Текст книги "Альфа Лиры. Записки русского морского офицера"

Николай Васильевич Лукьянович
Альфа Лиры. Записки русского морского офицера

© Лукьянович Н.В., 2022

© Издательство «Наш мир», 2022

* * *

Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.

Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.

Евангелие от Иоанна. 18: 33, 36–38

22 декабря 1920 года

«Выходь, Вашскородь, а по-нашенскому, просто баран»[1]1
  Оскорбления в адрес арестованных со стороны карательных органов любой ориентации были устоявшейся нормой того времени – автор.


[Закрыть], – произнесший эти слова высокий и худощавый мужчина средних лет в грязном матросском бушлате заржал, смачно сплюнул и осклабился.

Медленно поднявшийся с пола полутемного с маленьким окошком подвального помещения заключенный, судя по черному офицерскому пальто, бывший морской офицер, выпрямился, машинально застегнул оставшиеся на нем пуговицы и спокойно пошел к выходу.

Там его ждали. Он узнал своего, почему-то он про себя он назвал его «своим» – какая глупость! – маленького роста с мутными бегающими глазками следователя-чекиста в окружении трех вооруженных красноармейцев. Этот карлик указал место, где должен был встать заключенный и дрожащим то ли от злобы, то ли от страха голосом произнес: «Бывший князь и бывший капитан первого ранга Орлов Николай Викторович приговаривается к высшей мере социальной защиты – расстрелянию». Офицер не мог сдержать невольной улыбки, от которой конвоиры застыли, открыв рот – такого они еще не видели.

«Сколько раз я говорил этому идиоту, что никакой я не князь, что кроме князей и графов Орловых есть нетитулованные дворянские роды, к одному из которых я и имел честь принадлежать» – подумал осужденный, но тот кивал, упорно продолжая называть его бывшим князем. Вот и сейчас тоже не удержался – все-таки присвоил ему перед смертью этот титул словно какой-нибудь самозваный император всероссийский. А впрочем, теперь он и ему подобные таковыми и являются.

Ранее арестованные вместе с ним «бывшие люди» объяснили капитану 1-го ранга, что поместить под стражу князя или графа, или на худой случай барона, – для чекистов высокая честь, если, конечно, это слово уместно в данной ситуации.

Николай Викторович посмотрел на небо: оно было ясным и чистым, и он сразу нашел знакомые до боли созвездия. «Шагай, контра», – толкнул его прикладом в спину один из конвоиров. Второй пристально смотрел на флотское пальто, видимо, мысленно уже примеряя его.

– Шагай, шагай, сволочь. На свадьбу ведь идешь, – сказал детина в матросском бушлате и все вокруг заржали[2]2
  «Идти на свадьбу» на жаргоне карательных отрядов тех лет означало идти на расстрел.


[Закрыть]. Каперанг, не обращая внимания на этот неестественный смех, шел, высоко подняв голову.

– Альфа Лиры, – произнес он вслух.

– Какая еще Льфа, контра! – заорал конвоир, но офицер ясно и четко повторил «Альфа Лиры» и остановился, чтобы получше рассмотреть эту до боли знакомую ему самую прекрасную звезду на северном небе. Вдруг он с ужасом почувствовал и через мгновение осознал, что она сорвалась и с грохотом летит прямо на него, расширяясь и заливая все вокруг ослепительно ярким голубым светом. Летит, чтобы вспыхнуть и затем погрузиться вместе с ним в полный мрак под грохот выстрелов.

От автора

Несколько лет назад, отдыхая в Крыму в Алупке, я встретился там со своим однокурсником по военно-морскому училищу Виктором Степановым, который был, и я это хорошо помнил, дальним родственником вице-адмирала Георгия Андреевича Степанова. Судьба этого незаурядного человека была сложной и трагичной – офицер русского императорского флота и выходец из дворянской семьи, он перешел на сторону большевиков в 1917 году, прошел три войны, в том числе и Великую Отечественную, но в 1948 году получил десять лет лагерей по так называемому «делу адмиралов». После смерти Сталина его реабилитировали, и скончался он в конце пятидесятых годов прошлого века в возрасте немногим более шестидесяти лет.

Виктор, зная мое давнее увлечение военно-морской историей, показал мне старую, некогда, наверное, дорогую тетрадь с истершейся золотой тисненой надписью «Дневнік». Это меня не удивило – до революции почти все дворяне и вообще образованные люди вели личные записи. Занятие весьма достойное, поскольку учило отделять главное от второстепенного, и помогало дисциплинировать мысль, то есть давало те навыки, которые современное поколение практически полностью утратило. Виктор сказал мне, что это записки капитана 1-го ранга русского императорского флота Николая Викторовича Орлова, по всей видимости, расстрелянного в Крыму в 1920 году во времена красного террора.

Этот дневник достался ему от деда, Анатолия Ивановича, а тому, в свою очередь, передал его на сохранение старенький учитель местной школы с известной дворянской фамилией Петрово-Соловово, которую он предусмотрительно сократил в годы советской власти до Петрова. Каким образом он оказался у него – неизвестно, да это, в сущности, не так важно. Мы вместе открыли этот дневник, но – увы! – многие листы оказались залиты водой и прочитать там можно было только отдельные предложения. В некоторые места дневника вместо вырванных кем-то страниц были вложены листы из обычной школьной тетради, исписанные мелким каллиграфическим почерком. Виктор мне объяснил, что это рукопись дедушки, который начал на основе данного дневника писать повесть, названную им по имени звезды – «Альфа Лиры». Кто уничтожил отдельные страницы, он не знал.

Мой товарищ подарил мне этот дневник с условием, чтобы я по возможности восстановил то, что еще можно было восстановить, и включил в конечную редакцию сюжеты, написанные Анатолием Ивановичем. Задача была трудная, но весьма увлекательная, и отчасти меня обрадовала, ведь это одно из самых интересных занятий – изучать жизнь давно ушедших в иной мир людей. Не секрет, что мы о ней в то время почти ничего не знали, поскольку в годы советской власти процветала официальная и крайне идеологизированная версия послереволюционных событий. Тогда гораздо важнее для успешной карьеры, как в военной, так и в гражданской области было иметь под рукой конспекты работ Маркса, Энгельса, Ленина и материалов съездов партии. Хотя сам термин «советская власть», и многие это понимали, всегда был только эвфемизмом. Реальная власть находилась в руках не Советов и даже не партии, а ее высшего слоя – номенклатуры, то есть реально в стране была диктатура элиты, которая, в конечном счете, и предала государство в 1991 году.

Увы! События, произошедшие в нашей стране: распад Советского Союза, развал флота, унылая борьба за выживание – отложили эту задачу в долгий ящик. Если честно, то я и забыл о дневнике, он лежал среди многих книг в моей библиотеке и ничем о себе не напоминал. И только случайно обнаружив его, я отложил в сторону все дела и начал читать. Кое-какие листы сохранились почти полностью, и я их привожу в том виде, в каком они были написаны автором. Другие я дополнил записями Анатолия Ивановича в той мере, в какой они укладывались в логику повествования. В частности, вступление к данной публикации принадлежит ему, остальной текст я прочитать не смог и отложил это занятие на более благоприятное время.

Мне показалось, что даже эти, чудом уцелевшие страницы дневника, дают достаточно полное представление о личности автора – русского морского офицера. И потому я думаю, что для современного читателя будет небезынтересно узнать, как жил, о чем думал и как поступал русский офицер, монархист и православный, то есть представитель ушедшего в небытие сословия, на котором держалась Российская империя. Для большинства представителей этого сословия понятия чести и долга отнюдь не были пустым звуком, но их идеи и мысли длительное время подвергались обструкции. Кроме того, не может не поражать тот факт, что те болезненные вопросы государственной и социальной действительности России, которые он затрагивал в своем дневнике, совершенно открыто и сейчас стоят перед нашим Отечеством, только в гораздо более острой и тяжелой форме.

Я постарался по возможности полностью воспроизвести сохранившиеся страницы дневника, естественно, в современной орфографии, и дополнил их теми текстами Анатолия Ивановича Степанова, которые, как мне кажется, и по духу, и по смыслу соответствуют дневниковым записям. Как мне показалось, определенный налет романтизма только украсит данное повествование, но, впрочем, судить об этом предоставляется читателю. Я, насколько это было возможно, внес определенную логику в изложение событий, дополнил дневник необходимыми сносками и дал этому, несколько эклектичному, произведению, собственное название, вынесенное в заглавие – «Альфа Лиры. Записки русского морского офицера».

Из дневника капитана 1-го ранга Николая Викторовича Орлова

28 июля 1891 года

Произошло знаменательное событие, о котором много говорили в последнее время, в том числе и у нас на броненосце: 11 июля 1891 года в Кронштадт прибыла с официальным визитом французская Северная эскадра (какое громкое название!) под командованием контр-адмирала Альфреда Альбера Жерве в составе броненосцев «Marengo», «Marceau», «Requin», «Furieux», крейсера «Surcouf», авизо «Lanc» и миноносцев 128 и 129. Сам российский Император прибыл на флагманский корабль «Marengo» и, стоя, сняв фуражку, выслушал «Марсельезу» – национальный гимн республиканской Франции. Нельзя не признать, что это несколько парадоксальная ситуация – в тексте гимна что ни строка, то призыв к свержению «тиранов». К ним все республиканцы, как французские, так и наши доморощенные, относят, вне всяких сомнений, и Александра III.

Естественно, возникает вполне закономерный вопрос: неужели окружение Императора не понимает, что данный визит – это демонстрация намерений французской плутократии втянуть Россию в войну, отнюдь ей не нужную? Вспоминая свою поездку в Париж в сентябре прошлого года и мои встречи с «осколками» французской аристократии, я окончательно убедился, что, если они и остались где-нибудь в этой стране, то только в кавалерии и на флоте. С горечью, мне вполне понятной, они рассказывали, что все высшие государственные посты, включая и пост президента республики, являются предметом купли-продажи и в этих непотребных действиях принимают участие и многие отпрыски чудом уцелевших знаменитых дворянских фамилий Франции. «Не дай Бог вам дойти до такого, – предупреждали они меня. – Уничтожение дворянства уничтожило в нашей стране понятия чести, служения и долга. Значение теперь имеют только деньги». Я не стал их разочаровывать и говорить, что Россия полным ходом идет по такому же пути, что, например, правнук последнего грузинского царя – светлейший князь Георгий Александрович Грузинский, пошел в услужение в товарищество Ротшильдов в Баку. И это не единичный случай, таких примеров можно привести десятки, если не сотни, ведь со времен Петра Великого мы во всем стремимся подражать Европе.

Самое неприятное в этом визите в Кронштадт – это гипертрофированное внимание, оказанное французам делегациями, выбранными из городских обывателей. Букеты цветов, которые бросали им под ноги, преувеличенное радушие, бесконечные крики «Vive la France!» и «Vive les marins français!» – можно подумать, что Франция оказала какую-то неоценимую услугу России. Вот только чем: Отечественной войной 1812 года и разорением Москвы, или Крымской кампанией? Неужели мы постепенно лишаемся чувства национального достоинства ради каких-то химерических политических выгод? Кажется, со времен Грибоедова, писавшего:

– Ах! Франция! Нет в мире лучше края!

– Решили две княжны, сестрицы, повторяя, ничего не изменилось, а если и изменилось, то только в худшую сторону. Этому есть и конкретные примеры. Когда я и мои знакомые офицеры вечером прогуливались по Петровской пристани, к нам подбежали очаровательные юные барышни, скорее всего, «бестужевки», с букетами цветов. Вероятно, они приняли нас за французов, потому что, узнав в нас русских, прошептали что-то вроде «слуги самодержавия» и убежали, так и не вручив никому из нас эти злосчастные цветы. Самое печальное, что из четырех офицеров, которые были со мной, двое носили немецкие фамилии, и я знал, что их симпатии отнюдь не принадлежат республиканской Франции. Правда, их предки уже несколько веков служили России и от немцев у этих офицеров остались разве только пунктуальность и служебное рвение, которые все реже и реже встречаются в русской офицерской среде. Но даже если качества и есть у некоторых ее представителей, то проявляют его чаще всего выходцы из разночинцев. Примером этому является младший флагман Балтийского флота и самый молодой контр-адмирал в России Степан Осипович Макаров. Он, по общему мнению, является исключительно талантливым и энергичным флотоводцем. Может быть ему, при наличии соответствующей поддержки, удастся вытащить русский флот из той трясины, в которой он оказался.

Я совсем не сгущаю краски в отношении российского флота: в начале года ко мне пришло письмо от нашего морского агента во Франции Николая Александровича Римского-Корсакова 1-го, под началом которого мне довелось служить некоторое время на крейсере «Дмитрий Донской». Он там исполнял должность старшего офицера и пользовался искренним уважением в кают-компании. С ним я встречался в Париже в прошлом году и именно ему был обязан знакомством с многими французскими морскими офицерами, которые были отнюдь не республиканцами, а монархистами и легитимистами по убеждению. В этом письме, кроме личных просьб, он приводил суждения депутата де Ланессана о русском флоте, прямо скажем, далеко не комплиментарные. Разнородный состав, устаревшие типы кораблей, плохо обученные команды, отсутствие внятной судостроительной программы – это все так, и, похоже, французы знают о нашем флоте больше, чем многие наши адмиралы и чиновники под «шпицем»[3]3
  «Под шпицем» – так до революции морские офицеры называли органы управления флотом, находившиеся на 2-ом адмиралтейском острове в Петербурге. Шпиль главного здания – адмиралтейства (адмиралтейская игла – шпиц) был построен в начале XVIII века.


[Закрыть].

25 декабря 1906 года

Только неделю назад вернулся из японского плена на пароходе «Киев», настроение – омерзительное. После поражения при Цусиме, позорного и героического одновременно, писать совсем не хочется. Но все-таки не дает покоя один вопрос: кто из тех, кто убедил Императора отправить эскадру адмирала Рожественского на верную гибель, ответит за это? Самое поразительное и непонятное для меня в этом решении государя то, что даже сам командующий эскадрой был убежден в ее поражении. Зачем он тогда вступил в командование?

Сие почти достоверно известно – об этом говорил в узких кругах контр-адмирал великий князь Александр Михайлович.

Впрочем, главный виновник этого позора генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович наконец-то подал в отставку. Еще бы, как говорил почти открыто адмирал Александр Павлович Шестаков: «…мой Великий Князь равнодушен не только к флоту, но и ко всему, и дела ему нет хорошо ли России». К сожалению, это не совсем и не в полной мере так. По многочисленным свидетельствам он был неравнодушен и к казне морского ведомства, а еще к дамам сомнительной репутации, в частности, к балерине Элизе Балетта. Многие из моих знакомых офицеров открыто злословили, что ежегодно великокняжеские проститутки Парижа обходятся русскому флоту в один броненосец.

В этой связи не может не возникнуть извечный вопрос: что делает с людьми время и власть? Ведь в начале своей морской службы великий князь был храбрым и достойным морским офицером, но что с ним стало потом? И это ведь не единственный случай в царской семье, прецеденты уже были. Так, великий князь Николай Константинович, закончивший в 1860-х годах с серебряной медалью Академию Генерального штаба, храбрый и талантливый офицер, украл бриллианты у своей матери, чтобы содержать любовницу, за что и был «награжден» вечной ссылкой в Ташкент.

Теперь у нас, морских офицеров, появилась позорное прозвище «самотопы», и в мундире лучше не появляться в темное время в городе, могут избить. Такие случаи уже были.

Отец меня успокаивает, говорит, что поражение – это лучший учитель, что без разгрома под Нарвой не было бы и победы под Полтавой. Я ему возражал, что поражение у нас не внешнее, а внутреннее, духовное. В плену я с горечью увидел, с каким почтением японцы говорят о своем императоре и считают высочайшей честью погибнуть за него, и при этом никто не задается вопросом какой он человек. Он символ страны и для самурая это все! А у нас? Нельзя не заметить, что шельмование русских царей в нашем образованном обществе приобрело какие-то дикие формы. Павел I почему-то объявлен сумасшедшим, Александр I – «кочующим деспотом», Николай I – Палкиным, Александр II – «коронованным зверем», а ныне царствующего императора после событий на Ходынке назвали «Кровавым», хотя виноват в этой трагедии, конечно, не молодой царь, а его сановники. Но какой удар по репутации верховной власти нанесли они в самом начале его царствования! Естественно, этим не преминули воспользоваться враги России, как внешние, так и внутренние.

При этом судьбе русских императоров не позавидуешь, мало кто из них умер своей смертью: Павел I был убит в результате дворцового переворота, его сын Александр I отравлен масонами, второй сын Николай I тоже, скорее всего, стал жертвой заговорщиков. Освободитель крестьян Александр II погиб от рук террористов, а Александр III умер, подорвав здоровье после крушения царского поезда, когда он на своих плечах держал крышу вагона, чтобы она не обрушилась и не раздавила его семью. Что будет с ныне царствующим Императором, – одному Богу известно, но при таком настроении в обществе возможно самое худшее.

Почти вся русская печать (да и русская ли она!) в этой войне была на стороне врагов – японцев, и наши поражения ничего, кроме злорадства, у нее не вызывали. При этом даже те, кто не разделяли такие суждения, удивительно пассивны, а офицеры вообще удалены от политики и не интересуются ею.

Устои самодержавия колеблются, в этом нет никаких сомнений. Убийства средь бела дня высших чиновников и офицеров и открытые призывы к революции стали обыденным явлением. По возвращении из плена я узнал в подробностях о вооруженном бунте на броненосце «Князь Потемкин-Таврический» в июле этого года (восстание проходило с 27 июня по 8 июля 1905 года. – Автор). И повод совершенно глупый: если бунтовать из-за плохой пищи, то вся Россия должна делать это постоянно, как, впрочем, и весь мир тоже. Но нельзя не отметить, что в произошедшем во многим виноваты сами господа морские офицеры, несправедливо поступившие с матросами, а русский человек очень болезненно переживает любую несправедливость. Но знают ли многие наши офицеры русского человека, особенно крестьянина?

Только успел в сентябре этого года закончиться суд над взбунтовавшимися матросами, как в начале ноября вновь начались беспорядки, и тоже на Черноморском флоте, а именно – на крейсере «Очаков». В этот раз его возглавил не матрос и не революционер, а выпускник Морского училища капитан 2 ранга в отставке Петр Петрович Шмидт из потомственной морской семьи. (Выступление на крейсере «Очаков» началось 14 ноября 1905 года и было подавлено 15 ноября 1905 года (по новому стилю). – Автор). И вот этот, далеко не самый худший морской офицер, самовольно назначил себя командующим флотом и даже отправил государю телеграмму с требованием созыва Учредительного собрания. Парадокс состоит в том, что о самом Шмидте среди морских офицеров мнение всегда было достаточно благоприятным. О нем отзывались как о предельно честном и талантливом офицере, но вместе с тем как о неврастенике, и, скорее всего, не совсем психически нормальном, потому что, как утверждают многие его сослуживцы, он женился на проститутке.

Но если бы он был единственным русским офицером, нарушившим присягу и обесчестившим себя! Младше меня по выпуску из Морского училища мичман Николай Суханов участвовал в подготовке покушения на Александра II и поэтому был приговорен к повешению, которое ему, как бывшему офицеру, император заменил расстрелом. Несколько позже тоже выпускник нашего училища мичман барон Александр Штромберг был тоже повешен за участие в тайной революционной организации. Невольно возникает вопрос – какие понятия о чести были у них, тайно готовивших убийство государя, которому они присягали? Ведь всем понятно, что офицер, изменивший присяге, есть нечто противоестественное, как поп-расстрига.

Будучи гардемарином, я узнал от отца о существовании в моей alma mater нелегального политического кружка, по делу о котором проходило около 30 его воспитанников. «Если так будет продолжаться, то есть когда офицеры будут становиться на сторону врагов России и против собственного Государя, – говорил он, – то последствия для России будут ужасными».

Отец всегда считал, что существование России немыслимо без царя. Вчера в конце беседы он показал мне речь своего давнего знакомого, действительного члена Русского Собрания Павла Федоровича Булацеля, которую тот произнес перед государем во время приема руководителей Союза русского народа: «Как дневной свет ненавистен кротам, так самодержавие ненавистно врагам России. Оно их обессиливает, а потому раздражает. Они понимают, что доколе будет существовать самодержавие, дотоле Россия не распадется! Не верьте, государь, тому, кого выдвигают масоны и кто опирается только на инородцев! Обопритесь на русских людей, и врата ада не одолеют Русского Государя, окруженного своим народом».

Но многие ли в нашем обществе придерживаются таких взглядов? Отец с горечью заметил мне, что в нашей монархической стране скоро у престола не будет монархистов, а будет только толпа «жадно стоящая у трона», как писал некогда наш великий поэт и офицер. «Трагедия состоит не в том, что такая толпа существует, – говорил он, – она всегда была, есть и будет при любой верховной власти, а в том, что со времен Лермонтова она многократно увеличилась». Далее он саркастически пояснил, что главная задача теперешних сановников – не говорить правду государю, пусть даже тяжелую и нелицеприятную, а по возможности не расстраивать Его Императорское Величество. Куда им теперешним до действительного статского советника Николая Ивановича Кутузова, который в записке, поданной императору в апреле 1841 года, честно описал тогдашнее тяжелое состояние русской армии и флота. Свой поступок он объяснил тем, что, по его мнению, первейшей обязанностью подданного является обязанность всегда говорить правду царю, чем бы ему это ни грозило.

Но мне уже точно ничего не грозит, война бесславно закончилась, японцы выловили меня в море вместе с другими нашими моряками и тем самым спасли жизнь. А нужно ли служить дальше? Трудно дышать, похоже, застужены легкие, поэтому жизнь в Петербурге мне противопоказана, во всяком случае, так говорят доктора. Может действительно уехать в Крым, благо есть такая возможность?

По горячим следам написал две статьи в «Морской сборник» о будущем русского флота, именно флота, а не разношерстного собрания непонятно чего, и непонятно кем и для каких целей построенного. Прекрасно, что в этом журнале нет цензуры и мелочных придирок. Николай I, за что ему особая благодарность, в свое время сказал: «Да будут господа морские офицеры сами себе цензорами».

20 апреля 1906 года

Образован Морской генеральный штаб, о необходимости которого так много говорили в морских кругах… (далее текст прочесть невозможно. – Автор).

20 июля 1907 года

Мне нанес визит капитан-лейтенант Александр Васильевич Колчак, этот чин восставлен совсем недавно. Его рекомендовал принять мой одноклассник по Морскому училищу, совсем недавно произведенный в контр-адмиралы, Николай Оттович фон Эссен, карьера которого идет достойно и он вполне заслуживает этого. Редкого таланта и мужества офицер!

Буду честен самим с собой – Колчак произвел на меня двойственное впечатление. Он, безусловно, талантливый и храбрый офицер, но только к чему это обилие наград, которыми он, как мне показалось, очень гордится. Здесь и Анна, и Владимир 4-й степени с мечами, и золотое Георгиевское оружие! Можно подумать, что Япония проиграла войну, а мы выиграли.

Разговор наш начался вполне нейтрально. Колчак поблагодарил меня за написанные статьи и сказал, что в основном разделяет мое мнение относительно будущего нашего флота. Он только не согласен с тем, что России не надо думать, чтобы в ближайшее время сравняться с флотами Великобритании и Германии. Мне пришлось возразить ему и напомнить, что экономическое положение империи не таково, чтобы тратить и без того скудные средства для возможной второй Цусимы. Ведь флот – это всего лишь вершина айсберга, а главное – это состояние нашей промышленности. Если у нас не будет своего судостроения, то мы своими заказами будем кормить чужие страны, которые только и ждут этого. При этом в будущей войне, – и это необходимо признать, – все будет решаться на суше, а не на море. Поэтому, как бы мы ни ратовали за мощный флот, сухопутные войска важнее, и на них должно быть направлено главное внимание. В этом наше Главное управление Генерального Штаба, безусловно, право. В судостроении, по моему мнению, средства следует потратить на развитие минного дела, подводных лодок и береговую оборону.

Судя по реакции, мои разъяснения не удовлетворили Александра Васильевича, видимо, он уже мысленно выводил в море линкоры и крейсера, стоя на мостике флагманского корабля. Мне на минуту показалось, что он, видимо, обычный карьерист, какими переполнено морское ведомство. Дай Бог, чтобы я ошибался, все-таки рекомендация Николая Оттовича дорогого стоит, но время покажет.

Расстались мы вполне дружелюбно и я поблагодарил его за энергичную деятельность по созданию Морского генерального штаба. Ему это было приятно, но на предложение принять участие в работе этого нового учреждения я ответил отказом, сославшись на расшатанное здоровье. Когда я сообщил ему о своем желании перейти в Академию наук, Колчак оживился, он длительное время был туда прикомандирован, и мы долго говорили с ним о возможной координации ее исследований с интересами морского ведомства.

17 августа 1910 года

Умер мой дядя – генерал-лейтенант от инфантерии Александр Сергеевич Орлов и, будучи бездетным, завещал мне свое имение возле Курска в селе Гуево. Поскольку переезжать я туда не собирался, то продал его князю Долгорукому и на вырученные деньги купил для жены и дочери просторную квартиру в Гельсинфорсе, о которой они давно мечтали. Себе я оставил дом в Алупке, который достался от покойной матушки, и меня все чаще посещает мысль об уходе в отставку и переезде туда, что настоятельно рекомендуют знакомые доктора. Я отправил для присмотра и ухода за домом своего бывшего вестового Михаила Осиповича Соколова, оставшегося в нашей семье после окончания службы.

30 марта 1911 года

Сегодня имел продолжительную и интересную беседу с полковником Генерального штаба Александром Дмитриевичем Нечволодовым, который неожиданно для всех, и, кажется для себя самого, прославился книгой «От разорения к достатку», изданной в прошлом году в Петербурге. Во избежание распространения разразившейся вокруг нее шумихи его перевели командиром полка в Николаевскую губернию. Но понятно, что Александр Дмитриевич не горел особым желанием покидать Генеральный штаб, где у него в полной мере была налажена работа по сбору сведений о наших потенциальных противниках.

В военных кругах он получил широкую известность тем, что во время войны с Японией организовал четкую и слаженную работу разведывательных органов в штабе Маньчжурской армии. Впрочем, отличился он на театре военных действий не этим, а своей несколько экстравагантной выходкой – после сражения при Ляояне попытался направить телеграмму на Высочайшее Имя с просьбой о немедленном снятии с должности командующего армией и своего прямого начальника генерал-адъютанта Куропаткина. Конечно, ему это не удалось сделать, но мой отец одобрил его поступок. Он всегда учил меня, что гражданское мужество важнее военного но, подчеркивал он, к сожалению, в наше время чиновников, способных «истину царям с улыбкой говорить», почти не осталось.

Мы говорили долго, и я был целиком согласен с многими аргументами Александра Дмитриевича, в частности, с его утверждением, что на Россию наброшена золотая удавка, которая губит страну. А набросил ее не кто иной, как ставленник Ротшильдов и бывший председатель кабинета министров господин Витте – или, как издевательски отзывались о нем – граф Полусахалинский. Кажется, он делал все для поражения нашей армии в войне с Японией. Об этом, чмкак стало известно полковнику из осведомленных источников, он и заявил немецкому канцлеру фон Бюлову при личной встреч: Я боюсь быстрых и блестящих русских успехов; они бы сделали руководящие санкт-петербургские круги слишком заносчивыми… России следует еще испытать несколько военных неудач». Вывод Александра Дмитриевича, что в результате виттевских реформ мы вынуждены каждые шесть с половиной лет платить иностранным банкирам и промышленникам дань, равную по величине контрибуции, переданной Францией Германии после проигранной франко-прусской войны, – вполне логичен и обоснован. В результате недостаток денег в стране, по его мнению, с которым я полностью солидарен, сочетается с ростом иностранных займов, по которым надо выплачивать проценты. Таким образом, долговая удавка на шее России затягивается все туже и, как нетрудно заметить, препятствует промышленному развитию империи. «Поэтому, – заключил Нечволодов, – мы вывозим в основном хлеб, лес, нефть, металлы, а промышленные товары, наоборот, в основном ввозим, и к тому же по завышенным ценам».

Далее мы немного поговорили о деятельности Союза русского народа, и я высказал мысль, которую давно вынашивал, что утрированное приписывание всех бед России инородцам, особенно евреям, ничего кроме вреда русскому национальному движению не принесет. Враги России будут всячески использовать этот факт для дискредитации самой идеи русского патриотизма и национализма. Полковник согласился со мной и добавил, что в южных губерниях основная масса еврейского населения терпит всяческие лишения по вине их богатых соплеменников, но обвиняют во всем русских, тем более, что тамошние чиновники повально берут взятки. Как результат – нищая еврейская молодежь становится мощным инструментом в руках разрушителей русского государства всех мастей и красок, а юдофобство, целенаправленно внедряемое в русское национальное движение, очень этому способствует.

Я спросил его, что он думает об учении Маркса, которым буквально бредит значительная часть нашей интеллигенции. «Великий обман, – ответил Александр Дмитриевич. – Миром правят деньги, а он причины всех его бед видит в промышленном капитале. Мировые банкиры, вероятно, ему очень благодарны за это». «Потом Маркс ведь связан с Ротшильдами, – добавил Нечволодов, – а это о многом говорит».