Текст книги "Неунывающие россияне"

У гадалки

У мелочной лавочки, на углу одного из грязнейших переулков, обстроенных деревянными домишками, остановились парные сани, с сидящей в них пожилой женщиной в чернобуром салопе. Лакей, в гербовой ливрее с меловым воротником, соскочил с запяток и бросился отстегивать полость саней.

– Нет, нет, Андриан, не надо пока! – сказала барыня. – Зайди прежде в мелочную лавочку и спроси, где здесь живёт ворожея. Слепая она, чухонка… Тут её все должны знать.

Лакей бросился в мелочную лавочку.

– Где у вас здесь ворожея живет? – обратился он к мелочному лавочнику.

– А у вас собака пропала, что ли? – встретил его, в свою очередь, вопросом лавочник.

– Нет, у нас все цело. А только сама генеральша приехала и хочет насчёт собственных похождениев гадать.

– Генеральша?!.. – протянул лавочник и вышел из-за стойки. – У нас тут две ворожеи: казак один за ворожею гадает на ружейной дроби и, окромя того, чухонка слепая – на картах… – прибавил он.

– Ну, вот, её-то нам и надо! как пройти?

– А это по нашему двору будет. Как в ворота войдешь, сейчас смотри, где помойная яма. Понял? её ты не огибай, а рядом увидишь дверь, обитую рогожей, и на ней сапог; в эту дверь и входите. Тут она у сапожника и живет. Только вам бы лучше к казаку… Тот – с молитвой… – сказал лавочник.

– Приказано слепую чухонку розыскать… – ответил лакей и вышел на улицу.

Лавочник последовал за ним.

– Здесь, ваше превосходительство! – подскочил к генеральше лакей. – Извольте выходить.

– Вам ежели сердце, сударыня, приворожить, то лучше к казаку ступайте, – прибавил лавочник.

– Андриан! Скажи ему, чтоб он не совался не в свое дело… – вздохнула генеральша.

Лакей махнул рукой лавочнику: «дескать, молчи» – и повел генеральшу на двор.

Двор был грязный; попадались какие-то навесы со стоящими под ними телегами, амбары; на дверях одного из амбаров мелом было написано: «я картина, а ты скотина». Из-за угла выскочила собака и бросилась на генеральшу. Лакей принялся отгонять. Собака хуже, так и заливалась лаем. Вышла баба и догнала собаку.

– Вы к скубенту, что ли? Тут у нас скубент в газетах пропечатался… – спросила она.

– Нет, нам ворожею, слепую чухонку, – отвечал лакей.

– А… вот в эту дверь. Только вам придется подождать, – народ есть. У вас серебро верно пропало?

Ответа не воспоследовало. Лакей отворил дверь, обитую рогожей, на которой была вывеска с сапогом и надписью: «Сапож. ц. маст. Трифон Куз.» Барыня вошла в кухню, где её так и обдало запахом кожи, печеного хлеба и дыма. У окна сидел сапожник в тиковом халате и набивал коблук у сапога.

– Ворожею бы мне… – сказала барыня.

– Занята теперь. Извольте присесть…

Сапожник указал на лавку. Барыня села. Лакей стал у дверей. В кухне, на полуобломанных стульях, сидели трое: купец в енотовой шубе, молодая разряженная барынька в опушенной соболями шубке, с плутовскими глазками и с бриллиантовыми кольцами на пальцах, да пожилая женщина в сером байковом платке на голове и в кацавейке. Купец вздыхал и отирал потное лицо фуляром.

– Однако долгонько она барина-то исповедует, сказал он и мигнул на дверь. – Вы здесь в первый раз, сударыня? – обратился он к генеральше.

– В первый раз, – отвечала та, хмурясь.

– Из-за воровства или по части мужниного запоя?

– Андриан! – вскинула барыня глазами на лакея.

– Не извольте, господин купец, не в свое дело лезть! – дернул купца за шубу лакей. – Оне – генеральша.

– Что-ж, и у генеральш мужья запивают. Будто и спросить нельзя?! – огрызнулся купец.

– Сидите и свою думу думайте!

Купец умолк, стал смотреть по сторонам, изловил на стене таракана, оторвал у него две ноги и бросил его на пол.

– Это неверная примета, чтоб ноги тараканам рвать, – все равно водиться будут… заметила ему женщина в платке. – Бурой ежели – не в пример лучше…

– Ах, как долго! Это даже ужасти как удивительно… прошептала молоденькая барынька в соболях, и, встав со стула, подсела на лавку рядом с генеральшей. – А страху подобно, как эта самая гадалка верно гадает, и, ведь, сама слепая… обратилась она после некоторого молчания к генеральше. – Выберете вы, примерно, карту, и ежели вы на коварного мущину гадаете, то безпременно должны этой карте глаза выколоть, королю то-есть, – и как на блюдечке всё об этом предмете вам разскажет… И как она при своей слепоте карты видит – ужасти подобно!

– У неё глаз один цел, но только зрак поврежден, и ежели покосясь, то она как бы в тумане обозревает, – вставил свое слово сапожник и опять забил молотком.

– Нет, совсем слепая! – возразила женщина в платке. – Я у купцов живу, так у нас хозяйка гадала насчет сына: женить его, или в монастырь на послушание… Уж так загуливал, что не приведи Бог!.. Ну-с, как пояснила ей хозяйка про все его художества, гадалка-то и говорит, ворожея эта самая: «вы говорит, барыня, не обидьтесь, а мне вам, для верности в картах, в глаза плюнут надо. Все одно, говорит, потом умыться можете». Ну, хозяйка и согласилась. Та плюнула – и не попала. Уж ежели бы зрячая была, то попала-бы, а то до трех раз пробовала…

– Вы чьих будете? – спросил женщину купец.

– Купцов Сподвигаевых. Солью они торгуют. Окромя того воск.

– Не слыхал. Так что-же, сын-то совсем повихнулся?

– Совсем. Свезли в монастырь, а он там до полоумия уже на нутро принимать начал и вдруг в актёры сбежал, чтобы представлять…

– Она у нас эта самая гадалка, только гадает, а ни проворотного зелья, ни исцеления не даёт, – пояснил сапожник.

– Как, и приворот не даёт? – спросила, вся вспыхнув, генеральша.

– Нет, не дает. У неё и зельев-то нет!

– Не верьте ему, даёт. Корешки такие у неё есть; окромя того, соль наговоренная… шепнула генеральше разряженная барынька. – Не скупитесь только – всё даст: и приворот, и любовную ладонку.

Генеральша смягчилась.

– А вы, верно, уж не в первый раз? – спросила она соседку.

– Совсем напротив того, и даже очень часто… – отвечала та, слегка потупившись. – У меня как измена, я сейчас к ней…

– Какая измена?

– А насчет мущинов, с их стороны… По весне я была с купцом одним знакома и очень даже довольна от его была… Купец – при всем своем образовании, и даже несколько раз насчет женитьбы разговор был – вдруг, гляжу – с арфянкой… Я сюда – за корешком…

– То-есть… это жених ваш был? – задала вопрос генеральша.

– Не совсем, но как-бы… Они мне квартиру нанимали и потом другие покровительства…

Генеральша нахмурилась, однако продолжала:

– И помог этот корешек?

– Помог, но вышла интрига. Познакомилась я в маскараде с офицером и приехал он ко мне…

Генеральша вся вспыхнула.

– Андриян! – крикнула она лакею и поднялась с места.

Лакей засуетился, но не знал что делать. В это время из другой комнаты отворилась дверь и вышел пожилой, гладко выбритый, мужчина в виц-мундире и с орденом на шее. Генеральша тотчас-же шмыгнула в комнату на его место и захлопнула за собой дверь.

Мужчина надел шубу и ушел. Купец посмотрел ему в след.

– Ой-ой, в каких чинах! – кивнул он на него.

– Полугенерал… пояснил про чиновника сапожник. – Третий раз приезжает. Всё насчет места гадает, – место переменить хочет. Служит по суду, а теперь хочет по таможне перейти, – ну, вот, и советуется с гадалкой – выгоднее ли это ему будет.

– Так, так… – пробормотал купец. А госпожа-то, ведь, не в свой черед прошмыгнула, сказал он. – За это-бы за шиворот следовало, – ну, да Бог с ней. Видно, уж очень насчет любовных дел приспичило!

– Гувернера для себя нового выбирают. И есть теперь у них на примете, так приехали узнать, каков он и нет ли за ним художеств насчет женского сословия… – пояснил про генеральшу лакей. – Ну, а вы, господин купец, здесь по каким делам? – спросил он…

– Прикащик нас на левую ногу обделал, так вот пришли справку сделать: в деревне у него эти самые хопунцы припрятаны, или где здесь по мамзелям розданы… – отвечал купец, лукаво подмигнул глазом барыньке в соболях, сел с ней рядом, улыбнулся и слегка потрепал её по плечу.

Былинка и дуб

Играют свадьбу. Пиршество. Невеста – жирная и рыхлая вдова-купчиха лет пятидесяти со взором коровы, созерцающей двигающийся поезд железной дороги; жених – коренастый интендант среднего возраста, с закручеными усами и ястребиным взглядом. Они только что сейчас вернулись от венца и сидят в гостиной на диване. Официанты разносят шампанское. Идет поздравление. Гостей немного. Все больше родственники. Есть два-три купца старого пошиба с женами в длинных бриллиантовых серьгах, священник; со стороны жениха несколько товарищей по службе и древний генерал в отставном мундире без погонов. Время от времени все друг с другом перешептываются и как-то двусмысленно улыбаются. Невесте и самой неловко, вследствие чего она то и дело старается заговорить с каждым из родственников, чтобы объяснить им причину выхода замуж.

– Братец, а братец, поди вам очень дико смотреть, что я вдруг опять замуж вышла? – обращается она к лысому купцу в длинном сюртуке.

– Ничего, что за диво! Самая настоящая пора. В эти годы по крайности в человеке не обманешься, потому возраст у тебя не махонький, – иронически отвечает купец. – Слава Богу, не несмышленок ты и всё понимаешь.

– Мне и самой не верится, что я венчалась. Думаю: уж не сплю ли я?

– А ты ущипни себя побольнее за пронзительное место. Вскрикнешь – так значит не спишь.

– Вы все шутите, Семен Протасьич, – вставляет свое слово жених-интендант, пробуя улыбнуться, и брякает при этом шпорами под столом.

– А что ж мне на вашей свадьбе то со святыми упокой петь, что-ли? Конечно, шучу.

– Я, братец, собственно для охранения капитала замуж пошла, – продолжает невеста. – Капитал у меня средственный после покойника мужа остался, а сама я женщина слабая, сырая, никаких законов не знаю – ну и расхитили бы.

– Это действительно, – соглашается купец. – А уж теперь не расхитят.

– Ведь у меня тоже дом каменный, а по дому-то сколько хлопот! Я уж и то запуталась. Дворники воришки, так и наровят украсть что нибудь у беззащитной женщины. Сижу это я раз и думаю: «Ну что я? Совсем былинка одинокая, которой некуда голову приклонить». И стала искать себе подпоры.

– И нашла себе могущественный дуб, – прибавил жених. – Поверь, что этот дуб сумеет тебя подпереть, Домна Протасьевна.

– Подопрет! это верно! – послышался где-то громкий шопот.

Кто-то фыркнул. Все переглянулись.

– Я знаю, ругать меня будут, что я вышла замуж, – растягивала слова невеста.

– Зачем же ругать-то? Кому какое дело? У тебя свой царь в голове.

– Нет, я к тому, что лета мои уж не молоденькия.

– Так, всегда бывает: седина в голову, а бес в ребро…

– Вот уж это вы, братец, напрасно. Ни одного седого волосочка нет. Даже у вас только ещё седина начинается, а я ведь моложе вас на десять годков.

– Не на двадцать ли? Может быть ты перепутала?

– Да что вы, братец, как будто-бы всё смешками. Вы сами знаете, сколько мне лет.

– Смешками! Опять-таки говорю, что здесь свадьба, а не похороны.

– О чем ты споришь, – наклонился к невесте жених. – Да ежели-бы и действительно у тебя были седые волосы, то я еще больше-бы уважал тебя.

– Мерси, Мишель… А вон покойник муж мой первый, даже ждал не дождался, когда у меня седина начнется. Я ему: «Зачем это тебе, Васюша?» А он мне такие слова: «Через это, говорит, самое ты поумнеешь».

– Зачем ты это разсказываешь! – дернул невесту за платье жених.

– А, что ж такое? Я родственникам, а не чужим… Они Васюшу-то вдоль и поперёк знали.

– В день свадьбы можно обойтись и без воспоминания о покойнике. Есть даже и стихи: «мертвый мирно в гробе спи, жизнью пользуйся живущий».

– Вот, братец, какого я себе умного мужа нашла. Он сейчас и стихи подтискал! – похвасталась невеста. – Хорошо, что мне такой достался. А знаете что? Ведь я его сначала-то не себе прочила, а другой вдове сватала, тоже очень богатеющей, а она мне такия слова: «чин мал, полковника хочу». Вот он мне и достался. Сам Бог послал. Что ж, поживем, так и до полковника дослужимся.

– Домна Протасьева, обо мне вы уж пожалуста оставьте! – опять остановил невесту жених и сконфузился. – Неужто нет других разговоров? Угощайте гостей.

– Анна Семеновна, да что ж вы шампанского-то? Шампанское настоящее. Да что ж это чай не подают! Василий Васильич, прошу покорно бокальчик.

– Будьте покойны, выпьем, – отозвался гость, взяв бокал. – За здоровье новобрачных! Горько! – прибавил он.

– Ну, что за глупости! Это только молоденькие делают. А мы уж слава Богу…

– Целуйтесь, целуйтесь! Нельзя же без подслащенья, ежели вино горько.

– Следует, следует, – сказал священник, держа руку на желудке. – Ежели церковь вас благословила, так чего же стыдиться? Вот ежели-бы вне закона, то дело другое.

Невеста и жених поцеловались.

– Я собственно для того и повенчалась, чтоб в законе, – оправдывалась она, – А то ведь бес силен. Он горами шатает. Хуже было-бы, ежели-бы без закона. А я женщина слабая. Ну, вот и чай подают. Пожалуйте, гости дорогие. Семен Семеныч, вы чаёк-то любите. А вот племяннички не пожаловали к тетке на свадьбу; а я собственно для них и обзаконилась, чтоб муж дом охранял. Умру – им же достанется.

– Охранит он тебе, дожидайся! – произнес кто-то в дальнем углу.

– Что вы говорите, Потап Потапыч?

– Я говорю, что нынче уж в воздухе веет непочтением к старшим. Старый человек замуж выходит, а молодежь в такой день и почтить не захотела!

– Вы опять всё старый да старый. Ну, чем я старуха? – перебила гостя невеста. – Правда, я не из молоденьких, да ведь и он не вьюноша. Мы, Мишель, будем друг друга так называть: ты меня – мамаша, а я тебя – папаша.

– Там уж видно будет, как называть друг друга, – уклончиво отвечал жених. – Ваше превосходительство, чайку? С ромцем не прикажете ли?

– Выпью, выпью. К невесте подсяду и выпью, – сказал генерал, опускаясь рядом с ней на диван. – Вот ежели теперь меня с невестой сложить, то ровнехонько столетие с четвертью выдет, так как-же за такую древность не выпить?

– Да что вы, ваше превосходительство, года-то выставляете! И старше меня замуж выходят. Вон Терениха. Та при внучатах сочеталась, а я сирота.

Интендант не вытерпел и встал.

– Милостивые государи! Я вижу всё какие-то уколы и шпильки, – начал он. – Мне кажется, что родственники нарочно это говорят, полагая, что я женился не на человеке, а на капитале, но заверяю вас, что капитал тут не причем. Ежели я избрал себе подругу и старше себя, то сделал это из уважения и благодарности к доброму сердцу Домны Протасьевны, которая ещё при жизни покойного мужа неоднократно протягивала мне руку помощи на тернистом пути жизни.

– То есть как это из уважения и благодарности? А любовь? – перебила его невеста.

– О любви мы после поговорим. Она назвала себя былинкой и есть былинка действительно. Я-же буду для ней мощным дубом и докажу это!

– Вот за это, Мишель, я тебя и сама поцелую! Что верно, то верно! А то, что это всё смеются! Парикмахер голову мне убирал – смеялся, портниха платье подвенечное шила – смеялась. Знакомым боялась даже объявить, что я замуж выхожу. И зачем? Я сама себе госпожа. Меня никто не тянул замуж, ты тоже по своей охоте, так чего стыдиться? – закончила невеста и чмокнула своего жениха прямо в губы.

– Ай да, сестрица! Молодец! – воскликнул купец.

– Браво, браво! – зааплодировали гости.