Текст книги "Снова три мушкетера"

Глава двадцать четвертая
О том, как д’Артаньян воспользовался советом Атоса

После дуэли с Рошфором д’Артаньян отправился не домой. Он испытывал потребность поделиться с кем-нибудь своими переживаниями. Гасконец не случайно вспомнил Атоса – в Париже у него не было более близкого человека.

Когда д’Артаньян появился в доме своего друга на улице Феру, Атос уже собирался ложиться спать.

– А, заходите, д’Артаньян, заходите, – сказал Атос, приветливо кивая ему.

– Дорогой друг, я вторгаюсь к вам в такой поздний час, что право же…

– С чего это вам пришла охота выражаться столь изящным слогом! Если бы я не знал так хорошо вашего голоса, я подумал бы, что ошибся в темноте и вы – это не вы, а господин Вуатюр.

– Атос, вы все такой же. С тех пор как Портос покинул нас, мне стало одиноко в Париже. Но ваше присутствие вселяет в меня бодрость духа.

– Черт возьми! – вскричал Атос, уже не на шутку встревоженный таким не свойственным его товарищу тоном. – Это уже не Вуатюр, а по меньшей мере мадемуазель де Скюдери. Вы пугаете меня, д’Артаньян!

– Успокойтесь, Атос. Я всего-навсего только что ранил на дуэли Рошфора.

– А-а, вот, значит, в чем дело. Кавалер наконец получил свое. Надеюсь, рана смертельная?

– Напротив. Я просто проткнул ему правое плечо. Так как он не смог держать шпагу и ослаб из-за потери крови, поединок не мог быть продолжен.

– Вы сделали ошибку, д’Артаньян. Следовало прикончить господина де Рошфора вторым ударом и взять его кошелек.

– И это говорите мне вы, Атос! Вы, превзошедший в добродетели и благородстве самого Сципиона Африканского! [17]17
  Публий Корнелий Сципион Африканский Младший (185-129 гг. до н. а.). Древнеримский полководец и общественный деятель. Победитель Карфагена в III Пунической войне. Известен также чисто римскими добродетелями.


[Закрыть]

– Кошелек Рошфора вы могли бы потом выбросить в канаву, зато все решили бы, что это было нападение уличных грабителей.

– На пустыре за Люксембургом?! Нет, любезный Атос, – дело ясное. К тому же что-то остановило меня – он упал как подкошенный.

– Все это так, однако теперь кардинал получит возможность упрятать вас в Бастилию.

– Надеюсь, этого не произойдет.

– Надежды – прах, витающий в головах юнцов. Они хороши тем, что бесплотны и бестелесны, что, впрочем, одно и то же. И никогда не сбываются. Как я понимаю, вы пришли ко мне за советом?

– Я буду рад, Атос, если вы дадите мне совет.

– Во-первых, если вам повезет и вы останетесь на свободе – дождитесь выздоровления Рошфора, вызовите его вторично и доведите дело до конца. Если вам потребуется секундант, то я всецело в вашем распоряжении.

– Я постараюсь последовать вашему совету, Атос. Но как мне поступить сейчас?

– Вы не дали мне договорить, друг мой. Я сказал «во-первых», имея в виду по меньшей мере еще один пункт.

– Простите меня, Атос…

– Полно, вам не за что извиняться. Так вот, на мой взгляд, вам следует отправиться к господину де Тревилю, рассказать ему о происшедшем, и хотя, думаю, вы огорчите его…

– Что вы, Атос?! Уж не думаете ли вы, что господин де Тревиль расстроится оттого, что я проткнул плечо кавалера де Рошфора?!

– …И хотя вы огорчите его тем, что всего лишь проткнули плечо кавалера де Рошфора, вместо того чтобы уложить его по крайней мере до Страшного Суда, я думаю, он отправит вас в отпуск – недельки на три, то есть на тот срок, пока кардинал не остынет и не перестанет разыскивать вас, чтобы засадить в Бастилию, что, как мы знаем, является его любимым развлечением. Тем временем королевский эдикт будет нарушен еще кем-нибудь – все же, черт возьми, дуэли пока еще не такая уж редкость в Париже. Гнев кардинала обратится на нового нарушителя эдиктов, а о вас позабудут. Да и плечо господина Рошфора помаленьку заживет. После этого вы вернетесь в Париж и убьете вашего злого гения, в чем, как я уже сказал, я вам с удовольствием помогу, если вы решите пригласить секундантов. Давно я уже не дрался, а ничто так не разгоняет мою меланхолию, как хорошая драка. Если же за это время вашего отсутствия в Париже никто не догадается нарушить эти нелепые указы, годные только для лавочников, но никак не для благородных дворян, то я обещаю вам вызвать капитана гвардии его высокопреосвященства господина де Кавуа, так как у меня уже давно чешутся руки это сделать.

– Ах, Атос, только не вызывайте Кавуа. Мы теперь с ним почти друзья! – со смехом воскликнул д’Артаньян.

– Хорошо, – флегматично согласился Атос. – Тогда я вызову господина Ла Удиньера или того, кого вы мне укажете, любезный д’Артаньян.

– Атос, мне всегда казалось, что царь Соломон был просто мальчишка в сравнении с вами. Я целиком последую вашему совету, но лишь в первой его части. И с одним непременным условием.

– Каким?

– Вы должны обещать мне одну вещь.

– Охотно. Какую же?

– Обойдитесь без дуэлей. Я вовсе не хочу, чтобы вместо меня в Бастилию упрятали вас, так как не сомневаюсь, что вы уложите вашего противника, кем бы он ни был.

– Ну… если вы так хотите… – с легкой улыбкой сказал Атос и пошел за бутылкой испанского вина.

Атос не советовал д’Артаньяну ночевать дома, и, так как этот необыкновенный человек никогда ничего не делал наполовину, он предоставил другу свою постель, а сам, не обращая ни малейшего внимания на протесты д’Артаньяна, улегся на пустовавшем месте, где обычно ночевал Гримо.

Наутро д’Артаньян не мешкая поспешил к г-ну де Тревилю.

Было еще рано. Первые лучи солнца пробивались из-за парижских крыш. Состоятельные горожане еще спали, но нищие и бродяги уже повылезли из своих жалких конур. Проснулись мелкие торговцы и разносчики. Навстречу прошагала водоноска, звук ее тяжелых деревянных башмаков гулко отдавался в утреннем воздухе.

Изредка попадались прибывшие в столицу продавать свой товар крестьяне в коричневых куртках и кирпично-красных штанах из домотканого полотна, в полотняных гетрах и башмаках из грубой кожи. Следом за ними потянулись ремесленники и приказчики, направлявшиеся к своим мастерским и лавкам.

Когда д’Артаньян подходил к дому г-на де Тревиля, уже зазвонили колокола.

Поскольку во дворе дома несли дежурство мушкетеры его роты, д’Артаньян был тотчас же узнан и почтительно пропущен в дом. Он прошел в приемную, где его так же почтительно усадили в кресла и заверили в том, что г-н де Тревиль, который только что проснулся, примет его первым по прошествии самого короткого времени.

Г-н де Тревиль действительно не заставил мушкетера долго дожидаться в приемной, прекрасно понимая, что д’Артаньян не явился бы к нему ни свет ни заря без крайней надобности.

Молодой человек не стал тратить времени на предисловия – он кратко рассказал де Тревилю о дуэли с Рошфором и попросил у него отпуск.

– Я думаю, вы правы, д’Артаньян, – сказал де Тревиль, прикидывая в уме шансы опередить кардинала у короля, чтобы представить все дело в нужном свете, – занятие, которому он предавался не реже одного раза в месяц, будучи командиром лихой и бесшабашной компании бретеров, называемых мушкетерами короля.

Читатель, несомненно, помнит, что г-ну де Тревилю не раз приходилось выполнять роль заступника перед его величеством, однако этот достойный вельможа справедливо полагал, что это входит в его должностные обязанности.

– Кардинал, наверное, взбешен. Когда это случилось? – спросил г-н де Тревиль.

– Вчера вечером, – коротко отвечал д’Артаньян.

– Значит, вы наконец поквитались с человеком из Менга, – полувопросительно-полуутвердительно произнес капитан королевских мушкетеров. – Немногие рискнули бы драться с ним – уж очень влиятелен покровитель у кавалера. Ах, д’Артаньян, вы словно задались целью регулярно вызывать разлитие желчи у его высокопреосвященства. Прошло всего каких-нибудь несколько месяцев с тех пор, как вы с Атосом, Арамисом и Портосом, к моему сожалению, оставившим службу, лишили кардинала самой опасной его шпионки. И вот теперь вы чуть не закололи его конюшего.

– О нет, сударь. Я лишь ранил его в плечо.

– Тысяча чертей! Я надеялся на что-нибудь посерьезнее.

Д’Артаньян постарался спрятать улыбку, вспомнив пророчество Атоса.

– Ведь вы понимаете, что, как только Рошфор поправится, он сразу же постарается свести с вами счеты. А так как Рошфор человек не слишком щепетильный и, судя по вашим приключениям в Менге и Сен-Клу, не привык стесняться в выборе средств, я бы на вашем месте опасался наемных убийц.

– Однако справедливости ради должен заметить, – сказал д’Артаньян, – что перед нашим поединком господин де Рошфор заверил меня, что при любом исходе кардинал не будет посвящен в это дело.

– Хорошо, если так оно и будет, но не стоит на это слишком полагаться. Как бы то ни было, – подвел итог г-н де Тревиль, – я отправляю вас в отпуск, вызванный… семейными обстоятельствами, например. Ведь вы не были в ваших родных краях с тех пор, как впервые появились в Париже, не так ли? Заодно проверим, так ли благороден господин де Рошфор на деле. Я скажу королю, что отправил вас в отпуск вчера и вечером вас уже не было в Париже.

Д’Артаньян от души поблагодарил г-на де Тревиля и уже собирался попрощаться с ним, но тот остановил его.

– Еще одно. Вы уже решили, куда отправитесь?

– Но я и впрямь мог бы поехать навестить родных, если бы…

– Что такое?

– Если бы мое сердце не вело меня в другое место.

– Я всецело одобряю веление вашего сердца, д’Артаньян. Ни в коем случае не ездите в Гасконь. Мало ли кому вздумается разыскивать вас там. Поезжайте туда, куда вас ведет ваше сердце. Надеюсь, это далеко от Беарна?

– О, это далеко оттуда.

– И отлично! Отправляйтесь поскорее, не стану вас более задерживать, д’Артаньян!

Выйдя от г-на де Тревиля, мушкетер остановился, раздумывая над тем, куда ему отправиться – в конюшни при гвардейских казармах или домой, чтобы затем отправить за лошадьми Жемблу.

Наконец решив, что час еще слишком ранний для того, чтобы его уже дожидались дома с целью ареста, он отправился на улицу Могильщиков.

– О Господи, это вы, сударь?! Я уже было решил, что вы и вовсе не вернетесь, – такими словами встретил его перепуганный Жемблу.

– Вот еще, любезный. Вместо того чтобы нести вздор, отправляйся лучше в конюшни и приведи наших лошадей. Да не забудь покормить их хорошенько.

– Значит, мы выступаем в поход?

– Скорее – отправляемся путешествовать.

– Ах, сударь! Когда я путешествовал с доном Алонсо, меня пару раз чуть не застрелили из мушкета да столько же раз пытались лишить меня жизни при помощи клинка. Не лучше ли нам остаться в Париже?

– Вот тогда у нас точно будут неприятности. И потом – ты, кажется, смеешь указывать мне, Жемблу? – спросил д’Артаньян, стараясь нахмуриться.

– Боже упаси, сударь. Раз мы отправляемся путешествовать – значит, так тому и быть. Я мигом приведу лошадей.

Жемблу действительно проявил расторопность. Через короткое время д’Артаньян со своим новым слугой выступили в поход и, выбравшись из Парижа, дали шпоры своим коням.

– А куда мы сейчас направляемся таким аллюром, сударь? – спросил слуга.

– В Тур! – отвечал хозяин, сильнее пришпоривая коня.

Глава двадцать пятая,
из которой читатель узнает кое-что о жизни в городе Туре

Через несколько дней после описанных в предыдущей главе событий к незаметному дому на окраине Тура подъехал всадник. У дверей он соскочил на землю и бросил поводья, нимало не беспокоясь о судьбе своего усталого коня.

Однако тот, кто поспешил бы обвинить хозяина в столь равнодушном отношении к благородному животному, принесшему его на своей спине, и принесшему издалека, вскоре увидел бы, что он ошибся.

Из дома выскочил расторопный слуга и, подхватив поводья, отвел коня в теплое стойло, поставив его перед полными яслями. Второй слуга растер разгоряченное животное и накрыл его теплой попоной. Очевидно, приезжего в доме хорошо знали и, во всяком случае, ждали.

Он вошел в дом и оставался там около часа. Затем приезжий вышел, вскочил на свежего коня, услужливо подведенного ему давешним слугой, и ускакал.

Тот, кому вздумалось бы проследить за ним, увидел бы, что всадник, выехав за пределы города, направился вдоль берега Луары по дороге, ведущей в Блуа.

В доме же в это время разыгрывалась следующая сцена. В одной из его комнат два человека разговаривали между собой, по-видимому, обсуждая появление и скорый отъезд недавнего всадника.

– Итак, они упустили его в Париже и предлагают нам задержать его здесь. Легко сказать – схватить человека, когда даже не знаешь, как он выглядит!

– Ну, дю Пейра, не стоит так кипятиться. В конце концов Дефранш говорит, что человек, который опознает его, уже в пути. Везде приготовлены подставы, и он, верно, скоро будет здесь.

– Но ведь нельзя быть уверенным в том, что этот мушкетер еще не прибыл в Тур. Если он хоть вполовину то, что сообщает о нем Дефранш, – это парень не промах.

– Успокойся, любезный дю Пейра. Человек не может скакать от Парижа до Тура, не делая остановок. Не в состоянии же он обходиться без пищи и без сна.

– Это верно. Они ведь сменяли друг друга и должны были опередить этого Арамиса не меньше, чем на сутки.

После того как дю Пейра, на которого, как помнит читатель, кардинал возлагал большие надежды по части наблюдения за опальной герцогиней де Шеврез, успокоился относительно Арамиса, он отдал распоряжения, имевшие своей целью усиление этого наблюдения.

Госпожа де Шеврез не находилась под арестом, и соглядатаи не смели задерживать ее, а также появляться ей на глаза. Однако за герцогиней велась слежка.

Приказание отца Жозефа, а в конечном счете самого его высокопреосвященства, привезенное в Тур шевалье Дефраншем, выехавшим из Блуа (приказание это ему передал гонец, примчавшийся из Орлеана, получив его, в свою очередь, от следующего, чтобы, не теряя ни минуты, опередить Арамиса), было простым и кратким.

Дю Пейра и его люди должны были схватить Арамиса в тот момент, когда он попытался бы передать герцогине де Шеврез письмо испанского министра. Таким образом, и мушкетер, и, самое главное, опальная герцогиня были бы уличены в государственной измене.

Обвинив г-жу де Шеврез, кардинал снова бросал бы тень и на королеву. И хотя Людовик XIII и так уже знал о том, что Анна Австрийская состоит в переписке со своим братом, королем Испании, участвуя в заговорах, направленных против политики кардинала, его высокопреосвященство надеялся, что новый козырь в его руках позволит ему добиться разрешения короля на арест герцогини и заключение ее в Бастилию, где она уже не смогла бы интриговать против Ришелье.

Попутно его высокопреосвященство разделался бы и с мушкетером, замешанным в истории с подвесками, при воспоминании о которой у кардинала до сих пор гневно топорщились усы.

Итак, приказ кардинала был прост. Однако его выполнению и в самом деле мешала одна маленькая деталь: никто из людей службы кардинала, находящихся в Туре, не знал, как выглядит мушкетер, которого следовало арестовать в момент передачи им письма герцогине. И хотя шевалье Дефранш набросал словесный портрет Арамиса, а сыщик, знавший его в лицо, скакал в Тур на перекладных со всей возможной скоростью, дю Пейра не мог бы похвастаться, что он знает, как выполнить приказ кардинала.

Пока же количество человек, наблюдавших за домом, где жила герцогиня, было удвоено.

В одиннадцать часов дня дю Пейра донесли, что из дома вышла служанка герцогини – хорошенькая девушка по имени Кэтти, бывшая камеристкой у миледи и пристроенная в свое время Арамисом к своей «кузине» – «турской белошвейке Мари Мишон». Кэтти отправилась за покупками. За нею последовали два подчиненных дю Пейра.

Кэтти не баловала своих негласных провожатых разнообразием. Маршрут ее повторялся изо дня в день. Сначала она шла вдоль улицы Мюрсунтуа, на которой жила опальная герцогиня, где степенные негоцианты в пышных кафтанах и просторных штанах из темного сукна, в шерстяных чулках с подвязками, затянутыми красным бантом, раскладывали на прилавках кольца, серьги, пелерины, манто и различные изящные дамские безделушки. Многие из них знали Кэтти и приветствовали ее, отпуская галантные комплименты.

Девушка покупала какую-нибудь безделушку и направлялась на рынок. Походив между торговыми рядами, где провансальцы торговали апельсинами и лимонами, а португальцы амброй и тонким фарфором, Кэтти решительно сворачивала в квартал вафельщиков, пирожников и торговцев лимонадом.

После того, как все необходимые и не очень необходимые покупки были совершены, она возвращалась в особняк своей госпожи, посетив на обратном пути заведение булочника на улице Скорняков.

И в этот раз Кэтти не внесла в свой маршрут приятного разнообразия.

Через полтора часа дю Пейра узнал о том, что камеристка возвратилась в дом. Никто не подходил к ней, никто не делал попыток заговорить, если не считать двух-трех обычных фраз, которыми девушка обменивалась с приказчиками и торговцами, совершая свои покупки. Шпионы свидетельствовали, что при этом ни Кэтти, ни кем-либо из торговцев не было сказано ничего необычного.

«Ну что же, – сказал себе шевалье дю Пейра, – ничего другого и не следовало ожидать. Еще слишком рано – он не успел доскакать до Тура. Подождем!»

И начальник агентуры его высокопреосвященства в Туре стал ждать.

Шевалье дю Пейра был прав – в тот день Арамиса в Туре еще не было.

На следующее утро у городских ворот появился человек, одежда которого свидетельствовала о его принадлежности к третьему сословию. Однако, присмотревшись к нему внимательнее, можно было заметить, что внешность вновь прибывшего, его осанка, гордый взгляд и белизна кожи не гармонируют с запыленным костюмом путешествующего мещанина и за версту выдают в нем дворянина.

Это был Арамис.

Справедливо полагая, что трюк с переодеванием в рясу францисканского монаха был с течением времени разоблачен, он не рискнул появиться в Туре в том же облачении, а вместо этого приобрел себе в Орлеане платье буржуа.

Арамис старательно укрывал лицо с холеной бородкой и тонкими усиками под широкополой шляпой и не поднимал глаз.

Он быстро и уверенно двигался по улицам, видимо, неплохо в них ориентируясь, из чего можно было сделать вывод о том, что ему случалось бывать в городе. Ему потребовалось не так уж много времени, чтобы разыскать улицу Скорняков, а затем обнаружить на ней вывеску булочника.

Войдя внутрь и выждав несколько минут, пока его глаза привыкли к полумраку, царившему внутри, а двое-трое покупателей, находившихся в лавке, вышли на улицу, Арамис подошел к хозяину заведения.

– Добрый день, любезный хозяин, – негромко сказал Арамис.

– Добрый день, сударь. Чем могу служить вам? – отвечал тот.

– Вы меня очень обяжете, если ответите на один вопрос.

– Спрашивайте. Может быть, я и смогу быть вам чем-нибудь полезен.

– Ваше имя Дюпон, не так ли?

– Ваша правда, сударь. Это просто удивительно!

– Что же вас удивляет, мэтр Дюпон?

– То, что вам известно мое имя. У меня хорошая память на лица, и я готов поклясться, что вы не из числа моих покупателей.

– Евангелие не велит нам давать клятвы, – тихо произнес Арамис.

Затем он обернулся, чтобы проверить, не может ли кто-нибудь услышать их разговор. В лавке никого не было.

– Отошлите своего подручного, любезный мэтр Дюпон, – приветливым, но не допускающим возражений тоном произнес Арамис. – И проводите меня наверх – туда, где мы могли бы поговорить без помехи.

Однако почтенный булочник был человеком не робкого десятка и, видимо, не собирался повиноваться пришельцу, хотя бы и такому, как Арамис.

– Полегче, любезный. С какой это стати я должен отсылать мальчишку и тратить время на разговоры с вами? Могут прийти покупатели, а в лавке – никого!

Арамис спокойно расстегнул воротник так, чтобы стало видно небольшое распятие, висевшее на тонкой серебряной цепочке. Затем он поднес крестик к глазам мэтра Дюпона таким образом, чтобы тот мог рассмотреть четыре латинские буквы на обратной стороне распятия.

Хозяин переменился в лице. Затем он быстро повернулся и дал своему юному помощнику какое-то поручение, позволявшее отослать его из лавки на продолжительный срок.

– Прошу вас следовать за мной, сударь, – сказал он, обращаясь к Арамису и сопровождая свои слова почтительным поклоном.

В одиннадцать часов следующего дня Кэтти вышла из дому, чтобы отправиться в свою обычную прогулку по торговым лавкам города. Двое соглядатаев отправились следом. Сегодня это были скромно одетая женщина и человек, похожий на судейского чиновника.

Они следовали за девушкой по разным сторонам улицы. Женщина несла в руках корзинку, словно собиралась делать какие-либо покупки, что давало ей возможность в случае надобности заходить в те же лавки, куда заходила Кэтти, и подходить к тем же лоткам, к которым приближалась она, чтобы слышать, о чем камеристка герцогини де Шеврез станет говорить с лавочниками и торговцами.

И снова девушка зашагала вдоль по улице Мюрсунтуа, внимательно изучая все выставленные для продажи украшения и не менее внимательно выслушивая все комплименты, какие нашлись в этот день в запасе у почтенных негоциантов, обитавших на славной улице Мюрсунтуа.

Покончив с этим необременительным занятием и невольно раздосадовав шпионку шевалье дю Пейра (а какая женщина сможет спокойно выслушивать в течение получаса любезности, отпускаемые в адрес другой женщины?), Кэтти отправилась на рынок, где купила свежую зелень и апельсины. Затем девушка двинулась обратно.

На улице Скорняков она нанесла обычный визит в лавку булочника Дюпона.

– Доброе утро, мэтр Дюпон! – приветливо поздоровалась Кэтти.

– Скорее, следует сказать «добрый день», милочка, – добродушно отвечал хозяин. – Но это не значит, что я не рад вас видеть, тем более что выглядите вы сегодня хорошо, как никогда.

– Вот уже без малого год, как вы мне каждый раз говорите это, папаша Дюпон. Послушать вас – так я уже должна стать первой красавицей в городе.

– Не в городе, прелестная Кэтти, а в целой Франции. Возьмите эти булочки – они такие же румяные и сдобные, как ваши щечки.

Расплатившись с лавочником, Кэтти вышла на улицу в хорошем настроении и легкой походкой направилась домой.

Убедившись, что девушка вернулась в знакомый особняк на улице Мюрсунтуа, подручные шевалье дю Пейра снова донесли ему о том, что во время прогулки по торговым лавкам с Кэтти не случилось ровным счетом ничего необычного.

Это не соответствовало действительности.

Впрочем, Кэтти и сама не подозревала о том, что сегодня она оказала своей госпоже серьезную услугу.

Во время обеда опальная герцогиня, разломив булочку, положенную в корзинку Кэтти рукой мэтра Дюпона парой часов раньше, вздрогнула и издала приглушенное восклицание. Г-жа де Шеврез тотчас же овладела собой, но румянец, выступивший на ее лице, свидетельствовал о том, что она чем-то взволнована.

Булочка была свежей, но ей не суждено было разделить участь своих товарок. Искусная рука мэтра Дюпона вложила в нее послание Арамиса.

Отослав Кэтти, от внимания которой не укрылось минутное замешательство госпожи, герцогиня торопливой рукой развернула записку и углубилась в чтение.