего лишь несколько свечей и не было никого из приглашенных. – Д’Артаньян, вы помогли мне отделаться от этих двух господ, а следовательно, оказали мне большую услугу. Они мне успели порядочно надоесть.

– Но каким образом моя персона отпугнула их, капитан?

– Э-э, мой милый! Ваша персона в сочетании с моими словами о Рошфоре. Эти господа недавно из провинции, и они точно так же, как и вы сами пять лет назад, чувствуют себя неуютно, когда при них задевают могущественного кардинала. Соответственно, я упомянул о Рошфоре только для того, чтобы отделаться от них и поговорить с вами наедине. Знаете ли, эти провинциалы очень недогадливы…

Д’Артаньян вспомнил, как он с усердием, достойным лучшего применения, вытаскивал из-под каблука Арамиса батистовый платочек с сильным запахом дорогих духов, и покраснел…

Но, поскольку наш герой уже давно считал себя настоящим парижанином, эту краску никто не успел заметить – так быстро она исчезла.

– Я тоже собирался поговорить с вами, капитан.

– Тем лучше – значит, наши желания совпали. Какое у вас дело?

– Я собирался испросить у вас отпуск. Мне очень хочется навестить родных по-настоящему, а не так, как это вышло в прошлый раз. Кроме того, я лелею надежду показать Атосу Гасконь.

– И он?..

– Находит эту идею удачной.

– Превосходно. Конечно же, я предоставлю вам этот отпуск. Более того, я скажу вам: не стоит торопиться с возвращением в Париж. Вы ведь слышали, о чем говорили за обедом принц де Марсильяк и граф д’Аркур?

– Конечно.

– Так вот – похоже, они знают, что говорят. Более того – я должен сказать вам одну вещь…

– Какую же?

– Я не разделяю оптимизма принца относительно заступничества его величества за… вы понимаете, кого я имею в виду?

Хитроумный гасконец догадался, что капитану мушкетеров не хочется лишний раз произносить имя маршала Франции Франсуа Бассомпьера. Поэтому он кивнул в знак того, что понимает, о ком идет речь.

– У меня есть свои источники информации, и я чувствую, что кардинал, вернувшись с кампании против внешних врагов, готовится начать новую – на внутреннем фронте. Все мы в опасности, но в первую очередь полетят головы знатных вельмож. Не обижайтесь на меня, д’Артаньян, но сейчас речь не о вас. А вот маршал… маршал действительно в большой опасности. Он, Монморанси и даже… – тут г-н де Тревиль понизил голос до шепота и осмотрелся по сторонам, – даже… его высочество герцог Орлеанский… не могут чувствовать себя совершенно спокойными. Поэтому я говорю вам – не впутывайтесь в это дело, д’Артаньян. Арестовывать знатных особ обычно посылают молодых офицеров гвардии, и лейтенант мушкетеров самое подходящее лицо для того, чтобы возглавить конвой, охраняющий карету, что доставляет в Бастилию высокопоставленного узника. Это дурно пахнет, согласен, но если я получу от его величества такой приказ, то буду вынужден послать своего офицера с соответствующим количеством конвойных и карету с решетками на окнах.

– Да, вот еще что, – продолжал де Тревиль, делая знак д’Артаньяну не перебивать его. – Мой бывший подчиненный, а ваш друг Арамис, кажется, навлек на себя гнев не только кардинала, но и короля. Я не мог точно разузнать, в чем там дело, но его связи с турской белошвейкой ведут за границы Франции. И это, кажется, очень опасно для него. Кардинал был вынужден дать объяснения его величеству по поводу улицы Скверных Мальчишек. Он дал их. Насколько мне известно, Ришелье прямо признался королю, что на вас напали по ошибке, в то время как требовалось устранить Арамиса. И король, по-видимому, довольствовался таким объяснением. Это может означать лишь одно…

– Что же, черт побери?! – воскликнул встревоженный д’Артаньян.

– Что ваш друг замешан в чем-то таком, что делает его нежелательным лицом в глазах короля. Фактически молчание его величества значит, что кардинал получил королевскую индульгенцию и его молчаливое согласие на устранение нашего аббата.

– Черт побери! Что же делать? Надо предупредить Арамиса! – воскликнул д’Артаньян.

– Тише!

– В самом деле. Простите, капитан.

– Мои агенты известили меня, что у вашего друга есть сильные покровители. Как вы понимаете, я вовсе не имею в виду опальных жительниц города Тура. Я имею в виду настоящую силу. Поэтому пока что делать ничего и не надо.

Мой бывший мушкетер в надежном месте и до поры до времени может не опасаться кардинальской мести. Однако я хотел вам все это сообщить. И вот почему. Вы знаете меня, знаете, что я не оставлю в беде самого последнего солдата, раз он принадлежит полку. Но ваш товарищ исчез, исчез весьма поспешно. Он прислал мне письмо, в котором уведомляет меня о своем окончательном и бесповоротном решении оставить службу и посвятить себя служению Господу. Больше я ничего для него сделать не могу и делать не стану. Но меньше всего я желаю ему зла. О, нет. «И раз у него есть друзья, – сказал я себе, – его друзья узнают все, что известно мне». Возможно, когда-либо они смогут ему чем-нибудь помочь. Вот и все. А теперь, любезный мой, меня ждут гости. Отпуск для вас и господина Атоса – дело решенное, приказ о нем будет подписан завтра.

Глава сорок пятая
Отъезд

Утром д’Артаньян появился на улице Феру. Он был радушно встречен хозяйкой, которая прониклась к нему большим уважением за то, что мушкетер так покорно сносил ее лечение после событий на улице Скверных Мальчишек.

Д’Артаньян прошел к Атосу и застал своего товарища читающим письмо. По-видимому, оно было только что получено – небрежно вскрытый конверт лежал рядом.

– Итак, мы можем отправиться в путь, – сказал д’Артаньян вместо приветствия. – Я только что навестил казначея и принес вам вашу долю.

С этими словами он бросил на стол туго набитый кошелек, из которого выкатилось несколько новеньких пистолей.

Завидев д’Артаньяна, Атос, как обычно, радушно приветствовал друга, однако сделал ему знак, означающий, что он просит его подождать, покуда письмо не будет прочитано. Глаза мушкетера пробегали строку за строкой. Очевидно, письмо содержало какие-то важные известия, так как лицо Атоса отражало сложные чувства, охватившие его и, без сомнения, вызванные прочтением загадочного письма.

– Атос! Вы побледнели, что случилось? – вскричал гасконец.

Мушкетер закончил чтение загадочного письма и медленно сложил его.

– К сожалению, д’Артаньян, наше совместное путешествие сделалось невозможным. Мне придется отправиться в Блуа по делам семьи.

Больше Атос не сказал ничего. И хотя гасконец сгорал от любопытства, свойственного его живой натуре, он понимал, что Атос, скрывавший свое родовое имя под псевдонимом, вероятно, имеет веские причины для молчания и вряд ли отступит от своих принципов и на этот раз.

– Желаю вам удачи, д’Артаньян. Я невольно подвел вас, извините. Будьте осторожны.

Таковы были прощальные слова Атоса.

Понимая, что мысли мушкетера заняты таинственным письмом, д’Артаньян тепло простился с ним и отправился домой.

Там он нашел Планше и Жемблу в полной боевой готовности и не менее боевом настроении.

– Сударь, этот олух Жемблу так и не почистил наше оружие, – объявил Планше, едва увидев хозяина.

– Я хотел почистить ваши пистолеты, сударь, но вы их забрали с собой, а его мушкет я не стану чистить. Пусть он делает это сам, – ответил Жемблу.

– В самом деле, Планше, – строго спросил д’Артаньян. – Неужели ты не мог привести в порядок свой мушкет без посторонней помощи?

– Но, сударь! – вскричал обиженный Планше, поднимая руки к небу и словно бы взыскуя справедливости у него. – Вы же сами приказали мне сходить в конюшни за нашими лошадьми, пока вы будете у господина Атоса. Мне только-только хватило времени почистить их и привести в порядок. Если бы вы вернулись домой несколькими минутами раньше, вы еще не застали бы меня здесь.

– Надеюсь, ты задал им корму? – спросил мушкетер, хмуря брови в целях поддержания дисциплины.

– И вы еще спрашиваете, сударь! Я накормил их до отвала и вычистил до блеска. Посмотрите, как лоснится их шерсть. Я только что не заплел их гривы в косички, а этот бездельник не мог почистить мой мушкет.

– Сударь, я отполировал вашу шпагу, ту самую – ларошельскую, почистил камзол, плащ и шляпу. И все это, пока Планше набивал себе чрево остатками вчерашнего ужина. Теперь в доме ни крошки!

– Замолчите оба, – строго сказал д’Артаньян, – а не то придется вас обоих хорошенько вздуть.

Лакеи притихли и только обменивались красноречивыми взглядами.

– Я принял решение, – объявил д’Артаньян. – Принимая во внимание, что ладите вы, как кошка с собакой, я могу взять с собой только одного из вас.

– Возьмите меня, сударь! Я вас не подведу, – высунулся было Жемблу.

Мушкетер пожал плечами.

– Не скажу, что ты показал себя храбрецом в Туре, Жемблу, но, несмотря на это, я, наверное, взял бы тебя с собой, если бы…

– Если бы – что, сударь?

– Если бы не нашелся Планше.

Планше подпрыгнул от радости, а Жемблу от разочарования.

Через полчаса господин и слуга, вскочив верхом на лошадь и ведя на поводу одну запасную, двинулись к заставе Коферанс, а Жемблу, на которого была возложена почетная обязанность сторожить квартиру и вести хозяйство, присел на ступеньки и со словами «Вот она, господская справедливость!» запустил камнем в пробегающего мимо облезлого кота. Кот издевательски посмотрел на Жемблу наглыми зелеными глазами, презрительно мяукнул и исчез в подворотне.

Добравшись до Мелена, д’Артаньян и Планше остановились в гостинице «Бык и чаша».

– Пока все идет хорошо, не правда ли, сударь? – спросил Планше, держа в мыслях памятную поездку в Лондон и поэтому ожидая всяческих препятствий на пути.

– Вроде бы так, Планше, – весело отвечал гасконец. – Однако это всего лишь начало.

– А-а, сударь, понимаю, – глубокомысленно откликнулся славный малый, кивая головой и всячески давая понять, что он отдает должное конспиративным способностям своего господина и сознает всю важность секретной миссии, им выполняемой.

– Эй, хозяин! – крикнул д’Артаньян. – Найдется ли в вашем почтенном заведении вкусная еда для двух голодных, прожорливых путешественников? И учтите: мы едим за четверых.

– Один вопрос, сударь, – почтительно осведомился хозяин.

– Один – куда ни шло!

– Как вы платите?

– Что вы имеете в виду?

– Если вы едите за четверых…

– А, вот что вы имеете в виду, – расхохотался д’Артаньян. – Разумеется, если я говорю, что мы едим за четверых, то и платим мы тоже соответственно! Итак, найдется ли у вас то, что нас интересует?

– Сколько угодно, – отвечал обрадованный хозяин, сообразив, что дворянин со своим слугой хотя и нанесут его запасам существенный урон, но и хорошо заплатят. – Могу предложить свинину, жаренную на вертеле, жареный картофель, байонский окорок, креветки и цыпленка с овощным гарниром.

– Отлично! Несите сюда всю эту свинину и окорок в первую очередь. Цыпленок тоже подойдет. Добавьте несколько бутылок вина и считайте, что спасли нас от голодной смерти.

На следующий день они проскакали двадцать миль, прежде чем солнце оказалось у них над головой.

– Куда мы направляемся сейчас? – спросил любознательный Планше. – И скоро ли начнутся засады, сударь?

– Полагаю, что мы едем на Жьен. А что касается засад, Планше…

– Да, сударь?

– То я открою тебе одну тайну.

– О, сударь! Вы знаете – я умею хранить тайны!

– Так вот – засад не предвидится.

– Неужели?! – вскричал Планше. – Я-то думал, против нас, по обыкновению, вышлют целый полк.

– С каких пор ты стал таким воинственным, Планше? Неужели это все твой сержантский чин?

– Ну, сударь. Я и раньше-то не был вам помехой, когда вы вместе с господином Атосом, господином Арамисом и господином Портосом сражались против всех гвардейцев кардинала, да еще и ларошельцев в придачу.

– Ты прав, Планше. Но все же тогда ты, кажется, не искал случая подраться.

– Я и сейчас не ищу его, сударь, однако…

– Однако?..

– Я имел в виду, что после всех тех напастей, что пережили мы с Гримо, сердце мое огрубело, а руки подчас так и чешутся задать кому-нибудь хорошую трепку…

– Что же это за напасти, Планше? Ты так ни разу и не рассказал хорошенько о своих американских похождениях.

– Ах, сударь! – воскликнул Планше, прикусив язык. – Вы знаете, как я служил вам верой и правдой. Но не спрашивайте меня об этом кошмаре – я хочу выкинуть его из своей жизни, как дурной сои.

– Будь по-твоему, Планше, – ответил д’Артаньян.

Он понял, что его лакей принимает чересчур близко к сердцу этот предмет.

Глава сорок шестая
Клермон-Ферран

Они продолжали мирно беседовать, и мушкетер более не затрагивал скользкую тему. Удаляясь от Парижа и вдыхая чистый воздух провинции, они постепенно забывали о кардинале, возможных интригах Рошфора и де Барда и прочих досадных пустяках.

Планше радовался возвращению. Рядом со своим господином он чувствовал себя увереннее и даже прибавил в росте. Д’Артакьяну же казалось, что он сбросил с себя пару лет, его ранение – дурной сон, а друзья, как прежде, вот-вот присоединятся к нему, и маленький отряд с развевающимися на шляпах перьями пустится вскачь, будоража мирную сельскую тишину дробным перестуком копыт горячих коней.

Овернь, по которой теперь двигались наши герои, – одна из самых древних и своеобразных провинций Франции. В незапамятные времена здесь бушевал подземный пожар, и недра овернской земли разверзались от вулканических сотрясений. Это привело к образованию необычного и сложного переплетения гор, равнин и ущелий.

Взорам путешественников, пересекающих Овернь, представали контрастные картины: то живописные скопления остроконечных утесов среди песчаных равнин и худосочных растений, то плодородные долины, утопающие в виноградниках и каштановых рощах, то высокогорные пастбища, окруженные таинственными каскадами горных ручьев и мрачными лесами, то пустынные плато, в кратерах которых будто бы еще вчера бушевало пламя…

Под стать природе и климат этого края: зимы здесь суровые, с ледяными ветрами, летом же бывает жарко и душно.

Особую притягательность Оверни составляет цепь гор, имеющих форму купола и окруженных воронкообразными впадинами – кратерами потухших вулканов.

В ясную погоду, когда рассеиваются нескончаемые туманы и облака, в середине всей цепи можно разглядеть вершину самого высокого отрога этих гор – Пюи-де-Дом. С ним, как известно, связывают много легенд. Согласно одной из них, вершина слыла и слывет поныне излюбленным местом сборищ колдунов, где Дьявол наделяет своих адептов силой наводить порчу, вылечивать, очаровывать и прочим колдовским умениям.

Согласно архивам времен не столь уж давно отгремевших войн Лиги (разумеется, мы имеем в виду время, в которое происходили описываемые события, а не тот момент, когда эта книга попала к вам в руки)… Итак, согласно этим архивам, повторим мы, одна молодая женщина признавалась в присутствии свидетелей, что принимала участие в подобном шабаше и держала в руках зажженную черную свечу между рогами большого козла…

Но легенды легендами, а вот факт доподлинно известный: двумя веками спустя при строительстве метеорологической обсерватории на Пюи-де-Дом во время раскопок был обнаружен храм, посвященный Меркурию, иначе говоря Гермесу, одному из самых почитаемых (и самых таинственных) галло-римских богов.

Неподалеку от Пюи-де-Дом, на взгорьях между двумя небольшими речками, расположен Клермон-Ферран – столица Оверни, город, куда так стремился попасть д’Артаньян.

Когда-то здесь находился один из крупных центров Римской Империи, о чем свидетельствуют многочисленные остатки древнеримской культуры – термы, акведуки, следы фортификаций и некрополей.

Учитывая то обстоятельство, что Клермон-Феррану предстояло сыграть определенную роль в жизни нашего героя, мы сочли своим долгом уделить немного места описанию этого города.

В эпоху царствования Людовика ХШ Клермон-Ферран представлял собой городок, в котором насчитывалось около девяти тысяч жителей. Высокие мрачные дома, выстроенные из темной окаменевшей лавы, жались друг к другу на тесных крытых улочках.

Современники не слишком жаловали столицу провинции Овернь. Некий мемуарист, которого звали Флешье, написал даже: «…Нет во Франции города более неприятного, чем Клермон. Он находится у подножия гор, и его местоположение не совсем удобно. Улицы в нем так узки, что по самой большой может только-только проехать карета; поэтому встреча двух карет вызывает мучительные затруднения у кучеров, которые бранятся здесь почище, чем где-либо, и которые, будь их больше, возможно, сожгли бы город, если бы вода тысячи прекрасных фонтанов не была готова погасить огонь.

Дома в Клермоне довольно красивы и, что замечательно, – висят в воздухе; по обычаю подвалы роются под фундаментом, который опирается лишь на небольшой кусок нависшей земли и держится тем не менее так прочно, что никогда не было ни одного несчастного случая. Зато город очень населен; и хотя женщины здесь уродливы, они тем не менее весьма плодовиты и, не возбуждая любви, рожают много детей».

Однако именно любовь вела сейчас д’Артаньяна в Клермон-Ферран. Любовь к Камилле де Бриссар.

Иронический взгляд мушкетера остановился лишь на том, что способен был увидеть парижанин, избалованный комфортом столичной жизни. От его взора ускользнуло, что неказистые гористые улочки вливаются в более просторные и ведут к центру, откуда открывается прекрасный вид на полукруг зеленеющих гор и цветущие долины и где нельзя не заметить базилики Нотр-Дам-дю-Пор. Суровая простота и могучие объемы этого храма несут в себе дух города.

А чуть подальше возвышается величавый готический собор. Он высок, очень высок, но тяжеловесен, монолитен, спокоен. Всеми своими порталами, мощными опорами он словно врастает в землю. А островерхие башни фасада, высвобождаясь из тесноты улочек, стремительно уносятся в небеса…

Д’Артаньян и Планше увидели эти башни издалека. Их видно всякому путнику, подъезжающему к городу, видно отовсюду.

Сердце молодого человека забилось от волнения, когда он подумал, что, возможно, через несколько часов сможет увидеть Камиллу. Думала ли она о нем? Вдруг девушка забыла его за это время? Ведь он так долго не мог отыскать ее.

Д’Артаньян был готов побежать быстрее лошадей.