Текст книги "Хроника духовного растления. Записки офицера ракетного подводного крейсера «К-423»"

Проверка экипажа перед выходом на боевую службу

Перед выходом на боевую службу любой экипаж подводной лодки непрерывными проверками штаба дивизии, затем штаба флотилии, штабом Северного флота и, наконец, высокой московской комиссией представителей Генерального штаба под руководством какого-нибудь высокопоставленного адмирала доводили до полной потери физических и духовных сил. Дело доходило до абсурда. Однажды адмирал Кузнецов, кстати говоря, отец одного из таких же начальников РТС капитана 3-го ранга Володи Кузнецова с другого экипажа, службу которого я неоднократно проверял к готовности выхода в море и проведению практических торпедных и ракетных стрельб, проверял меня и мою РТС перед выходом на боевую службу с особой тщательностью. Сын мог в случайном разговоре пожаловаться отцу на мою требовательность по поводу знаний его подчиненных, а я действительно в качестве флагманского специалиста делал замечания Володе Кузнецову о низких знаниях его подчиненных и докладывал о своих замечаниях командиру дивизии. Вот отец и решил показать, что и в радиотехнической службе Мальцева тоже можно найти замечания. Адмирал проверил нескольких моих моряков на знание обязанностей по книжкам «боевой номер», но все проверяемые знали их наизусть. Тогда он пошел по рубкам и помещениям в поисках пыли, грязи и беспорядка, но и там видимых недостатков не обнаружил. Что оставалось делать? Адмирал приказал одному гидроакустику вскрыть пылесос, и там он обнаружил невыбитую из ткани пыль, которая стала причиной снижения оценки подготовки к выходу на боевую службу с «отлично» на «хорошо». Матрос на глазах адмирала поднялся наверх и выбил ткань пылесоса. Как говорится, немедленно устранил замечание и доложил об устранении председателю комиссии. Но не тут-то было, адмирал Кузнецов по этой незначительной причине оценил подготовку личного состава и технических средств к выходу на боевую службу только на «хорошо» и доложил об этом «вопиющем» происшествии с пылесосом на разборе проверки всем членам государственной комиссии.

Но если бы только председатель комиссии издевался над членами экипажа по пустяшным поводам криво пришитого на куртку «РБ» боевого номера или плохо подшитого белого воротничка. Большинство членов флотских и генштабовских комиссий состояли из офицеров, которые ничего не смыслили в технических устройствах подводной лодки и даже не понимали, какими знаниями должен был обладать подводник, чтобы исполнить свои многочисленные функциональные обязанности во время длительного подводного плавания в постоянной готовности к боевому применению ракетно-ядерного оружия.

Проверяли только те знания подводника, которые записаны в книжку «боевой номер», но разве можно воткнуть весь корабельный устав, а также многостраничное наставление по борьбе за живучесть, правила эксплуатации электроустановок, правила техники безопасности, а также бесчисленное множество специальных инструкций и правил по эксплуатации и боевому применению технических средств в короткую книжку «боевой номер»? Никакой нормальной методики проверки с включением технических средств в работу не было и быть не могло. Все эти проверки превращались в сплошную нервотрепку личного состава, а иногда и в инициативу самодуров, которые доводили личный состав до духовного потрясения. Признаю, что перед выходом на боевую службу для экипажа подлодки создавали невыносимые условия, когда все поголовно, от командира и до последнего матроса, ждали выхода в море как избавленья от унизительного положения подопытных кроликов. Я долго искал, с чем сравнить такое состояние подводников, когда выход из базы на двухмесячный, а то и трехмесячный автономный поход без единого всплытия они воспринимали как великую радость и не только не грустили, или отчаивались, но искренне радовались уходу из базы. Да ведь подобное вытеснение с помощью унижения и безысходной бедности система эпохи Хрущева – Брежнева применяла и по отношению к сельской молодежи. Подводники, включая и командование корабля, оказывались заложниками той же социалистической системы, которая не могла предложить ничего другого, кроме тотального унижения и недоверия к тем, кто занимает низшую иерархию подчиненного положения. Многие члены проверочных комиссий не стеснялись «отовариваться» корабельными запасами спирта и привозили с собой небольшие канистры и фляжки, которые старпом, закрывшись в своей каюте, заполнял из огромного нержавеющего бака на 120 литров, который был изготовлен на заводе и смонтирован в каюте старшего помощника для хранения запасов корабельного спирта. Что было, то было. Все члены экипажа от рядового матроса до командира корабля искренне радовались окончанию проверок и выходу в море на боевую службу, хотя в море их ждал не отдых, а постоянное напряжение походных вахт и ежедневных плановых тревог для подготовки ракетного оружия к боевому применению. В море ни одному члену экипажа за все время плавания не удавалось поспать более четырех часов подряд и приходилось вообще обходиться двумя-тремя часами сна, если обнаруживалась какая-либо неисправность технических средств. Надеяться можно было только на себя и свое умение разобраться и устранить неисправность.

Неисправность гидравлики. Фантомы и реальность

Перед одним таким выходом на боевую службу, буквально, за два дня до приезда комиссии Генштаба, флагманский специалист РТС дивизии капитан 2-го ранга Лоуцкер Владимир Нюмович, который доверял мне и неоднократно оставлял меня вместо себя, когда уезжал в ежегодный плановый отпуск, обнаружил, что я не успел сдать на анализ масло гидравлики акустического комплекса «Керчь» или «МГК-100». Действительно, по инструкции это было положено делать перед каждым автономным плаванием, а значит, формально без анализа масла корабль выйти на боевую службу не мог. Масло доссорского месторождения я был обязан отобрать из системы гидравлики и сдать на лабораторный анализ еще при выполнении доковых работ, но закрутился и не выполнил этот пункт инструкции. При нормальной боевой службе использовать активную антенну гидроакустического комплекса, которая управляется системой автономной гидравлики, запрещено. Но если во время боевой службы будет объявлена война, то мы обязаны будем использовать для торпедных атак и активные тракты гидроакустического комплекса. Только с их помощью можно было быстро установить истинную дистанцию до цели. Вот на случай войны и нужно было убедиться, что масло гидравлики соответствует требованиям ГОСТ и не имеет вкраплений соленой морской воды, а сама система гидравлики разворачивает антенну на заданное направление. Что давала лабораторная проверка масла гидравлики? Она давала возможность убедиться в исправности автономной системы гидравлики. Если система недостаточно герметична, то она не создаст необходимого усилия для разворота антенны на заданный угол, а кроме того, разгерметизация приведет к частичному вытеснению гидравлики и попаданию морской воды внутрь гидравлической системы. В то же время можно было сделать забор гидравлики из верхних точек системы и получить замечательные лабораторные результаты. При этом внутри системы могла находиться морская вода, а сама система – в неисправном состоянии. Проверить гидравлику в лаборатории, которая располагалась в Полярном, не было времени, но я мог взять отборы гидравлики в самых нижних точках системы и визуально убедиться, что морской воды в системе нет, а также проверить работоспособность системы гидравлики на самых критических углах отклонения активной антенны от нулевого положения. Я должен был доказать, прежде всего, себе самому, а затем и старшему помощнику и флагманскому специалисту, что автономная система гидравлики акустического комплекса «МГК-100» полностью исправна и не нуждается в замене масла гидравлики. Я немедленно приступил к осушению обтекателя подводной лодки, который представляет собой огромное помещение между прочным и легким корпусом носовой части подводной лодки, заполненное гидроакустическими антеннами различного назначения.

На берег я не сходил два дня, ночуя в подводной лодке, хотя очень хотелось эти последние дни перед автономным плаванием провести в кругу семьи и спать в теплой домашней постели в объятьях любимой супруги. После осушения обтекателя я спустился к антенным устройствам, визуально осмотрел все системы и взял пробы масла из всех возможных точек системы гидравлики. Масло было абсолютно прозрачное и не имело водяного отстоя или капель заборной влаги. Вместе с командиром гидроакустической группы капитан-лейтенантом Виктором Пахольченко мы «погоняли» активную антенну на предельные углы отклонения и убедились, что система гидравлики и весь комплекс ГАК «МГК-100» находятся в исправном состоянии и готовы к боевому применению в случае начала войны во время несения боевой службы.

О результатах технических проверок я докладывал старшему помощнику Александру Сергеевичу Стрельцову, который сам осматривал пробы масла гидравлики и спускался в обтекатель. За час до начала проверки готовности лодки к выходу на боевую службу комиссией Генштаба, на лодку прибыл флагманский специалист Владимир Лоуцкер и спросил о состоянии дел с системой гидравлики комплекса «МГК-100». И я, и старпом подтвердили, что комплекс исправен, и комиссии Генштаба ни о чем докладывать не нужно. Лоуцкер пошумел и повозмущался нашей забывчивостью и безалаберностью, а затем спросил, кто будет отвечать, если в море что-нибудь случится? Старпом ответил, что если что-нибудь случится и начнется война, то отвечать будем мы сами своими жизнями. И добавил, что он полностью мне доверяет и сам лично убедился в технической исправности гидравлической системы гидроакустического комплекса подводной лодки. Все обошлось, и мы вовремя вышли на боевую службу. Действительно, флагманский специалист всегда оставался лишь «контролером», а непосредственную ответственность за себя лично и свои технические средства несет только экипаж подводной лодки.

Пагубное влияние оргпериодов

Если бы Володя Лоуцкер доложил на комиссии Генштаба, что мы не проверили масло гидравлики в лаборатории, то нам могли бы и отложить выход на боевую службу с тяжелыми последствиями для меня лично и для командования корабля. Но это было бы совершенно формальное решение. Пока мои подчиненные возили бы в лабораторию это злосчастное масло, на корабле могли произойти и реальные поломки технических средств. Так как для корабля был бы объявлен на это время оргпериод, когда не только я один, но и весь экипаж безвылазно сидит в прочном корпусе, не имея возможности даже ночью побыть со своими женами. Причем продолжались бы ежедневные проверки всех боевых частей и всего личного состава. Как по специальности, так и по борьбе за живучесть корабля в условиях пожара, поступления воды или возникновения неисправностей реактора и общекорабельных систем. В этой ситуации реальные неисправности техники уходят на второй план, их просто некогда устранять, а тем более невозможно о них докладывать, чтобы не вызвать очередную волну гнева и недовольства со стороны проверяющей братии. Во время оргпериодов весь экипаж может с утра до вечера бороться с виртуальными пожарами и поступлениями воды и не может найти и одного часа для фактической проверки оружия и технических средств путем подачи питания и проверки на всех боевых режимах. Вообще, надо сказать, что метод оргпериодов довольно часто использовался при подготовке к выполнению морских элементов корабельных задач стрельбы практическими торпедами или учебными ракетами. Часто так поступало не руководство дивизии, а сам командир корабля после того, как штаб дивизии или флотилии ставил экипажу неудовлетворительную оценку. Но в принципе, объявляя оргпериод, командир превращает весь экипаж в заложники тех, кто действительно имеет слабые знания и практические навыки по специальности или по борьбе за живучесть оружия и технических средств. Кроме создания нервной обстановки всеобщей виновности и технической неполноценности, никакой пользы от такой недельной или двухнедельной «муштры», кода поголовно всем офицерам и мичманам запрещен сход на берег и посещение своих домашних, нет и быть не может.

Часов в 12 ночи офицеры и мичманы тайно расходятся по домам, а часов в 6 утра прибывают на корабль. Но эти тайные походы не способствуют дисциплине экипажа, а порождают тайное презрение к командиру и всеобщее безразличие. В нашем первом экипаже «К-423» таких оргпериодов практически никогда не проводилось. Может быть, поэтому мы хорошо и выполняли все учебные стрельбы. Надо отдать должное человеческой и офицерской порядочности флагманского специалиста РТС 19-й дивизии Владимира Нюмовича Лоуцкера. На комиссии Генштаба он доложил, что по линии РТС все мероприятия подготовки технических средств к боевой службе выполнены в полном объеме, технические средства исправны, а личный состав обладает достаточными знаниями и навыками для ремонта, боевого применения и эксплуатации техники с общей оценкой «хорошо». Корабль полностью укомплектован секретной документацией по боевому применению и использованию радиотехнических средств и системы опознавания и готов к выходу на боевую службу. Благодаря такому докладу мы избежали многих неприятностей. За время службы применять активную систему гидроакустического комплекса нам не приходилось, но если бы и довелось, то она полностью отвечала техническим требованиям, была исправна и готова к боевому применению. По-моему, во время этой «автономки», недели за три до возвращения на базу, в один из понедельников, когда личный состав, свободный от вахт, занимался политзанятиями, произошла самая неприятная аварийная ситуация за все время моей службы на подводной лодке «К-423». Устранил ее старпом Стрельцов Александр Сергеевич. Об этой аварии я уже рассказывал. Прежде чем говорить об авариях и происшествиях флотского масштаба, хотелось бы несколько слов сказать о моем первом командире экипажа подводной лодки «К-423», капитане 1-го ранга Иване Ивановиче Кочетовском.

Командир первого экипажа ПЛ «К-423»

Кочетовский сформировал экипаж в 1968 году, и более полутора лет он сам и первый экипаж «К-423» изучали устройство и боевое использование атомных подводных лодок стратегического назначения проекта «667-А» в учебном центре Палдиски. Я прибыл в экипаж только в 1969 году, после окончания с золотой медалью ВВМУРЭ им. А.С. Попова по специальности инженера «по автоматике, телемеханике и вычислительной технике». Экипаж к этому времени уже заканчивал обучение и сдавал зачеты, чтобы получить дипломы об окончании спецкурса ВМФ. Кочетовский Иван Иванович был в меру требовательным и очень грамотным командиром. До назначения на должность командира экипажа атомного подводного ракетоносца он получил большой опыт службы на дизельных подводных лодках, пройдя все карьерные ступени от командира минно-торпедной боевой части до старпома и командира. Как минер он обладал талантом в выполнении торпедных стрельб, а за полтора года обучения в учебном центре глубоко освоил устройство общекорабельных систем, умел грамотно бороться за живучесть корабля и чувствовал подводную лодку как единый с экипажем живой организм. Несмотря на это, никаких карьерных перспектив, например, занять должность начальника штаба дивизии, у него не было. За его спиной не стояло никаких высокопоставленных родственников, и это чувствовалось хотя бы потому, что нашим экипажем затыкали всевозможные дырки и прорехи. Когда дивизия после нашей первой автономки получила по вине других экипажей двойку по боевой подготовке, то нам не дали отдохнуть даже одного дня, а на второй день подняли по тревоге и отправили выполнять ракетные и торпедные стрельбы. Экипаж получил отличные и хорошие оценки и тем самым устранил «провал» 19-й дивизии по боевой подготовке. Но дырки были не только в боевой подготовке, но и в несении службы гарнизонной и караульной службы и даже в выделении офицерских патрулей для обеспечения порядка и дисциплины в гарнизоне. Иногда мы только пришвартовывались к пирсу, а со штаба дивизии прибегал рассыльный и требовал выделить офицеров для несения службы дежурного по гарнизону или выделить офицера и матросов для несения суточной караульной службы по охране гарнизонной гауптвахты. Тот, кто служил срочную службу или был кадровым офицером, прекрасно понимает, какая моральная и физическая нагрузка ложится на состав гарнизонного караула. Такие назначения в наряд сразу после возвращения с моря были для нас – как удар обухом по голове. Но за что били? Как раз и били за то, что у нас все получалось! Тому экипажу, который получал двойки и заваливал стрельбу, объявлялся оргпериод с запретом схода на берег, а мы вместо них несли совершенно абсурдные и ненужные для профессиональных подводников гарнизонные наряды и службы.

Командир первого экипажа «К-423» Кочетовский И.И. от постоянных унижений стал на берегу часто прикладываться к спиртному, тем более что спирта для этих целей на корабле было с избытком. В гарнизоне Гаджиево он еще сдерживал себя, но когда подлодка проходила ежегодный сорокапятисуточный доковый осмотр и ремонт на заводе в Полярном, Иван Иванович «отрывался» спиртным по полной мере и мне его неоднократно приходилось доставлять на своих «Жигулях» домой к жене в гарнизон Гаджиево буквально в невменяемом состоянии. Я его сдавал с рук на руки его жене Лине, которая при мне ни разу не возмутилась пьяным состоянием мужа. Она вела замкнутый образ жизни, не участвовала в собраниях женсовета экипажа и ни с кем из жен не вела дружбы. Как и большинство женщин гарнизона, она нигде не работала, а вела праздный образ жизни. Вполне возможно, что имя Лина указывает на ее национальную принадлежность.

Глава 15. Служба и быт гарнизона Гаджиево. Бесчеловечный эксперимент и его последствия

Действительно, для жен рядовых мичманов и офицеров найти работу в гарнизоне было практически невозможно. Потому что кроме морской инженерной службы, кафе, школы, двух магазинов, поликлиники, госпиталя и гарнизонного дома офицеров в гарнизоне других объектов для трудоустройства найти было невозможно. Однако при желании жены офицеров всегда могли подыскать себе работу или в Полярном, куда ходил автобус, или в губе Сайда, куда ежедневно ходил небольшой катер. Моя жена, например, более четырех лет отработала в губе Сайда, где базировались корабли «консервации», в отделе хранения шкиперского имущества. Работу там она нашла сразу после того, как наш экипаж перевел подводную лодку «К-423» из Северодвинска в Гаджиево. Жилье в гарнизоне мне не дали, и мы вместе с другими офицерами и мичманами нашего экипажа, заняли пустующие квартиры в деревянном бараке губы Сайда. На другой стороне залива стояли корабли «консервации», вот там и нашла моя жена работу. Через три года мы получили однокомнатную квартиру в 48-м доме гарнизона Гаджиево, который все называли «Бастилией», но жена еще два года продолжала ежедневно совершать морской переход на катере, чтобы попасть на место работы, к кораблям «консервации» губы Сайда. Одновременно она встала на учет в дом офицеров, чтобы занять, по освобождении, место воспитателя в группах дошкольного воспитания, которые работали при гарнизонном доме офицеров. Как только место освободилось, жена, не прерывая стажа, перешла работать воспитателем. Я в ее процесс перевода и устройства на работу никаким образом не вмешивался. Но оказалось, что таким же воспитателем работала и жена адмирала Чернавина В.Н., которая, по слухам, являлась или дочерью, или родственницей члена Политбюро ЦК КПСС Мазурова. Я ее никогда не видел, но жена мне говорила, что она является скромной женщиной и образованным специалистом. Правда, жена как-то сообщила, что начальник дома офицеров в очередной ежегодный коммунистический субботник, который обязательно проводился в третьей декаде апреля в честь дня рождения Ленина, настолько обнаглел, что приказал прибыть на очередной коммунистический субботник для мытья окон в доме офицеров и уборки помещений не только всех воспитателей, но и лично жену начальника штаба флотилии адмирала Чернавина. Она ничего ему не возразила, но на коммунистический субботник не пришла, а вот моя жена и другие воспитатели в этот великий праздник постоянно убирали помещения дома офицеров вместо штатных уборщиц и матросов срочной службы.

Конечно, никто из неработающих женщин не проявлял политической активности и не участвовал в этих коммунистических субботниках. Вообще-то надо сказать, что не только дом офицеров, но и всю территорию военного городка от мусора, снега и грязи убирали исключительно матросы срочной службы экипажей атомных подлодок, которых для этой цели приводили на объекты уборки офицеры и мичманы экипажа. Они же приводили в порядок, красили лодочными красками и ремонтировали своими силами подъезды и детские площадки. Никаких дворников в гарнизоне я никогда не видел, унизительную роль дворников исполняли не военные строители, которых называли «партизанами», не служащие и офицеры морской инженерной службы или работники тыла, а именно офицеры, мичманы и личный состав экипажей атомных подводных лодок. Указанный пример с женой адмирала Чернавина показывает, что она работала не из-за денег, а по потребности в полезном труде, хотя и была родственницей члена Политбюро ЦК КПСС и женой высокопоставленного адмирала. Чернавин уже в 1977 году стал командующим Северным флотом, а в 1985 году – главнокомандующим Военно-морским флотом СССР, заместителем министра обороны и членом все того же ЦК КПСС. А вот жена нашего командира Кочетовского И.И. Лина нигде не работала, хотя при желании жена командира всегда могла найти для себя работу в гарнизоне. Я обо всем этом рассказываю, чтобы читатели лучше поняли причины гарнизонного пьянства. Конечно, система способствовала этому, хотя на словах по своей двуликости осуждала пьянство. Не только пьяный командир, но и нередко пьющая молодая жена офицера не вызывала никакого удивления. Когда экипаж уходил на 2–3 месяца в море на боевую службу, то многие жены уезжали в Ленинград или Севастополь к своим родителям, даже брали путевки в санаторий, а те, что оставались, собирались компаниями по интеллекту и интересам и тихо пьянствовали. Потому что имели финансы, а покупать в магазине было нечего. Даже на ковер или набор посуды из хрусталя надо было записываться в очередь. Говорят, что Лина и сама любила приложиться к рюмке, что, конечно, не способствовало прекращению докового пьянства нашего командира. Во время дока экипаж временно прикрепляли к бригаде ремонтируемых кораблей, и командование 19-й дивизии полностью самоустранялось от контроля над экипажем. Но ведь был на корабле заместитель командира по политической части. Куда он смотрел? Осмысливая все это «задним умом», я полагаю, что эта была целенаправленная политика спаивания командного состава экипажей атомных подлодок, для того чтобы готовить их кадровую замену «блатными» выдвиженцами, которые имели покровителей в политической, военной и государственной элите Советского Союза.

Вообще надо сказать, что во время докового ремонта всеми работами руководил старший помощник, командиру было нечего делать, и эта свобода безделия многих из них повергала в излишнее пьянство. Но ведь командир корабля не летчик самолета, который по прилете сдает самолет техническому экипажу, а сам занимается на тренажерах. Он обязан находиться вместе с экипажем, хотя в доке его командирские функции низводятся до минимума. Не одного Ивана Ивановича Кочетовского, но и многих других командиров ежегодные сорокапятисуточные доковые работы и ремонты довели до состояния бытового алкоголизма. Но Кочетовского довели до озверелого запоя не доком, а экспериментом Генштаба с повторным выходом на боевую службу нашего экипажа после успешного завершения длительного боевого патрулирования и выполнения практических контрольных стрельб.